Кончаловский: Рекламный режиссер продвинут, а главное — послушен
Скачать передачу [mp3, 43.5 МБ]
Мы предлагаем полный текст радиопередачи.
Д. Шнейдеров:
- В студии Мария Баченина и Давид Шнейдеров. А у нас в гостях Егор Кончаловский, режиссер, продюсер, актер, хороший человек, что самое главное.
М. Баченина:
- Учитывая то, что я читала и какой вывод о вас сделала, вы очень самокритичный и не говорите, что вы хороший человек, а, наоборот, говорите, какой вы сложный для других человек.
Е. Кончаловский:
- Про хорошего человека, я считаю, было правильно сказано. А вот про актера… Это закралось fake news. Вернее, это даже уже не news. На самом деле у меня было 4 роли, но самая длинная фраза, которую я в кино говорил, это: «О, боты новые».
Д. Шнейдеров:
- Эльдар Александрович Рязанов зачастую снимался без слов, как, например, в фильме «Гараж». Поэтому, конечно, актер.
Хочу рассказать историю. Я познакомился с Егором много лет назад, когда Егор Кончаловский придумал конфеты «Баунти».
М. Баченина:
- Что значит придумал конфеты «Баунти»?
Е. Кончаловский:
- Это не я придумал. Это был момент кризиса, по-моему, это был 98-й год. Обычные, традиционные шоколадные батончики в момент кризиса, когда мы все обеднели в 5 раз, стали слишком дороги. И ушлая западная транснациональная компания поняла: надо сделать конфетки, которые поменьше. Самое главное, что в 98-м году не ушла культура питья чая с этими советскими конфетами. И они это все учитывали, очень быстро реагировали на все эти нюансы.
М. Баченина:
- Вы скучаете по рекламе? Там есть, по чему скучать? Я считаю рекламу за искусство.
Е. Кончаловский:
- Это очень спорный вопрос. Чем индустрия продвинутей, тем она менее является искусством, потому что тем более сложные и императивные задачи ставятся перед роликом. И неважно, какими способами эти цели будут достигнуты. В этом отличие от музыкальных клипов, потому что у рекламы есть миссия, которую можно посчитать.
Д. Шнейдеров:
- Почему люди так ненавидят рекламные паузы?
Е. Кончаловский:
- Я лично люблю рекламные паузы. Потому что когда включалась рекламная пауза раньше, я всегда ее ждал, ибо мы ждали наших роликов. И это был наш экран.
Д. Шнейдеров:
- А знаете, что рекламу снимал Феллини?
Е. Кончаловский:
- Вообще реклама это, на мой взгляд, великолепная школа для любого человека, который собирается заниматься какими-то визуальными вещами, во-вторых, в какой-то форме работать с массовым сознанием. Просто интересно следить за огромной командой людей, которые создают этот рекламный ролик, в котором вдруг выясняется в результате каких-то исследований, фокус-групп, глубинных интервью, что, оказывается, не хватает в слогане одного слова – «мягкие». И эти колготки будут сразу же просто улетать. А вот если слова «мягкие» нет, а ролик тот же самый, не будут покупать русские женщины. А итальянские будут. Выяснилось в результате исследования, что русские женщины любят «мягкие» колготки. Кроме всего прочего, телевизионная реклама, ролики – это очень хорошая школа. И в какой-то момент, когда сначала Голливуд, а потом и наше кино очень стали приветствовать рекламных режиссеров. Если вы подумаете, кто сегодня из наших российских режиссеров примерно моего поколения, известен и активен, то в основном, как правило, это люди из рекламы – Бекмамбетов, Федя Бондарчук, Рома Прыгунов, Юра Грымов и многие другие.
Рекламный режиссер высокопрофессионален, продвинут, он обладает всем техническим инструментарием. Первая графика появляется же не в «Терминаторе», где этот человек-капля ходит. Первая графика появляется, где из шоколадки вдруг вытекает цветочек, например. Вся эта графика, которая сегодня заполнила сериалы, кино, она вся отрабатывалась сначала на малом жанре. Не надо считать на большой экран компьютерную графику, считается на телевизор и т.д. И самое главное качество, которое необходимо сегодняшним продюсерам – рекламный режиссер послушен, ибо он в иерархии производства ролика третий персонаж.
