Машков: «Моя деятельность романтична, если я буду прагматиком – это провал»

Владимир Машков
Серегей Мардан и Мария Баченина в эфире Радио «Комсомольская правда» поговорили с худруком Театра Олега Табакова Владимиром Машковым об алкоголе в творческой среде, мате на сцене и поправках в Конституцию.

Мы предлагаем полный текст радиопередачи.


С. Мардан:

- Владимир, добро пожаловать на радио «Комсомольская правда». Скажите, у вас в театре артисты пьют?

В. Машков:

- Ну, артисты живые люди, могут и выпить по праздникам или когда успешная премьера. Но так, чтобы такое слово – пьют, такого нет. У нас труппа здоровая, сильная и, естественно, живучая.

С. Мардан:

- Вы же понимаете, мой вопрос обусловлен известными событиями. Честно говоря, когда я вчера прочел сообщение о том, что Ефремову поставлен диагноз «хронический алкоголизм», я задался вопросом: а он как вообще в театре служил, как он снимался? Там графики, масса людей завязана. Это вообще возможно или нет?

В. Машков:

- Вы знаете, алкоголизм это наша большая беда. И это действительно болезнь. Люди, занимающиеся творческой деятельностью, это люди эмоциональные, чувственные. И, конечно, есть в этой профессии такое противопоказание для сильно эмоциональных людей, они подвержены. Мы знаем даже исторически, сколько людей ушло от этого недуга, от этой страшной болезни. Многие, наверное, действительно не понимают, что это болезнь, думают, что это некая прихоть, но, к сожалению, это болезнь, а иногда, бывает, и неизлечимая.

С. Мардан:

- Эта волна хайпа (это английское слово, мне кажется, очень хорошо подходит к той ситуации, которая возникла в последние 2,5 недели, после катастрофы на Садовом кольце), она вроде бы пошла на спад в масс-медиа, в общественном сознании. И вдруг мы читаем, что продюсеры начали Ефремова вырезать из уже отснятого киноматериала. Я не прошу вас высказываться по исходной ситуации. А то, что происходит дальше в его профессиональной судьбе, этот странный какой-то американизм, это вообще нормально? Такого же не было никогда и ни с кем. Зачем это делать?

В. Машков:

- Произошла большая трагедия. Трагедия для семьи потерпевшего, для самого Михаила Олеговича. Это огромная трагедия, и как будут переживать ее все участники, нам пока неизвестно. Но Миша, он очень настоящий и честный человек. Я знаю, что он невероятно глубоко переживает эту трагедию. А то, что люди имеют возможность, так или иначе, комментировать ситуацию, ну, такое время, большинство людей все время что-то комментируют. А если говорить о последствиях, я от вас первый раз слышу о том, что кто-то собирается… Может быть, это очередной какой-то хайп.

С. Мардан:

- Уже сообщили о том, что они переснимают отснятый материал без него.

В. Машков:

- У меня нет комментариев на эту тему.

М. Баченина:

- У меня вопрос по поправкам в Конституцию. Будет поправка о том, что русский язык станет государствообразующим. Вот мы сейчас с вами сидим, разговариваем на русском языке, и, на мой взгляд, он таким всегда являлся. Вопрос – от чего или от кого нужно защищать русский язык? Может быть, от мата?

В. Машков:

- Русский язык, он уникален по своей природе. По-моему, Набоков сказал, что английский язык хорош для математических терминов, а русский язык – для объяснения в любви, для описания природы, чувств, понимания человека. В этом смысле мы понимаем, какую волну нового в русский язык внес и Александр Сергеевич Пушкин, и поэты Серебряного века. Мы сегодня говорили об американизмах. Наш язык очень богат, он, конечно, требует внимательного и последовательного изучения и сохранения. Охранять его нужно иногда даже от нас самих.

М. Баченина:

- Кстати, про нас самих. Дело о мате (на сцене в том числе) долго обсуждалось. Мат, на ваш взгляд, это исконно русская традиция?

В. Машков:

- Я не большой историк по возникновению мата.

М. Баченина:

- А вы сами?

