Александр Дугин: Элиты ещё не поняли, что «это» - навсегда
С. Мардан:
- В эфире Радио «Комсомольская правда» Сергей Мардан. Будем разговаривать с Александром Дугиным, русским философом. Александр Гельевич, здравствуйте.
А. Дугин:
- Здравствуйте.
С. Мардан:
- Перед эфиром меня знакомый спросил, когда узнал, что буду разговаривать с Дугиным: а о чем вы будете разговаривать? Какая повестка? Я с русским философом буду говорить. Будем говорить о вечности. Я вроде бы отшутился. А потом думаю: но ведь на самом деле философия – это и есть разговор про вечность. Или про вечное. Может быть, у вас есть мысль, которую вы хотели бы высказать?
А. Дугин:
- Я думаю, что часто мы не понимаем, что такое философия. Мы думаем, что это нечто специальное, наука среди наук, причем самая отвлеченная, не имеющая отношения к чему-то действительно. Когда мы говорим о вечности, это, скорее, звучит иронично. О чем-то не важном, не принципиальном, о чем-то, чего нет, чем забавляются взрослые люди, которые попытаются сделать свою жизнь свободной от разного рода действительных, серьезных проблем, обязательств и так далее. На самом деле ведь это не так.
Даже название титула «кандидат наук» на английском называется philosophy doctor, сокращенно PhD. То есть не физик, не химик, не экономист, не математик, не специалист по нефти и газу. А в первую очередь, если он кандидат наук, PhD. Философия, на самом деле, вещь гораздо более важная и нужная. Потому что на ней все остальное и покоится. И эта вечность, о которой мы часто забываем или с иронией к ней относимся, она составляет суть нашего бытия, нашего присутствия в мире. И в конце концов мы сами живем для вечности, перед лицом вечности. Очень хорошо, что вы так ответили вашему коллеге.
С. Мардан:
- Я подсознательно думал примерно в том же направлении. Объясню, почему я так думаю. Современные люди привыкли торопиться. Даже крупные корпорации пишут свои самые отдаленные планы максимум на пять лет. И то никто к ним всерьез не относится. А то, что происходит с нашей страной и со всеми нами прямо сейчас, имеет горизонт планирования лет на 50, как минимум. А может быть, и навсегда. И люди, которые сейчас выглядят часто смешно или неловко, категорически не хотят этого принимать, они не хотят мыслить категориями не то что 50 лет, но даже 5 лет. Они говорят: я сейчас. Я собираюсь поехать в Хорватию, и мне приходится выворачивать себя наизнанку, ехать через чертову Финляндию. Что это за издевательство? Казалось бы, хороший, образованный, умный, честный, правильный человек сходит с ума. С этим что делать?
А. Дугин:
- Немножко отвлечемся от бытовых вопросов и посмотрим, насколько сокращается все больше и больше этот объем. Раньше люди говорили «сейчас» и имели в виду лет пять. Потом стали говорить «сейчас» и имели в виду год-два. Постепенно в эпоху TikTok, соцсетей все то, что мы называем «сейчас», объем «сейчас» тоже сужается. То, что было вчера и будет завтра, уже относится к вечности. Это нас не касается. До поездки в Хорватию, после поездки – этого не существует. А есть только сам момент и процедура подготовки, покупка билетов.
Если мы отвлечемся на дистанцию, увидим, что происходит ускорение времени, акселерация. Происходит дробление нашего внимания. А у молодежи это еще более заметно, которая в соцсетях. Они помнят сегодняшний тренд в TikTok, а уже вчерашний - спросишь, кто такой Моргенштерн, уже сейчас никто не вспомнит. Или вспомнит самый отсталый, консервативный.
С. Мардан:
- Типа нас с вами.
А. Дугин:
- Или это у нас остается в сознании, мы думаем, что он кто-то. А уже молодежь, если это не сейчас, он сейчас не в тренде, а в тренде вот есть такой замечательный Мага Кайф, Магомед Магомедов, певец из Дагестана. Он законченный идиот просто. Наверное, даже еще более глупый, чем Моргенштерн. Но он уже в тренде. Потому что у него есть одна дурацкая песня, которая настолько дурацкая, что все думают, что по сравнению с этой песней я умнее. И поэтому он очень популярен. Потому что каждый уже совсем конченый идиот, смотря на этого Магу Кайфа может представить: я все-таки не такой, я, конечно, дурак, но есть люди глупее меня. И эта стремительная смена тренда на тренд фактически вообще отменяет не то что вечность, отменяет даже само время, историчность, последовательность. Если мы будем идти на поводу у этого процесса, то мы тогда просто вообще превратимся в другой вид уже.
