Военкор ВГТРК Егор Григорьев: Военнопленные ВСУ - это настоящие фашисты
И. Панкин:
- Здравствуйте, друзья. В студии Радио «Комсомольская правда» Иван Панкин. Это «Диалоги» с Егором Григорьевым, военным корреспондентом ВГТРК.
Е. Григорьев:
- День добрый.
И. Панкин:
- В силу того, что ты у нас первый раз, ты пока не большая медийная фигура, как твои коллеги – Поддубный и Сладков.
Е. Григорьев:
- И как ваш Саша Коц, например.
И. Панкин:
- Кстати, Руденко у нас был в эфире. Ты в зоне СВО когда оказался, когда первый раз ездил в Донецк, в Луганск?
Е. Григорьев:
- Впервые в зоне СВО оказался в марте прошлого года. До этого я к военной журналистике отношения не имел совсем. Максимум, что здесь некие учения, в России и за территорией. Но мало это понимал. Скажу честно, не особо меня тянуло и привлекало. Но все изменила уже первая командировка. Вектор этот таков, что теперь уже тянет обратно постоянно. После каждой командировки неделя проходит, стараешься туда попасть обратно. Причин много. Это адреналин, желание все видеть своими глазами, желание помогать – самое важное. Только оттуда ты видишь, что такое СВО и почему она касается каждого из нас. Хотя сегодня события показали, что СВО касается каждого из нас буквально. Я имею в виду утренние прилеты.
И. Панкин:
- Как это случилось? Руководство вышло и спросило: кто на ликероводочный завод?
Е. Григорьев:
- Вызвал руководитель Евгений Бекасов: командировка в зону спецоперации. Поедешь? Поеду, конечно. Это была непростая командировка. Все в первый раз. Это вторая командировка, где я броню на себя надел. Первая была в Казахстане, в январе. Поговорка: как новый год встретишь, так его и проведешь. Я 2-3 января встретил в Казахстане. И понеслось потом. Броню надел, мы оказались в Харьковской области, Изюмское направление. Это март-апрель. Это было самое развитие. Мы активно наступали. Было жарко, непросто, летали активно вертолетчики. И мы вместе с ними перемещались по Изюму и Харькову, Купянску. Это те самые направления, с которых потом мы отступили.
Я могу сразу продолжить по ситуации в Харькове. Мы много там общались с местными жителями. Я на себе до сих пор ощущаю груз ответственности определенный за тех людей, которых я уверял, что мы защитим, мы останемся, мы поможем. К сожалению, не остались. К сожалению, пока не всем помогли в той мере, в какой бы они ожидали. Но я очень надеюсь, что мы туда все-таки вернемся.
Первый раз в Харьковской области мы попали в передрягу. Мы возвращались из Изюма, где снимали военный госпиталь, в том числе десантуру. Возвращаясь, видим дымок. А размещались мы в деревеньке Бугаевка. Она между Купянском и Изюмом. Что произошло? Подъезжаем – горит большой ангар. В ангаре неподалеку от нас размещались наши парни. К счастью, ушли на обед, никто не погиб. Еще один ангар горит рядом. В ангаре жили коровы. Большое фермерское хозяйство рядом обеспечивало почти всю Украину молоком. Один из крупнейших молочноперерабатывающих заводов. Прилетело три «Точки-У» за три-пять минут до нашего приезда. Окажись мы там, очень может быть, что попало бы. И это было первый раз, когда я ощутил на себе, что очень жарко может быть.
Интересно, как сейчас развиваются события. Мы уехали, людей сразу начали травить. Сразу вернулся так называемый пан – ставленник бывшего главы, руководителя этого поселения. Кстати, Герой Украины, правосек («Правый сектор» - организация, запрещенная на территории Российской Федерации, террористическая). Он это все финансировал. Мы смотрели документы, буквально в каждом селе есть глава, есть определенный фонд, который спонсирует эти террористические ячейки. Идут отчисления с предприятий, которые размещены там, люди какие-то деньги сдают в принудительном порядке. Говорят: не будешь помогать людям, уйдешь с работы. Глава сразу сбежал, как только мы пришли. Поставил туда своего зятя, который вроде как не при делах. И с нами общался очень мило, все нам рассказывал, показывал.
И. Панкин:
- Зять общался?
Е. Григорьев:
- Да. Мы были большими друзьями. И буквально три-пять дней назад в интернете появляются ролики из этой Бугаевки, где этот человек уже всех русских называет орками: орки пришли, здесь устанавливали свои порядки, людей запугивали.
