Тутта Ларсен о том, как СВО изменила страну и шоу-бизнес
- У нас сегодня в гостях телерадиоведущая Тутта Ларсен, кумир молодежи типа меня. Человек, на которого ориентировали все девчонки тоже примерно моего возраста. Не могу не начать с актуалочки. В этом году закрывается MTV.
- Там только какие-то подразделения закрываются, какое-то MTV типа «Ультра» или «Глобал», что-то такое остается. Честно говоря, мое MTV закрылось уже давно. Эти двери в это прекрасное далеко захлопнулись, наверное, году в 2005-2006, может, в 2008-м. В 2008-м я ушла с MTV, и оно закончилось. Не потому, что я ушла, а просто потому, что там стало больше нечего делать вообще. Эпоха реалити погубила MTV, я считаю.
- У тебя даже сейчас нет каких-то переживаний, ностальгии?
- Вообще нет.
- Классные были времена.
- Это были очень классные времена, и такой продукт, как MTV, сегодня создать невозможно, потому что его делали на 99% бескорыстные люди. Но один процент был, которые знали, что они делают, а все остальные просто самовыражались. И это было удивительно, это была большая очень свобода творчества. Но очень быстро это все загнулось, нас стали мерить KPI, рейтингами и коммерческим успехом, и все потихонечку сдулось и схлопнулось.
- А сегодня хоть кто-то что-то делает бескорыстно, просто ради самовыражения, потому что хочет донести что-то свое?
- Огромное количество людей, мне кажется, и в блогосфере, и в военной журналистике, и в социальных медиа. Я не могу сказать, что я прям такой бессребреник и бескорыстник, потому что я все-таки получаю зарплату за свои проекты, но я их делаю не ради денег, а ради того, что это хорошие истории, которые должны быть рассказаны. Сейчас, на самом деле, как раз, мне кажется, такая эпоха возрождения бескорыстной журналистики. Безусловно, есть и другое, и оно всегда было. Я считаю, что вообще должны цвести все цветы. Просто у зрителя и у слушателя должен быть выбор. Просто какое-то время было невозможно в медиа найти вообще ничего земного, подлинного, близкого сердцу каждого человека, были сплошь шоу, или какие-то скандалы, или какие-то интриги, расследования и прочее-прочее. Сейчас, мне кажется, мы как раз немножко возвращаемся к реальности в медиа.
- Давай вернемся к реальности, к нашей повседневности, к сожалению. Давай поговорим о том, как изменилась жизнь в России за последние три с половиной года с началом СВО. Я уверен, что мы с тобой сейчас сильно выйдем за эти рамки. Давай начнем с того, что изменилось за последние три с половиной года? И вообще изменилось ли?
- Где-то да, а где-то вообще ничего не изменилось. Я тут недавно слышала статистику, что реально в СВО участвуют косвенно или непосредственно примерно 15% населения России.
- Это значит, что где-то есть 85% населения России, которые вообще этого не касаются?
- Кого-то это, может быть, касается, потому что все-таки из-за экономических санкций у кого-то изменилось благосостояние, например, или люди перестали ездить в Европу, стали летать в Египет отдыхать или в Китай. А для кого-то вообще ничего не изменилось. Вон человейники в Москве как строили, так и строят в каких-то немыслимых количествах, и не очень понятно, зачем, и не очень понятно, кто покупает это жилье элитное, премиум-класса. Кто-то покупает. Мне кажется, для них ничего не изменилось. Для меня сильно изменилась жизнь. В профессии очень сильно изменилась моя жизнь к лучшему, потому что я получила возможность, благодаря грантовым форматам, делать то, что считаю правильным, нужным, честным и достойным. Но все равно приходится бороться за выживание в медиа, потому что как будто бы все равно твои проекты не очень интересны большим медийным источникам, трансляторам, большому телевидению или каким-то другим большим медийным холдингом. Наши простые истории о любви, милосердии, боге и счастливой семье никому не нужны. Они нужны зрителю, поэтому мы их выкладываем в соцсети.
Очень много стало вокруг меня людей, которые жертвуют, милосердием занимаются, которые помогают и фронту, и беженцам, и людям на новых территориях, которые довольно сильно изменили свою жизнь. И, например, в качестве досуга теперь выбирают поездку добровольцем, чтобы восстанавливать дома в Мариуполе и Авдеевке. Или чтобы неделя через неделю ездить волонтерами с больницей Святителя Алексия с гуманитарной патриаршей миссией в Донбассе, сработать санитаром в госпитале.
