Как действовать родителям, если их ребенок плохо говорит и с трудом читает
М. Баченина:
- Здравствуйте, друзья. В эфире «Родительский вопрос». У микрофона Мария Баченина и Александра Милкус. Саша, приветствую вас.
А. Милкус:
- Здравствуйте.
А. Милкус:
- А в гостях у нас сегодня доцент кафедры логопедии Московского городского педагогического университета, кандидат педагогических наук Ольга Величенкова. Ольга, здравствуйте и добро пожаловать.
О. Величенкова:
- Здравствуйте.
А. Милкус:
- Давайте сегодня поговорим обо всем, что касается того, чем вы занимаетесь. Мы сюда относим, конечно же, и логопедию, и дефектологию, и дислексию. У меня ощущение, что когда-то было в тренде ставить одни диагнозы, а сейчас в моде всем ставить, например, дислексию. Я, честно говоря, даже не понимаю иногда, а что это такое? Это когда пишут неправильно, либо и пишут, и говорят? Давайте дадим некое определение, понятное всем, чтобы расставить точки.
О. Величенкова:
- вообще, если мы говорим об общественной дискуссии, то слово «дислексия» используют для того, чтобы обозначить проблему с письмом и чтением сразу. Короткий термин, удобно пользоваться. Но в профессиональном сообществе немножко другая терминология, и логопеды, нейропсихологи, психологи различают дислексию - нарушение чтения, дисграфию и дизорфографию - нарушение письма. А нормативно-правовая база оперирует вообще совершенно другой терминологией. Поэтому довольно часто родительское сообщество никак не может разобраться, собственно, о чем идет речь в каком-то документе, который имеет отношение к проблемам детей со школьной неуспешностью.
М. Баченина:
- В каком сейчас объеме по системе обязательного медицинского страхования в детских садах работать могут ваши коллеги, чтобы растить...
А. Милкус:
- Может быть, наши слушатели не все знают, что стоит за этими терминами. Я недавно был на конференции в Российской академии образования про школьную неуспешность. Там называли цифры - от 15 до 20% ребят сегодня в младшей школе имеют такие проблемы, о которых Ольга сейчас говорила. Проблемы с орфографией, с чтением и так далее. Одна из главных проблем, связанных с неуспешностью наших детей в школе, как раз связана - с чем? Это физиология, это недостаток воспитания в детстве, недостаток развития ребенка? Эти проблемы сегодня касаются очень многих детей и семей, и количество ребят с такими проблемами растет.
О. Величенкова:
- По поводу того, что растет, это довольно сложно оценить. Для этого необходимо сопоставлять какие-то данные, которым мы можем доверять. Какие-то статистические отчеты, которые регулярно и стабильно собираются на протяжении длительного времени. К сожалению, у нас не то чтобы они есть, во всяком случае, на которые можно было бы прямо переться уверенно. Но то, что в обществе есть ощущение децелерации, это безусловно. Я думаю, что вы все помните то ощущение, которое было, например, в 70-х. Акселерация, детей нужно отдавать раньше в школу, они невероятно талантливые, возникали новые методики, которые развивали какие-то исключительные способности. И сейчас на смену этому ощущению пришла противоположная точка зрения. И почти каждый человек, который выходит, допустим, на конференции выступать, говорит: «У нас все больше детей с речевыми трудностями». Но на самом деле это ощущение.
Почему складывается в обществе такое представление, что этих детей с проблемами в обучении, с речевыми нарушениями или вообще с особенностями в развитии становятся больше? На это влияет несколько факторов, много факторов, я бы даже так сказала, в том числе и, скажем, удовлетворенность логопедической помощью, например, или особенности программы, качество учебников, те контрольные работы, которые пишут наши дети. Мы все знаем про себя, справился, не справился, насколько справился. Двойки в столбик, которые появляются в школе, не обязательно из-за того, что дети испортились, а из-за того, что, может быть, как-то иначе стали мы учить. На результат обучения, на нашу академическую успешность влияют и наши нейробиологические особенности, то есть какие мы, и система образования, которая есть в стране. Так что мы имеем дело с ощущением и восприятием и системы образования в целом, и особенностей наших детей.