Д. Шнейдеров:
- У него есть заказчик.
Е. Кончаловский:
- У него есть начальник – арт-директор, креативный директор, представитель этих шоколадок, таблеток, колготок.
Д. Шнейдеров:
- О чем бы ты никогда не стал снимать рекламу, о каком продукте?
Е. Кончаловский:
- Знаете, я так замарался, честно сказать. Я презервативы снимал, прокладки снимал…
М. Баченина:
- Так это были вы?
Е. Кончаловский:
- В свое время я сказал: «Я никогда не буду снимать рекламу коммунистам». А потом я познакомился с Геннадием Андреевичем Зюгановым и понял, что он прекрасный русский человек, абсолютно не имеющий отношения к тому, что я имел в виду под коммунистами, помня какое-то свое советское детство. По-человечески он мне очень симпатичен (впрочем, как и Жириновский). И я свои слова забрал обратно. Но тогда, в 90-е годы, единственное, против чего я был, это была коммунистическая партия. Наверное, на фоне тех выборов 96-го – «Голосуй или проиграешь».
Д. Шнейдеров:
- Навальному согласился бы снять ролик?
Е. Кончаловский:
- Нет.
Д. Шнейдеров:
- Почему?
М. Баченина:
- Может быть, вы с ним познакомитесь и так же, как Зюганову, симпатизировать начнете.
Е. Кончаловский:
- Я достаточно знаком с ним с точки зрения его какой-то медийной активности. Я не хочу обижать этого человека, потому что мне не за что его обижать, но мне кажется, что все это немного не по-настоящему. Я не хочу сказать, что это ложь или что-то такое. Но это не производит на меня впечатление настоящего.
Д. Шнейдеров:
- А за большие деньги?
Е. Кончаловский:
- Навального все-таки, наверное, нет. В том числе и по политическим соображениям. Зачем мне это надо?
Д. Шнейдеров:
- А фамилия режиссера не стоит в титрах рекламного ролика.
Е. Кончаловский:
- В конечном итоге это несложно выяснить.
М. Баченина:
- Сейчас зашла речь о политике, и очень любопытную схему вы нарисовали. Сначала коммунисты – нет. Потом знакомство с человеком. Это затягивает или вы сразу не были аполитичным, а были внутри политики, интересовались?
Е. Кончаловский:
- Я аполитичен, в том смысле, что я сейчас не делаю больших различий между коммунистами, демократами, правыми, левыми.
М. Баченина:
- В нашей стране для вас всё одно?
Е. Кончаловский:
- Везде. Я считаю, что мир в этом смысле мутировал, если не сказать деградировал. Все эти политические процессы, демократия, они, на мой взгляд, стали фикцией.
М. Баченина:
- Лицемерие?
Е. Кончаловский:
- Лицемерие, какая-то политкорректность, граничащая с абсурдом, и многие другие вещи. Поэтому сейчас я смотрю на события с точки зрения, если хотите, гуманистической. В принципе любые политики, любые партии, любые течения, они, в общем-то, заявляют гуманистические идеи – за все хорошее, против всего плохого.
М. Баченина:
- А на выборы вы ходите?
Е. Кончаловский:
- Не всегда. Если могу, то иду. Но специально делать усилие, а именно открепляться, приезжать в мой избирательный участок – нет.
Д. Шнейдеров:
- Если ведут голосование по интернету, то ты будешь голосовать?
Е. Кончаловский:
- Не факт. Это не значит, что я аполитичен. Я вполне могу сформулировать свое отношение к нашей внешней, внутренней политике.
Д. Шнейдеров:
- У нас в гостях Егор Андреевич Михалков-Кончаловский. Почему не просто Михалков, не просто Кончаловский? И вообще как ваша фамилия?