- Ты заметила, как эти изменения произошли? Или это, грубо говоря, произошло одним днем в 2022 году?
- Нет, конечно, это не произошло одним днем, потому что, мне кажется, все-таки с началом СВО очень многие люди были не готовы к такой резкой перемене исторического ландшафта. И начало военных действий, безусловно, для львиной доли наших людей стало неожиданностью и каким-то шоком, с которым надо было справиться. И люди по-разному справлялись. Кто-то убежал, кто-то наговорил глупостей, кто-то замер, кто-то спрятался, а кто-то начал делать что-то. И я, наверное, отношусь к числу последних, потому что я, когда оказываюсь в какой-то суперстрессовой ситуации, у меня первая мысль о том, что надо делать. Нет проблем, есть задачи. Но поскольку для меня эта война началась не в 2022 году, в 2014 году, из Макеевки, у меня папа живет в Донецке, и моя мама организовала волонтерскую группу «Москва-Донбасс», которая все эти годы возит просто 20-тонными фурами гуманитарную помощь в новые регионы, которые мне не нравится называть новыми, они вроде как исторические регионы. В Новороссию, давайте так скажем. Даже для меня это было шоком, потому что мы очень мечтали о том, чтобы на Донбассе воцарился мир, но мы, конечно, не ожидали, что для того, чтобы это произошло, сначала этот нарыв должен разорваться, вспухнуть, прорваться и масштабироваться в такие серьезные военные действия. Некоторых людей до сих пор догоняет. Недавно, например, одна моя подруга, очень талантливый дизайнер и человек, который живет в мире своих творческих идей, очень много ездила раньше по всему миру до санкций, и она иногда меня спрашивала: а что там как происходит? Я на пальцах в двух словах что-то могла рассказать, но никогда не углублялась. Мы никогда с ней не говорили о ее позиции, не обсуждали историю, не обсуждали военные действия. Но просто в какой-то из дней, совсем недавно, она мне сказала: а когда твой муж поедет в Донбасс с гуманитаркой? А мой муж просто ездит, как частное лицо. Я говорю: тогда-то поедет. Она говорит: я вам сейчас денег переведу, и еще у меня есть кое-что, что я могу вам с собой передать. Для меня это было очень неожиданно, потому что от этого человека я меньше всего ждала какого-то такого участия. Не значит, что она плохой человек или нечуткий, или невнимательный, но у нее просто другие интересы в жизни. И как-то что-то отозвалось где-то, в ней что-то пробудилось и возникло желание помогать. И так очень у многих людей, особенно у молодых.
У молодежи, колоссальное желание служить. Я вчера делала интервью на одной радиостанции с сестрой милосердия, которая возглавляет социальное служение патриаршей миссии в Донбассе. И я говорю: а как изменился облик добровольца с начала СВО? Она говорит: вы удивитесь, но очень они помолодели. Приезжают люди 18, 20, 25 лет. И кажется, что зачем они мне нужны, эти зеленые молокососы, они же ничего не умеют, они ни раненого не перевяжут, ни раны не обмоют, не уберутся даже как следует в палате. Зачем мне такие молодые санитары? Оказывается, что они все умеют. Они подготовленные приезжают, заряженные, мотивированные, они знают, куда они едут, они знают, чего они хотят.
- Это как раз, наверное, те самые ребята, которые на выпускном в условном парке Горького, даже не в условном, это реальная история, когда перед ними выступал известный певец Shaman, и они все хором кричали «Я – русский!». Хотя, казалось бы, что еще 5 лет назад, 10 лет назад кричать «Я – русский!» это был моветон. Тогда, наоборот, правильно было говорить, что я прозападный.
- В этом смысле, мне кажется, все-таки жизнь в России очень изменилась, потому что у нас действительно появилось гражданское общество, которое консолидируется вокруг Верховного главнокомандующего, которое поддерживает стратегически курс страны. Потому что, может быть, на каких-то отрезках что-то кого-то и не радует, опять же, с экономической точки зрения, ипотеку не возьмешь сейчас, к сожалению. Но в общем и целом появились люди, которые перестали ждать, что кто-то что-то сделает за них, и стали делать что-то сами. Для страны.
- Говорим о том, как поменялась наша с начала СВО. Ты часто бываешь на Донбассе?
- Пару раз в год, это не так уж часто. Это намного чаще, чем 99% населения страны. Что там люди думают? Что они там говорят? Как у них изменились настроения за те же самые три с половиной года?
