Эдуард Бояков: Белорусские протесты готовились на фестивалях, которые проводили на гранты

Сергей Мардан и Мария Баченина обсуждают с худруком МХАТ им. Горького Эдуардом Бояковым, может ли руководитель государственного театра иметь своё мнение и кто из драматургов стоит за протестами в Белоруссии

С. Мардан:

- Здравствуйте. В студии Сергей Мардан и Мария Баченина.

М. Баченина:

- Сегодня у нас в гостях художественный руководитель МХАТ им. Горького Эдуард Бояков.

С. Мардан:

- Поговорим про белорусский театр. Министр культуры Белоруссии уволил на днях директора Купаловского театра, человека по имени Павел Латушко. Вроде такая рутинная вещь – директора взяли на работу, уволили с работы, украл, в конце концов, что-нибудь или просто не понравился. Так все актеры зачем-то написали заявления, включая художественного руководителя, так сказать, на подъеме гражданском. У меня вопрос философского смысла. Может ли директор государственного театра иметь свое мнение и иметь право его высказывать?

Э. Бояков:

- Ты меня в замешательство своим вопросом ввел. Конечно, может. А как иначе?

С. Мардан:

- Может не иметь, например.

Э. Бояков:

- Директор государственного театра, не просто государственного, а важного, большого театра…

С. Мардан:

- Это местный Большой, я так понимаю.

Э. Бояков:

- Да. Он априори должен иметь свое мнение. И априори должен его высказывать. И это совершенно не противоречит тому, что он должен также чувствовать, понимать политику, мнение учредителя, он должен чувства начальства иметь. То есть я – художественный руководитель государственного театра. Имею ли я свое мнение? Извините, имею.

С. Мардан:

- Ты его как частный человек можешь высказывать в Фейсбуке, но как худрук МХАТа ты должен себя держать в руках, наверное.

Э. Бояков:

- Как худрук МХАТа я каждый год должен выпускать огромное количество премьер, и я это делаю. И это есть мое частное мнение, это есть мое мнение художника о том, что важно для страны, важно для нации и во вторую очередь важно для русского театра. Потому что нация важнее, чем театр.

С. Мардан:

- Я про другое сейчас. Я говорю про политику.

Э. Бояков:

- Если какого-то поругал премьер-министра, сенатора…

С. Мардан:

- Нет, в нашем варианте это поругать Путина. Директор государственного федерального театра может ругать открыто Путина или нет?

Э. Бояков:

- Я не буду сейчас называть фамилии, но совершенно точно я знаю двух-трех руководителей московских театров, которые откровенно, публично занимают антипутинскую позицию.

С. Мардан:

- Давай их назовем.

Э. Бояков:

- Нет.

С. Мардан:

- Я считаю, что их надо уволить просто.

М. Баченина:

- Почему?

С. Мардан:

- Потому что их с руки кормят.

М. Баченина:

- Их нужно уволить?

Э. Бояков:

- Мне неинтересно обсуждать этот вопрос, Сергей. Пусть об этом думают учредители. У нас есть министр культуры, у нас есть московский комитет, Собянин. Это их вопрос. Если я произнесу эту фамилию, значит, я подсказываю, науськиваю или еще что-то. Я просто констатирую, я это знаю, и это знают все. То есть я сейчас не открываю ящик Пандоры – обратите внимание, товарищ министр, на то, что кто-то…

М. Баченина:

- Вы действительно не открываете, это секрет Полишинеля. Я не буду говорить в эфире, я тебе за кадром скажу.

С. Мардан:

- А тебя-то что ограничивает?

М. Баченина:

- Я просто боюсь ошибиться. Мне кажется, Константин Райкин, например. Но я не уверена. Эдуард Владиславович, а Лукашенко прав, что увольняет деятелей культуры за свое мнение?

Э. Бояков:

- Наверное, прав. Это учредитель. Лукашенко, конечно, прав, если увольняет, он президент. Даже не просто Лукашенко, а министр культуры. Я, например, не могу представить ситуацию, когда мне министр позвонит и скажет: Эдуард Владиславович, напишите заявление. И что, я ему скажу «нет, не хочу»? Это глупость. Это учредитель, это человек, который судьбой, государством, Конституцией, законом, Богом и т.д. поставлен сверху. Это наши роли, я должен подчиняться.