Е. Кончаловский:
- Моя фамилия Михалков, впрочем, как и у моего отца. У всех у нас фамилия – Михалков. Эта история ко мне имеет такое косвенное отношение – почему Кончаловский. Папа мой, уезжая в конце 70-х из Советского Союза, сначала присоединил к своей фамилии Кончаловский, потому что дед был – автор гимна, депутат Верховного Совета и пр. Поэтому он последние советские фильмы подписывал «Михалков-Кончаловский», а американские подписывал только «Кончаловский». Я же всегда был Михалков, но когда приехал в Москву после длительных лет в Великобритании, меня просто стали называть Кончаловским. Ну, назвали и назвали. А потом это приклеилось. Но я не хотел, если честно, оставлять ту фамилию. И в этом есть логика. Я сын своего отца. У Никиты Сергеевича Михалкова полно детей, и слава богу. Но мне не хотелось бросать мою фамилию, потому что я прожил с этой фамилией не один десяток лет, я везде был Михалков, документы у меня на фамилию Михалков. Поэтому можно сказать, что это творческий псевдоним.
Д. Шнейдеров:
- А бывали случаи, когда фамилия мешала?
Е. Кончаловский:
- Фамилия мешает постоянно. Но самые неприятные ассоциации с фамилией были в основном в армии. Потому что в армии не очень любили москвичей и так называемых блатных. А я был блатной. В подмосковный 11-й кавалерийский полк…
Д. Шнейдеров:
- При «Мосфильме».
Е. Кончаловский:
- Его все время называют «при «Мосфильме», но это не совсем так. Он стал потом при «Мосфильме». На самом деле абсолютно воинское подразделение, с оружием, с пушками, пулеметами, танками, бронетранспортерами. Только танки и бронетранспортеры 39-го года выпуска, то есть еще довоенные. Эти солдатики обслуживали этот отдельный цех «Мосфильма», который назывался «Военно-техническая кинобаза». Параллельно к ним присоединили большой корпус кавалеристов. И, конечно, их использовали в кино. Но как армия это было довольно тяжело.
М. Баченина:
- Вы в одном интервью сказали, что армия на вас сильное воздействие оказала, повлияла, но не сказали, в чем конкретно.
Е. Кончаловский:
- Я года два-три назад отвел моего младшего брата Петю в свою бывшую школу, в которой учился. Папа меня попросил отвести Петю в школу. Я закончил школу в 83-м году, то есть почти 40 лет назад. Все учителя, которые меня принимали в первом классе в 73-м году, которые не умерли от старости, работают. И то же самое примерно произошло в армии. Эти страшные офицеры, которые нас мучили, которых мы боялись, от которых мы прятались, все эти люди, которых мы считали какими-то Геббельсами (ну, дисциплина, армия и т.д.), оказались удивительно трогательными, нежными людьми. Надо сказать, что четверо из тех офицеров, которых я уважал, их нет в живых. Кто-то покончил с собой, когда развалилась советская армия, кто-то спился, кто-то умер от сердечного приступа, когда расформировывали этих лошадей, увозили их на мясокомбинат и т.д. Я сейчас понимаю, какие это были удивительные, настоящие люди, лишенные чего бы то ни было наносного. Русские советские люди, даже если у них лицо и фамилия были не русские.
Д. Шнейдеров:
- Ты уже не раз повторил слово «русские». Русские для тебя кто – по крови или некое иное определение?
Е. Кончаловский:
- Конечно, и по крови. Для меня русский в большей степени значит советский. Мы же все знаем, что сейчас в Лондоне и казахов, и украинцев, и всех остальных называют: вы – русские. В Афганистане: вы – шурави. Все были шурави – и узбек, и русский, и эстонец. Мне кажется, что эта общность, может быть, в какой-то степени переросла сегодня, видоизменившись в этот русский мир. Для меня русские люди это люди, которые разделяют ценности русского мира.
Д. Шнейдеров:
- А какие ценности русского мира?
Е. Кончаловский:
- Любовь к России. Эта любовь может быть сопряжена с критикой, с очень едкими и нелицеприятными утверждениями, констатацией фактов о своей стране, но, тем не менее, ты чувствуешь эту любовь, есть она, эта любовь, или ее нет. Любовь с критикой, любовь с ненавистью к чему-то, что не подходит тебе. А есть люди, для которых это чужое, русский мир – это что-то чуждое и темное.
М. Баченина:
- Вы мне сейчас напомнили Никиту Сергеевича. У него такая государственность есть. Поступь государственная – и в творчестве, и в позиции, да и вообще в стати. Сейчас то, что в вас происходит, это государственность? И когда это придет в ваше кино? Вы для меня режиссер совершенно другого кино.