И. Панкин:
- Чего от него ожидать? Он, возможно, был абсолютно искренен, а возможно – запугали этого человека. Но мог быть и перевертышем быть.
Е. Григорьев:
- Вот что я заметил. Не знаю, показатель ли это. Очень много людей, которые и вашим, и нашим, и «моя хата с краю». Когда мы там общались с некоторыми людьми, я спрашивал: а что ты хочешь? Сидят они на пруду, работы нет. Есть молочная ферма, пьют молоко, есть хлеб. Но работы нет. Они ловят рыбу. Кто-то ее ест, кто-то продает. Чего ты хочешь? А мне все равно, кто будет здесь – ВСУ, российская армия. Будет здесь Украина или Россия. Мне нужно, чтобы зарплату платили. Такие принципы меня тогда удивили. Но я с такими подходами сталкивался много раз, и не только в Харьковской области.
И. Панкин:
- Их тоже можно понять – люди устали.
Е. Григорьев:
- Люди устали, напуганы, хотят просто жить.
И. Панкин:
- Ты начал говорить о том, как мы наступали на Харьковском направлении. Уже подзабылось это немного.
Е. Григорьев:
- События развивались настолько быстро. Деревня Бугаевка – без единого выстрела. Как и сам Купянск. Они просто сразу ушли, когда видели продвижение наших войск. Или тот же мэр Купянска, он сказал: я принимаю, вы можете заходить. Главное – не наносить никакого ущерба. Я полностью поддерживаю СВО, поддерживаю принципы, цели СВО. И на него развязали травлю. У него сразу пропала дочь. ВСУ выкрали.
И. Панкин:
- Она пропала во Львове.
Е. Григорьев:
- На Западной Украине. Долгое время ее не было. Он мужественно продолжал работать, выполнял свои функции на сто процентов. Налаживал железнодорожное сообщение в Купянске, запускал образовательную работу, было полное взаимодействие с различными службами. Человек был стойкий. Это к вопросу о том, что устали. Не все устали.
И. Панкин:
- Он вышел и сказал: мы можем попытаться за счет теробороны оказать сопротивление, я в этом смысла не вижу, потому что ляжет куча наших людей. Поэтому решение я принял волевое, может быть, непопулярное. И после этого пропала дочь этого человека. Он обращался к Зеленскому. До сих пор неизвестно, вернули дочь или нет.
Е. Григорьев:
- Мне тоже было бы интересно узнать.
И. Панкин:
- В какой момент остановились и где?
Е. Григорьев:
- Остановились в Изюме. Дальше Изюма даже у меня обрубается память. Там и командировка у меня уже заканчивалась. Это уже ближе к июню. И дальше Изюма мы не ушли. А там дальше Харьков. В Изюме было уже непросто. На подступах к Изюму села были разрушены так, что просто камни. Мы едем на «Тигре», бронеавтомобиле, ребята из спецназа говорят: вот это село такое-то. А там села нет. Полностью разрушенные города и села. И разрушали не мы. При отходе старались максимально уничтожить. И по классике – прятались в домах, в подвалах. Бабушка рассказывала, это было поселение между Купянском и Изюмом, мы к ней пришли перед 9 мая с бойцами, принесли продуктовые наборы. Она говорит: хлопчики, а ко мне позавчера ДРГ заходила. Мы говорим: бабуля, а ты откуда знаешь, что такое ДРГ? Она говорит: ребенок войны. Пришли из леса и кричат: «Бабушка! Здесь русские есть?» Она говорит: «Какие русские?» - «Русские стоят?» Бабушка разговор прекратила: уходите, не беспокойте меня. Ушли. А она увидела в кустах двоих. То есть приходили, а бабушка не сдала, сама не сдалась. Интересна ее судьба сейчас.
Еще по Харьковскому направлению. Когда заехали в одну из школ Купянска, нам помогал это организовать мэр Купянска, школа уже к тому моменту ушла на дистанционное обучение. Помимо информационных табличек, стендов, посвященных защитникам АТО, мы зашли в школьную библиотеку, я там вижу стенд с выставкой про то, как русские на протяжении веков не дают этому государству развиваться, и прочее. Это их версия истории. Книжки атошников. Как же так? Есть заведующий библиотекой? Нет, отвечает директриса школы. А кто мне может рассказать про наполнение этого фонда, про выставку, про книжки? На полках так ровненько стоят натовские методички, в том числе, которые учат проведению диверсионно-разведывательной работы. Там написано, как куда нужно поезд увести, как гранату кидать, как коктейль Молотова делать. Написаны книжки за канадский бюджет.
