Владимир Познер: В США сейчас идет такая антироссийская пропаганда, какой не было даже во времена холодной войны
Ю. Грымов:
- Добрый вечер! Это программа «Культурный код». Тема сегодняшнего эфира для меня очень интересна и близка, мы говорим сегодня, что Америка - это часть культурного кода России. Насколько велика эта часть, может, она даже доминирует сегодня в культурной жизни России? Про выборы нам сейчас в новостях все разложили по полочкам, сколько процентов, какие штаты и т.д. Все наблюдают. СМИ наблюдают, соцсети наблюдают. Об этом мы и решили поговорить с человеком, который знает об Америке не понаслышке. Российский и американский журналист, теле- и радиоведущий Владимир Познер. Добрый вечер.
В. Познер:
- Добрый вечер.
Ю. Грымов:
- Хочу начать с того, что - я это сам помню, сам смотрел, бежал к телевизору - когда были те самые знаменитые телемосты СССР-США, которые вы вели. Тогда это было очень необычно. Новаторски как-то… я прямо ждал этих разных интонаций, с разных континентов. У меня вопрос - а сегодня возможен такой телемост Москвы и Америки? И самое важное - будет ли это интересно нам, россиянам, и американцам?
В. Познер:
- Ну, хотелось бы вам еще раз напомнить, что, конечно, это была не Москва, это был тогда Ленинград, и мы специально стремились к тому, чтобы в этом деле столицы не принимали участия. Ленинград был дважды с советской стороны, а с американской был Сиэтл - первый телемост, который передавал встречу в верхах простых граждан. И второй - это в Америке был город Бостон. Мы опять были в Ленинграде. Может ли это быть еще раз? Я в этом даже не сомневаюсь ни одной минуты с точки зрения того, что это нужно. Нужно, чтобы обыкновенные люди с обеих сторон - из России и из Америки могли друг другу посмотреть в глаза и говорить друг с другом. Не слушать то, что говорят политики, которые говорят чаще всего чепуху и очень опасную и зловредную, полуправду такую, причем, что у нас, что у них. Надо, чтобы люди сами могли задавать друг другу вопросы и чтобы отвечал им не журналист, которому платят определенные деньги, чтобы он говорил то, что он говорит, а чтобы просто обыкновенные люди разговаривали. Это было бы очень полезно. Готова ли советская сторона тогда была? Да, она была готова. Американская сторона? В Америке, как вы знаете, ведь нет государственных СМИ вообще, ну, если не считать «Голоса Америки», который является государственным СМИ, но не имеет права вещать внутри Соединенных Штатов, а только за рубеж. Именно потому, что это государственное СМИ. Но, значит, кое-кто был готов, в частности, человек, который потом стал моим личным другом - это Фил Донахью.
А что сегодня? Сегодня, насколько я знаю, российское телевидение, по крайней мере, один канал, я ручаюсь, готов на это. А вот готовы ли американские? Насколько я понимаю, нет. Американцы не готовы к такой вещи, как телемост. К тому, чтобы просто рядовые американцы из какого-то штата, неважно, из какого, разговаривали с рядовыми русскими или россиянами из какого либо региона. Это очень жаль. Но, к сожалению, это так.
Ю. Грымов:
- А почему вы думаете, что у Первого канала, за который вы отвечаете, говорите, что интерес такой есть? И потребность даже у зрителя. Мне тоже так кажется, что она есть, мне интересно посмотреть, потому что я для себя Америку открыл в 1992 году, работая в Лас-Вегасе и многие ответы для себя получил именно не как турист, но Америка боится? Она боится этого прямого контакта? Некомфортных вопросов? Что вы думаете? Или это все-таки большая политика, чтобы нас дистанцировать?
В. Познер:
- Вы знаете, это очень интересный вопрос. В этом смысле Америка напоминает мне маляра, который закрасил себя в угол. То есть, он красил пол, красил, красил, и не понял, как он сам уже оказался в углу, а весь пол покрашен, и как из него выйти, он не знает. То есть, я имею в виду, что в течение стольких лет идет такая антироссийская пропаганда, какой не было даже во времена холодной войны… что как теперь сказать - а все-таки давайте с ними поговорим - довольно сложно. Психологически трудно сделать этот поворот.