С. Мардан:

- Я понимаю, что мы сидим в Москве, а люди за 600-700 километров сидят в Минске, и мы с трудом можем представить, что у них происходит в головах. Тем не менее, что должно произойти в головах сотен тысяч, миллионов людей, что для них эта очевидная вещь лишается всякого смысла, то, что ты директор или артист государственного театра, в принципе ты подписал контракт, который тебя во многом ограничивает, в том числе и в политической позиции? И вдруг взрослые люди про это забывают, начинают трясти заявлениями и хотят эту систему взять и сломать, хотя понимают, что она не сломается, точнее, она сломается вместе с ними.

Э. Бояков:

- Во-первых, она не сломается вместе с ними. Об этом можно поговорить. С одной стороны, это, может быть, и неинтересно нашим слушателям, а с другой стороны, я отниму их внимание, для того чтобы поговорить о том, к чему было бы хорошо прийти в нашем эфире. Это обсуждение роли и важности культурной политики, символического поля, обсуждение вопроса о том, насколько массовое искусство, культура важны, и насколько они решают, предполагают, моделируют процессы, которые потом в политическом поле превращаются в какие-то демонстрации. Я утверждаю, то, что мы увидели, эти ярчайшие процессы, они готовились долго, планомерно, подробно. И именно с помощью драматургов, с помощью театральных деятелей, с помощью кинематографистов, с помощью поэтов… Вроде бы, господи, да кому сейчас дело до белорусских драматургов, кому сейчас дело до поэтов, но именно они, именно фестивали, на которые их приглашали, именно гранты, которые им давали, создавали вот это пространство, в котором протестные настроения зреют. Так было всегда. Болотная площадь десяток лет готовилась британским советом, тем самым Соросом, тем самым американским посольством. Сперва это делается просто на театральных площадках.

С. Мардан:

- А как это происходит?

Э. Бояков:

- Поддерживаются пьесы, где ты против системы. Я вчера, например, в Фейсбуке ругался с известным продюсером, хозяином большого московского клуба, у которого в ленте фотография в футболке, объявление о концерте и большими буквами написано Fuck the system. Начинается с этого. Выходит артист на сцену, безобидный артист, хороший, читает какую-нибудь безобидную пьесу. Действие происходит где-то в Швейцарии, на Марсе или в Австралии, а театр в Москве. И выходит этот артист и начинает говорить: проклинаю систему, будь прокляты эти политики, они козлы… Нельзя же сажать за это в тюрьму. А если еще это и хорошо зарифмовано…

Выступил этот артист. В следующем сезоне он получил премию. Следующий сезон – уже 5 таких постановок. Потом начинается какая-нибудь совместная лаборатория с английским театром. Я всё это проходил, я в этом сам участвовал. Более того, признаюсь, покаюсь, я к этому имел отношение, потому что был уверен, что развитие языка… Потому что не все люди, которые читают эти антисистемные, антигосударственные монологи, понимают, что действуют против государства. Потому что художник это сталкер, он ищет рифму, он ищет возможность, для того чтобы выразиться. И мы, создавая новую драму в начале 2000-х, именно этим занимались. И белорусские драматурги были в авангарде этой протестной, радикальной… То есть любой человек, который знает современный театр, скажет, что белорусская драматургия это самая радикальная, начиная с Павла Пряшко и заканчивая многими другими фамилиями. Кстати, у них и в координационном совете есть драматурги.

М. Баченина:

- Почему так произошло?

Э. Бояков:

- Потому что государство (наше, в частности, и лукашенковское, в этом отношении они преступно похожи) не понимает важности этой самой тусовки, не понимает важности театра. Они думают, что театр это то, что в лучшем случае нужно как-то поддерживать, субсидировать.

С. Мардан:

- Эдуард, что, в Белоруссии есть театр?