И. Панкин:
- Какой год издания?
Е. Григорьев:
- Свеженькие они были. Год-два буквально. И директриса со мной разговаривать не захотела, позвала учительницу английского, которая отвечала за библиотекаря. Я спрашиваю: вас же никто не заставляет, почему до сих пор это здесь стоит? Ответа нет. Вы чего придерживаетесь? – Да, я считаю это неправильным. Но такой был указ, приказ, документ. Если бы мы не поставили, нас бы оштрафовали. – А почему до сих пор стоит? Человек просто расплакался. Мы долго беседовали и по истории, и про Бандеру, и прочее. Я надеюсь, что у нее все-таки какое-то понимание пришло. Но интересно было бы сейчас вернуться и посмотреть, что в этой школе, что с этими людьми.
Есть специальные группы в Telegram, где выкладывают скриншоты с нашими сюжетами, людей, которые давали нам интервью, которые рассказывали и радовались приходу российских военных, нашим праздникам. Их выкладывают: вот коллаборационисты, их надо уничтожить. СБУ, где вы? Чуть ли не убить их призывают.
И. Панкин:
- Мэр Купянска Геннадий Мацегора, как считают на Украине, сдал город без боя. И новостей после этого никаких нет. Ни его судьба не известна, ни судьба его дочери.
Е. Григорьев:
- Человек пропал, а сейчас где-то в застенках СБУ.
И. Панкин:
- Почему мы начали отступать тогда?
Е. Григорьев:
- Да, есть ответ. Когда мы начали отступать, мы все не понимали. Я, оператор, некоторые ребята с других телеканалов. Это произошло, вот я приехал из командировки, через считанные дни. Не так долго. У меня все это было еще свежо. Вот я видел этих людей, я видел наших бойцов. Я знал бойцов, которые там погибли. И это все очень непросто. Я понимал, как так, зачем мы это делаем. Но вот это объяснение Министерства обороны, что нам надо было отступить, чтобы сохранить больше людских жизней, имеет место. И это понимаешь, когда ты все больше и больше сидишь в окопе и видишь на месте, как происходит наша позиционная война. И ты видишь, как работает та сторона, как работают наши.
Линия фронта была не едина, была не прямой, очень сложной, изогнутой. Ресурсы людские, непростая линия наступления и обороны. Поступающие вооружения с той стороны. Все это способствовало тому, что нам нужно сохранить жизни, нам нужно отойти, чтобы сберечь ребят.
И. Панкин:
- Там наступали огромные силы.
Е. Григорьев:
- Наступали очень большие силы, резервы. Мы просто даже не понимали, думаю, на тот момент, какие это были резервы, с каким вооружением. Сначала все думали, что быстро все это произойдет.
И. Панкин:
- Такие разговоры действительно были?
Е. Григорьев:
- Да, и простые бойцы так думали, что это все пройдет быстро. Да и продвигались мы уверенно. Мы дошли почти до Киева. И все ребята, которые там были, они все участники, почти все там были.
И. Панкин:
- Накануне общался с росгвардейцем, который мне эту ситуацию описал так: представь себе цунами. Это было вот так. Надвигалась огромная волна ВСУ. Нам просто дали приказ срочно покидать позиции и отступать. Расскажи, как отступали? Насколько я знаю, с серьезными арьергардными боями. То есть максимально пытались нанести во время отступления урон ВСУ.
Е. Григорьев:
- Бои всегда серьезные. Я не расскажу, как отступали с Харьковского направления. Я могу рассказать, как это происходило уже в луганской части. Бойцы из Лимана, я просто случайно встретил ребят, которые одни из последних уходили из Красного Лимана. Мы приехали в одно из медицинских учреждений, это был госпиталь. Приехали волонтеры. Я смотрю, сидят бойцы. Ребятки, вы откуда? А мы восемь-десять человек из Лимана выходили. А это буквально два дня назад. Когда уходили, у меня опять внутри все играло, потому что для нас всех каждый такой отход мы очень остро воспринимали. Да, уходили одни из последних. Рассказал, как непросто это было. Уходили так, что иногда было непонятно, какая связь между группами отхода. И просили поддержки определенной.
После выхода этого сюжета, когда ребята рассказали всю правду, был у меня неприятный разговор и с командиром Зямой, что неправильно частности рассказывать по отходу, по фактам спецоперации. с кем он разговаривал, у кого просил поддержку, получил ли он ее. И здесь, с одной стороны, не очень приятно, когда эти разговоры вообще происходят, когда тебе пытаются рассказать, что не нужно это давать в эфир, не нужно говорить про какую-то проблему. А с другой стороны, ты понимаешь, что про проблему говорить нужно, но какие-то частности выдавать не стоит. Но и замалчивать ни в коем случае не надо.