В. Машков:

- Я вам так скажу. У меня никогда не было привычки, если мы говорим о сцене, употреблять нецензурные выражения – не было потребности. И та литература и драматургия, с которой я сталкивался, не имела к этому никакого отношения. Тут я хочу вспомнить, когда-то один замечательный режиссер разговаривал с актерами. И пожилой актер сказал потрясающую вещь: «Если в пьесе есть слова «мама», «война», «любовь», я уже могу играть эту роль». Мы должны понимать, что в этих словах заложено, в каждом этом слове есть огромный мир. Я понимаю, наверное, для каких-то уточнений психофизических человека и его интеллектуального уровня или эмоционального состояния, может быть, нужны какие-то подтверждения. Где они уместны и соответствуют происходящим событиям, может быть… Но, еще раз говорю, у меня не было такой дилеммы, что мне где-то нужно было…

М. Баченина:

- То есть вы долго об этом не думали.

В. Машков:

- Нет. Честно говоря, я иногда слышал мат и на сцене, и в кино. Честно вам скажу, очень плохо это воспроизводится. Я очень редко слышал, когда это становится очень естественным.

С. Мардан:

- Вас это коробит, когда вы со сцены слышите или в кино?

В. Машков:

- У меня такое ощущение, что это артиста коробит, произносящего. Понимаете, у нас же взаимодействие. Когда человеку на сцене что-то неудобно или происходит неестественно, он это не присвоил себе, зритель это моментально отмечает. И я, как правило, слыша это, понимаю, что человеку самому неловко. Тут же эта неловкость передается мне и рядом сидящим людям. Я не консерватор, но еще раз говорю, если это делать, то нужно делать уместно, дозировано, в том месте, где это…

М. Баченина:

- …может прозвучать.

С. Мардан:

- На самом деле те, кто это делает (я говорю про театр), они же это рассматривают как своего рода культурную революцию. Потому что в русской литературе, русской культуре тема мата всегда была табуирована. Когда Лев Толстой устами Платона Каратаева говорит, он без этих слов обходился, и не возникает ощущения, что это ложь. Нет, не ложь, живой, естественный русский язык. А где-то с 90-х годов нам это предлагается…

В. Машков:

- Маленькая разница. Тут присутствует талант.

С. Мардан:

- Вы как бы отказываете в таланте этим людям?

В. Машков:

- Каким людям?

С. Мардан:

- Которые на сцену русского театра мат принесли? Его же не было совсем недавно.

Владимир Машков

В. Машков:

- Я работаю сейчас в театре Олега Павловича Табакова, до этого работал в Московском Художественном театре, я много раз снимался в кино, где тоже были люди, достаточно неоднозначные. Но в моей жизни, в моей практике не требовалось этих слов, чтобы что-то уточнить кому-то, чтобы выразить, чтобы это встало точно, скомбинировалось и вышло в какую-то абсолютно точную аксиому. Если у кого-то появилась такая необходимость… Еще раз говорю, есть даже такое психическое отклонение, когда люди непроизвольно произносят матерные слова. И такое бывает.

М. Баченина:

- Про Конституцию еще хотела дополнить. Меня вот что гложет. Вы снялись в агитационном ролике. Вы входите в совет по поправкам. Мы голосуем за все поправки скопом. Меня это смущает, мою семью это смущает, но это моя история. А есть ли поправки, с которыми вы не согласны?

В. Машков:

- Работа над поправками идет уже больше 3 месяцев. Это большая работа. Ну, не все же были большими знатоками Конституции.

М. Баченина:

- Мы вообще были не знатоки.

В. Машков:

- Тут какая-то такая дополнительная опция вдруг возникла, что мы говорим: вот наш закон… А что же там действительно нужного и применимого к нашей жизни, многие не знали. В этом смысле какие-то основные вещи мы знаем, а дальше – та детализация и те поправки, уточнения, которые в новой Конституции. Та Конституция 93-го года, все говорят, что она неплохая, но была создана в то время, когда государство наше с большим трудом могло даже подумать о выполнении социальных обязательств. Нужно было каким-то образом ответственность государства в некоторых направлениях чуть-чуть снять. В этом смысле даже тот рейтинг поправок, который был сделан совсем недавно… Огромное количество поддерживает поправку о доступности медицины. Это необходимо. Если дальше мы говорим о приоритете детей в государстве, это необходимое уточнение. Защита экологии, жизни животных – это необходимо. Индексация пенсий, она необходима. Внимание, начиная от научно-технической базы, внимание к тем общественным организациям, как волонтеры. Знаете, на протяжении уже нескольких лет… Это совсем новое движение, но это огромная помощь и поддержка совершенно в разных социальных условиях. Определенное состояние души должно быть у человека, ставшего волонтером. И самое, наверное, для нас важное – разговор о территориальной целостности и о культуре. Нашей многонациональной культуре, которая должна, обязана быть поддержана государством. Мне кажется, государство – это и есть культура. Это определенная культура взаимоотношений, человеческого существования, культура взглядов.

