Андрей Колесников: Путин нашел в удаленке свои плюсы

Журналист «Коммерсанта» Андрей Колесников дал интервью Радио «Комсомольская правда».
Валентин Алфимов и обозреватель «Комсомолки» Александр Гамов вместе с легендарным журналистом «Коммерсанта» Андреем Колесниковым говорят про потери 2020 года, ежедневного Путина, дело Ивана Сафронова, двойника президента, Белоруссию, Владислава Суркова, свою свадьбу, интервью Дудю и борьбу с коронавирусом

В. Алфимов:

- Здравствуйте, друзья. Я – Валентин Алфимов. Рядом со мной Александр Гамов, обозреватель газеты «Комсомольская правда».

А. Гамов:

- Всем привет!

В. Алфимов:

- И у нас в гостях журналист Андрей Колесников.

А. Колесников:

- Добрый вечер.

А. Гамов:

- Я бы сказал, что журналист кремлевского пула, писатель.

А. Колесников:

- Я бы сказал, что журналист «Комсомольской правды». Нет, пока что нет! Журналист «Коммерсанта», конечно, а не кремлевского пула.

А. Гамов:

- Мы должны были встретиться с месяц назад, когда не стало Жени Машкова, сотрудника пресс-службы Президента Российской Федерации. Это всех так резануло. И ты переболел, и страна болеет. И близкие рядом не только болеют, но и гибнут. Я не ожидал, что ты так близко к сердцу это воспримешь. Тогда ты захотел это донести до наших радиослушателей, а потом раздумал и не стал мне звонить. Почему?

А. Колесников:

- Я уже не помню, почему. Наверное, были уважительные причины. Но от этой потери я так до сих пор не пришел в себя. Уже прошло больше сорока дней. Это была история, связанная с коронавирусом. Это один из самых близких моих товарищей. Это был не просто мой однокурсник, с которым мы прошли пять лет на факультете журналистики МГУ, но мы и распределились в Протвино Московской области, там сделали газету из ничего, которую мы же и придумали назвать «Ускоритель». Многотиражка Института физики высоких энергий. Меньше чем через год я уехал в Москву работать в «Московской правде». Женя Машков остался там руководить газетой. При этом мы никогда не расставались. Все эти годы мы были вместе.

А. Гамов:

- Он не был похож на чиновника. Я помню кадры, когда Путин приехал в Коммунарку. У меня было ощущение, что ты там ходил и пригибался. Или мне показалось?

А. Колесников:

- Тебе показалось. Меня там не было. Да и быть не могло. Примерно с этого времени началась история падения кремлевского пула, его исчезновения и растворения.

В. Алфимов:

- Нет его больше?

А. Гамов:

- Да ладно!

А. Колесников:

- Что значит – да ладно? Я подтверждаю, никакого кремлевского пула сейчас не существует и в помине. Кто-то еще что-то делает, как-то держится. Но такой организации, такого института как кремлевский пул с начала пандемии не существует. Она его раздавила, расплющила. Для этого должен быть контакт с изучаемым лицом.

А. Гамов:

- Не верьте! Просто он переболел.

А. Колесников:

- Это уж каждый будет для себя сам решать, кому верить в этой аудитории, кто здесь говорит правду. Правду здесь говорю я. Это правда. Огромные проблемы для работы возникли. Для той работы, к которой я привык и в какой-то степени был создан. Эффект личного присутствия пропал. Я увидел, что вокруг просто пропали и заметки в других изданиях, посвященные ежедневному Владимиру Владимировичу Путину. А в «Коммерсанте» не пропали. Потому что то, что происходило дальше, весь этот год, это у актеров называется «взять материал на сопротивление». Я подумал: а это возможно – заниматься дальше журналистикой в таком же ежедневном, по сути, онлайн-режиме, как и раньше?