Если у ребят была проблема при отходе, не было связи между группами отхода, не было связи с командованием, про это говорить нужно, но без фанатизма. Сегодня это в меньшей степени уже чувствуется. Потому что связь с военными, с Министерством обороны и военкорами уже налажена. Стали работать, больше давать информации, мы стали больше понимать, о чем говорить и почему некоторую информацию выдавать не надо.
И. Панкин:
- По оснащению в тот период было много жалоб, что не очень качественное оснащение. Это соответствует действительности?
Е. Григорьев:
- Поначалу то, что я видел, скажу, что соответствует. У бойцов реально не было аптечек, амуниции. Старые ржавые автоматы. Но здесь многое зависит от командира. Я понимаю, как сложно сверху одному человеку, двум-трем, кто отвечает за обеспечение, проконтролировать все на месте. Но если у тебя командир – боевой парень, отличный, у тебя будет и гуманитарная помощь, и антидроновые ружья, коптеры, полная амуниция. Кто-то это берет из волонтерской помощи, кто-то у вышестоящего начальства добивается. Я это видел сам.
Когда мы приезжали к десантникам под Кременной, к спецназерам, были два показательных случая. Бойцы говорили: скажи спасибо нашему командиру. У меня есть хорошая аптечка. Все умеют ею пользоваться. Одно дело – иметь, а другое дело – уметь пользоваться. И у них эти занятия два раза в день. Бойцы приезжают только с передовой, у них сразу занятия тактической медициной, кто-то учится управлять дронами, кто-то учится эти дроны сажать. И не просто аптечку открыли, посмотрели, а полное имитирование боевой ситуации. Даже с криками: «А, моя нога!» Мы спрашиваем: ты зачем так кричишь? Это нужно для того, чтобы полностью погрузиться в ситуацию и тому, кто кричит, и тому, кто оттягивает, и тому, кто рану мотает. Психоэмоциональное состояние - им делают полностью такое погружение.
И. Панкин:
- Ты взаимодействовал с бойцами Росгвардии, Минобороны, с добровольцами?
Е. Григорьев:
- Со всеми, кто возьмет эту ношу на себя. Ты сам понимаешь, когда ты рвешься на передовую, это не первая линия. Первая линия – 200-300 метров, по факту там человеку неподготовленному, который не слажен, который с бойцами не тренировался, там делать нечего. Вторая линия – 800-1000 метров. Зона досягаемости снайпера. Тебе уже чуть проще. Тебя разве пулеметчик достанет. Максимум – это вторая линия, где ты можешь взаимодействовать, работать. И работали со всеми, кто максимально может на себя взять эту ответственность. Если что-то случится с тобой, за тебя никто не ответит, к тебе не приставляют команду, которая тебя будет охранять. Ты идешь на свой страх и риск с ребятами. Ты выполняешь свою задачу, они – свою. Максимально стараешься их не отвлекать от выполнения их основных функций. Но если ты приближаешься все ближе и ближе, понятно, зона ответственности у них есть.
И. Панкин:
- Ты мне в перерыве начал рассказывать интересную историю о том, что командира группы, которая отступала из-под Красного Лимана, представили к ордену Мужества.
Е. Григорьев:
- Совершенно верно. Почему случай примечательный? Когда ребята отходили, они пообщались со мной, эмоционально рассказали, как все это было, как они там отстреливались, теряли бойцов. И это одна из последних групп, которые из Лимана уходили. Они, кстати, до последнего там стояли, и они призывали ребят отступать. Ну, если задача вам не стоит, отступать не надо. Кстати, этой группе до последнего момента такой команды не было. То есть они стояли под Лиманом, основные силы оттягивались, они видели, что идет отступление. Их задача была – стоять, прикрывать. У них не было команды уходить. Почему у них была такая эмоция, отчасти какой-то вопрос в таком негативном подтексте. Они видят, что идет отступление, они – одна из последних групп. Они так эмоционально, интересно рассказали, много частностей, и были вопросы, предавать ли гласности. Но Зяму, этого человека, отважного воина, который был ранен, и бойцы его тоже. Мы же в госпитале встретились – у кого соматические проблемы какие-то были, у кого огнестрел, у кого минно-взрывные травмы. Все, слава богу, живы-здоровы, кто туда попал, а Зяма представлен к ордену Мужества.