Е. Кончаловский:
- Немало таких людей, которые разделяют точку зрения Никиты Сергеевича. И я частично разделяю его точку зрения.
М. Баченина:
- Мы это называем: барская такая.
Е. Кончаловский:
- Я не согласен. Почему барская? Мне кажется, что у меня редко есть возможность показать или декларировать свою государственность. Если я так думаю внутри и не особенно это рекламирую, заявляю и делаю достоянием общественности… Я действительно разделяю в целом точку зрения Никиты Сергеевича. Вот, например, сегодня я посмотрел последнее интервью с моим отцом. Точка зрения отца всегда отличалась, но и в ней есть очень много того, что он раньше совершенно не разделял.
Д. Шнейдеров:
- Мне твой отец однажды сказал: «Давид, убеждения существуют для того, чтобы их менять».
Е. Кончаловский:
- Да. И я их меняю. Но это не то, что я сегодня красный, а завтра белый. Они меняются в процессе того, что я вижу, что происходит со страной, с обществом.
М. Баченина:
- То есть адекватные изменения.
Е. Кончаловский:
- Я люблю Россию такой, какая она есть, я не хочу ее сильно менять. Конечно, хотелось бы сделать что-то, что сделает этот мир лучше, в том числе наш малый мир, российский. Но я не считаю, что это что-то такое особенное, я считаю, что это нормально. То есть это не какая-то слишком громкая позиция или явно заявленная.
Д. Шнейдеров:
- А разделяешь ли ты утверждение Герцена, что любовь к родине не обязательно распространять на ее правительство?
Е. Кончаловский:
- Да, конечно. Несмотря на то, что у меня меняется отношение. Может быть, в силу нашей внутренней государственной пропаганды у меня изменилось отношение к Сталину против времени 80-х годов.
Д. Шнейдеров:
- Изменилось куда?
Е. Кончаловский:
- В более взвешенную, более спокойную точку зрения. Когда-то, когда я уехал в конце 80-х, и для меня открылся весь мир антисоветчины, в том числе Варлам Шаламов с «Колымскими рассказами», это для меня было откровение и шок. И я несколько раз пребывал в состоянии, как это вообще возможно было. Сейчас мое отношение несколько изменилось.
Д. Шнейдеров:
- То есть ты понимаешь, как это было возможно?
Е. Кончаловский:
- Средства, на мой взгляд, не оправдывают цель. Тем не менее, вся совокупность тех исторических моментов, обстоятельств, событий, исторических фигур, ситуаций, которые были в то время, начиная с революции и заканчивая концом войны… Это большой вопрос - смог бы кто-нибудь справиться с этим иначе? И если бы справился, не было ли это еще более жестким опытом для нашей страны?
Д. Шнейдеров:
- Как ты относишься к тому, что в прессе обсуждают твою личную жизнь?
Е. Кончаловский:
- Уже никак. Потому что настолько замылили всю эту историю. Во-вторых, мне кажется, что там ничего такого особо страшного не обсуждают. Ну, развелся, женился (хотя я не женился).
М. Баченина:
- Кольца же увидели, сфоткали.
Е. Кончаловский:
- Ну, кольца увидели. Мою дочку выдали замуж. Это приобретает иногда такие глупые и абсурдные формы…
М. Баченина:
- Что реагировать на это невозможно.
Е. Кончаловский:
- Другой вопрос, когда какой-нибудь московский актер-гей обсуждает в прошлом роман с моей женой, это, конечно, неприятно.
М. Баченина:
- У меня сложилось впечатление, что вас чужое мнение вообще не сильно интересует.
Е. Кончаловский:
- Интересует.
М. Баченина:
- То есть вы ранимый человек?
Е. Кончаловский:
- Я очень ранимый человек.
М. Баченина:
- Вы сейчас не иронизируете?
Е. Кончаловский:
- Нет. Я ранимый. У меня масса фобий, комплексов. Другой вопрос, что мои комплексы мне дороги, скажем так.
М. Баченина:
- То есть вы любите себя таким, какой вы есть?