Вот сегодня был парад. Я первый раз присутствовал на параде. Я понимаю, время идет, мы все меняемся. Эта трагедия уже далеко от нас, 75 лет. У меня дед прошел всю войну, у него орден Красной Звезды, отец не успел, он танковое училище закончил, а война уже подходила к концу. Я вижу это пространство, вижу мир, который изменяется, и эта большая беда, большая победа… Это я к разговору о том, что в Конституции сохранена и важность ценности и невозможности искажения исторической правды. То есть у нас у каждого есть своя культура и понимание своего мира. Поэтому я вам рекомендую не смущаться. Я не знаю, что же смутило вас.

М. Баченина:

- Что все целиком. Вот вы говорите о культуре. Но у каждого она своя, хотя мы и существуем в таком целостном пространстве. Возьмем актерскую среду. Ни для кого не секрет, что в актерской среде достаточное количество нетрадиционной сексуальной ориентации. Мы будем голосовать за поправку, что запретить в будущем называть родителей «родитель 1», родитель 2». В этом плане ваше окружение не идет вразрез, не отвернулся ли кто-то от вас за то, что вы агитируете за такие поправки?

В. Машков:

- Вы знаете, я не думаю, что именно актерский цех славится этим. Может быть, просто в этом смысле актеры на виду.

М. Баченина:

- Это, безусловно, так, актеры на виду, под прицелом, под увеличительным стеклом.

В. Машков:

- Наверное, и в других видах деятельности встречаются люди нетрадиционной сексуальной ориентации.

С. Мардан:

- Скажем шире – в культурной среде.

В. Машков:

- Да, в культурной среде. Она очень широкая. Вы знаете, сексуальная ориентация, на мой взгляд, это личное дело каждого. А если это становится достоянием и некой наглядной агитацией своего сексуального образа жизни, мне тоже становится неловко. Я не знаю, как на это реагировать. Я на это не реагирую агрессивно, я просто…

М. Баченина:

- …не знаете, что делать.

В. Машков:

- Я не сталкивался с каким-то агрессивным проявлением в нашей среде.

М. Баченина:

- И никто не обиделся на вас.

В. Машков:

- Да нет.

С. Мардан:

- А если это не наглядно и не прямая агитация? Я не буду называть фамилии, не буду называть спектаклей. Скажем так, есть несколько театров, которые декларируют и на сцене реализуют то, что можно условно назвать традиционным русским театром, традиционной русской культурой. Есть ряд модных театров, которые придерживаются абсолютно другой диспозиции, и простая история любви между мужчиной и женщиной режиссера или художественного руководителя приводит просто в нервное исступление.

В. Машков:

- Наш театральный мир настолько и был, и будет разнообразен и многообразен. Если есть определенная часть публики, которой интересно это, которая в этом смысле находит какие-то для себя важные вещи в этом, наверное, и это должно быть. Вы говорите о традиционном театре. Для меня существует один театр. Театр, в котором центр сцены – это актер. Если нет хорошего актера, который абсолютно присвоил себе слова автора, присвоил предлагаемые обстоятельства, он достиг высшей степени актерского существования – перевоплощения… Знаете, у нас есть такое слово, когда в театре что-то делают, говорят: убедительно. Если это убедительно и талантливо… Когда это неубедительно и талантливо, тогда другое дело. Поэтому в этом смысле взвешивайте на этих весах. Знаете, есть такое выражение замечательное у философа Кришнамурти: «Не принимай и не отвергай».

М. Баченина:

- Нейтралитет.

В. Машков:

- Нет. Попробуй взвесить. Это не нейтралитет, это исследование. Не принимай сразу что-то. Попытайтесь в двух руках взвесить, не принимая и не отвергая. Это очень интересное состояние. И куда-то тебя выведет твоя интуиция или, как у нас говорят проще, чуйка.

