Константин Малофеев: Тот порядок, который у нас существует, от монархии сильно не отличается
Учредитель общества «Царьград» Константин Малофеев в гостях у Радио «Комсомольская правда».
В. Ворсобин:
- Сегодня у нас в гостях Константин Малофеев, учредитель общества «Царьград». Константин, я хочу вас поздравить с тем, что этот ужасный год прошел. Но, мне кажется, для вас этот год был хороший. Я нашел ваши цитаты в интернете. В одной из них вы говорите, что самым счастливым, самым светлым периодом в истории русского народа было время монархии. «Я считаю ее единственной спасительной гаванью для России», - сказали вы. И сказали, что «люди, которые любят Владимира Путина и видят продолжение его власти в имперском, монархическом ключе, я разделяю эти ценности». Другими словами, наше светлое будущее – в монархии, и монарх – это Владимир Путин. И этот год, по большому счету, приблизил Владимира Путина к этой светлой цели. Потому что Конституция у нас сделана немножко под это теперь. И все законодательные изменения, они убирают потихонечку эти рамки, которые сдерживали Владимира Путина в рамках президента, он у нас уже юридически почти монарх. Это светлая вещь в уходящем 2020 году?
К. Малофеев:
- Хороший вопрос. Вы правильно говорите о Владимире Путине как президенте и одновременно о монархе. В этом, собственно говоря, суть моего мировоззрения или моей идеи. В том, что, собственно говоря, порядок, который у нас сегодня существует, от монархии сильно не отличается. Он отличается только тем, что мы не называем вещи своими именами. Просто в монархии император называется императором, а у нас мы называем императора начальником и для чего-то пользуемся таким демократическим псевдоязыком, для того чтобы назвать совершенно монархические по существу своему предметы.
Это, между прочим, очень похоже на эпоху Августа в Римской империи. Потому что очень долго Римская империя, которая потом называлась Византийской, носила внутри себя демократические названия – институты. Знаете ли вы, что византийские басилевсы (цари) очень долго утверждались Сенатом, хотя этот Сенат единственную функцию носил – во время миропомазания еще и утверждал царя. То есть, после того как он в церкви становился царем, он на щитах солдатами поднимался и еще Сенатом утверждался.
Поэтому я как раз хочу сказать о том, что когда мы говорим «монархия», и у нас такое ученическое, школьное к этому отношение, типа, нас в школе учили, что республика – это прогресс, это сегодня, а монархия – это что-то прошлое. Конечно, нет. Во-первых, мы с вами живем в авторитаризме (я придаю автократии позитивную коннотацию).
В. Ворсобин:
- Вы так спокойно говорите, что мы живем во время авторитаризма. Некоторые мучаются, говорят: ну как же, это несправедливо, в конце концов.
К. Малофеев:
- Знаете, когда один человек принимает все решения и несет всю ответственность, это так и называется. А во-вторых, я хотел сказать, что самые лучшие страны, которые существуют в современном мире, все они монархии. Я не буду приводить всем известные европейские спокойные страны с монархами на велосипедах, я приведу мой любимый пример – Дубай (Объединенные Арабские Эмираты). Это абсолютная монархия. Всякий, кто был в Эмиратах, может увидеть, как там живется. И говорить о том, что это только благодаря нефти, не надо. Потому что в Венесуэле и в Нигерии тоже много нефти, но народу там живется гораздо хуже. Это связано с тем, что монарх, человек, который думает обо всей стране и считает всю страну своей и себя отождествляет со страной, он заботится обо всех. Он заботится о своих преемниках, потому что это все равно будет принадлежать им. А демократически избранный президент, который пришел на 4 года или на 5 лет, он думает только о том, каким образом ему после президентства обеспечить всех своих близких и дальних.
Вот почему я монархист, почему я считаю, что у нас автократический режим по факту (не де-юре).
В. Ворсобин:
- Всегда де-факто в итоге переходит в де-юре.
К. Малофеев:
- Да, безусловно. И как человек, который имел отношение к разным инициативам, которые в нынешней Конституции от 1 июля этого года имели место, я очень рад, что там появились в том числе так называемые русские поправки – и о русском народе как государствообразующем, и о Боге (наконец у нас Бог появился). Мы раньше отворачивались от Бога, теперь мы, наконец, к нему повернулись, дай бог, и Бог к нам повернется. Там появилась 1000-летняя история России, теперь оказалось, что нам 1000 лет, слава богу, а не 30, с 91-го года. Там появились семейные поправки, которые говорят о нормальной семье. Там появилось определение культуры как традиционной для народов России. Все это - очень много. И это вовсе не декорации, для того чтобы было два срока Путина еще.