Е. Кончаловский:
- Да. Я был бы не я, если бы я вот этого не боялся, не парился по этому поводу и т.д. И, наверное, имеет значение, кто высказывает это мнение.
М. Баченина:
- Процитирую ваше интервью. «У нас в семье вообще нет близких отношений ни у кого и ни с кем. В том смысле, что все сами по себе, все живут своей жизнью…» Это абсолютно комфортное существование или вы действительно чувствуете себя одиноко?
Е. Кончаловский:
- Нет, я не чувствую себя одиноко. Я просто не знаю, как могло бы быть иначе. Если ты не знаешь, как могло бы быть иначе, то, что с тобой происходит в течение твоей жизни, то оно и есть.
М. Баченина:
- Я смотрю ваш Инстаграм, и как вы со своим сыном сейчас. Это не то, что каждый сам по себе.
Е. Кончаловский:
- Я наверстываю упущенное. Это маленький 2-летний сын, который у меня, 53-летнего отца. Мне нужно с ним общаться. Потому что время общаться с ним у меня будет только первую половину его жизни.
Д. Шнейдеров:
- Кстати, что для тебя семейные ценности?
Е. Кончаловский:
- Почему я люблю мусульман? Проработав определенное количество времени… Последние три фильма я в Азии снимал, в мусульманских странах – Казахстане, Азербайджане. Мне очень нравится то, что они умудрились не потерять то, о чем мы, россияне, сегодня очень скучаем, но как-то это за 25 лет у нас ушло. Отношение к старшим, отношения между женщиной и мужчиной, отношение младшего к старшему, отношение старшего к младшему. Младший должен уважать старших, даже если старший глупости говорит, даже если он уже выжил из ума.
Д. Шнейдеров:
- Особенно мне нравится про отношение к женщинам. В некоторых странах женщин за измену бьют камнями. А еще многие мусульмане хорошо относятся только к мусульманским женщинам, а к женщинам иной религии относятся как к проституткам.
Е. Кончаловский:
- Согласен. Но давайте откинем различия в религиях. И католики жгли 500 лет назад друг друга. Это не тот срез, о котором я говорю. Я говорю о том, что в мусульманских странах очень мало домов престарелых. Не бросают своих родителей…
Д. Шнейдеров:
- А в Америке нет детских домов вообще.
Е. Кончаловский:
- И в мусульманских странах нет детских домов. Детей не бросают. Я не говорю, что все мне близко, я говорю, что есть вещи, которые мне близки. Они традиционные. В нашей семье традиции очень сильны, во всяком случае, были до моего поколения. Я не знаю, как сейчас. У нас мужчины шли в армию. Тема, сын Никиты, уже не пошел. Но и я бы не отправил в 90-е годы своего сына в армию.
Д. Шнейдеров:
- А сейчас отправишь?
Е. Кончаловский:
- Да, сейчас бы отправил. А в 90-е бы не отправил, потому что солдатики стояли у ларьков и просили милостыню. У нас все заняты своими делами. Единственный раз, когда я снял свой дебютный фильм, мне папа сказал: «Фильм очень плохой. Но я сейчас приеду к тебе в монтажную, посидим два часа, и я тебе склею по-новому, будет все классно». Он приехал ко мне в монтажную, сел, два часа проговорил по телефону, сказал «прости» и уехал. Ни одной склейки мы не сделали. Но при этом, когда я в юности получил травму, он прилетел из Америки, прибежал ко мне в эту одинцовскую больницу. Так же мой дед ездил в Киргизию. Мой дед мог вообще не интересоваться, но если что-то случалось у кого-то – звонок от Сергея Михалкова. Да, у нас такие отношения. Дед, когда Тему с Аней увидел маленьких, говорит: а вы чьи? Аня говорит: я – Анна Никитична Михалкова. То есть он их не узнал даже. А недавно я был на кладбище у деда. Бегу к машине, опаздываю. Какой-то парнишка подбегает: «Егор, привет». Бегу дальше. Он опять обегает: «Егор, привет, это я, твой брат Петя». Я его не узнал.
М. Баченина:
- Возможно выстроить братские отношения, когда такая пропасть, когда ты в отцы годишься?