И. Панкин:
- Зяма – это позывной?
Е. Григорьев:
- Позывной, конечно. Хочу рассказать еще такую человеческую историю, к сожалению, она более трагическая, про линию обороны, про Кременную. Мы работали с бойцами знаменитого в ЛНР комбрига Ташкента под Берестовым (есть такое село), оказались рядом с пулеметчиком Курсом…
И. Панкин:
- Курс – это тоже позывной?
Е. Григорьев:
- Да. Ты писал у себя в «телеге», его Костя зовут.
Е. Григорьев:
- Да. Буквально 3-5 дней назад мне позвонила женщина, родственница Кости Курса. Откуда она у меня появилась? После сюжета, когда мы отсняли материал, Костя и его боевые товарищи сказали: «Позвони домой, скажи родственникам, что с нами все хорошо, что мы в глубоком тылу, мы живы и здоровы». Я, конечно, не мог этого не сделать. И первое, что ты делаешь, когда приезжаешь в зону, где начинает работать мобильный телефон (а там связи никакой нет), звонишь или пишешь родственникам и сообщаешь. Это сразу слезы, просят какие-то подробности рассказать, можно ли ему что-то передать и т.д. Конечно, не всегда это получается. Это оказался телефон его матери. Она меня долго поздравляла с праздниками, хотя мы незнакомы. И она звонит буквально 3-5 дней назад и говорит: «Здравствуйте. А Кости больше нет». 9 мая (что очень показательно) снайпер в том же месте, где мы с ним встречались, с того места, где он мне показывал это в моем сюжете… А Костя, когда мы с ним выходили из блиндажа, показывал: вот, смотри, в 800-900 метрах сидит тот снайпер, который за ним охотится. Он говорит: «Ну что, пойдем поближе? Пойдем, пошалим, если ты не боишься». А там реально три таких деревца тоненьких, просматривая абсолютно область. Он говорит: «Ну, ты спрячься за деревце». Сам взял РПГ, выстрелил, показал всю работу. К сожалению, Кости нет, светлая память ему. И таких ситуаций достаточно много.
И. Панкин:
- Ты, считай, в самом начала военной спецоперации оказался на фронте. Мы с тобой начали, но не развили эту тему. Как тебя это изменило? Ведь ты до этого к военным конфликтам отношения не имел. Как тебя изменил первый визит туда как военкора?
Е. Григорьев:
- Я, конечно, слышал цели спецоперации, я их, наверное, понимал мозгом, но я их не чувствовал сердцем и душой. Первое, с чем я столкнулся и что меня поразило, и поразило не только меня, когда я приехал и раздал книжки, это воспитание. В детском саду, то, что я увидел в библиотеке, то, что я увидел в школах. Это просто книжки откровенно русофобские, где москали, которые нам не давали жить, это натовские методички, это подготовка диверсионно-разведывательных групп. А москали – это были их же друзья, их же родственники, которые живут с ними вместе, но они не поддерживают майдан. То есть люди, которые не поддержали майдан, у них автоматически становились москалями, руснёй, орками, которые пришли нападать на храбрых укров. У меня сразу щелкнуло, я понял, что что-то не то.
И второй момент – пленные. Я с ними активно начал общаться как раз в Харьковской области.
И. Панкин:
- Я даже выкладывал у себя в Telegram-канале твой сюжет с одним из военнопленных, таким ярым фашистом. Я случайно наткнулся на твою «телегу», и там наткнулся на твой сюжет на телеканале «Россия» с одним из таких ребят. Расскажи…
Е. Григорьев:
- Про фашистов? Это, конечно, отдельная история.
И. Панкин:
- Ты их назвал – «с такими и воюем».
Е. Григорьев:
- С такими воюем действительно. Таких 600 человек сидит, как он.
И. Панкин:
- Опиши его.
Е. Григорьев:
- История была такая. Мы ехали снимать обычного футбольного хулигана, который воюет за ВСУ, и придерживается вроде как русофобских взглядов. То есть, по большому счету, ехали наобум. Мы приехали в место содержания военнопленных в ЛНР. Заходит молодой паренек, внешне ничем неприметный. Я бы никогда не сказал, что он какой-то националист, нацист, фашист, хулиган футбольный, он не особо крепкого телосложения.
И. Панкин:
- Наколок не особенно много.
Е. Григорьев:
- Ну, за одеждой не было видно. Я знал, что они есть.
И. Панкин:
- В итоге их много было?