А. Гамов:

- Невозможно отличить твои репортажи, которые были…

А. Колесников:

- Возможно, но сложно бывает мне самому. Потому что, кроме того, что ты видишь теперь по телевизору, я вижу по телевизору, как правило, в прямом эфире при этом, то, что мы видим обычно, когда мы смотрели на это непосредственно своими глазами, кроме этого теперь надо сообщать каждой заметке какую-то дополнительную стоимость. И зависит от тебя, сможешь ты этой заметке сообщить такую стоимость или нет.

Стоимость в твоем бэкграунде, в том, что ты знаешь. Вообще в принципе что ты накопил за эти годы. Есть ли тебе что сказать по этому поводу, прокомментировать то, что ты сам слышишь, или узнать по этому поводу. Кому-то позвонить. Почему ты не можешь отличить? Потому что эта работа идет. Кроме того, что я вижу по телевизору. И внутренняя работа, и внешняя. И в каком-то смысле это гораздо более сложная работа. И для меня самого в этом смысле это вызов. Выдержать еще и такое, выдержать и в этом смысле пандемию – получится это или нет. Пока что мы держимся.

В. Алфимов:

- Ради справедливости хочу заметить, что у нас тоже выходят заметки про ежедневного Путина. Наш Дима Смирнов тоже регулярно их публикует. И на радио выходит каждое утро.

Раз мы заговорили про Путина, у меня к вам вопрос. Как часто и насколько близко вы общались с Иваном Сафроновым?

А. Колесников:

- Конечно, близко. Я дружил с его отцом, который работал в «Коммерсанте». Я считаю его отца просто великим человеком. Когда я пришел в «Коммерсант», это было невероятно давно, а он уже тогда работал. Отвечал за военную часть, как потом и его сын. Без преувеличения, был великолепный человек. Он всюду ходил, разговаривал стихами. Вы можете разговаривать стихами? Один из немногих людей, за которым хотелось записывать. Я по работе записываю за Владимиром Владимировичем Путиным, а надо было записывать за Иван Ивановичем Сафроновым-старшим.

Придешь вечером после мероприятия с тем же Путиным, только сядешь писать заметку, дедлайн уже навалился на тебя, а тут входит Иван Иванович и начинает, по сути, рассказывать вот эту заметку, но в стихах. Все свои впечатления вываливает о том, что он сам успел увидеть за это время. Это ему было интересно – осмыслить на расстоянии, как мы сейчас эти заметки пишем, и меня послушать. И мне было безумно интересно. От этого, может быть, даже и мои заметки получались немного другие. А потом, когда папы не стало…

В. Алфимов:

- Все пишут про смерть отца Ивана Сафронова, что он при загадочных обстоятельствах выпал из окна. Для вас эти обстоятельства тоже загадочные?

А. Колесников:

- Я бы не хотел это комментировать. Это не комментирует его семья до сих пор. Да и я толком тоже про это ничего не знаю. И уж точно никому не будут интересны мои догадки и мои версии. Потому что ничего, кроме версий, здесь сказать нельзя. Меня не очень убеждает версия, что это произошло в результате страшных событий, связанных с его журналистской работой. Нет такого впечатления.

В. Алфимов:

- Ваш вопрос на пресс-конференции Владимиру Путину по поводу дела Ивана Сафронова. Было видно, что вы искренне переживаете за судьбу Ивана.

А. Колесников:

- Меня очень беспокоит судьба Ивана Сафронова. Слишком многое связано с его отцом, а потом и с ним самим. Я был очень рад, когда он появился у нас и начал заниматься журналистикой. И в большом смысле мы относились к нему как к сыну полка. Его воспитывали. И Илья Булавинов, который работал тогда заместителем главного редактора «Коммерсанта», и Саша Стукалин, тоже заместитель главного редактора, и люди, которые работали с его папой, они взяли его к себе.

