Дисграфия, дислексия.. Как вовремя распознать и справиться с проблемой
М. Баченина:
- Здравствуйте, друзья. В эфире «Родительский вопрос». У микрофона Мария Баченина. И вместе со мной, как всегда, Александр Милкус. В гостях у нас сегодня кандидат педагогических наук, доцент кафедры логопедии МПСУ, директор реабилитационного центра «Логомед» Азова Ольга Ивановна. Ольга Ивановна, здравствуйте, добро пожаловать.
О. Азова:
- Здравствуйте, Александр Борисович. Здравствуйте, Мария.
А. Милкус:
- Мы неслучайно пригласили практически в начале учебного года в нашу программу специалиста по логопедии, по дислексии, дисграфии и т.д. Ольга Ивановна, на мой взгляд, многие учителя, у кого большой стаж, особенно в начальной школе, жалуются, что детей с проблемами, с отклонениями, не такими, чтобы их надо было переводить в коррекционные классы, но с отклонениями, которые мешают им учиться и осваивать программу, как полагается, становится все больше. Исходя из вашего опыта, есть такое наблюдение?
О. Азова:
- Детей, конечно, становится больше. Просто потому, что все равно, хотим мы или не хотим, прогресс дошел до того момента, когда выживают все, которых хотели в семьях. Раз их хотели, естественно, врачи стараются, чтобы эти дети остались с нами. А раз так, опять же, хотим мы или не хотим, количество детей с нарушениями увеличивается. Но пока какой-то критической массы не накопилось, чтобы у нас это вошло в такой жуткий популяционный взрыв. Пока все справляемся. Ну, дети и дети.
А. Милкус:
- А с какими проблемами вы всё больше и больше сталкиваетесь? Я имею в виду проблемы у детей, которые приходят в школу.
О. Азова:
- Основная проблема сейчас, то, что стало для нас более-менее новым, это дети с нарушением поведения. Соответственно дальше все известно. Это дети, у которых не успела развиться речь до школы. У дошкольников это большая проблема сейчас. Потому что дети в принципе имеют достаточно длинный, пролонгированный период детства. Это тоже цивилизационные вещи, это не плохо, не хорошо, это просто так. Если была бы революция какая-нибудь или война, то мы получаем взрослого практически сразу. Ну, ему надо кормить семью, помогать маме и т.д. Сегодняшние дети получают этот период детства растянутый. Опять же, когда он кончится, не знаю, он может не кончиться даже в школьном периоде. Но это для коррекционщиков благо. Потому что тогда в этот период мы можем помочь детям. Дети не рождаются законченными муравьями. Если муравей родился, ему уже не поможешь. А то, что касается детей, нервная система развивается достаточно долго, мы и дошкольниками можем заниматься, и в школьном процессе.
Но тут происходит такой перекос. С одной стороны, мы говорим про то, что дайте детям сформироваться, а с другой стороны, у нас до сих пор все равно остается этот школьный поход в 6 лет, когда дети совершенно не готовы. Уже и популяционные исследования РАО проводила, Институт физиологии Марьяны Михайловны Безруких. Что речь, внимание, память формируется к 8-9 годам у 70% детей. Нет, мы все равно продолжаем настаивать, тестируем и т.д. Соответственно, раз мы сказали, что кроме нарушения поведения есть и нарушение речи, внимания, памяти, то вторично придет и дисграфия, и дислексия в любом случае.
А. Милкус:
- Подождите. Вы о чем сейчас говорили? Вы говорили о том, что надо начинать обучение в школе позже?
О. Азова:
- Ну, с 7 как минимум.
А. Милкус:
- многие стараются в 6-6,5 отвести.
М. Баченина:
- Я даже знаю, когда в 5 лет старались отвести, лишь бы пораньше.