М. Баченина:
- Нейролингвистические способности как-то поменялись? Потому что мне кажется, что я была такой крутой, по сравнению с тем, что сегодня есть, как минимум, у меня в паспорте в количестве двух штук, это мои дети, и в качестве речи и так далее. У меня тринадцатилетка иногда может такое выдать по речи, что я думаю: боже мой, какой позор! Это изменение произошло, мы что, деградируем?
О. Величенкова:
- Уточню вопрос. Не нейролингвистические особенности, а нейробиологические особенности. То, какие мы. Мы обладаем изначально генетически предопределенными некими возможностями, которые мы можем потом реализовать лучше или хуже. Лучше или хуже - зависит от условий среды. Любое наше психическое врастает в нас в процессе нашего развития. Мама и папа владеют речью, мышлением, памятью, вниманием и они становятся приобретением нашим по мере роста. Сколько в нас вложили, от этого тоже зависит результат, который мы получаем. И этот результат - это наше психическое. Поэтому на вопрос, испортились ли дети с точки зрения их биологической предопределенности, их возможностей, ответ - однозначно нет. Человечество не портится за двадцать лет, даже если обществу кажется, что все плохо на данный момент.
А. Милкус:
- Нет, подождите. Давайте в терминах «испортились» не будем говорить, но то, что дети наверняка другие, потому что сейчас все меньше и меньше они занимаются развитием, той же мелкой моторикой, и все чаще и чаще мы видим детей в обнимку с гаджетами. А это, извините, совсем другое влияние на мозг человека, особенно на развивающийся мозг. Это другие дети, потому что они по-другому получают информацию.
О. Величенкова:
- И?
А. Милкус:
- Я не знаю. Потому что никаких глубоких исследований изменения когнитивных, то есть мыслительных способностей ребенка пока я не видел.
О. Величенкова:
- В результате использования гаджетов? Просто вряд ли в данном случае стоит говорить о некоем отрицательном знаке. У ребенка в руках гаджет, наше поколение считает, что это плохо, потому что это не соответствует тому опыту, который был у нас. Это довольно типичное противостояние. В данном случае просто в руках оказался телефон. Но на самом деле, если мы оценим свою рабочую сферу, то мы с вами поймем, что мы тоже в телефоне проводим очень много времени. И, когда мы говорим о детях в негативном ключе, что они не должны этого делать, у меня вопрос - почему?
М. Баченина:
- Потому что они развиваются, а мы уже созревшие.
О. Величенкова:
- Они учатся жить ровно в той среде, в которой живем мы.
М. Баченина:
- Ладно, я сегодня верну приставку, договорились. У меня в семье у обоих детей были трудности с речью. Одному не очень повезло с логопедическим садиком, а нынешнему подрастающему, он четырехлетка, ему повезло, он в логопедическом саду, и с ним каждый день занимаются. И я очень этим довольна, потому что я вижу прогресс. Это прям какие-то семимильные скачки, я бы даже сказала. И меня это воодушевляет и восхищает. И я хочу спросить, а достаточно ли такого, когда мы можем любого ребенка в любом регионе поместить в логопедический сад, если есть необходимость, а решает это медико-психолого-педагогическая комиссия? Достаточно ли логопедов, дефектологов, которые работают в садах, и куда к ним еще можно обратиться, но бесплатно? Потому что за плату их найти достаточно просто, но они стоят так, что не всем по карману, к сожалению.
А. Милкус:
- И как понять, что уже пора стучаться к специалисту?
О. Величенкова:
- Вопрос - достаточно ли логопедов в детских садах, или достаточно ли того воздействия, которое получает ребенок, находясь в логопедической группе?
М. Баченина:
- Меня больше интересует - достаточно ли? Эффективность я вижу сама прекрасна. Мне кажется, этого достаточно.