В. Ворсобин:
- Вообще похоже на декорацию. Объясню почему. Я помню этот момент. Лето, наш телевизор просто прославляет эти самые поправки. К каждой поправке есть ролик, из которого исходит только одно – ребята, идите, проголосуйте, и все будет хорошо. Прошло полгода. Вы говорите, что внесли эту поправку по поводу русского народа. Действительно, слово «русский»… На вашем месте сидел Крашенинников, и он, тяжко вздыхая, говорил: «Да, мы вмонтировали слово «русский» в одну из статей». Да, в семье была поправка, да, внесли еще несколько…
К. Малофеев:
- 1000-летнюю историю.
В. Ворсобин:
- Это очень важно – вписать слова «тысячелетняя история» в Конституцию. Это же видоизменит нашу жизнь. Это магически сделает нашу жизнь в 2021-2022 году лучше. Но почему-то полгода люди наблюдают ровно обратное. Они хихикали еще летом: что за бред, из-за слов в Конституции ничего не меняется. Скажите мне, почему это было так суперважно – внести несколько слов в Конституцию и, кстати говоря, потратить на это очень много денег?
К. Малофеев:
- Я вам отвечу на это как дипломированный юрист-конституционалист, а во-вторых, как человек, который в 93-м году был в Белом доме. Когда совершился ельцинский переворот, людей там постреляли, и потом Ельцин в спешном порядке принимал в 93-м году Конституцию, по которой мы 27 лет жили. Бюллетени по голосованию 93-го года, как мы помним, потом были уничтожены почему-то ЦИКом, мы так и не знаем, сколько народа проголосовало, пересчитать сейчас не можем.
Так вот, та Конституция, которая тоже вроде бумажка, и тоже вроде там кто-то что-то написал, и кому это было интересно в 93-м голодном году? Но после этого мы 27 лет по ней жили и по ней принимали законы, подзаконные акты, постановления, по ней потом, так или иначе, мы двинулись по этому жуткому совершенно либеральному пути, по которому у народа, собственно говоря, ничего не осталось.
В. Ворсобин:
- Простите, Конституция повела или правительство и президент?
К. Малофеев:
- А Конституция – это то, что прописывает наше существование, наше государственное устройство, и как это все работает. Поэтому если, например, мы в Конституции прописываем примат международного права над нашим внутренним законом, как было прописано в Конституции 93-го года, то после этого не надо вздыхать и спрашивать, что у нас здесь происходит. Потому что если есть какие-то международные договоры, которые не устраивают наше население, никто больше спрашивать не будет, мы обязаны им следовать. Если в Конституции записано о том, что у нас нет идеологии, то не надо потом вздыхать и спрашивать, что льется на нас с голубых экранов. Потому что нет у нас идеологии, что хочешь может литься, только чистая прибыль является нашей идеологией.
В. Ворсобин:
- Бога вписали. Вписали слова «русский народ». Дальше?
К. Малофеев:
- Подождите. Это только начало. Теперь должны быть приняты законы, которые будут развивать Конституцию. В частности, должно быть изменение законодательства о культуре, где, наконец, культура перестанет быть такой: это ужасное современное искусство, трэш-дизайн, эти голые на сцене. Потому что это не соответствует традиционной культуре народов России.
В. Ворсобин:
- Цензура.
К. Малофеев:
- Ну, хотите так это называйте, хотите, называйте это по-другому. Но речь идет о нравственном ограничении, связанным с традиционными ценностями народов России.
В. Ворсобин:
- А кто их будет определять?
К. Малофеев:
- Это должно законодательство определить. Это закон, законодатель, Министерство культуры.
В. Ворсобин:
- Такой худсовет, который соберется. Кремлевский худсовет, который скажет… Помните, в конце 70-х годов выходил список запрещенных рок-групп? Вот мы в итоге вернемся к тому, что будут запрещенные рок-группы, у нас будут запрещенные книги, возможно, будут запрещенные целые области литературы.
К. Малофеев:
- Знаете, у нас столько выходит разной гадости и ерунды, что, может быть, и неплохо, если у нас будут худсоветы. Достаточно телевизор включить, 15 минут пощелкать, и сразу начинаешь мечтать о худсовете.
В. Ворсобин:
- Я зашел на ваш сайт, посмотрел, что значит православная журналистика, чем отличается от нашей, светской. Мне показалось, что ничем. Все те же новости, та же яркая подача – где-то кто-то кого-то задушил, где-то кого-то обманули, кто-то у кого-то украл. Я включаю телевизор, НТВ – то же самое. Может быть, это просто закон бизнеса, когда журналисты продают ярко информацию, для того чтобы ее купили?
К. Малофеев:
- Ну, не совсем так. У нас есть ограничения. И вещи, которые вы найдете у других интернет-изданий, например, про различную расчлененку или про какие-то извращения, связанные с половыми вещами, вы у нас не найдете. У нас есть некая цензура, как вы говорите, то есть самоцензура нравственная внутри. Мы на этом основываемся, а во всем остальном мы журналисты, конечно.