Поэтому то, что происходит в СВО, то, что четыре месяца назад началось, это изменение фундаментальной истории. И в среднесрочной, и в долгосрочной, и в такой фундаментальной перспективе. Я недавно с очень серьезными людьми обсуждал, кто начал СВО. Не такой очевидный вопрос. Одни говорили, что это американцы навязали, кто-то – что это украинцы спровоцировали. Кто-то – что мы ее начали. И я думаю, уже по большому счету, кто ее начал, мне пришел такой ответ, может быть, не очевидный, что она началась сама.
С. Мардан:
- Отличный ответ. Мне нравится.
А. Дугин:
- Вот она началась. И теперь уже все равно, кто ее начал. Вот она есть, и назад ее точно отозвать нельзя. И теперь надо просто думать, что это значит, к чему это ведет, когда мы победим, что будет потом. Если мы признаем, что она началась, и просто об этом только задумаемся, что она началась, а что из этого следует? Уже этого достаточно для важного и интересного разговора.
С. Мардан:
- Политики в этом контексте быстротекущего времени живут и работают. И принимают решения. Это мы с вами можем спокойно и не торопясь рассуждать об этом. Поставьте себя на место Путина. Казалось бы, с точки зрения даже не философии, даже не вечности, а просто с точки зрения не очень глубокой русской истории четыре месяца военной кампании – это даже не начало, это так, бои в авангарде начались. Такие притирки друг к другу. При этом я предполагаю, что все опросы общественного мнения, которые ложатся на стол Верховному Главнокомандующему, они про то, что наблюдается уже некоторая эмоциональная усталость, выгорание. Сейчас ваш рейтинг, Владимир Владимирович, достиг пика – 81 %, но вот после Нового года мы вступаем в зону риска.
Говоря о времени TikTok, вот что мы имеем в виду. А те, кто по ту сторону ленточки, как говорят в Донбассе, вот в Германии, во Франции и в Штатах, так им еще тяжелее. Какие там четыре месяца? Они мыслят в категории двух недель.
А. Дугин:
- Кто как мыслит, те, кто нас не интересуют, те, кто за ленточкой. Чем они будут более мелко мыслить и более короткими сегментами, фрагментами, тем нам выгоднее. Они будут даже в среднесрочной перспективе делать глупые шаги. И в этом отношении меня больше заботит, когда мы начинаем думать так.
Что делает Путин? Кто такой Путин? Путин понятен. Любое его действие, его внешний вид, все понятно, если всю историю русскую от Владимира Красно Солнышко до Владимира Владимирович Путина, включая мифологию, у нас был такой интересный персонаж Волотомон Волотомонович, который представлял собой царя царей. Он описывался как великан. А другое его название – Володимер Володимерович. Путин где-то в мифологии русской записан. Если мы «Голубиную книгу» почитаем, то среди Волотомона Волотомоновича и царя Давыда Евсеевича мы обнаружим Володимера Володимеровича как великого русского царя, царя царей.
И на самом деле в этом контексте Путин возглавляет великую страну, у которой огромная история, у которой свой смысл, у которой свои движения, свои поражения, свои взлеты. И, конечно, он на уровне СВО понятен абсолютно. Екатерина II – первый раздел Польши, второй раздел Польши. Алексей Михайлович – выкупание у Великого княжества Литовского Левобережной Украины. Владимир Владимирович Путин – начало СВО. Все понятно, с кем мы, кто мы такие, какой баланс сил, кто решимый царь, что хороший царь, кто плохой, кто начал войну, кто закончил, кто начал спецоперацию. В большой перспективе все, что происходит, очень понятно.
С. Мардан:
- И выглядит абсолютно нормально и неудивительно.