Э. Бояков:

- Да, в Белоруссии есть театр. В Белоруссии есть оппозиционный театр. В Белоруссии он возник и родился, когда ни о каких протестах еще никто даже мыслить не мог, он поддерживался активно, так же как на Украине. Вы не представляете, насколько это похожие процессы. Я сейчас могу назвать список из 5-6-7 украинских относительно молодых драматургов, у которых есть в послужном списке спектакли в Национальном театре Лондона или Копенгагена, или Шекспировский театр. Их ставят реально крупнейшие европейские театры. Они приглашаются на крупнейшие европейские фестивали. Их приглашали задолго до майдана. Начинается все лет за 10.

М. Баченина:

- Кинематограф так не работает?

Э. Бояков:

- А как работает? Посмотрите на список продюсеров последнего фильма Звягинцева, который хвастается тем, что он не получил государственных денег. После «Левиафана» государственных денег не дали фильму «Нелюбовь». Там, наверное, 20 продюсеров, и все западные фонды, естественно.

М. Баченина:

- Но там ничего против системы нет.

Э. Бояков:

- Мария, здесь все так хитро. Ведь это очень скучно – поддерживать вот такие спектакли и такие фильмы, где надо просто говорить: Путин, уходи или Путин – преступник.

М. Баченина:

- Конечно, это как-то кондово.

Э. Бояков:

- Сразу будет понятно. Поэтому надо действовать тоньше. Радо просто раскачивать ситуацию. Надо всячески поддерживать эту индивидуалистическую, эгоистическую такую модель поведения. Надо все время говорить: ребята, вы такие красивые, прекрасные, давайте выйдем с розами. Это либеральное сознание, это очень глубоко, это сознание, которое не воюет против тоталитаризма, это сознание, которое воюет за собственную уникальность, за собственную вседозволенность. Ну почему вы мне запрещаете поменять пол, почему я этого не могу? Я же тебе не запрещаю иметь жену, семью, ребенка, ходить в церковь, поэтому разреши мне поменять пол, разреши мне жениться на мальчике. Разрешают. Потом это же сознание говорит: ну, разреши мне жениться на ребенке. Вы что, не разрешаете мне на этой 14-летней девчонке жениться? Во всем мире в истории женились на 14-летних девчонках, давайте это разрешим. И так мы дойдем до собачек, еще до кого-то.

М. Баченина:

- А почему вы в эту сторону прокладываете эту дорогу в ад?

Э. Бояков:

- Потому что это дорога туда. Первый майдан – это и есть дорога в ад, это начало этой дороги.

С. Мардан:

- Ну а почему не рассматривать тот же майдан как некую кристаллизацию формирования политической украинской нации? Почему она обязательно должна идти в ад? Украинцы, они более христиане, чем мы, на самом деле.

Э. Бояков:

- Дай бог, чтобы они стали христианами. Судя по тому, что происходит с церковью, они не более христиане.

С. Мардан:

- Там приходов больше, чем в России, всегда было.

Э. Бояков:

- Да, статистически всегда так было. Но то, что церковь разрушалась планомерно… То, что мы получили сейчас с Варфоломеем, с Константинопольским патриархатом и пр., это процесс, который начался в 91-92-м году. Просто очень мало людей думают системно. Простите, но очень мало людей, которые просто это знают. Которые знают, что все это началось в 90-х годах. Как только Украина получила независимость, сразу начали разрушать церковь, потому что это действительно… Не разрушив церковь, не сделав два достаточно конкурентоспособных субъекта (Русская православная церковь, которая имеет отношение к Москве, Украинская церковь Московского Патриархата, и якобы независимая украинская), никакого майдана не произошло бы. И когда мы сейчас видим планомерную умную кампанию против Патриарха Кирилла, эти часы, эти «Мерседесы», эти памятники, это просто часть долгой умной кампании. Потому что Запад умеет работать с идеями. Английская разведка лучшая, американский маркетинг лучший, они умеет, всё работает на это, любой «Макдоналдс» работает на это, «Кока-Кола» работает на это, эти рекламные имиджи работают на это. Они все формируют ощущение того, что там лучше, там лучше…

С. Мардан:

- Я перебью. Когда мы говорим о гениальном маркетинге «Кока-Колы», например, или «Макдоналдса», мы смотрим на эстетику лукашенковской Белоруссии, это антиэстетика.

Э. Бояков:

- Конечно. Об этом и речь.