В. Ворсобин:
- Говорят, вы создадите свою партию (или создаете ее с прицелом на выборы).
К. Малофеев:
- Всё врут Телеграмы.
В. Ворсобин:
- Я читал, вы собираетесь движение сделать.
К. Малофеев:
- Это совершенно разные вещи. У нас движение «Царьград», оно как раз основано на том… Почему оно «Царьград»? Потому что масса наших зрителей (у нас порядка 900 тыс. человек ежедневно) субъективно смотрят на мир. Если «Комсомольская правда претендует на то, чтобы быть объективным СМИ, то мы, «Царьград», не претендуем. Мы прямо заявляем о том, что мы субъективны, у нас есть свой взгляд на вещи. А вот люди, которые нас поддерживают, многие из них более активны, чем просто зрители или читатели, они хотят участвовать в каком-то общественном движении.
Общественное движение «Царьград» - это то, что объединяет наших подписчиков и более активных людей в 70 регионах страны. Например, в Ростове-на-Дону у нас 2,5 тысячи человек, это самое большое наше отделение. Чем мы занимаемся? Совершенно разными вещами. В казачьих регионах мы поддерживаем всякие казачьи активности, военно-патриотическую, спортивную составляющую. Мы занимаемся памятниками. Если в каком-то регионе ставят памятник основателям города, нашим государям, то мы до 50% собираем своих участников, для того чтобы вместе с местными жителями… Сейчас, например, мы в Нижнем Новгороде и в Челябинске этим занимаемся – памятник Александру Невскому и Александру II.
А в избирательный год мы никакой партии создавать не будем. Мы будем поддерживать кандидатов из всех политических партий, которые разделяют традиционные ценности для нас, и активно мешают попасть во власть тем людям, которые собираются потом над этими ценностями глумиться и, став депутатами, принимать какие-то людоедские инициативы, которые будут направлены, например, на изъятие детей из семьи или что-то такое.
В. Ворсобин:
- Одно из событий, которое коснулось и вас в этом году, это цензура. Как ни странно, тогда цензуре подверглись вы. Ваш интернет-канал был практически уничтожен Гуглом. Вы очень долго давали интервью, писали возмущенно, что это цензура и т.д. Владимир Путин подписал закон о противодействии интернет-цензуре на иностранных платформах. Тем самым Гугл и компанию ждет неминуемый русский ответ, и будут блокированы, если что.
Во-первых, у меня сразу конфликт в голове. Все-таки цензура – это хорошо или плохо? Вы говорите, что цензура в России нужна.
К. Малофеев:
- Наша цензура у нас – хорошо, чужая цензура у нас – плохо.
В. Ворсобин:
- То есть цензура не сама по себе хороша или плоха, а то, что если вам это невыгодно, то это плохо?
К. Малофеев:
- Нет, не так. У нас по Конституции в ст. 27 запрещена цензура в России. Если мы говорим об ограничениях, связанных с нашим законодательством или с нашими традиционными ценностями, которые прописаны в нашем законодательстве, то это понятно и очевидно, потому что это наш культурный код. Если кто-то на нашей территории ведет себя так, как будто нашего государства и законов не существует, то это, конечно, плохо, потому что тогда это просто какие-то захватчики и оккупанты, которые к нам вторглись и нам диктуют свою повестку.
В. Ворсобин:
- Подождите. А не вы вторглись в американский YouTube? Вы создайте свой православный канал, русский YouTube. У них свои правила. Создайте свое. Почему наши власти, которые ругаются с Гуглом, не идут по этому пути?
К. Малофеев:
- Вы совершенно правильно ставите вопрос. Конечно, это должно быть создано. Вопрос – справлюсь ли с этим я сам? Могу сказать, что никто из так называемых этих интернет-гуру, капитанов бизнеса, Илонов Масков, Цукербергов и прочих Сергеев Бринов этого мира ничего сам не создал. Американское государство очень сильно помогало, субсидировало и инвестировало в эти платформы в начале их существования и потом. Поэтому без поддержки государства такие гигантские проекты невозможно сделать. Поскольку ты уже вступаешь на конкурентное поле, где действуют другие интернет-игроки (например, такие, которые поддерживает американское государство и спецслужбы). Поэтому если наше государство не будет действовать протекционистски по отношению к собственному mail.ru, Яндексу, ВКонтакте, нашим собственным платформам, «Царьграду», если мы вдруг решим такой видеохостинг делать, то этого не получится. Это можно сделать только вместе с государством. Хотел бы я такой сделать? Да. Хватит ли у меня возможностей в одиночку бороться с Гуглом? Нет.