Ю. Грымов:
- Но, с другой стороны, в те времена не было такого количества программ на американском телевидении про Россию. Не было. А сегодня много.
В. Познер:
- Вы неправы. На американском телевидении вообще нет программ о России.
Ю. Грымов:
- Нет, я не про документальные. Очень часто посвящаются темы программ, тех же новостных и аналитических программ, где так или иначе фигурирует Россия.
В. Познер:
- В основном не так и не иначе, а совершенно определенным образом. А именно - что русские все время вмешиваются в наши выборы. Как им не стыдно, это какие-то бандиты, они хотят нарушить нашу демократию, мы не можем этого допустить, эти русские хакеры получают разрешение непосредственно от президента Путина… И вот вокруг этого все идет, идет, идет… Причем, началось это в 2016 году, когда проиграла Хиллари Клинтон, хотя все ожидали, что она выиграет. И именно с этого момента - вот, она проиграла, потому что русские сыграли в этом, можно сказать, решающую роль.
Что смешно! Представить себе, что русская пропаганда может заставить какого-нибудь фермера из Айовы проголосовать так или эдак, - это очень надо дать высокую оценку российской пропаганде. Конечно, этого нет. Но эта тема все время так или иначе возникает. И только эта тема. Больше о России, можно сказать, что не говорят почти ничего, если только, конечно, не возникает тема типа Навального. Тут, конечно, только об этом и говорят.
Ю. Грымов:
- Ваша семья переехала в СССР в 1952 году. То есть, фактически я могу к вам обратиться как к человеку, на глазах которого менялась страна. Вот где этот слом произошел? Понятно, что 1952-й год совсем недалеко от окончания войны, все там развивается. Потом - «холодная война». Где мы сломались? Вы сами почувствовали этот момент? Мы побежали за Америкой? Помните, была такая шутка, что мы прошли через «Портвейн», а на «Кока-Коле» сломались? Вот вы почувствовали это на своих глазах, приехав из Америки?
В. Познер:
- Да, я почувствовал. Поначалу, конечно, ничего такого не было. Я приехал действительно в декабре 1952 года, Сталин умер через два месяца, 5 марта 1953 года, ко всеобщему народному горю, и это было видно, что народ абсолютно растерялся, и не знал, как быть... А потом возник Хрущев и, надо сказать, что поначалу, после расстрела Берии и после разборок на самом верху, когда уже Хрущев стал главным - конец 50-х начало 60-х - я уже был студентом Московского государственного университета и могу сказать, что подъем был необыкновенный. Было чувство, что вот наконец-то будет построен тот самый социализм, о котором все мечтали. Я очень хорошо это помню. Я помню первый спутник, когда просто был всеобщий восторг! А уж о Гагарине и говорить нечего! Люди сами выскакивали на улицу, никаких официальных парадов не было, это все от души было, от сердца. Реальное ощущение, что мы сейчас как рванем! И действительно мы догоним и перегоним эту самую Америку, которая нам всегда была интересна, потому что это был основной, ну, что ли, противник, если угодно. Тут-то мы теперь всем покажем! Ну, это довольно быстро прошло.
Ю. Грымов:
- А когда вы почувствовали прямо вот этот слом?
В. Познер:
- Я скажу. Вот когда сняли Хрущева, пришел Брежнев, вскоре начались процессы над Синявским и Даниэлем, прошло еще какое-то время… мне представляется, что где-то уже к началу 70-х годов вот этой веры, которая была раньше, вот этот энтузиазм, они куда-то ушли. Уже как-то очень много было иронии, скепсиса, и все больше и больше думали о том, как бы уехать. И когда в 1972 году в Москву приехал Никсон и договорился с Брежневым о том, что евреям будет разрешено эмигрировать, хлынуло огромное количество евреев, но людей, которые либо пытались жениться на еврейках, либо выйти замуж за евреев, - чтобы уехать. То есть, уже ощущение, что здесь ничего никого не ждет, что никакого завтрашнего дня нет, - вот это было.