С. Мардан:

- В государстве с такими символами, с таким дизайном современный человек жить не может. Это как пенопластом по стеклу – смотреть на эти флаги, на эти лозунги…

Э. Бояков:

- Сергей, а ты считаешь, что у нас сильно лучше?

С. Мардан:

- Чуть получше.

Э. Бояков:

- Но немногим.

С. Мардан:

- У нас, по крайней мере, руководители имеют дорогие итальянские костюмы…

М. Баченина:

- А что, кого-то волнуют эти дорогие итальянские костюмы?

Э. Бояков:

- Это очень показательно.

М. Баченина:

- Волнует качество жизни, то, куда я могу пойти, как пройтись и т.д.

Э. Бояков:

- Качество жизни это следствие дорогих или дешевых костюмов, которые носят руководители государства. Сперва костюм, потом качество жизни, а не наоборот. Поймите, Мария, и все, кто слышит. Я уверен, 99% радиослушателей меня ни фига не понимают. Они думают, что сперва нужно накормить, а потом хорошо жить, а потом красиво одеваться. Ровно наоборот.

С. Мардан:

- Товарищ Сталин думал о другом, поэтому строил красивые города.

Э. Бояков:

- Товарищ Сталин строил красивые города, он занимался планированием, он читал 400 страниц в день художественного текста. Он потрясающе знал музыку, литературу, живопись, Есенина, Мандельштама, Андрея Платонова, Горького…

С. Мардан:

- Слушай, до чего мы сейчас договоримся с тобой, до страшных вещей просто.

Э. Бояков:

- Я никоим образом не оправдываю Сталина. Просто Сталин был реальным политиком, а Лукашенко – не реальный политик, это фиктивный, это фейк.

С. Мардан:

- Он обречен, я правильно понимаю?

Э. Бояков:

- Ну, рано или поздно – конечно.

М. Баченина:

- А вы лично кого поддерживаете сейчас в той ситуации?

Э. Бояков:

- Я поддерживаю Россию. Из двух чудовищ как я могу кого-то выбирать?

М. Баченина:

- Хорошо, я переиначу вопрос. Как бы вы поступили на месте Лукашенко сейчас?

Э. Бояков:

- Если бы я оказался на месте Лукашенко вдруг, я бы сказал: дорогие соотечественники, я не Лукашенко, я сижу на этом месте, но мне отвратительно, что я сижу на этом месте. Я поменял бы кресло, сделал какую-то дезинфекцию, окропил бы хорошенько свой кабинет. И начал бы с ними говорить от души. Начал бы с ними говорить о том, что очевидно, о том, что никакого суверенитета в современном европейском политическом поле не может существовать. Нет суверенного государства Эстония. Де-юре есть, но де-факто нет. Нет культурного суверенитета. Ну какая Эстония может быть? Которая пользуется Гуглом, которая ездит на западных машинах.

С. Мардан:

- А Россия есть? Которая пользуется Гуглом.

Э. Бояков:

- В России есть Яндекс. В России есть квазисуверенитет. Мы полуколонизированная страна. Мы живем в полуколонии. Эстония – полная колония, Грузия – полная колония. Литва – не самостоятельная страна. У нее есть просто субкультура, есть язык, есть какие-то учебники. Но, извините, можно издать учебник Тверской области и т.д. Но полноценной культуры не существует. Полноценная культура, она тогда, когда она законченная, когда есть всё – кинематограф, литература, великая музыка, великая наука, оборона, балет и т.д. Россия была самостоятельной страной, была суверенной. Сейчас она находится в полуколониальной зависимости, именно из-за «Кока-Колы», а не из-за НАТО.

С. Мардан:

- А мы на каком переходном моменте находимся – к тому, чтобы стать окончательно колонией?

Э. Бояков:

- Мы находимся в моменте, когда мы болтаемся. Когда мы были вообще в ужасной ситуации и, судя по всему, все заканчивалось, и в 90-х годах стало понятно, что мы вообще уже потеряли суверенитет, и мы перестали быть как настоящая цивилизация, а потом начались какие-то чудеса, и чуть-чуть как-то начали выправляться.

М. Баченина:

- То есть болтаться лучше, чем не болтаться?

Э. Бояков:

- Да. Но сейчас мы болтаемся.