А. Дугин:
- Совершенно верно. Смутное время – это аналог Горбачев – Ельцин. Выход из Смутного времени – этому аналог Владимир Владимирович Путин. Трудно выходить из Смутного времени? Трудно. Поляки Москву брали, сидели в Кремле. С опорой как раз на малороссийских.
С. Мардан:
- Любой ретроспективный взгляд вглубь русской истории придает и уверенности в сегодняшнем и в завтрашнем дне и внутреннего спокойствия. Что все под контролем, ничего страшного нет. В принципе, все идет так, как оно всегда и шло. Я бы заострил нашу беседу и хотел бы обсудить несколько актуальных вопросов.
Состоялся Собор Украинской православной церкви, которую мы здесь и защищали, как могли. Словесно мы ее защищали. И вот они проводят свой раскольничий Собор, а по-другому я его никак назвать не могу, где провозгласили свою отдельность от Москвы, от Святейшего Патриарха. Они теперь отдельно. Поскольку наша медиа-среда в своем подавляющем большинстве сугубо секулярная, никто этой новости и не заметил. Как мне представляется, эта новость из тех, которые отзываются в вечности. Или, по крайней мере, отзываются в столетиях. Что думаете по этому поводу?
А. Дугин:
- Это очень важный вопрос. Он не новый. Потому что попытки устроить Западнорусскую митрополию предпринимались многократно на протяжении нашей истории. И с этим мы имеем дело, это повторяется сплошь и рядом. Но в данном случае я не стал бы драматизировать. Потому что спецоперация в самом начале. Конечно, вопрос о канонической территории церкви решается в данном случае, к сожалению, по принципу cujus regio, ejus religio. Это «кто правит, та и вера». Так во время протестантской реформы немецкие курфюрсты определили, чему быть – католичеству или протестантизму в той или иной области, в том или ином княжестве. Князь протестантской веры? Значит, там протестантство. Князь немецкий католик, значит, там католическое будет государство. Когда мы завершим специальную военную операцию, тогда мы и поговорим, кто здесь автокефальный, а кто – нет.
С. Мардан:
- Украинцам пока обрезание не стоит торопиться делать?
А. Дугин:
- Мне кажется, да. Во-первых, надо понимать, что эти люди просто взяты в заложники. Это еще стокгольмский синдром. Когда людей берут в заложники, многие переходят на сторону террористов от ужаса. Сейчас на Украине настоящий нацизм, никакой свободы там близко и нет. Поэтому этих людей взяли в заложники, заставили выносить ультиматум, выходить. За ними стоят люди с автоматами. Поэтому то, что они говорят, всерьез рассматривать не стоит. У кого-то стокгольмский синдром, а кто-то просто спасается таким образом от того, чтобы его не убили.
Я не думаю, что нам стоит это дополнительно драматизировать. Надо вести методично, в том ритме, в котором необходимо, специальную военную операцию. И после освобождения Украины этот вопрос мы забудем. Иногда собираются на Собор христиане и говорят: что-то на предыдущих соборах такое наворотили, что мы теперь не будем разбираться, кто был прав, а кто виноват, а мы «яко не бывшее». Все, что сейчас говорится, пока идет военная операция, со стороны украинской части нашей единой церкви, это «яко не бывшее», потому что надо понять их. Люди взяты в заложники. И на этом можно остановиться и просто продолжать спокойно вести СВО. Все встанет на свои места.
С. Мардан:
- А где же подвижники, где мученики за веру? Я понимаю, что все заложники. Но из всего этого Собора епископов один-то мог найтись, который плюнул бы им всем в рожу?
А. Дугин:
- Мы не можем требовать, чтобы люди были святые. Какие есть. Такие есть.
С. Мардан:
- Святого Папа Маркеллина там не оказалось?
А. Дугин:
- Там, конечно, было множество мучеников христианских и новомучеников. Им тоже говорили: поклонись безбожной большевистской власти. Они говорили: нет, пойду на мученичество. Были такие. И совсем недавно были. Но нет таких. Мы фиксируем это. Я даже затрудняюсь, а были ли бы они, например, в нашей Московской патриархии такие люди. Измени власть. Сейчас власть такая правильная, а повернись она, придет царь Антихрист. А что, такого не было? И такое было. И скажет: ну-ка, оплюйте ваши святыни. Вот я сейчас на крест заберусь, у нас такой певец есть…
С. Мардан:
- Есть такой да.