О. Азова:
- Ну, потому что за границей есть эта теория или система непрерывного обучения. То есть обязательное дошкольное образование, и ты уже с 4 лет попадаешь в образование. А раз ты попал в образование, то дальше ты из него и не выходишь, собственно говоря. Вначале дошкольное обязательное, потом преддошкольное обязательное и, как следствие, школьное обучение. Другое дело, что у них там планка немножко другая.
А. Милкус:
- И учатся 13 лет.
О. Азова:
- Да. Ну, тоже плохо, что у них передерживают детей и долго не начинают читать и писать дети. Ну, есть проблема, и ладно, пусть посещают школу. У нас это невозможно. Детей начинают учить очень рано, причем фонетический способ обучения чтению, который для очень многих детей пагубный. Получается, что дети приходят рано в школу, сбили этот ориентир чтения с 7 лет, ну, и начинают с 6 лет обучать. Уже, по сути, накидали им всяких правил, всякие твердые, мягкие гласные, и начинают обучать с 6 лет читать и писать. Для многих детей это очень трудно. Не может человек, который идет учиться, обучиться заранее. Я вообще не понимаю это словосочетание – подготовка к школе. Ну, как можно к школе готовиться? Почему мы к садику не готовимся? Давайте ко всему готовиться. А для чего школа? Для того чтобы научить читать и писать. Я считаю, что дети должны, придя в школу, обучаться чтению и письму.
А. Милкус:
- Ольга Ивановна, как определить, готов ли ребенок к школе? То есть не нужно его готовить, а он может прийти в школу. Что делать родителям и как себя вести?
О. Азова:
- Для меня готовность к школе физиологическая. Есть такая очень симпатичная таблица, как ребенок овладевает движением. И там моменты появления реперной точки – появление вначале самоката, потом беговела, трехколесного велосипеда, двухколесного и т.д. Мы можем посмотреть. Физиологически незрелый ребенок не овладевает этим спортивным инвентарем.
М. Баченина:
- Средствами индивидуальной мобильности теперь говорят.
О. Азова:
- То есть речь и движения идут параллельно. Если ребенок не может на велосипеде ездить, не может застегнуть пуговицу, промахивается мимо воротника. Шнурки у нас давно ушли, у детей только липучка, а мелкая моторика нам тоже небезразлична. И вот мы получаем ребенка, который физически достаточно плохо развит, воспринимать на слух речь. А ведь на самом деле речь – это же многокомпонентная история. Нам надо не просто каким-то набором слов овладевать, нам нужна развернутая речь. То есть ребенок должен уметь и выслушать, и ответить. Сейчас тоже огромная проблема, что люди не вступают в нормальные диалоги, либо много говорит один, а второму некуда вставить свое слово, либо в принципе человек говорит об одном, а другой человек отвечает другое.
Для меня подготовка к школе, прежде всего, посмотреть высшие психические функции, насколько ребенок слышит инструкцию. Ну, есть же такие дети - слышу, сюда вхожу, а здесь висок не обрабатывает. И даже есть уже такое понятие – дети с плохим восприятием на слух. Всё, что в округе они слышат, за окном, какие шумы в коридоре, линейки падают, странички шуршат, Петя разговаривает, всё слышат, но только учителя не слышат. Эти базовые вещи у ребенка не готовы, но зато его начинают сразу учить аналитико-синтетической деятельности, анализу и синтезу, а то, что у него селективное внимание не готово к этому, ну, на это тоже не особо обращают внимание, учат прикладно, то есть давай выделим гласную красным, согласную – синим. История очень сложная – аналитико-синтетическая деятельность. И малополезная, потому что у нас в русском языке оно фонетически, фонематически не зависит от транскрипции.
М. Баченина:
- Ольга Ивановна, и тут, соответственно, велосипед, беговел, мне кажется, это очень важно. Мне хотелось бы, чтобы вы заострили на этом внимание, что это не просто развлечение, а, получается, вещь, которая подталкивает развитие речи. Верно я вас поняла?