Ю. Грымов:
- У меня как бы своя версия этого… вот вы упомянули Хрущева очень правильно… мне кажется, что пришел не очень культурный человек, и он начал серьезно проигрывать на этой поляне, которую мы называем «культурный код», то есть, некоего базиса. И он проиграл и, естественно, пошел уже потом Брежнев и т.д….
Вот в 1943 году ваш отец работал в Америке начальником советского сектора отдела кино при военном департаменте США. В 1942 году там был Калатозов - я очень увлекался в свое время Калатозовым, много читал - и то, что мне понравилось в мемуарах Калатозова, а было написано следующее. Что любой практически американский актер большого уровня мечтал когда-нибудь, прямо по-настоящему мечтал когда-нибудь поработать с русским актером. Они боготворили Россию, боготворили актерскую школу, театр и т.д. Смотрите, как все изменилось. Сегодня любой российский актер мечтает… американцы про нас даже не вспоминают. Что это такое? Это вот так Сталин охранял эту историю, что даже был создан департамент, который возглавлял ваш отец, то есть, советского кино начальником он был. Вот что это такое? Вот мы охраняли свой культурный слой, а потом все распустили? Или нет?
В. Познер:
- То, чем занимался мой отец, на самом деле, к кино не имело никакого отношения, он занимался разведкой, он работал на советские спецслужбы, по убеждению, разумеется, и даже без денег. Но надо вам сказать, что этот отдел, о котором вы говорите, был создан американцами, а не русскими.
Ю. Грымов:
- Американцами, конечно.
В. Познер:
- То есть, Сталин тут совершенно не при чем. Это американцы интересовались…
Ю. Грымов:
- Нет, нет, в 1942 году именно Сталин сформировал такую экспедицию в Америку, и, в частности, в Голливуд, когда открывался второй фронт. Как раз ему нужны были вот эти лидеры мнения, как Калатозов.
В. Познер:
- Послушайте, никто в Америке не знал, кто такой Калатозов, кроме нескольких актеров. 1942 год, еще до открытия второго фронта было далеко. Второй фронт открылся в июне 1944 года… Разумеется, Советский Союз стремился к позитивным, дружеским отношениям с США. Это все-таки был наш союзник, это так. Кроме того, такая фамилия, вернее, такой театр, как МХАТ, и такой режиссер, как Станиславский, и метод Станиславского, был очень известен не только в Америке, и был у него американский последователь, который создал свою студию, и она существует до сего дня. И до сего дня люди там учатся, и до сего дня американские актеры знают, что такое метод Станиславского. Ну, как все равно? Все равно, как знают, кто такой Толстой. А мы знаем, кто такой Марк Твен. В этом нет никакой роли руководителя, который это продвигал. Это просто так происходит, когда появляются крупнейшие личности. Ну, о них узнают. Так что они знали тогда, кто такой Прокофьев и Шостакович. А мы позже узнали, кто такой Бернстайн. Это не является политикой страны. Правда, это верно, что страна иногда пытается использовать свои культурные и художественные достижения в политических целях. Советский Союз этим занимался, посылая в Америку, например, Большой театр, хор Пятницкого, ансамбль Моисеева или грузинский ансамбль… И это, по идее, должно было настраивать американцев на позитивный лад. Не получилось. Восхищались, да, потрясающий балет, ну, Уланова - это что-то невероятное! Но это никак не меняло отношения американцев, в смысле, не рядовых, к советской системе, она от этого не становилось более привлекательной. И американцы, когда открыли у нас национальную выставку - я это очень хорошо помню, в 1959 года, когда с конной милицией надо было сдерживать толпы, которые смотрели на простые вещи в общем-то, на то, какой является американская кухня, когда драки шли за пластмассовые пакеты, на которых было написано «Пепси-кола»… Драки, настоящие! Потому что таких пакетиков пластмассовых у нас не было. И оказалось, что вот такие вещи абсолютно простые, домашние, ежедневные производят более сильное впечатление с точки зрения влияния на мозги, чем замечательный актер, сыгравший эту роль. Потому что этот замечательный актер меня касается только в том смысле, что я получаю удовольствие, глядя на него. А вот все эти вещи, которых у меня нет - стиральная машина, холодильник, такая кухня…
Ю. Грымов:
- Ну, получается так, что вот то, что я говорил про 1942 год и Калатозова, конечно, речь шла не об открытии второго фронта, а о подготовке настроений и той же еврейской диаспоры, на которую был нацелен Сталин, чтобы в Америке еврейская диаспора поддержала те настроения, которые нес и Калатозов. И это была большая экспансия, они пытались обучиться в Голливуде, да. Но вы только что сказали, что вот эти пакетики, стаканчики, и в моем детстве, я помню, что у меня на столе стояла баночка от шипучего напитка и там у меня стояли карандаши и кисточки - я с детства занимался живописью… Получается, что вот на таком пустяке… то есть, согласитесь, это такой низкий уровень, да… или это все-таки высокий уровень - там стеклышко от бутылочки и папуасы отдают золотое колье… Это связано как-то с культурой?