А. Дугин:
- А вы признайте, что он правильно делает. И кто-то ведь явно признает. По крайней мере, не возмутится. А кто-то встанет за веру не на жизнь, а на смерть. Этим все и проверяется. Вот она вера. Если для тебя Христос менее важен, чем твоя собственная жизнь, значит, ты христианин, никто у тебя это право не отбирает, но ты такой. Мы все грешники, слабые, должны каяться.
Я вас понимаю, это свидетельствует об определенном состоянии веры. Но тут еще важно, что ведь не только они насилия испугались. Фактически тридцать лет украинская идентичность, в том числе и православных людей, и православных священников она их гипнотизирует, регулярно, с утра до вечера. Вы самостоятельная нация, вы самостоятельный народ, русские – враги. И так, оставаясь православным человеком, украинцем, в конечном итоге начнешь уже просто сходить с ума. Это некоторое воздействие на уровне биологическом. Это как отравление. Конечно, человека можно накачать ЛСД насильственно и потребовать, чтобы он говорил правильно, отвечал на вопросы, экзамен сдавал. Но вряд ли это получится.
Вот за эти тридцать лет русофобская, поддерживаемая Западом, расистская, неонацистская пропаганда фактически на химическом уровне уже начинает разлагать людей. Поэтому надо быть снисходительными. Хотя на самом деле советская пропаганда была не менее интенсивная. Но тогда и людей-то в церквях не было, только старушки спасали нашу церковь. Поэтому тоже ведь можно вспомнить совсем недавнее прошлое. Мы помним, что был Советский Союз, в нем христианства не было. И нельзя было быть христианином. И над этим смеялись. А если человек начинал ходить в церковь, на него косо смотрели, как минимум. А дальше следовали более серьезные методы перевоспитания. Кто-то с этим смирялся, кто-то – нет.
Мне кажется, надо быть, с одной стороны, твердыми в собственной вере. Из этого извлекать уроки для себя: а я как бы поступил, будь я епископом или попом? Мы знаем, что многие просто перебежали к нам, когда этот кошмар начался. Замечательные проповедники, как отец Андрей Ткачев, гениальный человек, настоящий малороссийский православный священник. Но он перебрался к нам, спасаясь бегством от этого сатанизма, который после майдана установился. И сейчас продолжает живую, огненную проповедь, которая более живая, чем многих наших традиционных российских великоросских священников. Он почувствовал это зло, он с этим столкнулся. И для него то, о чем он говорит, просто вопрос жизни и смерти.
С. Мардан:
- Проверим вашу терпимость на другом примере. Что касается веры, дел церковных, тут я понял. А как нам быть с терпимостью к нелояльности политической внутри страны? Не буду называть фамилии, учебное заведение, где возник такой очень локальный скандал. Некий вуз, очень модный, статусный, творческий, один из преподавателей 25 февраля пишет в Facebook пост с картинкой: Путин – злодей, развязал преступную войну. И вся эта красота. Оставаясь преподавателем федерального вуза, фактически государственным служащим. Наверное, на следующий день ему товарищи сказали, что ты проспись и снеси это от греха. Он снес. Но интернет все помнит. Сейчас эта история вылезла на поверхность. Вопросы задаются даже не этому человеку, скорее – ректору института: дорогой товарищ, а как же быть? И вот он говорит: люди были в растерянности, нужно понять и простить. Пройдет время, и они обязательно осознают нашу правоту. Типа, не нужно гнать коней.
Вопрос: а такая терпимость работает или не работает? ДО какого момента она работает? Сколько бы вы дали времени? Люди работают со студентами, с людьми, у которых сознание, идеи, взгляды находятся на самом ответственном уровне, на этапе формирования. И одно слово, одна усмешка может изменить вообще все. Здесь можно быть терпимыми?
А. Дугин:
- Все зависит от контекста. На мой взгляд, ситуация гораздо более страшная, чем та, которую вы описали. Если какой-то один преподаватель, да еще полагая, что ничего не произошло, 25 февраля, когда подавляющее большинство людей были уверены, что это либо недоразумение, либо вот-вот прекратится, либо этого просто не может быть, по инерции, слушая «Эхо Москвы», читая разрешенную «Новую газету», нобелевским лауреатом издаваемую, он в этом духе, в этом совершенно свободном отдохновении привык, проклиная свою страну, издеваясь над своим народом, он так жил всю жизнь…
С. Мардан:
- Именно так.