В. Ворсобин:
- Дело в том, что из-за вашего конфликта, возможно, очень многие люди пострадают, потому что они пользуются этим YouTube, они постят там свои домашние, хорошие видео, постят фотографии. А Семен Семенович поссорился с каким-то американским Джоном, и у них это все рухнет. Я знаю эту историю. Я был в Китае. Там точно такая же история. Там не то что заблокировано, там в некоторых случаях просто замедлен интернет.
К. Малофеев:
- Скорее всего, и у нас тоже… Замедлен будет тот интернет, который не исполняет российское законодательство, я надеюсь. А во-вторых, у YouTube есть все возможности этого избежать – исполнять требования российского законодательства.
В. Ворсобин:
- Телеграм вам шлет большой привет. Потому что Телеграм был возвращен, легализован в России.
К. Малофеев:
- Значит, Телеграм выполнил требования российских властей?
В. Ворсобин:
- Нет.
К. Малофеев:
- Но российские власти говорят по-другому.
В. Ворсобин:
- По крайней мере, никаких ключей правоохранительным органам Телеграм не выдал. Они требовали именно это.
К. Малофеев:
- Вы откуда это знаете?
В. Ворсобин:
- А у вас другая информация?
К. Малофеев:
- Я разговаривал с Роскомнадзором тогда, когда мы в Роскомнадзор писали жалобу на YouTube, и я спрашивал их о Телеграме. У них нет в данный момент претензий к Телеграму, а это, на мой взгляд, означает, что они удовлетворили те требования, которые были ранее.
В. Ворсобин:
- А вы уверены, что здесь прямая логика? Может быть, они просто отказались от своих требований?
К. Малофеев:
- Возможно. Не готов сейчас это комментировать.
В. Ворсобин:
- От цензуры возвращаемся снова к Владимиру Путину. Ваша цитата: «Критиковать действующую власть нужно. Я – учредитель телеканала «Царьград», и мы критикуем власть не меньше, чем телеканал «Дождь». (И это правда, потому что я часто натыкаюсь на ваши разоблачительные материалы.) Но критиковать Владимира Путина нельзя, это исключено, делать это ни в коем случае нельзя».
У меня сразу несколько вопросов. Владимир Путин – человек?
К. Малофеев:
- Разумеется.
В. Ворсобин:
- Он может ошибаться?
К. Малофеев:
- Конечно.
В. Ворсобин:
- Он должен быть под общественным контролем?
К. Малофеев:
- Это сложное заявление. Потому что мы начали с вами программу с того, что у меня специфический взгляд на мир, взгляд монархиста, и я немножко по-другому отношусь к демократически избранному президенту. Вам представляется, что раз он демократический политик, избран, соответственно, общественный контроль. Общественный контроль осуществляют СМИ, общественники, они обязаны его критиковать, и это только на пользу.
Я подхожу к этому немножко по-другому. Я считаю, что государство держится на том человеке, который находится во главе. И в том случае, если этот человек, соответственно, сакральность власти и отношение к нему будут расшатаны, то будет расшатано само государство. И вот именно поэтому, я считаю, независимо от моего личного отношения или критики тех или иных ошибок, которые я позволяю себе на кухне, я никогда не позволю это себе публично.
В. Ворсобин:
- Мне кажется, в этом корень всех наших разговоров с вами. Мы все время говорим об одном и том же. Но ведь все исходит из того, что вы воспринимаете критику как расшатывание. А я воспринимаю критику как некое поучение. Если человек что-то не знает, и ему говорят: слушай, ты здесь был не прав, ты здесь принял неверное решение, ты, Владимир Владимирович Путин, как человек, тебе свойственно ошибаться, и здесь ты ошибся, прости. А представьте, что он живет в аквариуме, куда не поступает никакой информации плохой, только хорошая. Николаю II, кстати, большой привет, он жил в этом аквариуме.
К. Малофеев:
- Вы думаете, он слушает вашу передачу сейчас?
В. Ворсобин:
- Думаю, нет.
К. Малофеев:
- Ну а зачем тогда?
В. Ворсобин:
- Подождите. Во-первых, плохо, что он не слушает передачи.
К. Малофеев:
- Вы только что сказали, что он должен слышать критику. А я вас спрашиваю: слышит ли он вашу передачу? Критика имеет смысл только в том случае, когда ты критикуешь прямо в уши президенту. А в том случае, если вы критикуете всем, кроме него, то смысл?
В. Ворсобин:
- Смысл, чтобы он заметил. Потому что те, кто находится рядом и нашептывает ему на ухо, имеют свои возможные интересы и лоббируют свои интересы.
К. Малофеев:
- И, возможно, они будут это делать вне зависимости от того, критикуем мы с вами его или нет.
В. Ворсобин:
- А зачем так сразу опускать руки и превращать народ и общественное мнение в ненужный инструмент? Вообще-то он иногда вполне пригождается.