Е. Григорьев:
- Да, наколок было много, но среди них не было орла, каких-то вот таких… Я ехал подготовленным, конечно же. То есть я посмотрел его клуб, за что болел, как они себя вели, футбольные фанаты. Я посмотрел, что вообще с фан-движением творилось в Луганской области. А фан-движение там до начала спецоперации всё уже было заточено на боевые действия, на боевое соприкосновение. «Правый сектор», «Азов» уже тогда начали готовить футбольных фанатов к боевым действиям.
И. Панкин:
- Напомним, что и «Азов», и «Правый сектор» запрещены в России.
Е. Григорьев:
- Да, террористические организации. Создавались фонды, с этих ребят брали деньги, отчисления, также с простых граждан. Все это шло на экипировку, на военную подготовку околофутбольной этой всей фанатской истории, у них была своя экипировка, они распространяли ее и т.д. И вот этот парнишка из Кировоградской «Зирки», футбольный хулиган, в 15 лет он пришел в этот околофутбол, его заинтересовали драки. Он говорил: «Я оказался на стадионе, меня заинтересовали драки, мне понравился этот адреналин, мне понравилось, что мы бьем друг другу морды, и я пришел, втянулся, а потом проникся идеологией (прости господи) Адольфа Гитлера». Я не пошел вообще, что услышал. Я его переспросил. Он сказал, что Адольф Гитлер делал все правильно. «Что же он делал правильно? - спросил я его. – Разделял людей, кто-то лучше, кто-то хуже?» - «Я считаю, да». – «А кто лучше, кто хуже? Ты это как-то перекладывал на ЛНР, ДНР?» - «Да» - «Кто лучше, кто хуже?» - «Ну, это москали и промоскали, их надо уничтожать».
И. Панкин:
- Ну, и евреев тоже.
Е. Григорьев:
- И поляков. Когда я готовился, я посмотрел их футбольное приветствие. Это буквально «Зиг Хайль».
И. Панкин:
- В Луганске, по-моему, футбольный клуб «Заря» существовал.
Е. Григорьев:
- В Луганске существовал клуб «Заря». Но он поддерживал «Зирку». Я говорю: «Давай мы с тобой поприветствуемся. Какое приветствие в твоем футбольном клубе?» Он говорит: «Ну, вот так». Я говорю: «Ты зигу кидаешь». - «Нет, это древнеегипетское приветствие – от сердца к Солнцу». – «Ты что, египтянин?» - «Да нет, не египтянин». – «Откуда ты это вообще взял?» - «Я где-то там прочитал» и т.д. Потом пошло, что есть те, кто майдан поддержал, кто не поддержал. Кто не поддержал, это люди неправильные, от них надо очищать Донбасс. «Что с детьми делать?» - «В газовую камеру. Жечь детей». – «Что, и моих тоже детей жечь?» - «Да». Оператор даже не выдержал, он аж побагровел, говорит: «Ты что, и меня бы убил, если бы встретил на улице?» Он говорит: «Да, если бы я тебя встретил на улице не сейчас и не здесь, я бы тебя убил».
Это была та ситуация, когда я вот так сидел, в меня к нему даже не было ненависти, не было злости какой-то. Мне не хотелось встать и этого человека ударить. Я не знаю почему. То ли из-за того, что он вот так откровенно говорил, то ли из-за того, что у меня было какое-то состояние дикого шока от услышанного, но мне не хотелось встать и, прости господи, ударить. Но когда я слышу, что твоих детей надо жечь в камере, тебя надо убивать или местных (они же все были украинцы) тоже надо уничтожать. «Что ты будешь делать, когда вернешься домой?» - спросил я его. Он говорил: «Я хочу вернуться домой, я же военнопленный. Я надеюсь, что меня обменяют».
И. Панкин:
- Он уверенно это сказал.
Е. Григорьев:
- Да, сказал уверенно: «Я продолжу». И скажи мне после этого, как я должен относиться к СВО, когда таких, как он, там сидит 500-600 человек (это он мне сам рассказал)? Они все, кстати, с «Азовстали», они все там были.
И. Панкин:
- Это ты журналистскую выдержку проявил.
Е. Григорьев:
- Я даже не знаю, какую я проявил выдержку. С каждой поездкой я все больше и больше убеждаюсь, во-первых, в правильности целей СВО, а во-вторых, в моем участии и в том, что каждый должен максимально принимать участие каким бы то ни было способом.
И. Панкин:
- Ты про деда еще хотел рассказать.
Е. Григорьев:
- Да, уникальный персонаж. Мы только приехали с передовой, снимали работу РСЗО, уже уставшие, это был поздний вечер.