А. Дугин:
- Его везде хвалят за это, дают ему гранты, носятся. Студенты кивают, что с них взять. Он же преподаватель, он в положении авторитетной фигуры. И он ни сном, ни духом не подозревал, что этому в один день 24 февраля, всему этому, то есть всей его жизни пришел конец. И теперь надо прославлять специальную военную операцию. Я просто думаю, что наши люди – не убежденные либералы. Это просто такие же жертвы зомбирования, только уже теперь нашего. У нас ведь тоже такой гипноз в течение десятилетий, о том, что Россия – это недоразумение, что только Запад, что надо ориентироваться на либеральные ценности. У нас целые министерства, целые отрасли, целые сегменты правительства до сих пор, не только этот несчастный преподаватель, который просто не сообразил, и трудно было сообразить за одну ночь, что все поменялось. Нам с вами, может быть, понятно, потому что мы видим исторические вехи. Потому что мы смотрим, не вовлекаясь в этот сиюминутный момент. А так, слушая «Эхо Москвы» лет десять, ты и поверил в то, что они несут. И мир будет таким. И подтверждения вокруг. Ты будешь ходить из одного «Жан-Жака» в другой, или куда они сейчас ходят, и встречаться точно с такими же слушателями «Эха Москвы». Разворачивают или открывают в айфоне «Новую газету».
Это массовый гипноз, что Запад – это цель, Россия – это ее периферия. Это некоторая развивающаяся демократия, которая стремится тоже стать Западом. И так надо учить, в этом надо жить, на этом построено все наше образование. Не только этот несчастный профессор. Все наше образование. Я довольно много участвовал в высшей школе, возглавлял кафедру в МГУ. Я могу сказать, что парадигма нашего образования вся такая.
С. Мардан:
- Я поэтому и спросил, что с этим делать. Дайте рецепт?
А. Дугин:
- Тут вопрос более серьезный. Если вся парадигма у нас западническая, если у нас все дисциплины – социология, антропология, история, психология, конгитивистика, политология – вообще весь гуманитарный комплекс полностью во всех вузах создан на копировании западных источников, что мы хотим, чтобы в один день преподаватель вдруг понял, что все изменилось, и пришла славянофильская парадигма. Да, пришла. Но они еще этого не поняли. Вот что важно.
И я тоже считаю, я снова призываю к терпимости, что сейчас этих людей, зомбированных, фактически они в каком-то смысле заражены, наше научное сообщество, наше преподавательское сообщество – носители либерального вируса. Аналогично как защитники батальона «Азов», запрещенного в Российской Федерации. Там либерализм в сочетании с нацизмом и русофобией. А у нас либерализм в сочетании просто с русофобией, без украинского нацизма. Тем не менее, эта идеология очень сходная. И на этой идеологии построена наша система образования, начиная с 90-х годов.
Мы сейчас выбиваем из щелей, из подвалов несчастных украинских экстремистов, а на самом деле в нашем обществе работа Запада по …сознания коллективного, она продолжалась здесь тридцать лет полным ходом. И мы пожинаем плоды этого. То, что произошло 24 февраля, никем не осознано сейчас. Поэтому я говорю, что операция сама началась. Потому что даже те, кто формально давали отмашку на нее, явно не могли просто понимать, что они делают. Для того, чтобы понимать, что они делают, надо выбросить раз и навсегда все соцопросы, рейтинги, представление о выборах, о квотах. Когда приходит история, все это просто разрывается и бросается в помойное ведро со всеми намеченными мероприятиями по работе с молодежь, со всеми планами, с квотами по партиям. Вообще ничего больше нет.
Жириновский, поняв, что пришел конец, сделал правильный жест – он умер. Потому что кончилась эпоха. И эта новая эпоха требует вообще совершенно другого подхода. Где все то, что было раньше, в парадигмальной сфере наук, по крайней мере, в гуманитарном осмыслении, в политологическом, в философском осмыслении России и ее роли в мире, ее отношений с Западом, сущности ее общества, ее истории, - все это надо менять. Но к этому точно никто не готов. И поэтому я отдельных таких выскочек, которые что-то не то сказали не вовремя или неправильно оценили, я бы их пожалел. Потому что одело слишком серьезное.
