Евгений Примаков-внук: Дед не боялся смерти и писал стихи
Дед и внук Примаковы
Скачать передачу [mp3, 22.4 МБ]
С дедом у меня всегда была особая связь. И чем старше я становился, тем крепче она была. Я обращался к нему по ключевым вопросам своей жизни или карьеры. Он был для меня авторитетом и в этом смысле заменил мне отца. Он сам иногда путался и называл меня его именем.
Дедом Морозом не был
У него было четверо внуков, и поначалу он не очень понимал, как вести себя с маленькими детьми. Но чем старше он становился, тем больше это для себя открывал и любил возиться с детками, уже правнуками.
Всего лишь один раз он мне помог устроиться на работу, когда я учился на первом или втором курсе филфака РГУ. Через своего друга он меня устроил в ТАСС, за небольшие деньги я там писал обзоры.
Это было как подкормка, но я не исключаю, что меня куда-то брали, держа что-то в уме. Так Сергей Караганов какое-то время терпел меня в Совете по внешней оборонной политике, но я потом ушел в «Эхо Москвы» и с тех пор все делаю сам.
Дед хотел, чтобы я наукой занимался, а не освещал в качестве репортера «горячие точки». Он звонил и спрашивал, мол, куда ты лезешь. Тогда шла Ливано-Израильская война.
Но я отвечал, что все хочу видеть своими глазами и писать репортажи, а не научные работы. Деду же в этом репортерстве не хватало фундаментальной содержательности.
Журналист или шпион
Западные СМИ писали, что Евгений Примаков на ближнем Востоке всю жизнь занимался не столько журналистикой, сколько разведкой.
Как корреспондент «Правды» дед не мог быть завербованным, потому что эта газета была главным органом партийной печати СССР. В случае поимки был бы грандиозный скандал.
Но как человеку, который был погружен в эту тему и знаком со многими лидерами, ему приходили «чувствительные задания». Это сейчас уже рассекречено, как он с шифрами и заданиями ездил через Рим в Израиль после 1967 года, когда у нас не было дипотношений, и по чужому паспорту попытался там договориться с израильтянами и их соседями внутри палестино-израильского урегулирования с помощью СССР.
В своих мемуарах дед вспоминал, как в течение короткого временного промежутка возглавлял сначала первое разведуправление, потом Центральную службу разведки, а затем службу внешней разведки от СССР.
Дед не был интриганом. И никогда не держался за место. Он считал, если Родина приказывает, то надо выполнять. И это был его принцип жизни и работы.
Мемуары
Первым читателем его мемуаров была его супруга Ирина Борисовна. Все писал сам. Он мог начитывать стенографисту материалы, если плохо себя чувствовал, или сам набирал на компьютере, которым хорошо владел, но правил-переписывал-редактировал все сам бесконечно.
Один из его сотрудников рассказывал одну замечательную историю. Когда дед был на посту премьера, ему принесли 10 раз согласованную и переписанную заверенную бумагу. Тот взял ручку и начал править…
Страхи
Бывало, что попадал в переделки. Но пацан, который вырос на послевоенных улицах Тбилиси, по определению должен был туда попадать. А когда улетал в Багдад или Белград во время войны во время бомбовых атак — всякое бывало. Плюс серьезное журналистское прошлое, и на войнах работал.
У него не было страха смерти. Это не было темой рефлексий — старуху с косой он видал много раз. Уже будучи взрослым, он перенес тяжелый аппендицит.
По поводу страхов — страха принятия решений не было. Если все продумано и взвешено, какие могут быть страхи? У него был страх потерять кого-нибудь — он потерял сына, которому было 27 лет, а потом свою жену — мою бабушку. Это было. Из-за этого он переживал.
«Петля Примакова»
В хрестоматию вошло — «петля Примакова, разворот под Атлантикой», когда он на пути в США развернул самолет над Атлантикой, узнав о начале бомбардировок НАТО европейской страны после Второй мировой.
Но там по времени еще получилось, что когда страна сыпалась, возглавить правительство — между этими двумя событиями — всего полгода. Одно решение взять страну, другое — развернуть страну. Или это и в том и другом случае разворот?
В обоих случаях это было решение не одного момента. Это путь всей жизни, и не разворота страны, а суверенитета, ее состоятельности. Разворот страны — это эпизод, символ, один из многих, ярких, медийных.
Для поколения, родившегося сильно после 1998 года, Примаков это — «а, наверное, это летчик!» — если не сейчас, но рано или поздно мы до этого доберемся, не дай Бог, конечно.
Сам дед относился к этому медийному символу, как к проходной истории — находиться в США было нельзя, так как мы должны были своим отсутствием выразить протест против первого со времен Второй мировой нападение на суверенное государство в Европе.
Поэтому дальше не полетим и развернемся. Это символ не разворота, а отстаивания нашего суверенитета.
Команда
У деда была команда, но он возил с собой огромную свиту из одного ведомства в другое. Он предлагал уйти с собой нескольким ближайшим сотрудникам, которым он доверял, и в чьем профессионализме он никогда не сомневался.
Когда он пришел в МИД после Козырева, было понятно, что ведомство будет меняться. Сергей Лавров делал карьеру при Козыреве, и Евгений Примаков бережно хранил тех людей, в чьем патриотизме и профессионализме он не сомневался.
Дед очень доверял Путину, считал его патриотом нашей страны, профессионалом, человеком безусловно, умным, преданным делу, которому он служил. И когда преемником Ельцина стал Владимир Путин, то Евгений Михайлович спокойно отступил в сторону и никогда не жалел об этом.
Сирия
В моем архиве нет плана Примакова по вводу войск в Сирию, это чушь, но сам подход, что решать международные дела без России невозможно — это его принцип: Россия может быть гарантом международного права и стабильности.
И если смотреть на ближний Восток ко времени так называемой «Арабской весны», то, начиная с 2011 года, 2015 стал болевой точкой, где у нас по-прежнему, выражаясь по-американски, «стояла нога на земле».
И мы должны были остановить грубую манипуляцию установления там внешнего управления, и мы сделали это.
«Быть навсегда в упряжке»
У него было несколько любимых песен, и даже несколько он пел с Кобзоном, например, «Если я заболею, к врачам обращаться не стану» и «Есть только миг между прошлым и будущим» — тоже любил эту песню.
Он сам и стихи писал, но очень для себя. Они трогательные, о себе, о его супруге Ирине Борисовне — о докторе, у которой глаза синие-синие. Это замечательная лирика, и на его памятнике на Новодевичьем кладбище выбиты строки из его самого главного стихотворения: «Я твердо все решил быть навсегда в упряжке, пока не выдохнусь, пока не упаду, а если станет нестерпимо тяжко, то и тогда с дороги не сверну».