О. Азова:
- Да. Это заложено не нами, это заложено природой.
М. Баченина:
- Хорошо, мы сажаем ребенка на эти средства индивидуальной мобильности. Это первый момент. Второй момент. Хорошо, допустим, ребенку 5 лет, и он не катается ни на чем. Так что же, его теперь в нарушение законов в школу не отдавать? Как здесь быть?
О. Азова:
- Нет, что вы, у нас необучаемых нет, мы всех обучаем. Более того, закон очень гуманен. Я вообще сторонник того, что 7 лет – это Рубикон, после которого все дети должны пойти в школу, очень маленькие дети должны до 8 только просидеть. Другое дело, что дальше у нас могут стоять вопросы по поводу того, в какую школу, какая программа. И тут я сторонник того, чтобы были соблюдены любые возможности. Хочет родитель идти в речевую школу, он должен иметь такую возможность. Хочет он идти в инклюзию, давайте развивать это направление, это очень человеческое направление. Но только не криворукую инклюзию, то есть когда просто с обычными детьми посадили проблемного ребенка, и учитель не знает, что с ним делать. Потому что инклюзия – это идеальная модель для обучения таких детей.
М. Баченина:
- Давайте напомним людям, что это за метод.
О. Азова:
- Буквальный перевод – погружение ребенка в обычную среду. Но научиться обычности, скажем, детям с нарушением поведения и коммуникации можно только среди обычных детей. У них это самое проблемное звено - как мы их можем поместить в какое-то другое. У нас, например, есть такая история, что инклюзией считается, что мы, скажем, коррекционный класс называем инклюзивным. Нет, инклюзия – это когда все среди всех, но по определенным моделям. Если есть эта проблема у детей, которые заходят в инклюзивный класс и, скажем, им нужен пандус, это одна история. Но если у него нарушение поведения, то нужен и тьютор, нужны и ABA-программы, ABA-куратор. И тогда обычные дети могут помочь особенным, но и особенные не будут мешать обычным детям. В 7 лет должны все пойти в свои школы или в школы обычные по своим программам.
А. Милкус:
- Ольга Ивановна, насколько, на ваш взгляд, на развитие детей сегодня влияют гаджеты? Есть статистика о том, что 84% детей 4-5 лет, так или иначе, пользуются гаджетами, используют интернет и т.д. Не так давно был проведен очень интересный опыт с детишками 5-6 лет. Им на картинке показали, где спрятано в комнате что-то, интересное для них (игрушка и т.п.). Потом их привели в эту комнату, и они не смогли найти эту игрушку. Потом их вывели из этой комнаты и показали эту комнату через окно. И они совершенно точно тут же показали, где находятся эти игрушки. То есть, у них нет пространственного восприятия.
М. Баченина:
- Туннельное зрение такое, получается.
А. Милкус:
- Да, это удивительная история, но такой эксперимент был, и я думаю, что на самом деле так и есть.
О. Азова:
- Влияет, конечно. Смотрите, как развивается маленький человек, даже на первом году жизни. У нас визуализации (то есть визуально включающиеся глаза, так сказать) и так очень много. Ребенок достаточно быстро идентифицирует разные предметы, которые перед ним мелькают с рождения. А вот слух, например, не сразу формируется. Ребенок родился, мы можем рядом разговаривать, и он даже не буде слышать, а будет спать. Это не значит, что он глухой, просто так разворачивается слуховая функция, то есть постепенно формируется восприятие на слух. И только потом уже самые высокие, эти фонематические процессы, которые связаны с чтением и письмом. Так вот, когда мы ребенку достаточно рано даем гаджеты, то другие сенсорные органы мы обедняем. А теперь вспоминаем школу. Как в школе преподаются в основном предметы, и кто преподает? В основном женщины. А женщины – это всегда разговорный жанр. Это значит, что надо много воспринимать на слух. И с этой точки зрения дети не могут… У нас в центре, например, мы проводим аудиограммы детям, и я четко знаю, те дети, которые могут озвучить свою программу, они говорят: я сижу в школе, как на оживленном перекрестке.