О. Величенкова:
- И она, в общем, зависит от того, с каким логопедом занимается ваш ребенок. Если это квалифицированный специалист, то, конечно. Что касается достаточности логопедической помощи, то я, с вашего позволения, верну вам вопрос в таком формате. Как вам кажется, в принципе, в нашей стране больше каких детей - с интеллектуальной недостаточностью или детей с речевыми нарушениями?
М. Баченина:
- Мне кажется, что с речевыми нарушениями.
А. Милкус:
- Надо основываться все-таки на цифрах и на данных. Трудно ответить.
О. Величенкова:
- Давайте взглянем на свое восприятие, на окружающих. Что вам чаще встречается, скажем, логопедические сады или группы в логопедических садах? Логопед, как специалист, с которым занимаются, например, дети ваших знакомых или, может быть, какой-то близкий круг? Или все-таки чаще вы встречаетесь с интеллектуальной недостаточностью и, скажем, педагогами-дефектологами, которые работают с такими детками? Чаще все-таки речевые проблемы, чем интеллектуальная недостаточность. По поводу достаточности помощи, я могу совершенно точно ответить на вопрос, сколько детей у нас получают большой объем помощи по маршруту - дети с интеллектуальной недостаточностью и дети с речевыми нарушениями. Разница колоссальная. У нас совокупно около 600 тысяч детей получают помощь по маршруту «задержка психического развития или интеллектуальная недостаточность» и 68 тысяч детей получают помощь по маршруту «дети с речевыми нарушениями». Чисто бытовое, жизненное наше представление, которое совершенно соответствует действительности. Действительно, речевые нарушения встречаются чаще, мы отвечаем таким образом, и при этом помощь оказывается в таком диспропорциональном объеме. Логопедическая помощь как таковая, большой объем логопедической помощи, по заключению ПМПК, ребенок обучается по маршруту, который предназначен для детей с речевыми нарушениями, это только 68 тысяч детей по всей стране, это очень мало.
Если есть логопед, например, в детском саду, то это логопед, который занимается с детьми не очень большое количество времени, это маленький объем логопедической помощи. И фактически мы его никак не видим. Нет статистических данных о том, сколько это детей. Допустим, он пришел к логопеду на одно занятие в неделю. Этих детей мы не видим вообще. Маленький объем этот, к сожалению, не поддается анализу. Поэтому, на мой взгляд, конечно, мы мало помогаем. И из-за этого у нас большое количество родителей обращаются за частной помощью, это ложится на плечи семей.
Мне тут в качестве аргумента одна дама, журналист одного известного издания, сказала: ну как же не растет количество детей с речевыми нарушениями? Обязательно растет. Я же вижу, как у нас открываются в каждом доме логопедические центры, и дети их посещают. Значит, есть кому посещать. Я говорю: нет, это означает только одно, что туда приходят люди, которые платят за обучение своих детей.
А. Милкус:
- С вашей точки зрения, сколько детей нуждаются в логопедической помощи? И какой возраст? Мы говорим - дети, некоторые в 25 лет считают, что у него дети растут.
О. Величенкова:
- Хороший вопрос. И тоже, к сожалению, нет статистики, которая бы собиралась по всем речевым нарушениям, а они довольно многообразны. Поэтому я могу сказать по поводу того, что знаю сама. Скрининги, например, в московских школах первоклассников, которые десять лет назад проводились, показывали, что порядка 25% детей, поступающих в первые классы, имеют нарушение звукопроизношения. В целом по популяции взрослых людей, какое количество людей имеет нарушение звукопроизношения? Это где-то процентов десять. 25% приходят в школу. Этот разрыв в младших классах может быть устранен. Сколько детей имеют трудности во владении письмом и чтением, то есть дислексию, дисграфию, дизорфографию? По оценкам ученых, которые проводили популяционные исследования, все дети без изъятия, мы просто слушаем, как они читают, и смотрим, как они пишут, это где-то процентов 15. Разные данные разных авторов, около 15% младших школьников. Сколько детей пишет контрольный диктант на двойку в младших классах? Вы знаете, что такое ВПР? Всероссийские проверочные работы. По последним данным, порядка 9% детей не справляются с контрольными работами по русскому языку, с ВПР, но оценка ставится общая за диктант и за грамматическое задание. Она комплексная. А первый показатель – это оценка за диктант. И на двойку пишут диктант 40% детей. Это данные всероссийских проверочных работ.