И надо сказать, что это оказалась никакая не благотворительность. Он сполна очень быстро начал возвращать то, что в него вкладывали. Когда у меня по каким-то причинам образовалась брешь во втором человеке, который мог бы заменять время от времени меня в кремлевском пуле, я ему очень быстро сформулировал это предложение, так, что, я думаю, что он не мог да и не хотел отказываться. И я ни разу об этом не пожалел. Это было не часто. На две недели в году я ухожу в отпуск. Как правило, эти две недели он работал в пуле.

Иногда не успеваешь вернуться из командировки, а уже следующая командировка. И летит другой состав пула. И он летал в эти командировки. И важно, что он ни разу за все это время не отказался. И всегда ты понимал, что если ты ему позвонил ночью, утром он сделает то, что от него требуется. При том, что у него на это утро обязательно были планы. Так было бы далеко не с каждым человеком.

В. Алфимов:

- Вы сказали: не успеваешь вернуться из одной командировки, надо лететь в другую. А как же Путин? У него зама.

А. Колесников:

- У него двойник.

А. Гамов:

- Есть тройник.

В. Алфимов:

- Поэтому несколько самолетов у Путина.

А. Гамов:

- Просто на разных самолетах чаще всего. Бывало, что мы и с Владимиром Владимировичем летали на одном самолете. А чаще всего…

А. Колесников:

- Это ты загнул.

А. Гамов:

- Ты тоже. А чаще всего Владимир Владимирович летает так быстро, что за ним второй самолет просто не успевает. Поэтому разные команды журналистов. Особенно это чувствовалось, когда мы на «Ладе Калине» ездили. А потом летали по всему Дальнему Востоку 14 дней.

А. Колесников:

- Мы ездили на машине, а не летали на самолете.

А. Гамов:

- Но мы и летали тогда в Норильск, на Камчатку.

А. Колесников:

- Это Чита – Хабаровск. Мы поехали на машине.

А. Гамов:

- А перед этим мы полетали.

А. Колесников:

- Возможно, да. Но сама «Лада Калина» - это автомобиль.

А. Гамов:

- Двойники, тройники – ладно…

В. Алфимов:

- С этим определились. Просто не мог не спросить.

А. Колесников:

- По этой причине, я думаю, нельзя было не заметить, что и вопрос выстраданный. Потому что выстраданным является отношение к Ване. Честно говоря, я не шутил, когда говорил, что если нужно, возьмите меня.

В. Алфимов:

- А вы надеялись, что его отпустят?

А. Колесников:

- Я не думал, что его отпустят прямо в ходе этой пресс-конференции. Хотя мы знаем, что иногда, когда бывают прямые линии, если в начале президенту кто-то говорит, что газопровод не довели до его дома, то к концу пресс-конференции уже доведут. И губернатор в том же прямом эфире уже об этом сообщит. Нет, тут у меня это расчета не было. Но я могу сказать, что после пресс-конференции я вышел из этого зала с некоторым оптимизмом. Может быть, мало кто обратил внимание на то, что для него есть определенные поводы. Президент сказал, что давайте дождемся сначала приговора. А потом уже подумаем о помиловании.

Можно с большой долей уверенности предполагать, когда состоится приговор, он, по крайней мере, не сможет не вспомнить это и не подумать о том, что мы тогда разговаривали про помилование. Какой-то мостик между приговором и помилованием в этот момент он сам проложил. Более того, он на самом деле был настроен как-то так по-доброму, сострадательно. Он говорил: я вам сочувствую. Эта фраза, мягко, говоря, тоже не случайная. Ее надо будет запомнить. Всем предлагаю ее запомнить. В этом было очень личное, я считаю, отношение. Он не то чтобы намекал, но давал понять и как-то чувствовал, что что-то такое с ним тоже было в этом роде. Когда что-то случалось людьми, которыми он дорожил, мнением которых он дорожил, про которых он думал. И вдруг раз – какой-то сбой с ними случался. И в этом «я вам сочувствую» я что-то такое тоже уловил. Что-то такое было.