К. Малофеев:
- Я с огромным уважением отношусь к народу и никак себя от него не отделяю. С лишь считаю, что мы много раз переживали в нашей истории, а прямо сейчас мы видим, как главная супердержава мира (США) находится в гражданских волнениях, она накануне разрыва или раскола. И это связано с тем, что они все 4 года не уважали свою верховную власть. Они все были против президента Трампа. Посмотрите, до чего дошло.
В. Ворсобин:
- Они переизбрали другого президента.
К. Малофеев:
- А это мы еще не знаем, потому что президент Трамп с этим не согласен. Так вот, посмотрите на каждую революцию, и стало ли после нее где-то жить лучше.
В. Ворсобин:
- Сейчас будет звонок из Хабаровска. Я хотел затронуть тему монархии. Когда была даже самая крепкая монархия, была и «Народная воля», были революционеры, были волнения среди людей, которых эта монархия и самодержавие доставала, они не хотели с этим жить. Примерно то же самое в какой-то мере произошло в Хабаровске и Минске.
Сергей:
- С наступающим. Вначале я бы хотел сравнить ведущего и гостя. И гость выгодно отличается от ведущего. Такое впечатление, что ведущий смотрит на часы и тянет резину. А еще – «Гражданская оборона»…
В. Ворсобин:
- Минутка критики – зачет.
Сергей:
- Всей редакции хотел бы попенять. Вы давно уже желтые. Но с течением времени все желтее и желтее.
В. Ворсобин:
- Все, закрываем это дело. Это не цензура. Просто крадет время. Итак, как вы оцениваете историю в Хабаровске? Есть ли какая-то связь с Минском?
К. Малофеев:
- Я бы не сравнивал. Когда вы между прочим походя прошли.
В. Ворсобин:
- Полгода идут митинги и там, и там.
К. Малофеев:
- Я сейчас не про них, я про Николая II. Я бы не ровнял. Давайте все-таки революцию, которую мы знаем по учебникам, через сто лет почитав, не будем примешивать к тому, что мы видим собственными глазами сейчас. Я бы просто это все совершенно отставил, все было совершенно не так, как нас учили в советское время. Нам, извините, рассказывали про христианнейшего царя Николая II как про Кровавого. Учитывая, что те, кто пришли ему на смену, утопили в крови страну. И миллионы смертей принесли, эти люди смеют что-то говорить о царе. Это мы отставим.
Теперь о Хабаровске и Минске. О праве людей выходить. Конечно, право людей, безусловно, выходить – есть. Мы – свободные люди. И вообще христианство – это самая свободная из религий. Христианство учит о свободе воли. Соответственно, мы всегда имеем свою свободную волю, мы хотим ее высказывать. И здесь надо четко понимать, что если есть какое-либо недовольство, если это недовольство народ высказывает, его власть должна слышать и народом разговаривать.
И в этом я совершенно согласен с названием вашей передачи – «Народ против бюрократии». Или «Гражданская оборона». Потому что бюрократия – это, безусловно, бич и совершеннейшее зло. Люди отрываются от народа, ничего не слышат, ничего не видят. Кстати, в монархии для этого есть царь. Потому что, если в конце концов, как во многих сказках и легендах, да уже в журнальных заметках начала ХХ века, если доходит до царя, то там все решается. Потому что он может решить. А бюрократия ничего не решает. Но при этом она плодится, при этом она живет за счет народа. При этом она сама себя хвалит, она сама себя награждает. И они как бы живут в этом своем мирке.
И поэтому ситуация Хабаровска – это отсутствие вот этого диалога. Посмотрите, приехал Дегтярев, я знаю Дегтярева какое-то время, он у нас состоял в этом обществе «Двуглавый орел», когда оно было еще не «Царьград», я хорошо его знаю. И Дегтярев начал разговаривать. Он совершенно неопытный управленец. Он никогда не работал ни губернатором, ни…
В. Ворсобин:
- Он не сразу начал разговаривать. У него там было несколько проколов.
К. Малофеев:
- Но он все-таки с ними стал говорить. И вот это очень важно. Потому что без этого диалога невозможно. Понятно, что какая-то часть этих людей представляют Фургала, они у него на зарплате, они будут вечно ходить и говорить. Но это же меньшая часть. Это же микроскопическая часть.
В. Ворсобин:
- Вы считаете, они на зарплате, они за деньги ходят на митинги?
К. Малофеев:
- Нет, я говорю – какая-то часть. И наименьшая часть, безусловно. А остальная – бОльшая часть она вышла с понятными вопросами. Простите, если это все было так всегда, и вы знали о том, что у нас избирается человек, который виноват в таких тяжких преступлениях, почему вы раньше молчали? А теперь почему-то, после того, как он очень долго просидел, вдруг все эти вопросы к нему возникли. Просидел, имеется в виду, губернатором. И теперь он должен пойти посидеть в другое место. При этом мы этого совершенно не понимаем, нам никто это не адресовал, нам никто не показал фильм про него, расследование, никто не рассказал этого. Просто такие действия.