А. Милкус:
- То есть они больше становятся визуалами?
О. Азова:
- Упор делается на визуальное восприятие. Ну, у меня нет таких исследований, но, хотим мы или не хотим, мы все время туда смотрим и воспринимаем через один канал. А каналов-то у нас много. Например, для нас не очень интересно обоняние, и его, кстати, коррекционно никак не восполнить, если оно потеряно, то и всё. А все остальные… Мы работаем как коррекционные педагоги, как дефектологи с другими каналами получения информации. Мы можем закрыть глаза, и я буду, например, вас гладить, мять и не называть эти действия, но человек поймет, что с ним происходит. Мы должны это всё использовать. А тут получается, что только один канал – через зрение, и другой помощи у ребенка нет. Не помощи, а начального этого звена. Это, конечно, плохо. Плюс увеличилось экранное время. По данным ВОЗ, раньше это было буквально минуты, то сейчас это экранное время увеличилось до 6 часов. Соответственно, если при этом мы еще спим какое-то количество времени, сколько они проводят в этих гаджетах? Это, конечно, проблема. На все остальное просто не остается времени.
И в принципе говорят, что сейчас очень большая проблема – электронное излучение, и сейчас наука смотрит в сторону того, чтобы изобрели те корпуса и чехлы для всех этих гаджетов, чтобы они не пропускали электромагнитные волны, потому что то, что делается с головой, тоже непонятно.
А. Милкус:
- Скажите, как внимательному родителю распознать, что есть проблема? Ну, хуже говорит. Ничего, пойдет в школу – разговорится. Пишет коряво очень. Ну, ничего, в школе учительница, она обучит, научит. Когда и в каком возрасте первые звоночки, когда нужно обратить внимание?
О. Азова:
- Я не буду идти в самое раннее детство, нам нужно все-таки перед школой посмотреть. Проведем такую черту – 5 лет. Что это за возраст такой для детей? Это возраст, когда речь закончила свое развитие, то есть это речь взрослого человека. Что это значит? Это богатый лексикон, до 5-10 тысяч слов. Все грамматические категории дети в этом возрасте уже знают. Скажем, притяжательные прилагательные. Ну, не знает и не знает, на это можно не обращать внимания, дети умеют всем этим быстро овладевать по ходу того, как их начинают обучать. Самое главное, мы обращаем внимание на связную речь. Некоторые говорят: а он говорит связно. Что имеется в виду? Все дело в том, что человек может сказать слово, может сказать фразу, даже изменить слово по родам, числам и падежам, но на уровне связной речи он этим не владеет. И тогда для нас это критерий. Как смотреть? Рассказы, пересказы, они сейчас достаточно доступны. Можно пересказать сказку, можно дать серию картинок сюжетных, можно одну сюжетную картинку (это еще сложнее). Ну, и высший пилотаж – диалог и монолог, насколько ребенок может поддержать его.
Московские дети в этом плане очень развиты. Родители пускают детей в разные диалоги, особенно когда «позвони кому-нибудь, поговори», и сразу видно, как ребенок ведет этот диалог, умеет ли он выстраивать. Это правильный подход.
Мы сказали про общую моторику, и, наверное, есть смысл поговорить про мелкую моторику. Потому что для чтения одни функции, для письма нужна будет обязательно рука. Дам совет, который абсолютно на все времена. Учите детей вязать. Потому что там абсолютно все органы работают – соотнесение, глазодвигательные, моторные функции, пространственные. Вязать могут и мальчики, и девочки. Конечно, можно и штриховать. Например, в моем детстве не было ничего такого особенного, но было много дешевых раскрасок, я много раскрашивала, и рука наработала эту функцию. И если вы видите, что ребенок сам по себе некоординированный, плохо владеет рукой и вообще еще с рукой не определился, это все нужно, конечно, до школы узнать.