А. Гамов:

- Меня поразило, что он не общо отвечал тебе, а как-то основываясь на какой-то конкретике, на знании предмета.

А. Колесников:

- Насчет знания предмета, ты же знаешь, очень сильно и очень много все говорили про то, что он снова повторяется, повторяет одну и ту же ошибку, что Ивану Сафронову на самом деле не инкриминируют вот этот период работы, связанный непосредственно с Роскосмосом, а он второй раз про это высказался. Я об этом тоже думал. Второй раз, потом третий, когда его уже журналисты, которые были в Ново-Огарево, стали опять про это спрашивать. И опять он сказал про Рогозина.

Так вот, хотите вы слушать это или нет, можете вообще не воспринимать, я могу ошибаться. Тем не менее, мне кажется, что фамилия Рогозина возникла не случайно. Случайно, может быть, возник этот период работы в Роскосмосе. А то, что касается Рогозина, посмотрим еще. Как-то что-то с Рогозиным где-то могло быть связано и раньше. Они очень давно знают друг друга – Ваня и Дмитрий Рогозин. Насколько я понимаю, глава Роскосмоса всегда с уважением относился к тому, что делал Сафронов в «Коммерсанте». Иван был одним из немногих людей, с которыми Рогозин и разговаривал, рассказывал то, что не рассказывал другим. Главное, чтобы он ему не рассказал чего-то больше того, что следовал бы, по нашим представлениям, а главное – по представлениям следователей рассказать. Это опять одни догадки.

Но не может возникнуть столько раз в течение нескольких дней в разных ситуациях фамилия Рогозина просто так в речи президента. В деталях тут, может быть, и путаница была. Но почему-то эта фамилия очень крепко застряла. Мы еще посмотрим – почему.

А. Гамов:

- Ладно. Андрей, я у тебя еще хотел спросить о твоей довольно долгой и плодотворной командировке в Белоруссию, в Минск. Ты – один из немногих журналистов, который встречался не только с митингующими, но и с лидерами оппозиции. С твоей однофамилицей, есть даже отдельный снимок у меня. Как тебе удалось пройти по лезвию? Я почти все твое читал. Как тебе удалось уйти от агиток? Ты просто фотографировал все это. И что это за объектив был у тебя? Какая задача перед тобой стояла? В какие дебри ты нас заводил и из них потом выводил?

А. Колесников:

- Как правило, всегда все объясняется гораздо проще, всегда есть более земные причины. Я не искал там никакого особенного счастья.

В. Алфимов:

- Например, направило руководство.

А. Колесников:

- Руководство, конечно, не направило. Направился я туда сам все-таки. Конечно, по согласованию с руководством. Оно у меня есть.

А. Гамов:

- С руководством страны?

А. Колесников:

- Нет, у меня руководство находится по адресу, раньше это было: Рублевское шоссе, 28, а сейчас – одна из башен Сити. Мы туда переехали недавно. Я только что переболел ковидом к этому моменту. И я терял сознание не от ковида, а уже от того, что я занимаюсь ничем, время уходит, жизнь проходит, коронавирус меня доконал, вот эта повестка, которая продолжалась уже столько времени, с одной стороны. А с другой, меня все больше и больше беспокоила Белоруссия. То, что там происходило. Я думаю, и вас это беспокоило и продолжает беспокоить.

События в какой-то момент мне показались совсем уже беспрецедентными. После 9-12 августа, когда власть там очень активно применила силу, просто вся Белоруссия встала как один человек, не побоюсь этого слова, готов за него ответить, качественно началась другая история в Белоруссии. И мне хотелось посмотреть, какая именно. И в этом смысле я просто даже рвался. Сошлись два фактора. То, что я совсем затосковал после коронавируса, и второй – это реальный интерес к тому, что происходило.

И я в итоге ровно три недели занимался такой чисто репортерской работой. Это огромного размера каждый день репортажи выходили без перерыва в течение 20 дней.