С. Мардан:

- Про Белоруссию достаточно, перейдем к еще более острой теме - к несчастному русскому народу.

М. Баченина:

- «Эдуард, я три раза ходила во МХАТ имени Горького, на спектакль «Отцы и дети», все время аншлаг, потрясающий спектакль, очень хочу еще раз посмотреть «Золото партии».

Э. Бояков:

- Замечательно. У нас 20 премьер в новом сезоне и мне, конечно, очень радостно читать и слышать, и получать эмоциональные сигналы от наших зрителей, они ждут открытия сезона. Билеты продаются и билеты продаются, похвастаюсь, хорошо.

С. Мардан:

- Я хочу начать чуть издали. Ты в своих интервью и в своих заявлениях всегда говоришь о том, что МХАТ, прежде всего, это русский художественный театр. Как бы понимая, что огромное количество потомственных московских интеллигентов от этого слова начинает корежить… Ты это знаешь лучше, чем многие.

Э. Бояков:

- Да.

С. Мардан:

- Почему даже спустя, наверное, 70 лет, от слова «русский» по-прежнему корежит и почему невыносимо снести мысль, что в Москве может быть хотя бы один федеральный театр, который подчеркивает свою русскость?

Э. Бояков:

- Потому что художественность пространство, символическое пространство, русское, как уже сказано было, оно под воздействием вот этих самых колонизаторов. Мы колониальная провинция, колонизированная провинция.

С. Мардан:

- А где метрополия?

Э. Бояков:

- Метрополия на западе.

М. Баченина:

- На каком западе?

Э. Бояков:

- Мы живем в глобальном мире, господа.

С. Мардан:

- Он цифровой?

Э. Бояков:

- Конечно. Сегодня нет такой топологии, как она была…

М. Баченина:

- То есть, такое красивое что-то, такое локальное в интернете.

Э. Бояков:

- Да, там я не знаю, какие-то клубы, какие-то миллиардеры, Ротшильды. Конечно, я не знаю подробностей. Более того, я не хочу знать. Я знаю, что это система управления, я знаю, что этот центр существует… ну, наверное, в Нью-Йорке, если так требовать какого-то односложного ответа… как бы не были интересны процессы на западном побережье американском, в частности, там Беркли, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, все эти голливуды, силиконовые долины, невады, лас-вегасы, тихуаны, син-диего и прочее, прочее, все-таки Нью-Йорке - это центр мира. Ты оказываешься там и ты понимаешь, что да, вот сейчас ты находишься в центре мира. И центральная площадь Нью-Йорка - это центральная площадь центрального города, это столица мира. Безусловно. Мы меряем экономику долларами, мы смотрим американское кино и т.д. Мы живем в символической системе, сформированной американцами. Если быть точным, не американцами, а англосаксами, потому что Америка, конечно, это продолжение великой Британской империи. Америка - это продолжение золотого викторианского века, когда в конце 19 века центром мира была Британия, владычица морей, потом она в общем-то и осталась им, просто переместив свою метрополию. Такое союзное государство. У них возникла союзная культурная империя. В Лондоне есть европейские финансы, в Лондоне есть королева, в Лондоне есть адмирал Нельсон на прекрасной этой стелле… В общем, много всего есть… А в Америке есть энергия. В Америке есть невероятный остров, в Америке есть невероятный город. Даунтаун нью-йоркский, что бы там ни говорили, никакой Шанхай, никакая Малайзия, никакой Сингапур не сравнится.

М. Баченина:

- А почему вы так сейчас поете дифирамбы?

Э. Бояков:

- Я не пою дифирамбы, я говорю факты. Это не моя столица, я не гражданин этой культурной империи, я партизан, я против этой империи, но надо видеть реальность в лицо и надо понимать, что мы колонизированы «Кока-Колой», Микки Маусом, Диснеем. Наши дети уже буквально получают прививки этих йогуртов, этих жвачек, и виртуальных, и настоящих, физических. Они еще говорить не научились, а они уже смотрят эти мультики, они уже зависимы и от этих мультфильмов, и от этих музыкальных простейших мелодических паттернов, там 5-6 нот, ты располагаешь таким образом и ты уже попадаешь в пространство этой империи. Если ваш ребенок смотрит западные мультики, он не станет русским. Потому что быть русским - это иметь некий мелодический строй, резонировать на музыку наших предков. Это быть с русской землей. Ты смотришь этот мультик и, значит, если ты смотришь этот мультик, в неких пропорциях сохраняя свою идентичность, то есть, 70% русских мультиков, а 30% американских, тогда ты становишься сильнее. Естественно, я очень утрирую…