- Там все сильно зависит, как ни странно, от региона. Например, люди в Мариуполе и люди в Донецке говорят разное, потому что Донецк восемь лет находился под обстрелами и в осаде, в такой хроническом стрессе, а Мариуполь пережил чудовищное просто насилие, сопоставимое с блокадой Ленинграда, и это была острая фаза, резко, быстро и бесповоротно. Поэтому и там, и там люди, естественно, в стрессе и в ПТСР, но оно разное. Люди устали, безусловно, от войны. Но те люди, с которыми я в массе своей общаюсь, они, конечно, очень счастливы, они дождались, что их Россия взяла наконец-то под свое крыло, что они русские, что они в России. Как там Маргарита Симоньян говорила, «матушка Россия, забери нас к себе», что это наконец-то произошло. Это просто люди какой-то невероятной стойкости. Когда кажется, что уже не может быть хуже, тут заканчивается полностью в Донецке вода, и уже просто невыносимо становится, а они все равно там, они все равно ждут, когда они смогут полноценно зажить своей жизнью, взять в руки отбойный молоток, или лопату, или мастерок, и начать отстраивать свой регион, возвращать полноценной к жизни свой прекрасный город. Потому что на самом деле Донецк, конечно, поражает тем, что жизнь там не заканчивается никакая. Там люди работают, любят, рожают детей, растят цветы, помогают друг другу и прочее. Но, конечно, все очень сильно устали.
- Нет такого у них, что типа да хватит уже, закончите, как есть?
- Мне такое мнение в Донецке не встречалось. Мне в Мариуполе встречались собеседники, которые говорили: зачем вы пришли? Но я списываю это на шок и ПТСР. Потому что там такой был нарратив: нас тут кошмарили, конечно, эти нацбаты, они позанимали все пансионаты, перевезли своих жен и детей, отнимали машины, выживали из квартир, забирали телефоны, женщины пропадали. У нас вообще заявлений об изнасиловании в полицию не принимали даже. Люди какие-то тоже пропадали. Да, один раз нашему соседу проломили голову в магазине, потому что он по-русски говорил, а там в это время был представитель нацбатальона. Но нас-то никто не трогал. У нас все было хорошо. Зачем вы пришли? Во-первых, это частное мнение отдельно взятого человека, и я не могу сказать, что это общий тренд, что это общее какое-то настроение. Во-вторых, наверное, человек имеет право на такое мнение, у него-то точно, может быть, было все в порядке. Так бывает. До него просто не добралось еще тогда.
- У тебя даже нет злости на таких людей?
- Да нет, конечно.
- Потому что у тебя же среди знакомых куча других людей, которые просидели три года в подвале.
- Да, Валь, а этот человек просто ползал на карачках в подвале и пытался выползти из этого подвала за водой, его украинский снайпер обстреливал с высотки. Это ПТСР. У этого человека на глазах взорвался кто-то, кто вышел из подъезда за продуктами. Мариуполь в этом плане город, который еще очень много лет, мне кажется, будет восстанавливать психическое равновесие. И там люди просто пережили такое, по-моему, чтобы они сейчас уже ни говорили, наша задача - просто им помочь выздороветь и обрести какую-то уверенность в завтрашнем дне, какую-то жизнь возобновить. Потому что я даже разговаривала там с психологом, которая работает в реабилитационном центре для кризисных семей. И она тоже пережила, у нее на глазах убили близких, и очень много всего. Она даже не может об этом говорить, у нее голос дрожит. Прикинь, если психолог, человек, у которого все-таки есть опыт управления своими эмоциями, что говорить о простых людях. Мы все единым миром ждем нашей победы.
- Хорошо, когда эта победа состоится, как ты думаешь, украинцы, которые сейчас с той стороны и люто ненавидят Россию (а там таких полно), они когда-нибудь станут к нам нормально относиться? Они же считают нас самыми страшными людьми на свете.