А. Гамов:

- Даже не репортерская, а скорее, такая фотографическая.

А. Колесников:

- Это примерно оно и есть. Фотографической частью там занимался Дмитрий Азаров. Не надо путать. Между прочим, тоже очень успешно. И мне кажется, что я разобрался в том, что там происходит. Мне казалось до поездки, что Лукашенко должен уйти. Но в ходе поездки я в этом убедился.

А. Гамов:

- Что он должен уйти?

А. Колесников:

- Да, и как можно скорее. Послушайте…

А. Гамов:

- Так ты за кого?

А. Колесников:

- Как – за кого? Я против. Я шел как-то в колонне, и ко мне подошел такой вот как-то очень по-граждански настроенный белорус и спросил меня. Он говорит: послушайте, а если вы в этой колонне идете с нами, значит ли это, что вы против Лукашенко? Я говорю: вообще-то я против Лукашенко. Но то, что я все-таки в одной колонне с вами идут, это значит просто, что не то что нам по пути, а то, что я работаю журналистом. И да, я в этой колонне.

А было очень сложно, между прочим, особенно последние дни, работать журналистом. Особенно российским журналистом. Надо об этом обязательно сказать. У вас же бесцензурное радио, если я ничего не путаю?

А. Гамов:

- Абсолютно! Ничего не вырезаем!

А. Колесников:

- Ну вот. После каждого контакта за эти три недели Александра Лукашенко с кем-нибудь из России, публичного контакта, журналистам российским, например, становилось работать в Белоруссии, в Минске все сложнее и сложнее.

А. Гамов:

- Какая связь?

А. Колесников:

- Вот приехал Мишустин. Потом приехали российские журналисты. А связь очень простая. Белорусы не без оснований усматривали в каждом таком контакте, в каждой такой встрече поддержку Россией режима Александра Григорьевича Лукашенко. И от этого, конечно, начинали переживать и начинали все это выговаривать сначала в мягкой форме, а потом уже в жесткой форме нам.

А. Гамов:

- Ты считаешь, что он прям сейчас должен уйти?

А. Колесников:

- Я считаю, что он должен был уйти уже давно.

А. Гамов:

- А кто?

А. Колесников:

- А дальше – выборы должны быть. Дальше там целая история. По мне, так там вот моя однофамилица заслуживает того, чтобы возглавить эту страну. Она не испортит песню. Слушайте, поверьте мне, за три недели работы в Белоруссии уж мы повидали много всякого народу, и не только на митингах. Везде – в такси, в кафе многие подходили, к кому-то подходили мы. Я не услышал ни одного голоса за Александра Григорьевича. Даже это было удивительно в какой-то момент.

А. Гамов:

- Я читал, вот этого, о чем ты говоришь, то ли там вычеркивали, то ли у вас цензура в «Коммерсанте», вот того, о чем ты говоришь, там не было у тебя в материалах.

А. Колесников:

- Это было бы, может быть, нарочито как-то. Я занимался репортерской жуналистикой.

А. Гамов:

- А теперь ты аналитик?

А. Колесников:

- Сейчас – да. Сейчас я просто рассказчик.

А. Гамов:

- Тогда, выходит, ты не патриот России и Союза России и Белоруссии?

А. Колесников:

- Почему? Наоборот, я говорю как патриот Союза Белоруссии и России.

А. Гамов:

- Не похоже.

А. Колесников:

- Ну как? Столько времени… Повторяю – бесцензурное радио у вас.

А. Гамов:

- Абсолютно бесцензурное.

А. Колесников:

- Я вам напоминаю. Я-то помню об этом все время. За столько лет…

А. Гамов:

- Это значит, в «Коммерсанте» цензура есть, а у нас – нет.

А. Колесников:

- …Союза Белоруссии и России так и не появилось.