М. Баченина:
- В четвертом классе уже? Это серьезная цифра.
О. Величенкова:
- Потом эту оценочку можно немножко поднять за счет грамматического задания.
М. Баченина:
- Мы же не об оценках сейчас, а о том, как обстоят дела.
О. Величенкова:
- Мы о функциональной грамотности. Я вам об этом и говорю, что 40% на два – это очень много.
М. Баченина:
- Саша говорил о влиянии на успешность или неуспешность наших детей. Это действительно научно подтверждено, что человек, который говорит с какими-то отклонениями, который плохо читает или переставляет буквы местами, сложнее ему стать успешным?
О. Величенкова:
- Если речь про нарушение звукопроизношения, то такой четкой связи нет. Если мы говорим только о нарушениях звукопроизношения. Просто есть ситуации, когда все компоненты речевой системы страдают - и словарь, и грамматика, недоразвитие речи так называемое, это, конечно, влияет на академическую успешность. Потому что ты не научишься писать безударные гласные, если не будешь подбирать проверочные слова, а это зависит от словарного запаса. А если речь только про нарушение звукопроизношения, то никакой прямой связи нет.
М. Баченина:
- А увеличилось количество детей-дислексиков или тех, у кого дизорфография?
О. Величенкова:
- Для того, чтобы сказать, что у ребенка есть эта проблема, мы должны обнаружить ряд показателей и какие-то показатели, напротив, не обнаружить. Например, мы можем говорить об этой проблеме только в школьном возрасте, только при условии, что ребенок довольно регулярно обучается, ходит в школу, никакой педагогической запущенности, или какой-то проблемы со здоровьем, которая приводит к тому, что он не посещает, нет, вложения в ребенка такие же, как во всех детей. У него нет интеллектуальной недостаточности, потому что в этом случае мы пользуемся другим термином, который описывает ситуацию развития. Нет нарушения слуха, нарушения зрения, тоже для этого используются другие термины. И в этих условиях это не обнаружили, но при этом мы обнаружили, что ребенок имеет большое количество ошибок в письме или, например, очень медленно читает по-русски. Просто по-русски - в смысле того, что дислексия по-русски несколько отличное, допустим, от английской дислексии явление, и у нас основной симптом – это снижение темпа чтения. Если я все это обнаружила, то я могу говорить о том, что у ребенка дислексия или дизорфография, или дисграфия - нарушение письма.
Но здесь необходимо учитывать вот еще какую вещь, что письмо и чтение вырастают под влиянием обучения. И от того, как ты учишь, очень многое зависит. Вы начали с вопроса, можно ли верить в то, что, если ребенок в логопедической группе, все будет хорошо. Зависит от учителя. Наше обучение зависит от учебника, учителя, системы обучения. И поэтому в этих двойках, о которых я говорю, 40% в четвертом классе пишет диктант на два, в этих 40% есть и те, кто, допустим, имеет действительно дислексию, дисграфию, дизорфографию, и в том числе те дети, которые могли бы ее не иметь, например, но та система обучения, которая есть, повлияла таким образом, что им не хватило каких-то возможностей для того, чтобы написать на тройку или на четверку. Вклад системы образования в эти 40% велик.
Что касается вопроса, стало ли их больше или меньше, - как отделить вклад системы обучения от ребенка в данном случае? Сказать, стало ли больше именно детей с дислексией? Скорее, нет. Потому что, опять же, внутри человека, его нейробиологических особенностей ничего не поменялось. А изменилась ли система обучения? Да, конечно, она меняется. И кажется, что мы имеем то, что имеем, в том числе благодаря тому, что есть здесь недостатки.
А. Милкус:
- Ольга назвала цифру – 40% выпускников четвертого класса пишут диктант на двойку. Я считаю, это трагедия.