М. Баченина:

- Ну, вы схему такую выстраиваете…

Э. Бояков:

- Вот если я буду смотреть и слушать, например, сто процентов русской музыки, я превращусь в провинциала и потеряю силу, энергию, потому что Россия - это открытая страна, это открытая культура, это империя. Но если я буду слушать 80% не русской музыки, конечно, я перестану быть русским. Мой ребенок перестанет быть русским. Ну, может, ребенок еще нет, но внук - точно совершенно. Как это происходит во всем мире.

М. Баченина:

- Грустно.

Э. Бояков:

- Не грустно. Надо воевать, надо защищать.

С. Мардан:

- Переходим к практической части. Я понял, что по ту сторону океана находится империя дьявола…

Э. Бояков:

- Да никакого не дьявола, просто империя…

М. Баченина:

- Можно я про спасать?

С. Мардан:

- Мне можно называть вещи своими именами. Империя дьявола, которая производит эти пять паттернов, разрушающих мозг детей по всему миру…

Э. Бояков:

- Ничего разрушительного нет. Это такие же паттерны, как и русские, они ничем не хуже, ничем не лучше, они просто другие. Буддизм не хуже православия. Протестанты не хуже православия. Католики не хуже православных, они просто другие. Вот и все.

М. Баченина:

- Нет, нет, я с этим не соглашусь. Они по-другому мир видят.

С. Мардан:

- Да мы самые лучшие.

Э. Бояков:

- Нет. Мы - это мы. Нельзя говорить, что мы самые лучшие, ты что? Это гордыня, это глупость.

М. Баченина:

- Я про спасать. 22 августа в усадьбе Захарово Одинцовского городского округа в Подмосковье состоится ежегодный литературно-музыкальный фестиваль «Традиция» для детей. Вот Сергей Мардан вчера советовал…

С. Мардан:

- Я всем советую еще раз. Не пожалеете.

М. Баченина:

- Фестиваль на открытом воздухе в усадьбе «Захарово», это музей-заповедник Александра Сергеевича Пушкина, он там провел детство и, если коротко, - 30 мероприятий; концерты, спектакли, лекции, беседы, презентации, развлечения и мастер-классы… ну, естественно, как мы и любим - и ярмарки, и лавки с традиционной домашней едой…

Э. Бояков:

- Да, спасибо, Маша, что вы вспомнили про наш проект, он совсем скоро, уже в субботу, это наш фестиваль с Захаром Прилепиным, наш дорогой, любимый, важный проект. Мы начали проводить этот фестиваль до того, как мы пришли во МХАТ. Нам он очень дорог. Мы рассматриваем тему традиции не в смысле этники, не в смысле русских народных сарафанов, хотя и это тоже важная часть нашей традиции. Но джаз-бэнд Манукян, например, это тоже наша традиция. Русский балет, условно, тоже наша традиция. Хотя никакой он не русский, у него вся лексика французская, он возник, как французский феномен, но мы такие талантливые люди, мы такие волшебники, мы такие чародеи, что мы можем… Но американцы тоже это могут. Они просто другие - вот и все. Нельзя строить свою крутизну, нельзя добиваться, унижая других и говоря, что мы лучшие. Я по-прежнему против этого. А то, что мы русские и то, что с нами Бог - это безусловно.

С. Мардан:

- В общем, главное - мы русские и с нами Бог!

Ну, вот мы поговорили про проклятый запад, который создает там всевозможные паттерны: музыкальные, изобразительные, какие угодно, и пресловутая либеральная интеллигенция, которая является проводником колониальной политики. А где патриотическая общественность, она почему смыслы-то не производит? Почему успеха нет наглядного?

Э. Бояков:

- Потому что мы в тяжелой ситуации.

С. Мардан:

- В чем?

Э. Бояков:?