В. Алфимов:

- Ну как же, а Союзное государство, Таможенный союз?

А. Колесников:

- И Союзного государства как такового нет.

А. Гамов:

- А межрегиональное сотрудничество?

А. Колесников:

- Там миллиарды уходят на то, чтобы его создать. В каком-то виде, в очень вялом, это сотрудничество формально развивается.

А. Гамов:

- А система ПВО там наша?

А. Колесников:

- В этом и состоит миссия Союзного государства России и Белоруссии. Общая система ПВО была и в Советском Союзе, слава богу. Она просто никуда не исчезла.

А. Гамов:

- Вот, я не ожидал…

А. Колесников:

- Наоборот, речь же все время идет у Путина о реальной интеграции.

А. Гамов:

- Зачем мы Колесникова позвали?

А. Колесников:

- А, все-таки цензурное у вас радио, получается?

А. Гамов:

- Говори что хочешь. Просто я-то надеялся, что ты все-таки…

А. Колесников:

- Ты же присутствовал раньше, когда ездил с кремлевским пулом, на этих многочасовых – семь, восемь часов! – в Бочаровом ручье эти бесконечные переговоры с Лукашенко. Если приехал Лукашенко, у нас день потерян. На мое не идем. Мы сидим все в резиденции и ждем. Бессмысленно ждем. Потому что все равно толком никто ничего не скажет.

А. Гамов:

- Дальше как жить?

А. Колесников:

- Да потому что и переговоры были бесперспективные. Потому что сказать было нечего. Поэтому никто ничего по итогам толком и не мог рассказать. Это продолжалось годами, десятилетиями. О чем ты говоришь? Наоборот, я патриот Союзного государства в этом смысле.

А. Гамов:

- Ну не знаю…

А. Колесников:

- Просто ль Белоруссии должен выступать другой человек.

А. Гамов:

- Короче, Колесников меня разочаровал. Дальше выход какой у нас?

В. Алфимов:

- Главный оппозиционер.

А. Колесников:

- Ничего подобного. Все это было в моих заметках.

А. Гамов:

- Андрей Иванович, скажите, дальше что делать?

А. Колесников:

- Дальше выборы должны быть в Белоруссии. Он же сказал.

А. Гамов:

- Конституционная реформа.

А. Колесников:

- Конституционная реформа, в результате которой, я думаю, учитывая всю эту ситуацию, Александр Григорьевич, вот в чем его величие должно проявиться настоящее, он не будет выставлять свою кандидатуру на следующих выборах. И тогда на них имеет большой шанс победить моя тезка Колесникова. При том, что ситуация такая неочевидная. Но я надеюсь, это будут очень реальные, настоящие полноценные выборы.

Выйдет из тюрьмы Виктор Бабарико. Для России, я считаю, такой очень комфортный кандидат. Как известно, выходец из «Газпрома» и так далее. Может быть, он почерствел душой за месяцы, проведенные в тюрьме. В том числе и почерствел и к России. Но я не думаю, что это так на самом деле. Есть и другие кандидаты, конечно, которых будут поддерживать разнообразные силы. Посмотрим, чем это дело закончится.

А. Гамов:

- Андрей, я тебе писал тогда записочку, ты мне так и не ответил. У тебя есть очень близкий друг – Владислав Юрьевич Сурков.

А. Колесников:

- Ты провокатор!

А. Гамов:

- Чего тут провокационного? Ты уже подготовился. Он был у тебя на свадьбе, вы с ним давно дружите. Скажи, пожалуйста, чем он сейчас занимается? Чем он будет заниматься? Чем он тебе помогает? В чем – ты ему? Потому что у него был круг интересов очень обширный, начиная от добровольцев Донбасса, заканчивая… Короче, все про Суркова расскажи нам, пожалуйста.

А. Колесников:

- Ей-богу, разве я сторож, как говорится, брату своему? Нет-нет, я этого не знаю. И ничего толком рассказать не могу.