Вы видите, что ребенок не удерживает инструкцию. То есть вы задаете одно, а ответ вы получаете совершенно другой. Или не может аналитически сделать какие-то простые функции. Не надо математику, не надо чтение. Многие спрашивают: один, два, три, четыре, пять. Но это же стихотворение. В 5 лет уже дети знают эти сукцессивные функции, связанные, например, с временами года, последовательность. Вот весна, а потом? Или, если счет ребенка интересует, то вот 8, а какие соседи числа? Обычно дети в этом возрасте такие функции делают. Или дают какое-нибудь обобщающее понятие. По какому признаку ты объединишь эти слова, чем отличаются предметы?
М. Баченина:
- Вот сидит сейчас мама или папа, отмечает этот виртуальный чек-лист для себя и понимает: первое, третье, пятое – нет. И что ему делать, если еще есть время, ребенку 3-4 года, если уже 5 и красный свет горит, мигает? Самим можно как-то разрулить, тут же вести на развивающие занятия или к специалисты?
А. Милкус:
- В какой момент вообще к специалисту надо идти?
О. Азова:
- Можно ведь необязательно к коррекционному, можно просто к психологу. У нас вообще-то перепроизводство психологов, то есть, они есть, их не надо искать, чтобы стереть все ноги. Понятно, что даже в большой Москве мы всё ищем с фонарем, хороших специалистов всегда не хватает, но все-таки они есть. А оценить эти параметры формирования психической готовности к школе… Мы, кстати, не всё проговорили, там и мотивация должна быть, и желание учиться. У них много-много всего. Можно сходить к психологу, если это очень тревожные родители. А так можно купить даже просто по развитию речи какую-то книгу по возрасту. Заходишь в магазин, и там написано: развитие ребенка в 5-6 лет, 6-7 лет. Берешь эту книгу и с ребенком просматриваешь основные позиции. Ну, и, как вы сказали, как в чек-листе. Там, допустим, 10 заданий, и из 10 заданий основные выполнены нормально. То, что касается 5 лет, речь заканчивает свое развитие. Но в то же время после 5 идет активное созревание коры. То есть за эти два года можно сделать огромное количество вещей – и танцами заняться, и пойти в спортивную секцию, и много читать ребенку, и разговаривать с ним, и в музыкальную пойти. Вообще необязательно учить читать и писать. Это опция, которая должна остаться до школы. Но если программа нам это сохраняет, значит, последний год перед школой ребенок начинает обучаться читать и писать вместе со всеми детьми, которые в дошкольном возрасте. Я считаю, что только так. Критерии готовности к школе – это как раз когда ребенок начинает спрашивать: а что это за буква, как читать? Это абсолютно подготовленный, я бы даже сказала, предуготованный процесс, потому что дети точно с рождения знают, что есть буквы. Все читают, невозможно остаться вне этой функции. И каждый ребенок, подходя к Рубикону 5-6 лет, начинает спрашивать про эти буквы, даже пытаться их писать и спрашивать у мамы: а что я написал?
М. Баченина:
- Про психолога меня смутило. Даже если ребенок плохо говорит, психолог каким-то образом протестирует его с помощью игры, рисунка, песочная такая терапия, этого достаточно?
О. Азова:
- Это вы про психологическую готовность говорите.
М. Баченина:
- Вы, Ольга Ивановна, сказали, что к психологу можно как минимум пойти.