- Слушай, они тоже оболванены. В массе своей это люди, которым очень много лет лгут. Недавно был довольно показательный случай, Владимир Владимирович выступал на мероприятии, посвященном юбилею Russia Today в Большом театре. Между ним зрительным залом – оркестровая яма. И люди с той стороны, они комментируют фотографии из Большого театра, что, мол, вот какой плохой этот человек, даже со своими последователями и соратниками он общается через такое огромное расстояние. То есть люди не видели оркестровую яму. Они не знают, что такое Большой театр. И они вот так представляют себе нашу страну реально, что мы чипы выковыриваем из стиральных машин, и что у нас, как некоторые наши иноагенты сообщают, у всех деревянные сортиры, и собаки едят людей. Мне очень нравится мысль, которую высказала прекрасная Каринэ Александровна Геворгян, замечательный эксперт, политолог, иранист, востоковед. Она имела беседу с профессором психиатрии, и он ей сказал, что с этими людьми нужно будет работать по тем же принципам, по которым работают с жертвами тоталитарных сект. То есть инструментарий есть, другой вопрос, кто будет этим заниматься, как и т.д.
Мне кажется, сейчас более серьезные вопросы – как помочь людям, которые возвращаются с фронта, вернуться к мирной жизни, быть благополучными членами общества, служить обществу дальше, реализовываться, становиться профессионалами в каких-то других областях.
- Которые возвращаются с тем же ПТСР. Захар Прилепин совсем недавно на твоем месте сидел, и я ему задал тот же вопрос: как сделать так, чтобы эти люди действительно устроились? Он говорит: помогать не надо…
- Надо не мешать?
- Надо просто, чтобы все программы, которые есть сейчас - «Время героев», региональные программы, точно такие же, которые встраивают, чтобы они работали по-настоящему, а не на бумаге.
- Да. И у нас на самом деле довольно большое количество всевозможных таких организаций, которые бесплатно оказывают психологическую поддержку, и фонды есть, в которых работают такого рода профессиональные психологи. И, действительно, просто надо, чтобы оно работало, чтобы это стало приоритетом не только для Верховного главнокомандующего, но и для всех людей на местах, и для семей тех бойцов тоже в том числе.
В этом смысле, мне кажется, общество тоже меняется, люди становятся ближе друг другу, ну, человек ближе к человеку, у меня такое впечатление. Мы стали друг к другу больше лицом поворачиваться, нас стало волновать, что там у ближнего происходит за соседней дверью. И волновать не в том плане, чтобы настучать на него или посплетничать у него за спиной, а чтобы понять, могу ли я чем-то помочь.
- То есть специальная военная операция и та трагедия, которую сейчас страна переживает, она нас очищает?
- Безусловно. Она нас очищает, она нас отрезвляет, она нас возвращает в реальность. И она дает нам возможность испытать чувство собственного достоинства и помочь другому, который рядом с тобой, обрести это чувство собственного достоинства.
- А как быть с теми, кто ездит туда отмываться в прямом смысле слова? Накосячив здесь что-нибудь, какие-нибудь блогеры не заплатили налоги, еще что-то, вот он сразу на Донбасс – смотрите, я святой, я привез гуманитарку, посидел в окопе и т.д. Как к этим людям относиться?
- К сожалению, ведь так ездят не только блогеры, которые накосячили. Так ездят и некоторые чиновники и т.д. То есть это в принципе, наверное, вопрос совести каждого отдельно взятого человека. Но я бы не стала прямо вот так клеймить их предателями и лицемерами. Потому что я, например, помню, как меня удивило, когда Филипп Киркоров поехал после того, как «зашел не в ту дверь», в Горловку с концертом. Это было странно. Он старался изо всех сил быть менее Филиппом Киркоровым, чем он есть всегда, но он все равно был красивый, в кожаной куртке с цепями, в какой-то кепке. Но я подумала: какое же это счастье для людей, которые любят Филиппа Киркорова и его творчество. А их там точно достаточное количество. Они вряд ли когда-нибудь могли бы, по крайней мере, до его приезда, оказаться на его концерте. А он приехал. Для кого-то он реальная звезда. Правда, он большой человек в нашем шоу-бизнесе. Мне кажется, что, скажем так, та польза, которую он принес этим людям, она важнее, чем все те, с нашей точки зрения, какие-то косяки, которые его в Горловку привели.
Во-вторых, я думаю, что Донбасс это такое пространство, которое человека очень сильно меняет. Даже если ты туда едешь не совсем по своей воле, и даже если ты туда едешь как будто бы отмываться, очень высок шанс, что ты оттуда приедешь более хорошим человеком, чем ты туда уехал. Я не стала бы такую невероятную энергетическую и даже мистическую составляющую воздействия Донбасса на человека отрицать.
- Дай тебе волю, ты бы вообще всех простила. Мы с тобой сейчас говорим о том, как мы поменялись, как страна поменялась…
- Да, вот уж что точно поменялось (по крайней мере, с фасада), так это наш шоу-бизнес так называемый.