И. Панкин:
- От сопляка-военнопленного к деду переходим.
Е. Григорьев:
- Да. Новое поступление, новые пленные, надо съездить, пообщаться. Но он по-русски не говорит. Мне говорят: «Ты по-английски как?» - «Ну, пообщаться я смогу».
И. Панкин:
- Наемник, получается.
Е. Григорьев:
- Там гораздо интереснее история, целое кино можно снять. Заводят этого дедушку. Дедушка похож то ли на Санта-Клауса, то ли на старого такого потрепанного американского бомжа. У него длинная седая борода, шапка, какая-то куртка. Он говорит: «Ты на английском понимаешь?» - «Понимаю». – «Скажи ребятам, что я хочу покурить, чтобы они мне дали покурить». – «Окей, скажу. Как ты здесь оказался, и как тебе здесь?» - «Да все нормально, и кормят меня, и одежда есть». – «Тебя никто не бьет?» - «Нет, отличное отношение вопреки тому, что ВСУ рассказывает, как относятся к военнопленным». – «А как ты оказался в плену?» И тут история пошла очень интересная. Этот дедушка рассказывает, что сам он американец. Он мне рассказывал, что приехал в 2014 году в Изюм с целью просто смотреть Изюм. «Ну, а дальше что?» - «Познакомился там с прекрасной женщиной, она мне очень понравилась и я ей тоже. Мы как-то прониклись друг к другу, влюбились, стали сожительствовать». – «А дальше что было?» - «Мы жили летом на Украине, в Изюме, а зимой уезжали в теплые страны, например, в Таиланд, и там проводили время. И так на протяжении 8 лет». – «Ты русский так и не выучил?» - «Нет, не выучил». – «А как вы общались?» - «С ней на английском». – «А с остальными? Там все знали язык?» - «Нет, никто не знал английский язык». - «Сложно было?» - «Ну, так как-то, с переводчиком». – «А чем ты занимался?» - «Работал». – «А где работал?» - «Преподавал английский язык». – «А кому?» - «Японцам». – «А где ты взял японцев в Изюме?» - «Я онлайн преподавал и, таким образом, зарабатывал деньги».
Вся эта история мне показалась очень странной. То есть дедушка в 2014 году, то есть после майдана, когда вся эта история началась, когда началась активная фаза гражданского сопротивления, гражданской войны на территории Украины, дед появляется в Изюме, то есть в восточной части, и вдруг потом попадает в плен. Я у ребят спросил личное дело. У них ни документов, ничего нет на этого деда. Более того, с ним никто не общался, ни представители специальных органов, специальных служб. Получилось, что дед первым пообщался со мной.
В конце нашего разговора он поклялся в любви российской армии и нашему президенту, рассказал, что он все это поддерживает, НАТО – это зло. Позже оказалось, когда приехали сотрудники, которые должны были с ним провести беседу, что у дедушки 5 паспортов, и дедушка сотрудничает с Центральным разведывательным управлением США и сливает им информацию. То есть на протяжении 8 лет он сидел в Изюме, наблюдал и рассказывал о том, какая там оперативная обстановка, куда войска какие перемещаются, какие орудия там есть и т.д. Казалось бы, ты идешь по какому-нибудь Изюму и видишь неприметного дедулю такого бомжеватого вида, и никогда бы ты не подумал, что дедушка сливает информацию США. А США уже с 2014 года внимательно следили за тем, что происходило на Украине. Вот и ответ на вопрос.
И про волонтеров еще я хотел рассказать. Я встретился с уникальной женщиной, ее зовут Анастасия Курилова, она с Чукотки приехали в Луганск, там в аэромобильном десантном госпитале помогает. У нее у самой сын воюет. И она говорит: «Я не буду сидеть дома». И сыну говорит: «Я уезжаю на СВО». А он там же, в Луганской Народной Республике. Сын, конечно, попытался ее отговаривать: «Мама, ты что, я за тебя волнуюсь». Она говорит: «Нет, если ты там, то и я должна помогать. Как и все мы, россияне, должны помогать». И она туда приехала. Она не профессиональный врач, у себя на родине она занималась изучением юкагирской культуры, продвижением этой малочисленной народности. И вдруг оказалась в Луганске – стирать, разносить еду, медикаменты, таблетки для бойцов. Фактически без сна работает эта женщина уже довольно пожилого возраста.