Нами до сих пор управляют люди, которые приняли решение и не понимают, что за этим следует. Они сказали А, а за этим следует Б. А Б для них – оно вообще просто, они ни сном, ни духом про это Б, которое вот оно, оно уже фактически Б, мы уже живем в Б, а они все свое А. Поэтому сводить счеты с таким человеком – это все спор об А или не А. Нет, А уже сказано. А уже сделано. Теперь Б. А вот к Б совсем общество не готово.
С. Мардан:
- Сводить счеты с конкретным человеком, с конкретным отдельным дураком – это не то, что глупо, жестоко, это просто непродуктивно. Это тратить время. А что вы думаете по поводу той проверенной тысячелетиями технологии, которую, кстати, наглядно, для всех продемонстрировал Владимир Владимирович, который под камеры вывел всех членов Совбеза, всех до единого и всех заставил вслух произнесли вот этот самый символ веры в будущую победу в специальной военной операции. Мы же тогда недоумевали, зачем это все. И смотреть было жалко на этих высших сановников империи. Некоторые из них выглядели просто чудовищно, в отличие от одного бодрого Дмитрия Анатольевича. А все остальные – нет, как-то переживали.
Может быть, в системе образования имело бы смысл институт за институтом, академия за академией сделать то же самое: подписываем письма, приходим на митинги, скандируем, выступаем и говорим, что фашистской гадине нет и не будет пощады. Проверено веками.
А. Дугин:
- Я считаю, что это отличная тема. Но это все было в отношении А. Это был спор. Фактически наш президент, Главнокомандующий взял в заложники свое собственное окружение и заставил их подписаться под А. Хотели они, не хотели – они подписались под А. То есть под началом военной операции. И на этом дальше все с ними было понятно. Потом он пригласил бизнесменов, их попросил подписаться под А. Потом пригласил СМИ, кто-то подписался, кто-то уехал. И это в принципе в отношении А, первого аккорда, первого действия, первого акта этой огромной драмы СВО, которая имеет просто колоссальный объем, все произошло именно так, как вы описываете. Наш Главнокомандующий взял часть элиты, связанной, в первую очередь, с силовикам и с бизнесом, с политикой, с информацией. И сказал: я – Главнокомандующий. Все согласились. Значит, вот я, как Главнокомандующий, на основании своего главного командования я вам командую, а вы здесь распишитесь. И всё.
Это показали на Западе. Все их активы, все их поползновения – всё мгновенно меняет своего хозяина. Бежать им некуда. И давай, начинай заново. Ты здесь устраивал свою позицию, наверное, откладывал свои богатства не здесь, а где-то там. Теперь заново. Обнуляем ваши западные авуары, сохраняем, если вы подписываетесь, ваши местные. И это вся операция А была проделана безупречно, точно как вы описали.
Но когда мы подошли к Б, здесь уже такие методы не работают. Вообще не работают. Потому что это очень быстрая подготовка к экстраординарной, чрезвычайной ситуации, которая одномоментна. Первое – принятие решения об СВО. Все подписались, отлично, приняли. Дальше – поведение в СВО, в новых условиях. Вот это можно, это нельзя. С плакатом на Первом канале выбегать во время передачи, чтобы продемонстрировать, что ты хочешь или чего ты не хочешь, это никого не волнует, - нельзя. Прославлять нацизм или Байдена, нашего врага, как на «Эхе Москвы» или в «Новой газете», нельзя. На «Серебряном дожде» веселиться и поливать президента и народ в очередной год нельзя, это запрещается. А все остальное можно. Вот в чем было дело. А у нас началось, и сказали: вот это принципиально, а все остальное дальше – как хотите, так и разбирайтесь. Подпишитесь. В этом наш президент.
И вот мы подошли к Б. Но это другое. Это вначале - другая буква. Было А, а теперь – Б. И тут надо применять гораздо более сложные и глубокие механизмы.
С. Мардан:
- С правящим слоем мы разобрались. Там все было понятно. Хотя на самом деле он намного шире. Все эти люди, а тем более средний класс, остался вообще и за политическими рамками принимаемых решений, ну и, таким образом, за рамками вообще всей этой истории. Б – это что?