- Что ты видишь?
- Я, честно говоря, вижу, что, наверное, вообще само словосочетание «шоу-бизнес» уже не очень уместно. То есть, есть музыка, есть кинематограф, есть литература, а шоу-бизнес – это, мне кажется, всего лишь некий такой формат, в котором эти области культуры как-то проявлялись и выражались в массовое пространство, в массовом потреблении таком. Я думаю, что очень сильно меняется облик современного артиста. Мне, наверное, все-таки больше понятно то, что в музыке происходит, хотя я давно не работаю в музыкальных медиа. Мы как раз сейчас сняли и начали выкладывать серии нашего проекта про Донбасс, но он вообще в широком смысле про волонтерство, он называется «Рожденные сердцем» и посвящен тому, как люди делают что-то, когда оказываются в трудных обстоятельствах в трудные времена. Надо отметить, что этот проект создан благодаря Президентскому фонду культурных инициатив, без которого мы вряд ли могли бы такие проекты реализовывать.
Вот у нас там есть серия как раз про музыкантов, и в этой серии максимально широкая палитра артистов, там лауреат конкурса Чайковского в номинации «скрипка и фортепиано» Мария Андреева. Это уникальный человек, ей нет 30 лет, а она уже лауреат премии Чайковского в двух дисциплинах – и скрипка, и пианино. То есть она выдающийся музыкант и там и там, это большая редкость. Там у нас есть замечательный поэт и хип-хоп-исполнитель Артем Саграда и Владимир Шахрин, лидер группы «Чайф». И все эти люди регулярно ездят в Донбасс, Маша играет… Если вы наберете в Яндексе «Мария Андреева», вы увидите какого-то невероятной красоты прекраснейшего эльфа, потому что она очень красивая, тонкая, хрупкая, фантастический музыкант, и вот она ездит, в окопах играет перед бойцами на скрипке. И она создала фонд для талантливых детей Донбасса. Она очень многое делает в гуманитарном формате для всех, не только в Донбассе, но и в России, для талантливых детей. Артем Саграда – это просто златоуст, с моей точки зрения, один из самых мощных в современном музыкальном нашем измерении поэтов, такое горячее сердце, очень серьезный делатель и болельщик нашей страны во всех этих обстоятельствах.
- Особенно отмечу, что это любимый исполнитель моего сына.
- И мы тоже с детьми его много слушаем. Ну, еще он глубоко верующий христианин, у него очень сильные тексты о Христе. И он тоже часто туда ездит, там играет концерты для людей. Ну, и Володя Шахрин, потрясающий музыкант. Казалось бы, он все лавры уже пожал, все Олимпы покорил, мог бы спокойно сидеть у себя в загородной усадьбе, курить бамбук и получать роялти. Но он не просто ездит с концертами, он участвует в спектакле, который поставила режиссер из Луганска по мотивам всех событий, которые происходят, и он там не только со своей музыкой и песнями присутствует, а он там присутствует как актер, как чтец. Они читают там какие-то мощные тексты. Я уже точно не помню, то ли это фронтовые письма, то ли это просто чьи-то истории. Они несколько раз этот спектакль привозили в Москву, совершенно безвозмездно он выступал там на сцене. Был огромный успех. Это же тоже как бы наш шоу-бизнес. Мне не хочется это слово говорить. Это наши творческие креативные индустрии, сейчас появилось еще и такое словосочетание, хотя тоже не очень понятное. Да, безусловно, как будто стало меньше песен…
- …про сиськи-письки.
- Ты это сказал. У меня язык не поворачивался. Да, стало больше чего-то такого, что можно с детьми послушать как минимум. И это не детские песни. Например, нам очень нравится Никита Лович, потрясающий новый исполнитель, который сейчас, с моей точки зрения, такая восходящая звезда, очень сильные у него тексты. Он начал со смешной песни «Пррр. Я в танке, одетый по гражданке». Очень классная песня. А потом у него была фантастическая вещь, которую Юра Бардаш спродюсировал, «Положись народ на Родину». Очень много стало интересных новых имен. Ну, и старички, такие как Александр Ф. Скляр или группа «25/17», которые раньше, может быть, были чуть больше в андеграунде и в тени, а сейчас вышли на большую сцену, потому что им есть, что сказать.
- И собирают стадионы.
- Да.