В. Познер:
- Нет. Это связано с дефицитом. Это связано с тем, что люди живут в нищете. Это связано с тем, что у людей нет ничего такого, что просто необходимо дома. Что нет туалетной бумаги, поэтому, когда вдруг она появляется и люди начинают понимать, что это такое, они покупают это рулонами, рулонами, пропускают веревку и надевают на шею, штук по 12-16, и готовы стоять в очереди 2-3-4 часа, чтобы все это купить… Дефицит - это страшная вещь, в том смысле, что порождает голод по вещам совершенно вторичным на самом деле. И отбивает или отвлекает от стоящих вещей. В этом смысле, конечно.
Ю. Грымов:
- Да, но то же самое можно сказать, что произошло и с кино. То есть, мы же прекрасно понимаем, что американский кинематограф выдвинул, отодвинул национальные кинематографы многих стран. Если говорить про 90-е годы, которые я очень хорошо помню, и вы наверняка знаете про развитие телевидения и рекламу, так вот, засилия не было в 90-м году американской эстетики в рекламе, и люди сами шли своим путем. А вот когда уже американские сетевые рекламные агентства завоевали рынок, вытеснили русские агентства в основном, они стали диктовать и эстетику. А с кино нам навязали комплекс неполноценности. Мы так не можем. Хотя существовал прекрасный современный, по тем временам, советский кинематограф. Тут что произошло? Мы тоже это профукали из-за баночки, из-за формы, какого-то спецэффекта? Это то же самое - дефицит?
В. Познер:
- Я думаю, что это связано с деньгами. Все-таки 90-е годы - зарождение капитализма. Причем, такого зверского капитализма в России, где цель одна - это деньги. Это главная цель. Чего не было никогда. Я имею в виду денег-то не было. А даже если они и были, то что ты мог купить при том всеобщем дефиците и при тех законах, которые существовали? 8 квадратных метров на человека. Если у тебя больной в семье, - например, астмой - то аж 15 метров. Если ты писатель и работаешь дома - 15 метров. То есть, все зарегламентировано. Деньги в этом смысле - ну, спрячь в подвале, когда-нибудь, может быть, пригодятся. А тут вдруг оказалось, что деньги - это вообще все! Деньги - это все!!! Если у тебя есть деньги, то нет ограничений. В какой-то степени это даже сегодня так.
Ю. Грымов:
- А если у тебя нет денег?
В. Познер:
- Тогда, старик, извини, как говорится, ничего личного. Нет денег, значит, ты не умеешь. И все. Очень жестокое, на мой взгляд, несправедливое, - но это и есть капитализм! А как вы думали? Конечно, есть такие страны, как скандинавские, где понимают, что такое социальное обеспечение, необходимость помогать тем, у кого денег нет. Но это Скандинавия, это связано с другой религией, вернее, с другим видом христианства. А в Америке, скажем, нет денег - ну, извини. И у нас в значительной степени это - так.
Ю. Грымов:
- Да, ну, я бы добавил, что это - к сожалению - то, что произошло. Я-то 90-е годы вспоминаю хорошо, но мне было больно смотреть на то, что ломались практически через колено многие профессии и люди просто не понимали вот этих расставлений приоритетов, которые сегодня ими правят. Может, в этом есть то самое, что нам навязала Америка? Деньги любой ценой, а вы уж сами разбирайтесь…
Владимир Владимирович, вы сказали, что в 90-е годы пришел культ денег, то есть деньги любой ценой. Можете ли вы сравнить культурный код Америки и России? И в чем принципиальное отличие до 60-х годов и сегодня, когда у нас так много стало общего?