- Смотря откуда отматывать. Если говорить про последний переворот октябрьский…

С. Мардан:

- Возьмем 30 лет последние, я думаю, это будет надежнее.

Э. Бояков:

- Последние 30 лет, конечно, мы полностью были в зависимости от популярной культуры, от этого маркетинга, от этой системы ценностей, от этого рынка, от этих шмоток, от этих моделей поведения и, конечно, нас зомбировали, зомбировали, зомбировали… Я против того, чтобы брать только эти 30 лет. Потому что и в 80-х годах уже все было достаточно проблематично. И 60-десятники, которыми мы восхищаемся, они были проводниками вот этого либерального, разрушающего семью, такого разврата, который был в советских семьях в 60-70-е годы, что отражалось в кинематографе, все вот эти ноющие герои, изменяющие своим женам, уходящие из семьи…

М. Баченина:

- «Зимняя вишня», «Интердевочка»…

Э. Бояков:

- Да, да, это все туда, в 60-е годы уже было. А в 30-е годы разрушали храмы. Ну и где, и как, откуда нам вот эту нашу посконную Русь где найти? Где-то она, у каких-то бабушек, у каких-то мудрых старушек, в деревнях она есть. Этого очень мало. Но все-таки где-то живет эта Русь. Она живет в интеллигентах московских, она живет и в людях, которые помогают друг другу. Она живет в театрах. Просто пока она в таком полубольном состоянии. Я уже в начале разговора сказал, что нас нельзя назвать полностью мертвой нацией, но мы, безусловно, больны. И, если театр наш все-таки сможет что-то делать на этой ниве культивации великой русской культуры, великого русского театра, великой русской литературы, великой русской поэтической традиции, мы нация Пушкина и Бродского… Мы великая нация культурная. Мы нация Чехова и Станиславского. Мы нация Петипа, Шостаковича, Стравинского, Прокофьева, которые в общем-то полностью перекроили карту музыкальную 20 века. Вся современная музыка - это русская музыка. И что? И мы должны сейчас слушать вот этих каких-то ошметков… Ну, Господи, ну, это же позорище…

М. Баченина:

- Да вы просто несовременны. Вы не понимаете этих новых течений. Вы просто не хотите их принять, понять и как-то разобраться в них.

Э. Бояков:

- Нет, хочется верить, что я современный, хочется верить, что и внутри этих дискурсов, внутри этих эстетик, внутри той же музыки все равно возможны какие-то… И здесь мы сможем поступить так, как в свое время Русский Императорский балет и Русский Императорский театр поступил с французским балетом. Мы взяли лучшего хореографа, пригласили его, дали ему хорошего дирижера направникас, тоже не очень русского, дали ему лучшего в мире композитора Чайковского, лучших в мире женщин, потому что нигде нет такого красивого кордебалета - это априори, это даже не будем обсуждать. И все. И получился абсолютный, как Бродский говорил, замок красоты классический.

М. Баченина:

- Абсолютный абсолют, если вы про балет.

Э. Бояков:

- Да. И так было и с музыкой, так было с кино. Так было с литературой. И с литературой 20 века, в том числе, потому что мы дали миру Андрея Платонова, мы дали миру невероятно совершенно психологический театр Станиславского и Немировича-Данченко. Мы должны строить новое, мы должны быть авангардистами, не забывая про старое, тогда мы выживем.

С. Мардан:

- Поговорим немножко про начинающийся театральный сезон. Он вообще начнется?

Э. Бояков:

- Я надеюсь, 17 и 18 сентября у нас состоится премьера спектакля «Красный Моцарт» - это про Дунаевского, по музыке Дунаевского, оркестр военно-космических сил будет исполнять музыку Дунаевского, Ирина Линдт - артистка труппы МХАТа, она в этом году пришла, и Елена Терентьева - прима, звезда новой оперы - будут петь заглавные партии, в роли вождя - Сергей Каюмович Шакуров, и мы очень ждем этого спектакля. И потом одна за одной премьеры уже в начале октября, будет премьера спектакля «Некурортный роман» о судьбе сочинских женщин, которые пришли на кулинарное шоу и рассуждают о мужьях.

С. Мардан:

- Готовьтесь!