О. Азова:
- Психолог – это вообще все высшие психические функции (или нейропсихолог) – внимание, память, мышление, воображение, эмоции, мелкая моторика. Это такая пирамидка и сверху королева – речь. То есть все высшие психические функции может посмотреть психолог. У них на всё есть какой-то один тест, который ревалентным считается. То есть психолог дает его и по нему смотрит. Не надо даже сложных каких-то тестов типа теста Векслера проходить или Равена. Эти тесты проходят тогда, когда у ребенка уже четко определилась проблема, и уже стоит, например, вопрос о диагнозе. Тогда мы отправляем ребенка на тест Векслера, чтобы подтвердить или опровергнуть интеллектуальную недостаточность. Тогда это уже другой сценарий развития. Обычному ребенку не нужно. Если у ребенка обнаруживается какая-то проблема, например, речевая, не может психолог сам оценить, насколько ребенок развит, тогда он отправляет к следующему специалисту. Единственный специалист по речи – логопед. Логопед уже более детально смотрит и лексику, и грамматику, и пресловутый фонематический слух, который будет помогать чтению и письму. По большому счету, такой диагностикой должен владеть, например, невролог. Другое дело, что он у нас сейчас, по сути, выведен из ОМС. То есть мы идем к неврологу, если есть действительно какая-то жалоба. Раньше детей смотрели с какой-то периодичностью, сейчас – нет. Но и неврологи это смотрят формально. Почему? Ограничены по времени. Поэтому, если мы хотим, чтобы невролог посмотрел, то мы должны его выбирать, как это ни покажется странным. Нужно идти к тому, который может задать вопросы. То есть не все неврологи это могут сделать. То есть они могут не знать этих психологических, логопедических вопросов.
Тем не менее, есть неврологи, которые занимаются с детьми, лечат, составляют программы реабилитационные для детей. У них есть эти вопросники, даже более того, они берут, допустим, какие-то более сложные методики (Стребелевой, Забрамной) к рассмотрению – собери пазлы, собери разрезную картинку, найди лишний. Даже неврологи.
А. Милкус:
- Я упомянул такие термины, как дисграфия, дислексия. Когда это действительно проблема? Ну, пишет ребенок, как говорится, как курица лапой, ну и пишет себе. Когда родителям нужно тревожиться?
О. Азова:
- Александр Борисович, какой вы вопрос задали замечательный. Курица лапой – это еще совершенно не дисграфия. У нас есть первая ступень (это фундаментальный вопрос) – обучение детей самим процессам, чтению и письму. Чтение, естественно, раньше идет. Ну, положено бы раньше. Сейчас я уже ни в чем не уверена, могут и параллельно учить. Надо смотреть исследования 50-х годов прошлого века. Вы скажете: а можно что-нибудь поновее? Нет. Их просто нет. Тогда уже всё изучили и рассказали нам, по движению глаз как формируются физиологические процессы, по вызванным потенциалам как формируются эти функции. И оказывается, это процессы очень сложные, длительные, и невозможно их вот так включить. Ребенку нужно потратить на это время. Причем первый этап, он очень сложный, потому что он неинтересный, когда говорят: «Вот ты сейчас будешь учиться читать, и будешь сам себе читать». – «Да не хочу я читать. Меня вполне устраивает, что ты читаешь». Поэтому нужно как-то этот процесс, достаточно сложный, аналитико-синтетический такой, требующий много всего, делать интересным. А вот неинтересно. Ты ребенку показываешь, какой первый, какой второй звук, а неинтересно. И в исследовании Егорова – Трошина они там такую фразу говорят: «Надо детям говорить, что ты потом только будешь читать, сейчас нет этого, терпи». Надо пройти этот этап медленного вхождения, он называется добукварный.
Раньше трактовалась алексия - это когда ребенок не может, не способен научиться читать.
А. Милкус:
- А сейчас ему просто не дают время, для того чтобы нормально научиться.
О. Азова:
- Да, сейчас просто настолько куда-то гонят, непонятно куда, забивая ребенка в эти рамки, что он даже не успевает рассчитаться, расписаться. Это же прописи, как долго писали, буква вначале на всю строчку, а потом она все меньше и меньше. И все равно мы приходим к тому, что… Учат, например, безотрывному письму. Ну, нельзя, этот процесс нефизиологичен, ребенок затаивает дыхание. А затаенное дыхание – кислородное голодание. И он, высунув язык, пишет. Выдохнул, а он уже не помнит, у него следующий процесс страдает, у него не включается слухоречевая память, он не удержал эту фразу, он не может вспомнить, какое второе слово, третье слово.