М. Баченина:
- Мне хочется немножко практики добавить. Вы не ответили на Сашин вопросом в самом начале - когда надо проверить первый раз ребенка?
А. Милкус:
- Когда понимаешь, что надо идти сдаваться к логопеду?
М. Баченина:
- Вот ребенок начал что-то говорить, начал строить фразы, и с фразы переходят в предложения. О, это уже мы называем речью, да?
О. Величенкова:
- Да. На самом деле есть рэперные точки, в которые нужно, не дожидаясь того, что вас что-то там обеспокоит, все равно сходить на прием к логопеду. Пока еще есть возможность посетить логопеда, в том числе и бесплатно, его нужно посетить. Речь идет о возрасте трех лет. Если вас что-то беспокоит раньше, конечно, нужно прийти раньше. В возрасте трех лет, пяти лет, семи - перед школой. И обязательно прийти в том случае, если у вас какое-то беспокойство по поводу обучения, овладения письмом и чтением. Второй класс, например, вы видите, что большое количество ошибок или медленно читает, обязательно проконсультируйтесь. Если соотносить эти возрастные периоды с тем, что мы ждем в этом возрасте в плане речевого развития, к трем годам у ребенка должна быть фраза. Элементарная фраза, которой он может изъясниться, выразить свое желание. Фраза, состоящая из трех слов, должна быть. К пяти годам желательно, чтобы со звукопроизношением у ребенка все было более или менее хорошо. Его должны понимать окружающие. Максимум, что он может иметь в этом возрасте, это не произносить звуки, которые поздно появляются, это шипящие, например, или «р», или «л». И логопед обязательно в этой ситуации поможет. И в 7 лет он должен быть готов к школе, у него должно быть сформированное звукопроизношения, словарь и грамматика, которые позволят ему обучаться. Если вас что-то беспокоит, то не надо дожидаться, нужно прийти.
М. Баченина:
- Это им называется логопедический скрининг, или это не то?
О. Величенкова:
- Хотелось бы, да, чтобы он возродился в стране. Потому что раньше логопеды работали в системе ОМС. Сейчас идет попытка вернуть в здравоохранение логопедов. Это педагог, работающий в системе здравоохранения. Тут появляется межведомственная коллизия. В какой-то момент логопеды из поликлиник фактически ушли. То, что сейчас осталось, это помощь по обращаемости. Если мама обеспокоена речевым развитием ребенка, она к логопеду может зайти и проконсультироваться. А если она не обеспокоена, если она не знает, что надо беспокоиться? Раньше это выглядело так. Перед поступлением в образовательную организацию – в детский садик или школу - ребенок проходил диспансеризацию, и ставили такой штампик. Логопед входил в список врачей, которых необходимо пройти, несмотря на то, что он педагог. И появлялся штампик «Речь в норме» или какая-то формулировка, которая дальше маршрутизировала семью, необходимо обращаться к логопеду, в детский сад или проходить ПМПК. Тогда они тоже были, просто не такой у них был статус. И дальше ребенку начинали оказывать помощь. Но родители были осведомлены о том, что происходит. А сейчас я уж не говорю о том, что, допустим, те дети, которые вне системы дошкольного образования, получается, что они такую диспансеризацию могли и не проходить. Сейчас получается, что она вообще не нужна. Логопеда нет в этой системе.
М. Баченина:
- В России не существует обязательная программа логопедической помощи?
О. Величенкова:
- Обязательной этой диспансеризации нет.
М. Баченина:
- Это кошмар. Я борюсь с этими проблемами с самого детства, 13 лет назад я как встала в ружье так и стою до сих пор со всякими разными логопедами и так далее. Мне кажется, это очень плохо.
О. Величенкова:
- Это плохо, потому что родитель может не знать о том, что существует такая проблема. Чем раньше мы начнем оказывать помощь, тем лучше выход из той учебной ситуации, которая может случиться. Это касается разных сторон психического развития ребенка. И психолога, конечно, необходимо посещать. Я уж не говорю о том, что бывают ситуации, когда не диагностированное снижение слуха, приходят детки в школу и впервые узнают о том, что что-то не то.