- А не стала ли наша сцена беднее оттого, что пропали те все-таки великие исполнители, на которых росло наше поколение, а вот теперь их нет?
- А почему их нет, знаешь? Потому что они только здесь великие, а там они просто старые пердуны, причем выжившие из ума. К сожалению. Иногда мудрость с возрастом не приходит, как известно. И они так и не поняли, что все дело в этой пуповине, которую они порвали, и которая их питала, - Родина. И это никакие не пафосные слова. Вот у Ловича «Вы отменяйте там эти мои стихи, я только тут могу их написать». Он так поет. И это правда. Почему-то мы по-прежнему о них говорим. Не знаю, зачем мы о них говорим. Они перестали быть великими, как только они перестали быть русскими исполнителями. А там это просто граждане другой страны какой-то.
- Сейчас Госдума очень многое запрещает, в том числе и песни, пытается запретить целые группы, потом, правда, оправдываются – нет, нет, мы не хотели запрещать «Сектор Газа» - есть ли разумное хоть что-то в запретах?
- Нет, например, признать радужных ребят экстремистами и запретить пропаганду этого всего, по-моему, было вполне разумным действом. Запретить дискредитировать нашу армию или изменять нашу историю, это тоже вполне себе… ну, я не могу сказать, что это прямо запрет – это препятствие вредоносному воздействию, вот так скажем.
- Мы даем понять тем, кто собирается это сделать, что они будут действовать против нас?
- Ну, что мы это не примем и что у этого есть последствия. Что мы с этим не согласны. Но вот эти смешные запреты, которые сейчас, как из рога изобилия, сыпятся из Госдумы, кто-то уже написал в интернете, что кто-то 3Д-принтер поставил и печатает эти запреты. Остановите, у них запретительный аппарат сломался! Я не знаю, зачем это делается. Безусловно, это не способствует ни улучшению атмосферы в обществе, ни реальному изменению жизни нашей к лучшему, а способствует только повышению уровня раздражения по отношению к этим проектам и их авторам. Я слышала мнение, что это какая-то предвыборная активность, но мне кажется, что это какой-то селфхарм, как называют это подростки. Ну, какое-то самовредительство. Зачем это делать, мне не очень понятно.
- С другой стороны, я сегодня, как взрослый мужчина, допустим, вычеркиваю всю свою историю, связанную с группой «Сектор Газа», все, что у меня было в юношестве с ними связано, и сегодня слушаю и думаю – елки-палки, мои дети же будут это слушать! Это нельзя. Нельзя. У меня сын спрашивает – папа, а что такое «Сектор Газа», а я говорю – подрастешь, узнаешь! Хотя я в 14 лет уже с удовольствием пел их песни.
- Это плохой ответ. Надо ему сказать. Сынок, это группа, которая писала неплохие песни, но в них очень много сквернословия и мне бы не хотелось, чтобы ты послушал это сейчас. Ты обязательно это послушаешь дальше, а сегодня давай с тобой послушаем Саграду или Никиту Ловича. Это мой девиз. Когда ты ребенку что-то запрещаешь, надо обязательно открыть другую дверь, из которой можно что-то разрешить. Чтобы у него не складывалось впечатления, что ты ограничиваешь его жажду познания и создаешь запретные плоды.
- Ну да, чтобы он хорошо знал, что есть неправильная дверь и правильная дверь.
- Естественно. А она всегда есть. Вот если говорить о наших детях сегодня в сравнении с нами в их возрасте, то у них совершенно другие кумиры и другие отношения вообще с культурой, чем были у нас. Наши дети спасают планету, борются за экологию, пишут бойцам открытки и письма, помогают гуманитарной помощью детям в детском доме и что-то еще. У них и кумиры в основном такие же, какие-то очень позитивные, ну, или, по крайней мере, талантливые. А наши-то все поперепились, поперевешались и в 27 лет выпилились из жизни. В этом плане я спокойна за наших детей.
- А почему так? Почему у нас были те, а вот сейчас хорошие?
- Ну, такое время, может быть, было, когда надо было что-то очень сильно… надо было орать, чтобы тебя услышали, чтобы тебя заметили, а тебе было больно, страшно и тебе надо было орать. Такое было время какое-то подростковое по ощущениям, да, не в смысле, что все были подростками, а какой-то способ выражения себя был очень подростковый. Я по себе сужу. И татуировки, и серьга в носу, и какие-то безумные… то есть, все было через внешне – какие-то безумные наряды, а внутри-то было огромное желание принятия, признания, реализации и в конечном итоге любви. Может быть, мы просто больше любим своих детей сегодня, больше даем им внимания качественного, и у них просто нет потребностей в таких жестких формах обращать на себя внимание. И в таких жестких форматах культурных, как там «Сектор Газа» или группа «Нирвана», или ранний Пелевин, прости, Господи.