Е. Кончаловский:
- Наверное, начинать курить за сараем мы вместе уже не будем… Конечно, нелегко строить отношения, когда ты на 35 лет старше. Но мы и строим те отношения, которые возможны.
Д. Шнейдеров:
- А кто сформировал кинорежиссера Егора Кончаловского?
Е. Кончаловский:
- Если честно, я не знаю. И сформирован ли он к нынешнему моменту? То кино, которое мне нравилось раньше, оно мне сейчас не нравится. Я нахожусь в поиске, если можно так сказать. Но это точно не семья. Это случайно получилось. Вообще я в кино случайно пришел. Когда я закончил университет, у меня ничего не было. Мне очень нужны были деньги. Я пошел работать в рекламу. А потом мне позвонил Толстунов спустя несколько лет, говорит: «Давай снимешь кино?» Я говорю: «Вообще-то я не кинорежиссер, я рекламой занимаюсь». Я подумал тогда: а чего я отказываюсь? Единственная причина – потому что я боюсь. А раз ситуация, что тебе кто-то дает деньги поучиться… Поэтому это немного случайно получилось, я бы так сказал.
М. Баченина:
- А свои фильмы тоже перестали нравиться? Или вы о каких-то других?
Е. Кончаловский:
- Какие-то перестали нравиться совершенно. Естественно, я их люблю, это часть меня. Но в гораздо меньшей степени. Хотя «Антикиллер», скажем, я люблю.
Д. Шнейдеров:
- А какой фильм дался тебе тяжелее всего?
Е. Кончаловский:
- Вообще мне не очень тяжело все давалось когда бы то ни было. Я помню, смотрел какое-то интервью Рязанова, он говорил: «Бывает, проснешься ночью, вскочишь, возьмешь карандаш и быстро запишешь диалог». У меня такого нет.
Д. Шнейдеров:
- Я читал твое интервью, где ты говорил, что собираешься снимать фильм о Зое Космодемьянской. Вдруг все исчезло. Что случилось?
Е. Кончаловский:
- Да, больше не собираюсь. Его уже сняли без меня.
Д. Шнейдеров:
- Это как?
Е. Кончаловский:
- Дело в том, что мы подали нашу идею со сценаристом Жидковым. Но Российское военно-историческое общество выбрало свою идею. Сейчас они ее реализовали. Но та идея, которая была близка им, не была близка мне. Поэтому мы расторгли договор. Я ушел на другое кино, а они сейчас сняли кино. Что это, я не знаю. Но тот сценарий, который в результате, как я понимаю, в конечном итоге снимался, мне он не близок. Я бы не смог это снять.
М. Баченина:
- Егор Андреевич, новогоднее что-нибудь – «Елки-28», «Один дома в старости»… Новогодний фильм вам не хочется?
Е. Кончаловский:
- Нет. У меня очень четко определены 10 фильмов, которые я очень хочу снять в жизни. Там новогодней истории нет.
М. Баченина:
- А можете нам рассказать?
Е. Кончаловский:
- Могу в общих чертах. Есть один исторический персонаж из Средней Азии XIV-XV века, который меня интересует очень сильно. Есть скифская царица, которая меня очень интересует. Я очень хотел бы снять исторический фильм. Я в Казахстан уехал на несколько лет, надеялся там снять исторический фильм.
Д. Шнейдеров:
- И снял кино про Астану.
Е. Кончаловский:
- Да, снял кино про Астану. И снял кино про Афганистан. Я очень хотел бы снять фильм об Альбрехте Дюрере, который никому, конечно же, не нужен.
Д. Шнейдеров:
- Легко деньги находить на кино?
Е. Кончаловский:
- Очень трудно. Ничего не изменилось на самом деле.
М. Баченина:
- Расскажите нам про фильм «Грех».
Е. Кончаловский:
- Я не могу вам рассказать про фильм «Грех». Я его не понял до конца. Мне надо посмотреть его раза четыре, чтобы его понять.
М. Баченина:
- Никита Сергеевич сказал, что хороший фильм.
Е. Кончаловский:
- Хороший фильм. Почему он хороший, я скажу. Почему он не может быть плохим? Я помню, в 2010 году уже писался сценарий. Сценарий для большого, серьезного фильма пишется много лет – 10, 15, 50.