В. Познер:
- Во-первых, я не считаю, что у нас много стало общего. Я считаю, что это внешние вещи, а внутреннее – как были не похожи русские и американцы, так они и остались непохожими.
Второе. Я не очень понимаю, что такое культурный код. Просто я не очень могу для себя расшифровать, что это такое. И когда мы говорим «русские», «американцы», у меня возникает еще один вопрос – какие русские и американцы? С высшим образованием, городские жители, русские и американцы какого возраста, советские русские и американцы этого возраста, то есть люди, которые родились и выросли в Советском Союзе, или постсоветские в нашей стране?
Ю. Грымов:
- Давайте возьмем сегодняшний день. На Первом канале идет программа «Голос». Я на той неделе ее смотрел и удивился одному явлению. Выступал военный Василий Пасечник, он выступал в военной форме. Он прекрасно выступал, была прекрасная песня на английском языке, все замечательно, но меня удивил один факт. Когда он закончил свою композицию, к нему повернулся артист Баста, и Василий в российской военной форме отдал честь, как американский военный, приложил два пальца к брови и вот так дернул. На это так же дернул два пальца Баста. Как вы считаете, это возможно в Америке, если американский военный отдает честь, как военные 1812 года, допустим, открытой ладонью?
В. Познер:
- Нет, это невозможно.
Ю. Грымов:
- Что произошло?
В. Познер:
- Произошло то, о чем мы пока почему-то с вами не говорили. Произошло то, что Америка в ХХ веке, начиная после Первой мировой войны, то есть после 1918 года, оказалась самой сильной, самой мощной, самой привлекательной, самой богатой страной в мире. Некоторое время конкурировал Советский Союз своей новой идеей, идеей социализма, 5-летних планов и так далее. Но все это провалилось и осталась одна страна. Ее стали копировать все, вы не думайте, что это только русские. Американское кино, оно стало всюду американским кино. В какой-нибудь совершенно чужой культуре, типа японской, американское кино пользуется гигантским успехом.
Ю. Грымов:
- Я поспорю. И с американским кино, и японским, и, в частности, французским.
В. Познер:
- Другое дело, что французы, будучи французами, решили ввести квоту. Они решили: нет, мы свое кино защитим, мы его спасем, поэтому мы позволяем, чтобы здесь было иностранных фильмов (в том числе американских) не больше определенного процента. И за счет этого они отстояли свое кино. Я шляпу снимаю перед ними.
Ю. Грымов:
- Там была мудрее идея Министерства культуры Франции. Они стали поддерживать не только свое кино, они стали поддерживать любое европейское кино, включая даже русское. Они противопоставили тысячам американских картин тысячи европейских картин, а не только своих. Поэтому квоты – это не решение проблемы.
В. Познер:
- Я согласен с вами. Но хочу сказать, что привлекательность Америки нельзя ставить в вину американцам. Просто все хотели быть на них похожими. Ходим в джинсах, бейсболках, жуем резинку, пьем Кока-Колу, едим гамбургеры, хот-доги, идем в «Макдоналдс», KFC. Это же не американцы взяли и сказали: будьте, как мы.
Ю. Грымов:
- Нет. Они просто взяли и расширили рынок сбыта, где прекрасно продается все, что вы перечислили, в том числе и их культура хорошо продается, в частности, американское кино. А сегодня американское кино, оно транснациональное, оно не американское. Для чего? Чтобы рынки сбыта увеличивались. Не так ли это?
В. Познер:
- Что значит не американское? Вот недавно я посмотрел американское кино – «Ирландец». Это что, не американский фильм? Американский. Там не американцы играют? Американцы.
Ю. Грымов:
- «Ирландец» это все-таки кино с традициями чисто американского кино.
В. Познер:
- Все, что делает Тарантино, это не американское кино? Американское. Суперпопулярно, суперталантливо. И все хотят смотреть.