М. Баченина:
- Я одна из таких матерей. У меня ребенок очень долго говорил на каком-то тарабарском языке, мы так хохотали, так умилялись, но в итоге отоларинголог сказала: давайте-ка мы его проверим. Может, он глухой у вас? Я в таком шоке была, думала: как - глухой? Он же танцует под музыку божественно. Но это мне очень понравилось, потому что мне это на ум вообще не приходило. У нас нет глухих, значит, и ребенок не глухой. Правильно? Просто не приходит на ум, что мы живем жизнь, работаем, устаем и иногда чего-то можем не замечать, потому что мы не профессионалы, а просто любящие родители. Это очень важно, потому что где-то кто-то может вам не подсказать.
О. Величенкова:
- Конечно. И логопед - как раз тот специалист, который может в этом смысле заподозрить что-то, что может быть связано с речью, и направить дальше к смежным специалистам. Я в системе ОМС не вижу сейчас того специалиста, который обеспокоится психическим и речевым развитием ребенка. Это кто в поликлинике?
М. Баченина:
- Невролог.
О. Величенкова:
- Вряд ли сфера его компетенции - оценка там речи.
М. Баченина:
- Нет, он обеспокоится, тут не про диагностику. Если невролог увидит некое отставание в каких-то вещах, он может сказать: обратитесь к специалисту.
О. Величенкова:
- Ребенок может быть прекрасно моторно развит, не иметь никаких неврологических нарушений. И при этом он может иметь интеллектуальную недостаточность, он может иметь речевое нарушение, и это никак не обнаружится при обследовании.
А. Милкус:
- Немножко оптимизма внесу в наш разговор. Насколько я знаю, сейчас одна из самых популярных специальностей, которую готовят в педагогических вузах, это логопеды-дефектологи. В региональных педагогических вузах, я знаю, самый высокий конкурс, как правило, именно на такие социальные направления подготовки. Ребята туда идут. Вопрос - куда они потом переходят? Они идут в частные логопедические организации, которые открываются, потому что спрос есть. Сейчас специалисты стали готовить больше. Как у вас в МГПУ?
О. Величенкова:
- Готовят ли больше специалистов? У нас в этом году прекрасная программа, которая называется «Логопедия и основы нейропсихологии». Мы впервые сделали программу, которая позволяет логопеду работать в составе междисциплинарной бригады, что очень важно для преодоления многих речевых нарушений. Так что программой своей мы гордимся. Ребят хороших набрали на эту программу. Недобора нет, у нас очень мало бюджетных мест, между прочим. И большое количество ребят пришли на коммерческий формат, обучение платное. Так что в этом смысле нам, наверное, есть, чем гордиться. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы больше могли учиться на бюджете, но пока есть так, как есть.
В целом, мне кажется, порядка тысячи специалистов логопедов-дефектологов выпускают три ведущих московских вуза - Ленинский, Психолого-педагогический и Городской. В целом это прям много. И при этом я, например, могу точно сказать, сколько логопедов работает в государственной системе в целом по стране. Это всего-навсего 18 тысяч.
М. Баченина:
- Это очень мало. Вы представляете, какая нагрузка?
А. Милкус:
- А в частных клиниках работает раза в два больше, если не в три.
О. Величенкова:
- Больше.
М. Баченина:
- Я вам скажу, сколько в Москве. Во-первых, очень было трудно в нашем районе попасть к этому хорошему логопеду. Она принимает четырехлетку в 8 или 8:30. Она классный специалист. Каждое ее занятие -это 45 минут, стоит 2000 рублей. Я про Москву. Если комиссия постановила каждый день с логопедом, с дефектологом и психологом, это бешеная нагрузка. Я считаю, это очень мало.
О. Величенкова:
- А как вы думаете - почему?