М. Баченина:
- А зачем? Это не соответствует нынешним скоростям.
Д. Шнейдеров:
- А не перегорит?
Е. Кончаловский:
- Иногда, бывает, перегорает, но не всегда. Я считаю, что это такое программное произведение, которое много лет задумывалось, обдумывалось, менялось название три раза. Я очень завидую в этом смысле Андрею Сергеевичу. Потому что это к разговору, трудно ли найти деньги на фильм. Очень трудно найти деньги на фильм, потому что очень трудно найти несколько сотен тысяч долларов (или миллионов рублей). И потратить неизвестно на что. К сожалению, такая ситуация в результате последних 20 лет сложилась, что частных денег почти нет в кино.
Д. Шнейдеров:
- А ты имеешь моральное право критиковать фильмы своего отца?
Е. Кончаловский:
- Я не знаю. Я никогда не задумывался об этом. Я высказываю свою точку зрения. Но надо сказать, что половина фильмов моего отца мне нравятся действительно.
Д. Шнейдеров:
- А какой любимый?
Е. Кончаловский:
- Я бы сказал, что «Сибириада». Два фильма – «Сибириада» и «Поезд-беглец».
М. Баченина:
- Пятерка лучших фильмов, которые вы увидели за 2019 год?
Е. Кончаловский:
- Я не могу сказать. Я мало кино смотрю, сейчас больше смотрю сериалы и документальное кино. Я назову те фильмы, которые произвели на меня в жизни наибольшее впечатление. Самое большое впечатление на меня произвел фильм «Небо над Берлином» Вима Вендерса. В 88-м году этот фильм полностью поменял мое религиозное чувство. Я верующий человек, но не воцерковленный. Это была очень большая поддержка для меня в то тяжелое время, когда я только что эмигрировал из Советского Союза в 88-м году. Этот фильм мне принес такое умиротворение.
Второй фильм – это «Лестница Иакова» Эдриана Лайна. Конечно, некоторые фильмы Скорсезе. Если бы вы меня спросили, какой фильм этого года или последнего времени произвел на меня сильное впечатление, то это, безусловно, «Грех».
Д. Шнейдеров:
- А «Джокер»?
Е. Кончаловский:
- Я не видел.
Д. Шнейдеров:
- И «Однажды в… Голливуде» не видел?
Е. Кончаловский:
- Да.
М. Баченина:
- А вы хотите заняться сериалами?
Е. Кончаловский:
- У меня пока не получается заниматься сериалами, потому что это отдельная мафия. В хорошем смысле этого слова, я сейчас не имею в виду криминальную принадлежность, но это отдельное сообщество. Как рекламщики – сообщество, клипмейкеры – сообщество, кинематографисты. Это отдельное сообщество, в него войти – тоже надо поработать над этим. Но в принципе я бы с удовольствием занялся.
М. Баченина:
- А что бы вы сняли, какой сериал?
Е. Кончаловский:
- Дюрер, например.
М. Баченина:
- Это ваша мечта, ваш план, скажем так. А на какой сериал можно равняться Егору Кончаловскому?
Е. Кончаловский:
- Есть «Игра престолов», который, безусловно, выдающийся…
М. Баченина:
- Сейчас уже есть и «Чернобыль», и «Корона»…
Е. Кончаловский:
- Есть «Карточный домик» великолепный, но есть и «Домашний арест». То есть, есть совершенно разные жанры, очень достойные.
М. Баченина:
- Я бы сказала, форматы.
Е. Кончаловский:
- И это очень разные вещи. Одно дело - делать «Игру престолов», другое дело - делать короткие четыре серии. Почему я сказал про Дюрера? Мне кажется, что единственная тема, которая меня интересует, которая тянет, и необходимо делать ее в виде сериала, это именно Альбрехт Дюрер.
М. Баченина:
- От всей души желаем, чтобы это исполнилось.
Д. Шнейдеров:
- Спасибо, Егор. С наступающим Новым годом. Знаешь, нельзя желать, чтобы все было хорошо, потому что так не бывает. Давай я тебе пожелаю, чтобы было легче. Чтобы легче переносилось плохое и легче доставалось хорошее.
Е. Кончаловский:
- Спасибо.