А. Дугин:
- А – это было начать или не начать. Когда начали, как себя вести в экстремальных ситуациях. Посмотрите, как выступал вначале Лавров, Захарова. Те, кто согласились с А, все провели безупречно. Они собрались, перестроили модели, объявили траур в первые дни, когда еще настоящих жертв не было. Отменили всякие развлекательные программы. Но все подписались под А, как под краткосрочным неким заплывом, на 50 метров. Вот сейчас быстро, как угодно, под пулями, под ударами, с огромным количеством волны, которая идет напротив нас, мы доплывем эти 50 метров, вылезем на берег, и все вернется более-менее в новых условиях уже, но это будет все-таки конец вот этой чрезвычайной ситуации. То есть А – это была чрезвычайная ситуация.
А поскольку четыре месяца прошло, и мы говорим о том, что сегодня 300 метров на донбасской земле мы, слава богу, отвоевали, а еще осталось немереное количество, да еще увеличивается дальность обстрела, наши области уже все, прилегающие к Украине, от Белгорода до Ростова, включая Воронежскую и Курскую, Брянскую область, все обстреливается теперь. То есть на самом деле это все никак не кончается. И люди начинают осознавать, что оно и не кончится. Пройдет ураган, а потом будем выстраивать. Не пройдет. Это значит, теперь ураган – это наш образ жизни. Вот это называется Б. Как перестроить свое сознание, что конфликт с Западом – это не вспышка, а это навсегда. Что нас просто вырубают из этой глобальной системы, не временно, не пока мы решим свои цели на Украине, а вообще. Что на самом деле сейчас нам надо давать ответ более серьезный, что мы делаем на Украине, почему мы пришли. У нас есть на это ответ, в первом приближении мы его дали. Мы там денацифицируем и демилитаризируем всех. Отличный ответ на крайний случай, для начала.
Но теперь этого просто недостаточно. И оказывается, что нам надо давать ответ на то, как жить вне Запада, с экономической точки зрения, с идеологической точки зрения, с технологической точки зрения, с финансовой, с точки зрения образования. Потому что мы не можем брать их модели и применять их у себя, потому что по этой модели мы преступники, враги, отбросы и так далее. Мы просто не можем больше пользоваться учебниками, написанными на современном либеральном западном феминистко-постмодернистском языке. Потому что мы должны будет обучать ненависти самих себя к самим себе.
И так – всё. В экономике, в планировании, в образовании, в культуре. Потому что вся наша культура, мы с вами знаем, попытки что-то сделать в этом направлении, как они захлебываются, в нормальном направлении. И насколько наша культура полностью пронизана ядом либерального постмодерна. Фактически расизмом и неонацизмом. Только либеральным, без прославления какой-то отдельной нации. Но русофобия – это билет в нашу культуру. Если ты не русофоб, ты не можешь ничего сделать. А если ты еще любишь свой народ, ну, все, тебе пришел конец.
С. Мардан:
- Значит, ты фашист и отребье, тебя нужно отменить. По поводу того, вернется или не вернется. Эта мысль правящий класс не покидает. Ясно, что надежда умирает последней. Кстати, прошедший Санкт-Петербургский экономический форум мои друзья живописали как сходку людей, которые надеются на лучшее. Вот сейчас все равно все закончится. Все с потерями, с болью, но все равно вернется.
И тут возникает вопрос тоже такой философский, мировоззренческий. Предположим, зимой Путин поставит Германию, а вместе с Германией и всю Европу на колени, перекроет им газ, допустим, перестанет им поставлять инертные газы, редкоземельные металлы. Пшеницу и вообще всё. Они поймут, кто их держит за горло. Но они же люди рациональные, Запад вообще рациональное место. Придут, покаются, скажут, что вошли в ваше положение, да, действительно, давайте разделим Украину и начнем как-то жить вместе.
Но у меня вопрос вот какого рода. Они внутренне, с точки зрения ценностей, мировоззрения, готовы к тому, чтобы играть дальше с Россией и с Путиным по обновленным правилам? Соответственно, в какой-то мере снова доверять Путину. Или нет?