Это все от отсутствия диалога. Отсутствие диалога с народом происходит от того, что бюрократия выродилась в абсолютно закрытую касту. Эта закрытая каста, действительно, с народом не разговаривает.
В. Ворсобин:
- При монархии были те же проблемы. Не является ли это родовой травмой монархии?
К. Малофеев:
- Конечно, нет. Сейчас у нас самая что ни на есть демократия, по документам. У нас и во Франции демократия. Там «желтые жилеты» выходят каждую неделю уже два года. И в Америке демократия, там люди выходят. И эти демократии по всему миру. И люди выходят. Это проблема бюрократии. Бюрократия, если она не слышит, то возникает вот такая проблема.
В. Ворсобин:
- Но «желтые жилеты» в Париже, кстати, своего добились. Власти пошли на попятную и дали им, может быть, не все, но что-то дали.
К. Малофеев:
- Совсем не всё.
В. Ворсобин:
- В США тоже изменения произошли.
К. Малофеев:
- Не совсем те же самые, которые они просили.
В. Ворсобин:
- Опять же, это такой диалог. Что у нас случилось в Хабаровске? По сути, народ просто ходит до сих пор, ничего не меняется. Дегтярев, конечно, хороший губернатор для кого-то. Для части Хабаровска – его не приняли. Все происходит как есть.
К. Малофеев:
- Вы спрашиваете мое отношение. Я же не директор, я не могу за все ответить. Я отвечаю о своем личном отношении. Мое личное отношение, что ситуация с Хабаровском – это вопиющий пример отсутствия диалога. В этой ситуации должен был приехать большой государственный чиновник из Москвы, который должен был все это адресовать по местному телевидению. Не обязательно выходить к народу и стоять в гуще, кричать в микрофон. Этот популизм не нужен. Нужно было продемонстрировать, что мы сели и открыто в глаза излагаем все претензии. И отвечаем на вопрос, почему раньше не было к нему вопросов. На все эти вопросы надо было ответить. И тогда это был бы честный диалог.
А что касается Минска, в Минске ситуация более тревожная и запущенная. Потому что речь идет о государстве целом. И при том, что Александр Григорьевич удержал страну и от бандитского олигархического капитализма, как у нас в 90-е, что она зачистил весь этот криминал, его не было, и то, что у него олигархов не выросло, соответственно, народ живет побогаче. Потому что, если бы были олигархи, народ жил бы победнее. И то, что он не дал разворовать страну иностранцам, растащить. Это все его большие заслуги.
Но то, что мы сейчас видим, это конкретно с ним, это то, что если бы он выполнял обязательства перед Россией и все-таки шел бы по пути интеграции, как он до этого обещал, уже этих проблем бы не было. Потому что, если бы Белоруссия была гораздо более интегрирована в Россию, то у них бы не было такой проблемы с собственной властью. Потому что эта власть была бы размыта. Потому что она бы уже была частью Союзного государства.
В. Ворсобин:
- А это возможно – интегрироваться в Россию? Пока таких случаев нет. В каком-то смысле Киргизия. Казахстан – тоже. Где вот эта грань, когда ты одновременно вроде бы приближаешься к России, но не тонешь в ней, не лишаешься суверенитета? Или Белоруссии нужно просто войти в состав России?
К. Малофеев:
- Для начала мы увидели, как Армения сейчас обрела суверенитет. И к чему это ее привело. Вообще эта история, что суверенитет для малых народов – это огромная необходимость. Посмотрите на страны Восточного блока или нашу Прибалтику. Долго они жили с суверенитетом, когда они вышли из Восточного блока социалистического? Не прошло трех минут – они оказались частью Евросоюза и так же стали ездить в центр, как раньше в Москву, теперь в Брюссель, и там выбивать себе дотации.
Поэтому это очень условное понятие суверенитета. Настоящий суверенитет, собственно говоря, характеризуется тем, что ты способен суверенно выстраивать собственную цивилизационную политику. Таким суверенитетом в мире сейчас обладает Америка, вот Китай пытается бросить ей вызов. И у нас остались от былого великолепия некоторые черты. А некоторые черты сейчас, слава богу, мы видим, проявляемся в нашей внешней политике, по крайней мере. Вот и все. Вот и все страны с суверенитетом.
Поэтому от того, что у тебя границы и тебя в ООН включили, это тебе суверенитет не дало.
В. Ворсобин:
- По данным опроса на нашем сайте, люди называют главным событием 2020 года то, что в январе Дмитрий Медведев уступил свой пост премьер-министра Михаилу Мишустину. Это вызвало всплеск позитивных эмоций у тысяч наших читателей. Что изменилось в этом году в правительстве? Вы его называете либеральным, видимо, неэффективным.