С. Мардан:

- Давайте про политику поговорим. В русской интеллигенции традиционно, уже лет 150-200, принято быть несогласным с властью (не имеет значения, какая это власть – царская, советская, антисоветская). Сейчас ровно то же самое. Вам не приходилось чувствовать себя в некотором роде изгоем в профессиональной среде, в культурной среде?

В. Машков:

- Да никто меня никуда не изгоняет.

С. Мардан:

- Да было бы затруднительно Машкова изгнать.

В. Машков:

- В этом смысле я открыт. Я убежден, то, что я делаю, я делаю осознанно. То, что со мной происходит, это происходит со мной. Мы живем здесь и сейчас. Будущее, когда оно придет, оно тоже будет здесь и сейчас. У нас есть один этот момент – здесь и сейчас. Другого у нас нет. Поэтому я живу, как я живу, как я считаю нужным. Я уважаю людей, которые истово занимаются своими делами. Поэтому у меня нет никаких противоречий ни с собой, ни с людьми вокруг.

Мария Баченина

М. Баченина:

- Вы были доверенным лицом Путина. Мне всегда было интересно. Президент может позвонить, посоветоваться? Или вы можете о чем-то ходатайствовать? В чем заключается функционал доверенного лица в вашем случае?

В. Машков:

- Насколько я понимаю, в этом случае, наверное, президент имеет полное право попросить поддержки и внимания тех людей, которых он уважает, которым доверяет. Да, доверенные лица имели право задать любой вопрос, внести предложение. Знаете, я убежден, Путин – величайший политик на данный момент в мире. Я снова возвращаюсь к такому слову – убедительно. И то, что он делает, для меня убедительно. А дальше мы все живые люди, бывают разные ситуации, и то, что происходит у нас в стране, знаете, иногда одно отменяет другое. У нас настолько огромная страна, настолько иногда беды нападают неожиданно, как враги, и так же неожиданно иногда что-то меняется.

Знаете, есть такое слово – воля. Я как-то задумался: как интересно в русском языке (возвращаясь к теме ценности русского языка)… Воля – это что? Это некая сила (сила характера, волевой человек). Еще какое значение у слова «воля»?

С. Мардан:

- Свобода.

В. Машков:

- А еще? Желание (моя воля). В одном слове заключено, мне кажется, понятие человека, живущего в этом пространстве, в России. Воля, то есть сила, свобода и желание. Вот это, наверное, гармоничное развитие нашего человека.

М. Баченина:

- О воле. Если у вас есть доступ к Владимиру Владимировичу, наверное, есть возможность каким-то образом ходатайствовать о деле Кирилла Серебренникова. Как вы к нему относитесь? И могли бы вы что-то сделать или просили вас об этом?

В. Машков:

- Нет, меня никто об этом не просил. Я понимаю, дело идет уже долгие годы…

М. Баченина:

- Три года уже.

В. Машков:

- Три года – это долго. Знаете, я не специалист по судебным делам. Я не знаю тонкостей, что там происходит внутри. Я знаю, что идет разговор о большой сумме денег, которая пропала (или не пропала). Была ли она украдена или это не так, тоже мы не знаем. То, что Кирилл находится под таким давлением, это, конечно, тяжелейшее время, наверняка тяжелейшее состояние души и т.д. Конечно, хотелось бы, чтобы это все разрешилось. Но я не думаю, что и президент может влиять на суды.

С. Мардан:

- Разрешиться-то может по-всякому. Могут ведь и срок дать.

В. Машков:

- Я надеюсь, этого не произойдет.

С. Мардан:

- Почему вы так надеетесь? Это корпоративная солидарность?

В. Машков:

- Нет, не корпоративная. Я надеюсь, что все-таки… Я даже не знаю, может, найдутся деньги.

С. Мардан:

- Нет, там не про деньги. Вопрос касается многих. Он касается театра, кино. В течение трех лет масса защитников и обвиняемых говорили следующее. Что финансирование искусства происходит таким идиотским образом, что художественный руководитель театра, директор театра не может не нарушать закон. Потому что он физически не может. Все его нарушают, а прессуют одного Серебренникова. Вы руководите московским театром – большим, известным. Вы не беспокоитесь о том, что как бы это дело просто прецедентное? И поэтому вы вместе с вашими коллегами защищаете Серебренникова?