М. Баченина:
- Все в деньги упирается, я думаю. Вы сказали про нейропсихологию. Связь есть между СДВГ и дислексией? Синдром дефицита внимания и гиперактивности. Я даже не знаю, это сейчас считается заболеванием или нет. То, что стало диагностироваться совсем недавно, лет пятнадцать как. Мне кажется, у меня в детстве это было, и до сих пор это есть. Я не могу сидеть, я не могу лежать, я все время такая, как на шарнирах. У меня какая-то гиперактивность, и она, мне кажется, передается. Но как это связано? Связано ли это с тем, что человеку трудно научиться читать, научиться писать, научиться правильно говорить?
О. Величенкова:
- Да, конечно, связано. В принципе, тут я не соглашусь с тем, что стали диагностировать последние лет пятнадцать. Стали говорить про это, широко обсуждать последние лет пятнадцать, точно так же, как стали широко говорить о нарушениях в письмочтения. Дислексия – термин, который последние лет десять, наверное, в общественном сознании укрепился. В нашей стране о нарушениях чтения, о дислексии говорят последние сто лет. У нас классификациям некоторым сто лет уже. Для специалистов это никакое не удивление. Связан ли дефицит внимания с гиперактивностью или без нее, кстати, с трудностями в обучении? Конечно. Вообще наши достижения в письме и чтении конкретно зависят не только от речи. Во многом от речи, поэтому занимаются этим логопеды, но и от других психических процессов тоже. И одним из самых важных является как раз умение регулировать себя. Произвольная регуляция или управляющие функции, или родитель скажет «внимание». Это очень близкие вещи. Насколько я могу сесть за стол 45 минут, выполнять какие-то упражнения, не отвлекаться, не встать и уйти куда-нибудь, а выполнять что-нибудь про падежи. От моей целеустремленности, способности себя контролировать зависит результат. И те дети, у которых есть предрасположенность к тому, что произвольная регуляция формируется медленнее, чем у сверстников, они, естественно, имеют проблемы с обучением.
Почему так происходит? Потому что произвольная регуляция - это то, что созревает вообще у человека очень долго. Это самые долго созревающие функции. Примерно к двадцати годам у нас становится достаточно зрелым лоб для того чтобы мы могли функционировать как-то в обществе, принимать социальные роли, выполнять какую-то работу, справляться с ней и так далее. Поэтому, когда мы младшие школьники, естественно, диапазон такой, такая разница между ними с точки зрения зрелости управляющих функций, что это просто феноменально. И, естественно, это главный виновник, что ли, тех проблем в обучении, которые возникают. Так что СДВГ и дислексия - это проблемы сочетающиеся, коморбидные. Потому что у них есть некое родство вследствие тех механизмов, которые лежат в основе.
М. Баченина:
- А каким-то образом меняется сфера поддержки помощи людям с дислексией? Как организовать помощь таким ученикам в обычной школе?
О. Величенкова:
- Я бы могла очень коротко сформулировать ответ на этот вопрос. Если у ребенка двойка за диктант, ему должен помогать логопед и психолог. Точка. В этом вообще удивительного ничего нет. И раньше система была устроена именно так. Логопед, он, правда, не был подчиненным директора школы, там была немножко иная система, в целом была система логопедических пунктов при общеобразовательных школах. Логопеды подчинялись районным отделам народного образования. Логопед самостоятельно принимал решение по поводу того, что этому ребенку необходима помощь. Достаточным основанием для такого решения является школьная неуспешность. Мне очень странно наблюдать эту дискуссию, будем ли мы помогать этому ребенку или не будем ему помогать, достоин ли он нашей помощи. У него двойка, мы не можем не помогать. Это совершенно очевидно.