Что она рассказывает? «Мы люди такие, держим свои эмоции (это к вопросу, когда ты меня спрашивал, какие эмоции я испытываю). А здесь сложно сдержать свои эмоции. Появляется какая-то злость, и честно хочется признаться, иногда хочется взять автомат и пойти…» Вот что испытывает простой человек, когда она приезжает, видит раненых бойцов, она видит, как это все происходит, изнутри. И как сложно, не находясь там, понять, что такое СВО, для чего она нужна, что там переживает человек, почему мы должны помогать нашим бойцам, почему мы должны приближать нашу победу.
И. Панкин:
- Ты сейчас отправляешься в Шебекино, в то самое, которое некоторые в соцсетях удаляют (не будем называть, кто их удаляет, мы этим не занимаемся). А там жарко. Не страшно?
Е. Григорьев:
- Не страшно только дуракам. Да, я отправляюсь в Белгородскую область, в приграничные районы – Шебекино и еще некоторые районы, которые обстреливаются. Знаешь, никто не мог, наверное, и подумать, что такое может произойти, когда обстреливают уже российские территории, российские села…
И. Панкин:
- Это не разовые прилеты, как раньше.
Е. Григорьев:
- Это не разовые прилеты, а постоянные. Мне очень хочется помочь тем, чем я могу, то есть рассказать о том, что там происходит, чтобы мы все понимали, что там происходит, рассказать правду и пообщаться с людьми, понять, что они там ощущают. Потому что война пришла в их дом фактически. А по большому счету, если это спроецировать, что каждый из нас должен для себя осознать (это мое личное убеждение), - что война, она уже к каждому из нас пришла. Да, это специальная военная операция, но она касается нас всех и каждого. Если сегодня мы не будем помогать… Сейчас это Шебекино, дальше мы видим, что летят БПЛА уже какие-то новые, которые мы даже не знаем, что это такое, эти крылья самолетного типа, беспилотники летят уже сюда. И Украина не остановится. Это как тот же самый фашист, пока он живой, он не остановится. Это люди, глубоко убежденные, что мы - русня, москали и орки, и нас надо убивать, жечь в камере.
Мы не хотим это воспринять, наверное, мы такие гуманисты: разве они все так думают? Наверное, не все, но с теми, с кем я встречался (военные), они абсолютно все так думают.
И. Панкин:
- Вопрос, который я часто задаю многим своим спикерам, он касается сроков окончания специальной военной операции. Ты мне скажи не только как военкор, а как человек, который бывает в зоне специальной военной операции. Как ты считаешь, это надолго или нет?
Е. Григорьев:
- Я тебе скажу мою личную позицию и аналитику, которая ни в коем случае не претендует на какую-то экспертность. Это точно не этот год, может быть, даже и не следующий.
И. Панкин:
- Объясни, почему ты так думаешь.
Е. Григорьев:
- Мы все, во-первых, понимаем, что у нас есть наша Конституция. И, конечно, все 4 новых региона мы должны отстоять, это наши территории. Это люди, которые в нас поверили, которые нам поверили, это люди, в которых мы эту веру должны поддержать, обеспечить, это русские люди. И второй момент. Это территория Азовского моря, Черного моря, соответственно, мы понимаем, какие регионы, области Украины, если сегодня там какая-то буферная зона останется, мы понимаем, что конфликт будет продолжаться.
И. Панкин:
- А у них сейчас огромное количество наемников и иностранной техники. Ты такую видел там?
- Я видел вооружение. Технику я непосредственно не видел. Вооружения обычные противотанковые, их достаточно большое количество, как и иностранцев, которые там воюют.
И. Панкин:
- Иностранцев много?
Е. Григорьев:
- Очень много. Но очень интересная в последнее время наблюдалась там позиция. Они не были на первой линии, они были в глубоком тылу. То есть они делают очень хитро. Иностранцы умирать не хотят. Они находятся там, они получают бешеные деньги, там доходит до 1000 долларов за сутки пребывания там. Наемники умирать не хотят, хотят получать деньги, но иметь как можно меньше рисков. Мы даже помним конфликт в Луганской области, когда наемники буквально стреляли в ВСУшников, не хотели двигаться на первую линию обороны, не хотели идти в бой, не хотели защищаться.
И. Панкин:
- Ну да, там уже много конфликтов просачивается, даже перестрелки между ними происходит время от времени, между ВСУшниками и какими-то наемниками, особенно часто с поляками.
Иван Панкин и Егор Григорьев, военный корреспондент ВГТР, были здесь, остались очень довольны. Удачи Егору в его командировке в Шебекино.
Е. Григорьев:
- Спасибо, Иван.