А. Дугин:
- Во-первых, что касается Германии, честно говоря, я не думаю, что мы поставим на колени Европу. Но если они будут готовы с нами говорить по поводу Украины, что нам Украина, а им – газ, например, это хорошо, и надо с ними тогда - давать им газ и брать себе то, что принадлежит нам.
Но вот что касается форума, там была моя дочь Даша, она рассказывает, что на самом деле это зрелище было совершенно потрясающее. Приехала российская элита на этот форум, как всегда, а последние десятилетия она приезжала туда на форум как на такой филиал Давоса, чтобы заключить сделки, чтобы поговорить с западными инвесторами, чтобы фактически покрасоваться перед кем-то. А тут самым главным, самым уважаемым випом, вокруг которого все строилось, был посол или премьер Центральноафриканской Республики. И все рвались уже к нему на прием, потому что он был один, а все остальные делегации были более низкого уровня, чем ЦАР. Китайцев не было по другим причинам, потому что они с коронавирусом борются.
И фактически, когда наша элита, оказавшись лицом к лицу с премьером Центральноафриканской Республики, одним на этом форуме, вместо огромного количества глобалистской элиты, с не работающими карточками, с отрубленными счетами, то есть в состоянии совершенно новом для себя, они столкнулись с реальностью, никто из них, кроме патриотов, которые были к этому готовы, там были прекрасные секции, патриотические, там были и вменяемые люди, и из элиты были вменяемые люди, но большинство находилось в состоянии как будто галлюцинаций. Вот вроде бы узнаваемые вещи, стены Санкт-Петербургского форума, секции, так же все организовано, блестяще, какие-то вечеринки, развлечения. Все, как было. Но только нет одного – нет самого главного. То есть на месте глобального, мощного Запада, на который надо равняться, посол, премьер ЦАР. Это был топ.
Это значит, что люди продолжают бредить, наша элита. Уже ЦАР, а они еще все продолжают действовать так, как раньше. Хотя на самом деле (Даша была на закрытом приеме ВТБ) люди искренне уже на приеме, на закрытом, где расслабились уже, сняли галстуки, выпили коктейли, послушали авангардную музыку, вдруг совершенно искренне провозглашают за Z, за СВО. Мне это так понравилось. Что кто-то отошел, посмотрел на этого премьер-министра, подумал, выпил, понял и говорит: ну, вот всё, да здравствует Донбасс! И это очень хорошо. На самом деле это такой хороший признак, что кто-то продолжает в галлюцинации пребывать, а с кого-то уже схлынула эта галлюцинация, он вернулся в реальность. Реальность такая теперь. На здании «Газпрома» нарисована Z, вечером зажигается. Кто-то принял эту новую модель. Они ее не поняли, конечно, к ней никто не готов. Но мне понравилось, что наши люди не расстроились.
С. Мардан:
- Нащупывают свою дорогу.
А. Дугин:
- Они думают: сейчас по-другому пойдем, чего-нибудь… Русские прекрасно адаптируются к ситуации. Когда они адаптируются к плохой ситуации, это у патриотов вызывает ярость. А когда они к хорошей ситуации адаптируются, наоборот, молодцы, думаешь: как хорошо, какое чудесное качество! СВО началась, и все: ну, хорошо, теперь будем так. А раз так – всё. Кстати, кто-то, вернувшись с этого форума, еще не утратил критических чувств, кто-то упакует чемоданчики и попытается еще как-то куда-то исчезнуть с глаз долой. Потому что дальше будет только так. Даже если мы поставим на колени, устроим голод всему Западу, это не значит, что все кончится. Ситуация будет обостряться.
Можно сказать, что СВО – это не событие чрезвычайное, это образ жизни. Мы вступили в СВО, это как бы такая река. Мы туда вступили – и течем в этом. Это время, это наша история. Вот она – история, с чего мы начали сегодняшний разговор. Мне кажется, чем быстрее мы осознаем, тем быстрее мы поймем, что мы уже в Б. И что А-Б – такого решения не надо принимать. Не надо вызывать Владимиру Владимировичу руководителей вузов. Тем более, что ему надо говорить на философском языке, а это совсем уже другое.
С. Мардан:
- Заканчивается наша программа. Было просто замечательно, как и всегда. Александр Дугин, русский философ.