- Современные дети лучше, чем мы тогда?
- Однозначно. В сто раз лучше. Умнее, тоньше, более чуткие. Но единственное, они и более уязвимы, потому что у нас не было гаджетов. И мы не умеем их от этого защищать. Ну, это уже наша ответственность, потому что и количество информации, которая на них валится, и качество этой информации, безусловно, надо регламентировать и мы очень жестко к этому относимся в семье, и это единственная зона нашего родительского контроля, в которой у нас очень и очень суровый подход. Но, естественно, мы объясняем детям, почему мы это делаем – это вопрос безопасности и это вопрос формирования личности, которая все-таки должна сформироваться в аналоговом пространстве. Я в этом глубоко убеждена. Потому что, несмотря ни на что, на все эти искусственные интеллекты и прочие виртуальные реальности, человек тысячелетиями формировался в среде аналоговой и дальше будет все равно жить бОльшую часть своей жизни в среде аналоговой. Поэтому она должна быть первична. Мир вокруг должен быть первичен, чем тот мир, который в экране. И это важно. Важно вот это дозировать. Я тут увидела заголовок – типа, какой-то чиновник в Общественной палате предложил увеличить школьное образование до 12 лет. Я такая – о, годная идея, неплохо! Плюс еще один год дать детям перед выборам пути, считаю, нужно. Дальше читаю – надо, чтобы дети учились в школе с 6 лет, то есть, не на год плюс, а на год раньше…
- Когда они еще не хотят учиться.
- …потому что в некоторых странах, например, искусственный интеллект изучают дети уже чуть ли не в начальной школе. И тут – все. Я как бы – в смысле? Какой искусственный интеллект в начальной школе? Ребенок должен учиться читать, писать, у него мозговые структуры формируются не с точки зрения даже нейронных связей, а с точки зрения вообще развития структуры мозга, органически, когда он ручкой пишет. И от этого у него зависит качество речи и другие всякие речи. Никто не отменял детскую нейрофизиологию, психологию, в конце концов, ребенок в шесть лет еще спит днем. Вот этого не надо. Об этом надо нам, родителям, заботиться, чтобы наши дети формировались все-таки как биологические даже создания в аналоговой среде.
- Есть у тебя еще какие-то рецепты, как воспитать хороших детей?
- Для этого надо воспитывать хороших родителей в себе.
- А как уже воспитаешь родителей-то?
- Самих себя.
- Так это же мои родители должны были во мне воспитать.
- Нет, это ты должен, это твоя ответственность. Все твои проблемы с детьми – это твои проблемы. Когда у тебя появляется ребенок, ты рождаешься как родитель, и вы вместе растете и развиваетесь. Ошибаться – нормально. Нормально делать какие-то неправильные выборы. Нельзя бить детей. Категорически. Ни в коем случае. Вообще никак. Ну, конечно, я думаю, некоторые слушатели с этим поспорят, но я даже не буду это аргументировать. Я считаю, что насилие – это прибежище кого там… какая-то такая цитата есть… ну, последнее прибежище сволочей, скажем так. Простите, я никого не называю этим нехорошим словом, я просто считаю, что, когда единственным твоим аргументом становится шлепок по попе, то что-то не так с твоими аргументами. И так ты не вырастишь хороших детей. Так ты вырастишь детей, которые будут тебя бояться, во-первых. Во-вторых, не будут тебе доверять, а, в-третьих, будут думать, что весь мир решает проблемы насилием. А это не так, а он вырастет и будет от этого очень сильно страдать и не сможет реализоваться, как личность. Мое глубокое убеждение, что надо любить детей и уважать их. Ну, любить их не только потому, что они пятерки приносят или на пианино хорошо играют, а потому, что они просто есть. И они тебе Богом даны, как лучшие в мире курсы личностного роста. Ты об своих детей обточишься, как камушек в Черном море и будешь гладенький, кругленький и красивый.
- Вот смотри, думаю, что это знают абсолютно все – что разные дети, которые растут в одной и той же семье, которые едят одну и ту же еду, у которых одни и те же родители, на них одни те же аргументы действуют совершенно по-разному.