Ю. Грымов:
- Но это же рынок. Или вы воспринимаете это чистым искусством?
В. Познер:
- Это рынок. Но ведь люди не ходят в кино, которое им не нравится.
Ю. Грымов:
- А сила привычки, которая в последние 20 лет формировалась в России? Как вы к этому относитесь? Почему не было такой экспансии на русский театр? Просто Америка не могла противопоставить русскому театру ничего, кроме мюзиклов, которые не приросли здесь никак.
В. Познер:
- Юрий Вячеславович, вы говорите, что противопоставили. Американский мюзикл существует с моего детства. Я помню, когда мне было 7 лет (а мне 86), в Америке я ходил на мюзикл, который назывался «Жизнь с отцом», который был настолько популярный, что тот, который играл мальчика в начале спектакля, ко времени его закрытия играл папу – столько лет шел спектакль. Русский театр был ни при чем. Ничего они не противопоставляли, а делали свое, делали свой мюзикл. Если вы думаете, что американский театр плохой, вы зря это думаете.
Ю. Грымов:
- Нет, я так не говорю. Я просто сравниваю с кино. Кино можно было подвинуть американским кино, а подвинуть русский театр американским театром невозможно.
В. Познер:
- Они и не стремятся к этому. Зачем им подвигать? Можно подумать, что когда-нибудь русское кино было для них конкурентом. Я помню, в Америке показывали «Александр Невский», «Броненосец «Потемкин». Ну, показывали в одном кинотеатре во всем Нью-Йорке. И любители такого рода кино ходили и смотрели. Для них русское кино не является таким: как бы нам справиться с этим русским кино? Это смешно. Итальянское кино, неореализм, Феллини, Антониони и т.д. – ну, еще куда ни шло. А что русское кино?
Ю. Грымов:
- Владимир Владимирович, вы же знаете сами, как американцы охраняли даже свой прекрасный, мощный кинорынок от экспансии того же итальянского кино. Вы эти фильмы смотрели на каком языке, на английском?
В. Познер:
- Я смотрел их на итальянском, с английскими субтитрами.
Ю. Грымов:
- Это была такая политика, чтобы не прижились эти фильмы. Потому что американцы не любят читать и смотреть. До сих пор это практикуется. Они не стали дублировать фильмы, которые приезжали из Европы.
В. Познер:
- Большинство интеллигентных людей, извините меня, предпочитают смотреть фильм на языке и читать субтитры, чтобы слышать оригинал. Это я могу сказать точно.
Ю. Грымов:
- По всем официальным статистикам, американцы не любят это делать.
В. Познер:
- Много людей не любят, ни в Америке, ни у нас. Я же сказал «интеллигентные люди», а они – не большинство. Если говорить о культуре, то, конечно, лучше слушать японское кино с субтитрами на русском, английском и т.д., чем дублировать японцев, чтобы они говорили по-русски. Это леность ума, нежелание вникнуть в художественный фильм. Конечно, когда это блокбастер, это не имеет никакого значения, какой там язык, но когда мы говорим о кино, которое оставляет след, как «Летят журавли», «Баллада о солдате» и так далее…
Ю. Грымов:
- Переходим к блицу. Кто самый страшный критик для вас?
В. Познер:
- Моя жена и моя дочь.
Ю. Грымов:
- Изменился ли для вас образ журналиста в России 90-х и в России 2020 года? Назовите хотя бы два отличия между журналистом 90-х и журналистом 2020-го.
В. Познер:
- Для меня разница заключается в том, что в журналисте 90-х главным было стремление донести правду до своего зрителя, слушателя, читателя, а ныне главное – угодить власти и заработать денег.
Ю. Грымов:
- Кто в вашей жизни больше всего повлиял на вас как на журналиста.
В. Познер:
- Фил Донахью и Тед Коппел.
Ю. Грымов:
- Продолжите фразу, исходя из личных наблюдений. Россия занимает первое место в мире в…
В. Познер:
- Очевидная совершенно вещь – по пространству. Но вы, наверное, не это имеете в виду. Я полагал бы, что если говорить об остальном мире, как образ негативного.