В. Машков:

- Вы знаете, у меня не было даже мысли о том, что в театре… Я всего лишь второй год. Это дело идет уже три года, а я всего лишь два года художественный руководитель театра. И в этом смысле год мне нужен был для того, чтобы сразу начать дело, чтобы оно двигалось. И в театре всегда сложности с деньгами. Потому что делать спектакль качественно, из хороших декораций, с качественным звуком, с костюмами, это дорого. И у нас зал небольшой – 388 мест.

М. Баченина:

- Это вы про Чаплыгина говорите?

В. Машков:

- Нет, на Чаплыгина у нас 100, а на Сухаревской – 288. Поэтому нам нужно сильно трудиться для того, чтобы зал был полон, и билеты соответствовали тому, что мы представляем. Ну, у меня, слава богу, есть люди, которые мне помогают. Помогли организовать фонд. Я понимал, что государственных денег не хватит. И я поэтому сразу занялся тем, что попросил у людей, лояльно относящихся ко мне, в этом смысле помочь с финансированием.

М. Баченина:

- У богатых людей попросили помощи.

В. Машков:

- А только так. Только богатые люди и могут помочь в нашем деле.

М. Баченина:

- Три месяца без зрителя, не все театры откроются. Их открывают в самую последнюю очередь.

С. Мардан:

- С начала нового театрального сезона. Вам половину сезона убили.

В. Машков:

- Да. Это правда. Но у нас за два года сформировалась некая «подушка безопасности». В этом смысле мы выполнили все обязательства и перед актерами. Зарплата все время выплачивалась. Там не было дополнительных надбавок внебюджетных. Потому что мы не играли спектакли. А зарплаты были сохранены. Билеты зрителям возвращены. И продолжается возвращение… В этом смысле мы работали очень много. У нас же целый театральный холдинг. У нас две сцены и еще наша уникальная школа, которая в этом году стала высшим учебным заведением. Это самое раннее актерское образование, интегрированная система среднего, общего и высшего образования. То есть мы набираем ребят после девятого класса по всей стране. Они живут и учатся у нас в течение пяти лет. И будут получать диплом о высшем образовании. Будут оснащенные молодые двадцатилетние профессиональные люди.

М. Баченина:

- Причем на улице Макаренко находится. Вы – худрук. К вам приходит устраиваться на работу актер Серебряков. Общество его воспринимает неоднозначно. Кто-то говорит, что он борец за правду. Кто-то ругает или отворачивается от него за него высказывания резкие. Другая политическая позиция и талант на другой чаше весов – что перевесит для вас, как для худрука?

В. Машков:

- Если мы говорим о Леше Серебрякове, он один из первых артистов в театре Табакова. Он долго работал. Мы играли с ним в фильмах. Мы и на сцене работали. Он в этом смысле абсолютно талантливый человек. Очень погруженный в профессию. Но он живет на две страны. У него есть свой взгляд. Взгляд человека на мир, мы можем не быть единомышленниками. Театр для меня – это единство индивидуальностей. Не единомышленников. Очень трудно найти единомышленников. Но если это индивидуальности и они едины в цели, значит, театр будет жить.

В этом смысле, если говорить о театре, мы не выбираем приверженцев той или иной политической партии, а выбираем людей по таланту, по их участию, по их желанию. Никаких препятствий для талантливого человека в театре быть не может.

Сергей Мардан

С. Мардан:

- А с точки зрения театра как бизнеса? Вы же можете отпугнуть часть аудитории, беря на главную роль человека с яркой политической позицией, который в свободное время клеймит власть.

В. Машков:

- В этом смысле я не сталкивался.

М. Баченина:

- Это предлагаемые обстоятельства.

В. Машков:

- Если бы этот человек очень хотел работать в театре, театр – это не место политического… Хотя в том числе. Там могут быть и политические спектакли. Но никаких препятствий для талантливого человека работать даже с другим взглядом на жизнь, если только мы не сможем договориться по работе на сцене. По взгляду, что мы делаем, зачем. Ведь на сцене, когда мы готовим, мы обсуждаем вопросы, что, зачем, почему. Мы не обсуждаем вопрос – как. Как – это талант. Мы идем. Открывайте дверь. Как? Талантливо. Это вопрос таланта, как человек это делает.

С. Мардан:

- Вы идеалист.