Мы же заставляем сейчас родителей проходить через систему медико-психолого-педагогических комиссий. Это процесс, поверьте, не быстрый, а в Москве в последний год еще и осложненный тем, что происходит реорганизация психиатрической помощи. Мы заставляем собирать массу документов для того, чтобы помогать ребенку, который имеет двойку. То, что у него двойка, видно и без ПМПК. И чем здесь проблема, которую я вижу? Раньше логопеды работали на логопедических пунктах и они формировались в результате подушевого коэффициента, комплектование штата, как в поликлинике. Допустим, есть в районе поликлиника, потому что район такого-то размера. И там гастроэнтеролог, потому что там есть десять тысяч человек. Также и с логопедической помощью, и с психологической. Есть психолог в школе, потому что есть столько-то классов. Логично. Какие-то проблемы там обязательно будут. Для психолога работа найдется. Логопед раньше тоже входил в такой круг специалистов, которые комплектовались по этим подушевым коэффициентам. Есть такое-то количество классов, и к ним относится логопед. Сейчас система другая. На 10-15 детей с заключением от ПМПК, с тяжелыми нарушениями речи, открывается ставка логопеда. А если не найдены эти дети, если они не дошли до ПМПК? Исключили этот подушевой коэффициент. И теперь организовали эту бюрократическую цепочку с прохождением ПМПК. Докажи, что ты достоин помощи. И дальше логопед начинает ее оказывать. А еще может так получиться, что ребенок пройдет ПМПК, и там будет написано, допустим, не «обучение по адаптированной программе», а просто «логопедические занятия». Но объем этих занятий школа определит сама, исходя из занятости специалиста, который не по подушевому коэффициенту туда нанят.
М. Баченина:
- В конце первого класса ребенок должен уметь читать, писать и написать диктант.
О. Величенкова:
- Как - диктант? Там диктант из трех предложений по два-три слова. Да.
М. Баченина:
- Списывать - важный навык?
О. Величенкова:
- Списывать это основной навык.
М. Баченина:
-Хочется надеяться на то, что государство как-то впряжется во все эти процессы и начнет изменять систему. Подвижки какие-то есть, или пока все так себе?
О. Величенкова:
- Мне сложно ответить на этот вопрос. Для того, чтобы подвижки какие-то происходили, надо уменьшить бюрократическую составляющую. Необходимо подумать о том, чтобы все-таки уйти от субъектового финансирования и этих подушевых коэффициентов приема на работу логопедов. Потому что речевые нарушения у детей были, будут всегда у определенного количества, и мы должны это понимать. И вкладывать средства и силы в научные исследования, которые создавали бы базу для стандартизированных технологий оценки речи, для того, чтобы ни у кого не было никакой возможности сказать, что этому ребенку помощь не показана. Мне кажется, что ему помощь не показана. Если у тебя есть хороший инструмент, который все используют одинаково, то все дети в равных условиях - и в Уфе, и в Казани, и в Москве. К сожалению, у нас этого пока нет. Мне кажется, что меры могут быть предприняты такие. Они по-разному стОят. Но, конечно, если мы хотим заботиться о своем будущем, мы это сделать должны.
А. Милкус:
- Мне кажется, что движение есть. Ольга называла - около тысячи выпускников трех московских вузов получают квалификацию каждый год. И по стране тоже идет выпуск, популярность этого направления растет, ребята идут учиться, и не с самыми низкими баллами ЕГЭ приходят учиться. Система образования, педагогического в первую очередь, на проблему отреагировала. А дальше проблема как с молодыми учителями. Ребят много приходит в педагогический вуз, действительно, и средний балл растет. А дальше они в школу не идут. Или идут, но сбегают через год, два, три. Следующий шаг, который нужно делать, это нужно продумывать, как этих специалистов закрепить в системе государственного обеспечения и как их развивать, чтобы они не сбегали в частные клиники.
М. Баченина:
- Привлечь и удержать – это вопрос любого HR. Ольга, я вас благодарю.
У нас сегодня в гостях была доцент кафедры логопедии Московского городского педагогического университета, кандидат педагогических наук. Ольга Величенкова. Огромное вам спасибо.
Подписывайтесь, чтобы не пропустить новые выпуски нашего подкаста для родителей и слушайте, когда удобно.
➤ Слушать прямой эфир: https://radiokp.ru
➤ Читать эксклюзивные новости: https://www.kp.ru
➤ Подписаться на наш телеграм: https://t.me/truekpru
➤ Самое интересное из эфира: https://t.me/radiokp