А. Гамов:

- Он просит тебя не рассказывать?

А. Колесников:

- За время пандемии мы время от времени переписывались, обменивались впечатлениями. И он где-то в самом начале высказал мысль, которая на меня произвела сильное впечатление. Она очевидная, но тогда была не очень очевидной. Про то, что сейчас началась эта борьба государства против вируса. И весь интерес в том, кто кого. Такого, говорит, давно не было. У государства давным-давно не было такого мощного врага как вирус, с одной стороны. а с другой стороны, раньше вирус, наверное… Раньше государство как таковое было более слабым. В прошлом веке, в позапрошлом. И вирус чувствовал себя более всемогущим.

А вот здесь прям схлестнулись две эти силы – государство и вирус. По его мнению, государство должно было победить. Он это сказал задолго до всех вакцин. И он как раз считал, насколько я понял, что жизнь после пандемии не сильно изменится. Просто пробуксовали – и идем дальше.

А. Гамов:

- Он где это говорил?

А. Колесников:

- Я думаю, что он, как все, был на изоляции в это время.

А. Гамов:

- А сейчас? Он привился?

А. Колесников:

- Насколько я могу судить, то, что он действительно пришел на нашу свадьбу, это ненадолго он прервал свою самоизоляцию. Но у нас там было все проверено, никто не заболел. Мы все-таки контролировали эту историю.

В. Алфимов:

- Многие очень сильно так, ну, не ерничали, а злорадствовали по поводу вашей свадьбы, что во время карантина, всего вот этого, у вас тут свадьба, гуляние.

А. Колесников:

- Мы как раз улучили момент между двумя волнами, когда одна сошла, а другая не поднялась. Но в какой-то момент мы поняли, что сегодня или никогда.

А. Гамов:

- Ты с ним сегодня общался?

А. Колесников:

- Почему ты так думаешь?

А. Гамов:

- А вчера?

А. Колесников:

- Нет, и вчера не общался.

А. Гамов:

- Где он, чего он, как? Все интересуются.

А. Колесников:

- Да я не могу ничего по этому поводу пояснить. Я думаю, что дома спокойно. Он самодостаточный человек. В отличие от многих, Владислав Юрьевич Сурков, я думаю, в состоянии проводить наедине с собой вообще 24 часа. Потому что ему есть что сказать.

А. Гамов:

- Он же роман пишет.

А. Колесников:

- И о чем спросить себя, и что ответить. Из этого ты сейчас, из моих слов ты новости не сделаешь.

А. Гамов:

- Ушел.

А. Колесников:

- Как бы ты ни стремился.

В. Алфимов:

- В этом году вы к Юрию Дудю сходили. Не жалеете, что согласились?

А. Колесников:

- Да я, скорее, жалею. Потому что в какой-то момент это оказалась какая-то безнадежная для меня история. Я вообще во время этого интервью потерял интерес к жизни. Не только к Дудю. И волю к жизни потерял. Потому что мне кажется, что за всю историю журналистики не было никогда… Никогда интервьюеру не был бы так неинтересен интервьюируемый. И наоборот. И вот это продолжалось еще очень долго.

В. Алфимов:

- Это было видно.

А. Колесников:

- Мне не хотелось ничего рассказывать. И я так понимаю, ему не хотелось ничего спрашивать. И зачем вот это все было продолжать и потом выдавать в эфир, я так толком и не понимаю. Мне не нравится невозможность поддерживать диалог со стороны человека, который тебя спрашивает. Не нравится, что он задает написанные у него вопросы. Вопросы отличаются какой-то особой - в каком-то смысле беспримерной - искусственностью. Это все тоже не нравится. Короче говоря, это все надо было прекратить. Слава богу, что это закончилось.

А. Гамов:

- У нас интересней.

В. Алфимов:

- Многие наши коллеги считают, что он сидит на зарплате у Ходорковского. Вы согласны с этим?