- Конечно. Что еще раз подтверждает моей тезис о том, что дети – это лучшие курсы личностного роста. С каждым новым ребенком у тебя появляется новый вызов. Все опять по новой, все опять заново надо отстраивать и ты становишься мастером коммуникаций или в какой-то момент просто ты перестаешь знать, что с твоими детьми происходит. У тебя есть выбор. Ты можешь пытаться давить своими какими-то шаблонами и методами, действовать так, чтобы твои дети врали тебе, прятались от тебя, давить авторитетом – может, это и сработает. Но мне интереснее с детьми выстраивать отношения. Мне вообще интересно с людьми выстраивать отношения. Если у меня с человеком что-то не получается, я всегда стараюсь думать, что я сделала не так, что я где-то не услышала, не поняла, не нашла ключик, где я этому человеку не дала то, что ему от меня нужно.
- Зачем это самокопание, можно же просто поставить на нем клеймо «чудак» и все.
- И дать по заднице, да. Можно. Но это сработает в моменте, но в стратегической перспективе ты потеряешь ребенка. Он не будет тебе доверять, он не будет с тобой делиться, ты не будешь знать, что с ним происходит, и ты будешь несчастлив, потому что нельзя быть счастливым, когда твои дети тебя отвергают.
- Не могу не спросить, что сейчас у тебя в производстве из твоих совершенно замечательных программ?
- Мы сейчас целиком и полностью погружены в «Рожденных сердцем», потому что для нас это очень большая радость, мы снова ездили в Донбасс в достаточно длительную командировку, и мы очень много людей сняли в этом проекте, самых разных – и медиков, и поэтов, и художников, и медиакреативных деятелей, и музыкантов, священников. Мы собрали потрясающую палитру удивительных людей, которые каждый на своем месте своим делом служат людям, служат стране и отдают свое сердце. Знаешь, это очень вдохновляет иметь дело с такими людьми, очень всегда для меня терапевтичны такие проекты, потому что они мне позволяют поддерживать и свою собственную какую-то смысловую линию, ради чего я живу, что я могу сделать для этого мира, как я могу развиваться, чтобы быть хорошим человеком – на эти вопросы мне отвечают мои герои. Плюс, конечно, очень рекомендую нашим слушателям смотреть наши проекты, которые мы тоже делаем, благодаря президентскому фонду культурных инициатив и институту развития интернета. Это проект о счастливой семье. У нас есть серия фильмов, которая называется «Счастливы по-разному» и вот недавно мы выпустили два коротеньких сериала, по пять серий – «Профессия мама» и «Путь отца», где мы чуть более концептуально с точки зрения материнства и отцовства в современном мире смотрим на семью тоже – как изменилось за 20 лет материнство и отцовство, какие есть сегодня возможности воспитывать хороших детей, быть счастливыми людьми, сохранять отношения, ну и строить мир вокруг себя таким образом. Я все это делаю только для себя, честно. Потому что мне это необходимо, чтобы самой учиться у этих людей, быть счастливой и строить мир вокруг себя. И воспитывать своих детей.
- Ну, заодно есть возможность показать всем вокруг, чтобы они тоже были счастливыми и тоже учились.
- Именно. Да. Поэтому можно подписываться на наши ресурсы, у нас паблик в Telegram, канал «Тутта Ларсен» называется, достаточно большой паблик в ВК «Тутта Ларсен», поэтому все наши проекты мы там выкладываем.
- А паблик в МАХе?
- Над пабликом в МАХе мы работаем. Мы же хотим, чтобы все было красиво, а не просто абы как. У нас есть страничка в Дзене, у нас есть паблик в Одноклассниках. В общем, кому какое больше любится пространство социальное сетевое, очень рекомендую заходить и искать наши проекты. И еще у нас есть очень милый проект о семейных путешествиях «Путеродитель», где мы всей семьей ездим по маленьким городам. Стараемся нести добро, милосердие и хорошее настроение. Я точно знаю, что после просмотра наших проектов у людей настроение улучшается.
- Уверен, что у тех, кто послушает нашу с тобой беседу, тоже настроение улучшится.
- Очень надеюсь.
Подписывайтесь на наш подкаст, чтобы не пропустить новые крутые интервью.
➤ Слушать прямой эфир: https://radiokp.ru
➤ Читать эксклюзивные новости: https://www.kp.ru
➤ Подписаться на наш телеграм: https://t.me/truekpru
➤ Самое интересное из эфира: https://t.me/radiokp