М. Баченина:
- Я вспоминаю этот высунутый язык, соединение букв. Не дай бог, ты внизу, а не вверху петельку… Я все время думала, какого дьявола, извините за выражение, это нужно, и кому.
О. Азова:
- Это не нужно.
М. Баченина:
- А как нужно писать, раздельными буквами, получается?
О. Азова:
- Надо писать, как удобно. Есть определенное написание буквы. Русская графика предполагает, что у нас есть даже буквы, которые отрывные, ну, «е», например, она же отрывная. А если ты написал «б» (я говорю, как звук, потому что дети так должны диктовать), то ты с этой позиции верхней никак не перейдешь к «о», ты по-любому отрываешь руку. Зачем искусственно создавать? Не нужно. Смотрела девочку 4 класса. Она же понимает, что ее привели, у нее проблемы, и она мне пишет безотрывно, стараясь красиво. А я сказала: «Я диктую по предложениям». Почему? Это такой диагностический прием, чтобы мне посмотреть, как она удерживает в памяти. И она понимает, что не удерживает – либо на графике сосредотачивается, либо то держу. Она, что называется, плюнула, перестала сливать и начала писать отрывно. И у нее буквы сразу быстрее стали писаться. А зачем вам тогда это безотрывное письмо? Если вы хотите каллиграфию, извините, это искусство, тогда этому нужно отдельно учить. Давайте вводит тогда отдельный предмет, как доп, например. Пожалуйста, кто-то, может, и пойдет, это красиво, никто не против.
А. Милкус:
- Вернемся к дислексии, дисграфии. В каком возрасте родитель должен волноваться и понимать, что нужно идти к специалисту, а когда не нужно, и нужно понимать, что процесс обучения, все выправится?
О. Азова:
- Вообще, конечно, очень большой вопрос. Если мы видим проблемы учебные, вначале мы опираемся на них, на школьные проблемы, учебные проблемы. Мы еще не доросли до дисграфии, но мы ее, допустим, предполагаем. Когда ребенок плохо слышит учителя, когда ребенок плачет и не может выполнить домашнее задание. Когда он не может подружиться с детьми, когда у ребенка проблемы с установлением взаимодействия с учителем, поведенческие, он не считывает самую учебную задачу. Это тоже задачи, проблемы, которые мы не можем сбрасывать со счетов. И здесь надо уже помогать. Сейчас отдельной строкой еще скажу, для родителей это тоже важно. Не забывайте, что есть еще в принципе физиология человека. Не психофизиология, а просто физиология. То есть с утра ребенок должен поесть плотно. Это называется длинные углеводы. Если ребенок не поел с утра, то он в школе думает о том, как поесть. Поэтому должны быть очень хорошие завтраки. Некоторые этому не придают значения. Ребенку нужно оставлять детскую еду – каши, булки с маслом, сладкий чай с лимоном, яичница, йогурты. Порой нужно следить, ребенок должен ходить в туалет ежедневно. Если у ребенка этот процесс нарушен, то идет вторичная проблема, всасывание того, что не нужно, головные боли, живот болит. Опять многие родители не обращают внимания на это. Сон и режим. Идеально, когда все по минутам буквально. Этому тоже не придают значения. Но если ребенок недоспал (а там ведь есть норма по сну в каждом возрасте), то он плохо учится.
Я не знаю, как вы, но я, например, тоже переступила тот возраст, когда начинаю понимать, что в молодости можно ночь не поспать и порхать, как бабочка, а сейчас каждый час, который недоспал, нужно обязательно учитывать. Почему мы детям-то это не учитываем?