А. Колесников:

- Я так не думаю. Почему вы так думаете? Мне кажется, он зарабатывает вполне немало сам. У меня в какой-то момент, когда он начал спрашивать про мою зарплату, появилось желание начать интересоваться его зарплатой. И вообще сбить повестку. И устроить из этого историю – кто кого интервьюирует. И начать спрашивать про его зарплату. А потом и это мне стало неинтересно. Даже и до этого мы не дошли. В общем, и сейчас уже мне опять неинтересно. Поэтому давайте лучше еще про что-нибудь.

А. Гамов:

- Давайте про Путина.

А. Колесников:

- Альтернатива-то какая?

В. Алфимов:

- Удаленка Путина, по-вашему, насколько легко она ему дается?

А. Колесников:

- Я думаю, что он в ней нашел какие-то плюсы, без сомнения. Я не знаю, как вам показалось, но мне кажется, что нашел. Потому что это огромная экономия времени. На всю суету, которой обычно сопровождаются такого рода поездки. Если ты привыкаешь к этому экрану, который перед тобой, то ты начинаешь находить в этом плюсы.

В. Алфимов:

- Не будет больше командировок у Путина?

А. Колесников:

- Я думаю, когда они возобновятся, а они все-таки когда-нибудь возобновятся, их будет меньше.

А. Гамов:

- Я думаю, летом.

А. Колесников:

- Я не уверен, что это прям летом произойдет. Потому что люди, которые ответственны за график президента, а сейчас понятие «график» все-таки существует, они с начала весны называли разные сроки. В марте это был сентябрь, когда снова все возобновится. Потом декабрь. Сейчас говорится про глубокую весну. А весной, я думаю… Я думаю, что к концу следующего года.

А. Гамов:

- Тебе не показалось, что Путин сейчас стал спокойнее, увереннее, нежели чем весной, когда он выступал по телевизору, когда видно было, как он переживает, как он волнуется? А сейчас он как-то другой.

А. Колесников:

- Я говорил вам сейчас, что это была и продолжается, главное, война государства и вируса. А, собственно говоря, кто государство? Государство – это же я. Не в том смысле, что я. И поэтому это на самом деле, если все было так, а это было так, то Владимир Владимирович Путин возглавил войну против вируса. В этом был его личный вызов. И он встал против вируса. И поэтому, конечно, летом это просто бросалось в глаза, то, о чем ты спросил. Он был весь в этой войне. И ситуация была безумно тяжелая. Потому что никто не…

А. Гамов:

- Весна, скорее.

А. Колесников:

- Весна – начало лета. Никто не мог толком сказать, чем дело завершится. Не будут ли все эти больницы заполнены и переполнены до того, как эта волна спадет. И главная задача была в этом – успеть построить достаточное количество больницы, достаточное количество коек, чтобы, какая бы волна ни была, сейчас уже никто этого не боится, чтобы уже не беспокоиться, что этих коек не хватит. И вот тогда в каждом прямом эфире был такой нерв, такой стержень, это чувствовалось через телевизор, как угодно. Это бросалось в глаза. В том числе вот и тебе это бросалось в глаза.

А сейчас ситуация поспокойнее. Он и сам стал поспокойнее.

А. Гамов:

- Даже страшновато было как-то.

А. Колесников:

- Сейчас тебе не страшновато?

А. Гамов:

- Ты знаешь, весной было страшновато. Сейчас – нет, сейчас, мне кажется, какая-то уверенность появляется у всех.

А. Колесников:

- Сейчас, с наступлением вакцины, я бы сказал, как-то морально полегче вроде.

А. Гамов:

- Давай что-нибудь оптимистичное?

А. Колесников:

- С наступающим Новым годом, друзья. Потому что ничего, кроме любви, по большому счету, нету. Просто любите да и любите себе. В том числе завтрашний денью

В. Алфимов:

- Спасибо вам большое!