К. Малофеев:
- Нет, я попросил бы. Мы критикуем. У нас критика ежедневная. Мы постоянно следим за действиями любых членов правительства. Ни в чем себе не отказываем, как вы знаете. Греф – это наш любимый персонаж. Но он же не член правительства. Мы относимся как к неэффективному и не соответствующему занимаемой должности либерально-экономическому финансовому блоку. И он давно не соответствует. Мы давно проводим политику, вот мы сейчас о суверенитете говорили, вот наш Центробанк ведет себя как колониальный Центробанк любой африканской страны. Такое ощущение, что они теорию денег в университете не учили. Они просто печатают столько рублей, сколько у них есть золотовалютных запасов. Это для самой бедной страны Африки такое правило есть к МВФ.
В то же время в правительство пришли такие люди как Белоусов и Мишустин. И эти люди, мы видим по их шагам, что они, безусловно, стараются, и мы видим эти шаги, что эти шаги направлены все-таки к государственническому подходу к экономике, к социальному государству. Мы видим, что они не играют на олигархов. Более того, мы видим, что совершаются действия, которые, наоборот, мешают развиваться олигархам. Но в то же время позволяют создавать огромные государственные проекты, которых раньше не было.
В. Ворсобин:
- Хочу привести цитату, которую часто вижу ее: «Главная проблема России в том, что государство превратилось в мафию в том самом итальянском смысле этого слова, когда все повязаны друг с другом». Я думаю, что часть наших читателей разделит эту точку зрения, особенно в провинции. Интересно, что эту цитату я взял с вашего сайта, где ежегодно подводятся итоги такого соревнования – «Главные русофобы года».
К. Малофеев:
- Это наш фирменный конек. Мы их вычленяем и рейтингуем. Наши читатели голосуют. Сейчас уже около 300 тысяч человек проголосовало.
В. Ворсобин:
- Получается, что эта фраза принадлежит Навальному. А так как часть нашего общества согласна с Навальным, вы хотите сказать, что часть нашего общества – русофобы?
К. Малофеев:
- Я хочу сказать, что люди, которые выступают против страны, против России, они, конечно, должны называться русофобами. Это просто правило языка. Именно поэтому у нас там Навальный среди лидеров. Там еще есть Греф, Чубайс. Они не меняются, честно говоря, каждый год одни и те же. Мы сколько ни вносим иностранцев – и Эрдогана, и Меркель, и все равно люди за них не голосуют. Им, конечно, наши ближе.
В. Ворсобин:
- Причем Греф и Кудрин – это одни из самых больших друзей Владимира Путина, его соратники, давние знакомые. Он их вроде бы русофобами не считает, если он сам не является русофобом.
К. Малофеев:
- Это я вам ровно о том, что это голосование народное. И о том, что народ и Навального считает, и Грефа считают русофобом. Вот так устроен этот мир. Вне зависимости от того, что один из них председатель Сбербанка, а другой – гонимый пациент клиники «Шарите».
В. Ворсобин:
- Голосование у вас происходит по-другому. У вас вывешен список, и люди голосуют за весь список сразу.
К. Малофеев:
- Нет, вот вы зайдите и проголосуйте. Только за одного можно. Я попытался зайти со своего айфона проголосовать второй раз – нельзя. Можно только один раз.
В. Ворсобин:
- Видимо, это моя ошибка. Мне только в конце выдали возможность голосовать за все.
К. Малофеев:
- Нужно проголосовать за одного, иначе голос не учтен. А то, что эти фразы. Вы поймите, это ровно возвращаясь к вопросу о том, почему Путина я не критикую. Я не говорю – нельзя критиковать, это моя личная позиция. Потому что ты расшатываешь и разваливаешь государство. Можно было критиковать Ельцину в свое время Горбачева – ужасного президента? Худшего, который мог быть, первый и последний президент СССР. Человек, который сделал для коллапса СССР больше всех. Можно было, наверное. Но результат мы видим – СССР нет. Это вот таким образом устроено.
И поэтому, да, конечно, есть масса вопросов. Но когда ты сознательно на многомиллионную аудиторию, а Ютуб с утра до вечера занимается тем, что подкручивает Навальному аудиторию, - вот если ты на нее вдруг объявляешь, что все государство – это мафия, то, конечно, ты у человека рождаешь неприятие к государству как таковому. Ты же, собственно говоря, делаешь человека врагом, противником, оппонентом государству, человеком, который будет не любить Родину, в которой он живет. Это нормально?
В. Ворсобин:
- А для вас Родина и государство – это одно и то же?
К. Малофеев:
- А вы цитату только что зачитали.
В. Ворсобин:
- Для вас Родина и государство – одно и то же?