Ю. Грымов:
- Америка занимает первое место в мире в…
В. Познер:
- Как явление отрицательное.
Ю. Грымов:
- Что всегда будет главным камнем преткновения между русскими и американцами? Как вы считаете, в чем всегда будет этот конфликт (если он будет)?
В. Познер:
- Столкновение совершенно сиюминутного и приземленного с романтикой.
Ю. Грымов:
- Той романтикой, которую мы, исходя из нашего разговора, потеряли?
В. Познер:
- Нет. Русский человек все равно романтичен. Как сказал мне очень остроумно один англичанин, если вам надо будет произвести на свет что-то уникальное, чего нигде нет, закажите русскому, но если вам надо будет произвести на свет огромное количество каких-то совершенно замечательных, но одинаково качественных вещей, - только не к русскому, ему будет скучно.
Ю. Грымов:
- Что значит для вас чувствовать себя спокойно в своей стране?
В. Познер:
- Уверенность, что я понимаю в политике этой страны.
Ю. Грымов:
- Какое событие в современной России вызывает у вас чувство гордости?
В. Познер:
- Организация Кубка мира по футболу.
Ю. Грымов:
- Что вы чаще всего в себе хвалите?
В. Познер:
- В себе? Упрямство, упорство.
Ю. Грымов:
- А каков для вас синоним слова «уважение»?
В. Познер:
- Авторитет.
Ю. Грымов:
- Как вы считаете, что сегодня является двигателем прогресса в России?
В. Познер:
- Талант народный.
Ю. Грымов:
- Какая ваша черта характера вам мешает? Тоже упрямство?
В. Познер:
- Нет. Самоедство.
Ю. Грымов:
- Вы сказали, что главный критик у вас – жена. У нас недавно был Владимир Бортко, он сказал, что главный критик для него – он сам. А Сокуров сказал, что главный критик для него – время.
В. Познер:
- Ну что, всё достойно, у каждого свое. Понимаете, Сокуров прав, но только он, как и все прочие, отдаст концы богу, а что время скажет о нем, он уже не будет знать.
Ю. Грымов:
- Кто сегодня враг для нашей страны? Я имею в виду не обязательно какое-то государство или народность. Что является врагом для нашей страны?
В. Познер:
- Безразличие, равнодушие.
Ю. Грымов:
- Над чем не властно время?
В. Познер:
- Над талантом.
Ю. Грымов:
- Какая ваша самая главная роль в жизни? Вы можете сказать, ваша роль в жизни – быть кем?
В. Познер:
- Быть любимым моей женой, моими детьми и моими внуками.
Ю. Грымов:
- Я читал неоднократно в ваших интервью, что вы, при том, что родились во Франции, жили в Америке, потом работали в России и в Америке, но считаете себя французом. Почему?
В. Познер:
- Не могу ничего ответить на это. Я могу только ответить: потому. Так чувствую, ничего не сделаешь.
Ю. Грымов:
- За что, по-вашему, всегда стоит бороться?
В. Познер:
- За себя.
Ю. Грымов:
- Есть такая хорошая поговорка – хорошо там, где нас нет. В какой области мы, русские, могли бы быть, но пока нас там нет?
В. Познер:
- Среди стран, которые называют демократическими.
Ю. Грымов:
- Учитывая, что на носу выборы в Америке, Байден или Трамп? Интересно ваше сегодняшнее мнение, потому что завтра-послезавтра мы это узнаем.
В. Познер:
- Ну, мы не узнаем завтра, конечно. Как я думаю, кто выиграет? Я считаю, что небольшое преимущество есть у Байдена, но никакой гарантии, что он выиграет, нет. Сегодня это открытый вопрос.
Ю. Грымов:
- Спасибо огромное, Владимир Владимирович, что приняли участие в нашей программе.
Понравилась программа? Подписывайтесь на новые выпуски в Яндекс.Музыке, Apple Podcasts, Google Podcasts, ставьте оценки и пишите комментарии!
Для нас это очень важно, так как чем больше подписчиков, оценок и комментариев будет у подкаста, тем выше он поднимется в топе и тем большее количество людей его смогут увидеть и послушать.