В. Машков:

- Я не идеалист. Деятельность, которой я занимаюсь, она романтична. И если я буду прагматиком в этом смысле, это провал. Она романтичная деятельность. Она иногда несколько экзальтированная. Она очень чувственная. Я спрашиваю у студентов: вы знаете разницу между эмоцией и чувством?

М. Баченина:

- Что-то поверхностно, а что-то более глубоко? Эмоция – это ежесекундно и поверхностно. А чувство – это то, что у тебя глубоко, от чего так просто не избавишься.

В. Машков:

- Эмоция может быть очень яркая. Человек вдруг в эмоциональном…

С. Мардан:

- До этого мы говорили про чувства. И этого было достаточно.

В. Машков:

- Русский язык развивается. Эмоция существует по отношению к ситуации вообще. Ане страшно - это эмоция. А «я тебя боюсь» - это чувство. Чувство, как правило, направлено на человека. Чувственное внимание свойственно только человеку. Когда мы по выражению лица, по глазам, по движению начинаем узнавать, сканировать человека: враг, друг, что он думает про меня, что он хочет сказать. Этот момент конкретный, чувственный к человеку. А эмоции иногда могут переплетаться самым необычным образом.

М. Баченина:

- Когда на мужа злишься, ты его продолжаешь любить.

В. Машков:

- Точно!

М. Баченина:

- А у вас есть профессиональная ревность?

В. Машков:

- К кому?

М. Баченина:

- К своим коллегам? Когда вам чего-то не удается? Или когда вы видите самородок, талант?

В. Машков:

- Слава богу, меня это чувство миловало. Изначально я понимал и наши педагоги, это для меня аксиома, что хорошо играть с хорошими артистами. У меня была картина в 80-е годы французского режиссера Иоланды Зоберман «Я – Иван, ты – Абрам». Она получила приз на московском фестивале. Мне было 20 с небольшим лет. На съемочной площадке были Олег Иванович Янковский, Армен Борисович Джигарханян, Александр Александрович Калягин, Даниэль Ольбрыхский, Леша Серебряков, Ролан Антонович Быков, Зиновий Ефимович Гердт. Когда попадаешь в самом начале жизни среди небожителей. Я попал в уникальное время. С нами было очень много великих артистов. И мы понимали, что это великие артисты. И тут нет момента зависти.

В юности я очень страдал от нехватки актерской техники и опыта. Ничто нас так не мучает, как чувство, что ты можешь. Существует собственная потенция. И чего-то ты еще не можешь. Этот момент осознания либо задавит, либо даст возможность развиваться дальше. Профессия актера – постоянное обучение. Как и у врачей. Ты изменяешься, изменяется мир. Приходят новые задачи. И каждую работу ты начинаешь сначала, снова. Предыдущий опыт только твой. Ты им не воспользуешься. В Голливуде есть понятие. Ты настолько хорош, насколько хороша твоя последняя работа.

М. Баченина:

- В Голливуде такие же люди, как у нас, такие же актеры?

В. Машков:

- Хорошие актеры такие, как у нас. Они любят это дело, и для них главное существование - их настоящая жизнь.

М. Баченина:

- Вы в менталитет не верите?

В. Машков:

- Нет, конечно, они в этом смысле другие. Отношение к профессии. Если человек серьезно относится к своей профессии, он серьезно относится в любом краю света. Менталитет, конечно, они другие. У них другой мир.

С. Мардан:

- Верну в политическую плоскость. Вам не кажется, что политика стала маркетинговым инструментом в культурной среде? На политику, на политическую позицию можно привлекать зрителей, поклонников, аудиторию.

В. Машков:

- Да, есть отчасти и такое. Это признак времени.

С. Мардан:

- У меня закралось подозрение, что вы являетесь своего рода общественного мнения вот этой среды. Вы ответили, что никогда не чувствовали себя изгоем. Но вот это некое неощутимое давление, что о вас подумают, существует?

В. Машков:

- Общественное мнение умирает последним.

С. Мардан:

- Оно вообще не умирает.

Программа в студии Радио КП

В. Машков:

- Судьба – это отчасти характер. Вот у меня такой характер. Главный элемент существования человека – это его внимание. Мудрость заключается в том, на что обращать внимание, а на что – нет. Что становится центром твоего внимания. Разговор о внимании, как о психологии, как о психофизической единице нашего внимания, для меня в театре и в работе со студентами важнейший.