К. Малофеев:
- Безусловно, конечно.
В. Ворсобин:
- Но ведь это разные вещи. Государство – это сонм чиновников, это структуры силовых органов.
К. Малофеев:
- Мы сейчас семантический анализ проводим?
В. Ворсобин:
- Родина – это мой дом, мой скверик, мой город, то, что я люблю. Моя страна – это не государство.
К. Малофеев:
- А Отечество?
В. Ворсобин:
- Это примерно то же самое, как и Родина.
К. Малофеев:
- А государство – это что-то плохое?
В. Ворсобин:
- Нет, государство – это управленцы. Я не обязан любить управленцев. Это всего лишь люди. Они тоже ошибаются.
К. Малофеев:
- Россия – это государство?
В. Ворсобин:
- И страна, и государство. Государство надо критиковать. А страну, наверное, все-таки нет.
К. Малофеев:
- Тогда у государства много определений. Есть и такое определение, как вы сейчас определяете, как государственный аппарат. А есть определение как страна. Я говорю о стране. Государственный аппарат я критику не реже, чем тот, которого мы сейчас употребляли, постоянно. И мы занимаемся этим не один человек в месяц, по которому они делают расследование, а мы каждый день о многих пишем плохо. Поэтому государственный аппарат надо критиковать. Само государство для синоним – равно Родина, равно страна, равно Отечество.
Соответственно, если ты критикуешь, ты должен обязательно говорить, что наша прекрасная и замечательная страна Россия, но в ней такой вот нехороший чиновный аппарат. Если ты пропускаешь вот эту часть о том, что страна прекрасная, то ты критикуешь целиком страну.
В. Ворсобин:
- Нам дозвонился Сергей из Новосибирска.
Сергей:
- У нас в Новосибирске народ так говорит. Если сейчас с Путиным что-нибудь случится или куда-нибудь уйдет, то это может быть ужасный конец. Но нахождение Путина у власти – это ужас без конца. Вот так у нас говорят.
В. Ворсобин:
- Спасибо. Vox pópuli.
К. Малофеев:
- Вы, правда, отключили другой Vox pópuli.
В. Ворсобин:
- Там просто было оскорбление всей «Комсомольской правды». Я отключил не тогда, когда меня начали ругать, а когда начали ругать мою редакцию.
К. Малофеев:
- А здесь было оскорбление президента. И как бы мы с вами по новому закону уже не способствуем распространению клеветы.
В. Ворсобин:
- Клеветы или оценочного суждения?
К. Малофеев:
- Это надо юристов спросить, что в данном случае имеется в виду. Но я отвечу все равно, я же должен отреагировать на это высказывание. Это не так. Судя по возрасту нашего собеседника, он точно помнит 90-е. Вы что, положа руку на сердце, скажете, что в 90-е было лучше, чем сейчас? Конечно, нет. Поэтому, пожалуйста, вот когда мы такое употребляем, надо все-таки помнить, что нам есть с чем сравнить. Людям старшего поколения. Когда молодежь 16-18-летняя говорит «Сколько можно?», ее можно понять. Они всегда жили в сытые, спокойные путинские годы. Они никогда этого не знали. Но мы-то не должны забывать ужас перестройки, ужас бандитских 90-х и ту страну, в которой мы живем сейчас.
В. Ворсобин:
- Да, но все время жить страхами двадцатилетней, тридцатилетней давности – это можно лишить себя будущего.
К. Малофеев:
- Прекрасная сентенция. Я с вами совершенно согласен. У нас образ будущего страдает, он отсутствует, он запрещен. И мы для этого, например, я еще являюсь заместителем Патриарха во Всемирном Русском Народном Соборе, мы уже два года с двумястами экспертами пишем образ русского будущего. Он называется «Русская мечта-2050». И мы близки в первом квартале этого года сделать этот доклад публичным. Это огромная стратегия развития страны на тридцать лет вперед. Я согласен, что образа будущего не хватает. Мы бы выпустили его раньше, если бы не ковид. Мы собирались сделать это в ноябре этого года, но, к сожалению, Всемирный Русский Народный Собор был отменен из-за пандемии.
В. Ворсобин:
- Что вы пожелаете нашим слушателям? Давайте перейдем на теплый новогодний тон.
К. Малофеев:
- Главное, чтобы закончился этот ковидный ужас, чтобы мы все с вами сняли наконец маски, стали спокойно выходить на улицу, чтобы мы зажили той жизнью, которую мы не ценили всего лишь год назад и считали ее нормальной. А теперь она нам кажется светлым будущим. Чтобы мы научились ценить каждый день, который дан нам Богом, наших родных и близких, свои семьи. Да и радоваться каждому дню. Поздравляю вас с наступающим Новым годом!
В. Ворсобин:
- Спасибо вам! Константин Малофеев, учредитель общества «Царьград».