А. Милкус:
- Давайте напомним, что норма для ребенка дошкольного или младшего школьного возраста – 10 часов сна.
О. Азова:
- Спасибо. 10, а это очень много на самом деле. И сколько, просидев со своим гаджетом, спят современные дети, и как они в школе усваивают материал.
Теперь дальше. Мы пришли к процессу чтения и письма. То есть вы видите, что ребенок по чтению не выделяет, не сливает… То есть, есть техника чтения, он ею не овладевает. Положено в этом возрасте слоговое чтение, а он все еще никак даже к этому не подошел, вот уже 4 класс, а у него все послоговое чтение. Это тревога. Самое главное, чтобы ребенок понимал, что он читал. Иногда плоховато, медленно читает, но понимает. Пусть так. Рассчитается, просто нужно тогда уделять навыковому процессу больше внимания, читать много, разными способами, где угодно, как угодно, давать диафильмы, картинки, подбирать книжки с большими картинками, с маленькими подписями, читать билборды, да хоть в газете заголовки, лишь бы только читал, читал и читал. Придумывайте способы, когда ребенку будет интересно. Нам нужно, чтобы этот физиологический процесс сформировался.
Если у ребенка пошли уже более серьезные проблемы. Наталкиваем родителя на что? Вот что-то с буквой не то. В русском языке есть парные звуки, глухие и звонкие: б – п, в – ф, г – к, д – т. И еще больше твердых и мягких: бэ – бе, вэ – ве, гэ – ге. То есть у нас есть слово бочка и почка, об и Обь, шест – шесть. Если ребенок путает здесь какие-то буквы, или сходные по написанию - ж и х, надо обязательно это фиксировать, обратить внимание. Там коррекционные моменты, которые вообще не про родителя, и он детально не разберется, но вы видите, что-то как-то неправильно. Ну, покажите на этом этапе. Мне, например, когда показывают детей, я очень многих освобождают от дислексии, дисграфии. То есть родитель приходит с жалобой, что это есть, а я говорю: нет, потому что он просто подзастрял на стадии навыка, пускай формирует, но нет ни дисграфии, ни дислексии. Либо медленный темп чтения. Точно так же и с письмом, медленно пишет.
Первый этап – письмо. Когда ребенок должен в медленном темпе научиться писать, писать, писать. Там два процесса – списывание и письмо под диктовку. Как только с этим процессом справился ребенок, тогда в конце второго класса мы должны перейти на следующий, на этап письменной речи. Повторяю, что сейчас могут перевести раньше, правила появляются раньше. Если на первом этапе мы пишем буквами, например, «стол» или «дом», это не требует правил. Но если ребенок пишет «бом», «дм», «дол», то это симптом, который нас настораживает. Но если он пишет медленно, дайте ему расписаться, расписаться, расписаться. Научился буквами, слогами и словами писать – переходим к следующему этапу, когда мы пишем с помощью правил. Например, «побелел». По – приставка… То есть пишем приставками, корнями и т.д. Это уже навык письменной речи.
М. Баченина:
- Коллеги, это очень интересно. К сожалению, время наше вышло. Друзья, я считаю, что эту программу нужно сделать настольной и конспектировать.
А. Милкус:
- Мы обязательно продолжим эту тему, и про функциональное чтение поговорим, и про понимание текстов. Ради того и работает «Родительский вопрос».
М. Баченина:
- Кандидат педагогических наук, доцент кафедры логопедии МПСУ, директор реабилитационного центра «Логомед» Азова Ольга Ивановна была сегодня в «Родительском вопросе». Огромное вам спасибо.
О. Азова:
- Спасибо, коллеги, что разрешили рассказать.
А. Милкус:
- Спасибо большое. Это очень важная была тема.
О. Азова:
- До новых встреч.
Подписывайтесь на новые выпуски нашего подкаста и слушайте, когда удобно.