С. Мардан:

- Внимание профессиональной среды для вас важно?

В. Машков:

- Мне важно, что они думают о нашем театре. Наше дело коллективное. Ты не выходишь…

М. Баченина:

- Но вы же главный. Как вы избегаете рефлексии? На вас же все взгляды устремлены. Если мне не понравился спектакль, я буду винить не актеров, а худрука.

В. Машков:

- Да. Я же подписывал документы на назначение, я ответственен за все в этом театре. И за людей, и за пожарную безопасность. Ответственность меня не тяготит. Это часть моей жизни новая – тотальная ответственность за кого-то. За большой коллектив, в котором четыреста человек. Эта ответственность во мне воспитывает очень интересное качество – выдержка. За два года я стал посдержаннее.

М. Баченина:

- Моя театральная Москва начиналась с Машкова, Миронова и Безрукова. А потом случился Козловский. А сейчас везде Петров. При Советском Союзе все было в балансе. Всем хватало. Почему сейчас такое солирование? Это вопрос таланта? Но я не поверю, что у нас один талантливый среди актеров?

В. Машков:

- И Данила, и Саша – хорошие актеры, которые могут выполнить задачу режиссера. они востребованы и занимаются своим делом. У нас был провал в 90-е годы в театральном обучении. Большие актеры, выживая, перестали учить. Эта профессия передается из рук в руки. Она уникальна. Табакова спрашивали: как вы учите детей? С показа. Не значит – показать дословно. А показать направление чувствований, эмоций, задачи, цели. Показать, наполнить. И так работали многие режиссеры. Константин Сергеевич Станиславский потом сказал: все, мы не помогаем артистам, сидим и только разговариваем. И тоже срывался на сцену. Этот момент работы с актером, когда шаг за шагом…

В 90-е годы большие актеры перестали преподавать. Потом пришли люди, которые очень хотели, у кого было время. И сейчас остались педагоги, которые истово этим занимаются. Для меня понятие платного обучения артиста – это невозможная вещь. Тех ребят, которых мы набрали, вряд ли многие из них вообще доехали бы до Москвы. Ищешь человека с артистическим складом характера. Человека, который любит попридуриваться. Это и есть артистический склад характера. Из этого складывается его судьба. Либо успешная, либо это большая трагедия. Актерская профессия с нулевой гарантией.

М. Баченина:

- Вы даете человеку второй шанс? Вот вам не понравилось, а он все ходит и ходит за вами.

В. Машков:

- Я не очень люблю людей, которые ходят и ходят.

М. Баченина:

- Есть легенда, как вы за Олег Павловичем ходили.

В. Машков:

- Никуда я не ходил. Мы с ним просто столкнулись. С ведром краски. Я уже прошел на третий тур. И перед конкурсом я шел делать декорацию, он шел с репетиции. Я говорю: Олег Павлович, возьмете меня? Он даже и не вспомнил, кто это. Покажешь на конкурсе, все от тебя зависит. Не более того. Никогда не было в жизни: возьмите меня. Если человек хочет добиться, он найдет своего человека, своего режиссера, свою школу.

С. Мардан:

- Зачем Москве столько государственных театров?

В. Машков:

- Было бы хорошо, чтобы их еще больше было. Тут не про количество. Главное, что происходит в этих театрах, насколько… Если 80 хороших театров – это прекрасно.

С. Мардан:

- А так бывает?

В. Машков:

- Так не бывает. Поэтому у театра есть свои периоды, есть свои взлеты, есть падения. Театр – живой организм. А зачем так много людей? Из этой серии. Зачем вы церкви строите? Зачем так много церквей? Если говорить о театре, это уникальное место. В кино зритель не получит той секунды непосредственного присутствия здесь и сейчас с живым актером, с его неповторимым исполнением, теми эмоциями и чувствами, которые он может получить. В театр ходят раз и навсегда. Или раз – и никогда больше. Вот ответственность театров. Но театр – живой организм. Станиславский говорил: в театре не может быть традиций. Как не может быть традиций у дерева. Яблоня дала в этом году десять яблок, а в следующем – сто. Это живой организм, который помогает людям жить. Товстоногов говорил: театр – чтобы пробудить у людей совесть.

Post persons