Бывший заложник Беслана стал врачом и спасал пострадавших в «Крокусе»
В. Алфимов:
- Здравствуйте, дорогие друзья! Приветствуем вас в эфире Радио «Комсомольская правда». У нас в гостях сегодня очень необычный гость – врач-реаниматолог Камболат Баев. Камболат, здравствуйте.
К. Баев:
- Добрый день.
В. Алфимов:
- Почему необычный? О медицине мы сегодня, конечно, поговорим, но в меньшей степени. Первое, что я спрошу – покажите, пожалуйста, свои руки. Как себя чувствуют? Все хорошо?
К. Баев:
- Шикарно.
В. Алфимов:
- Работают? Все нормально?
К. Баев:
- Работают.
В. Алфимов:
- Я почему об этом спрашиваю? У меня в руках газета, где 9-летний Камболат сидит рядом с мамой, у него замотаны руки, они пострадали, они все в осколках, очень грустные глаза у него… Фотография сделана в 2004 году. Расскажите, при каких обстоятельствах она была сделана?
К. Баев:
- Фотография была сделана как раз после трагических событий 2004 года – это буквально через несколько дней после теракта уже было, я находился на тот момент во Владикавказе, в больнице детской, в палате, и вот там эта фотография была сделана.
В. Алфимов:
- В эти дни отмечается годовщина одной из самых страшных трагедий в истории России. 1 сентября 2004 года, то есть, 20 лет назад, банда террористов (32 человека!) напала на школу в Беслане. Они захватили в заложники больше тысячи человек. Там разные данные – где-то 1116 пишут…
К. Баев:
- 1200… точнее не скажу.
В. Алфимов:
- Давайте так. Я не верю ничему, что написано в интернетах – вам верю.
К. Баев:
- В любом случае это больше тысячи человек. Будем говорить так – около тысячи двухста человек.
В. Алфимов:
- Ребята собрались у Бесланской школы №1, потому что 1 сентября – праздник, ну, вы все знаете, как это происходит 1 сентября. И тут на них напали, загнали в спортзал и держали там в заложниках три дня. Хотя большинство заложников были освобождены в ходе штурма, но…
К. Баев:
- Поправочка. Это был не штурм, это была операция по освобождению заложников.
В. Алфимов:
- Хорошо. Здесь я полагаюсь на вас и верю вам безоговорочно. В общем, погибло 314 человек из числа заложников, из них 186 детей и еще 29 спасателей. Как минимум, 783 человека получили ранения разной степени тяжести. Один из тех, кто получил ранение, из этих вот минимум 783-х, это как раз Камболат, наш сегодняшний гость. Что вы помните о нападении на школу? Я понимаю, что вы рассказывали это уже тысячу раз…
К. Баев:
- Да. Ну, если бы можно было из головы делать проекцию, то мы бы с вами сейчас посмотрели фильм, который начался 1 сентября в 10 утра, когда началась наша линейка, и до того момента, как я очнулся в больнице. То есть, в голове все очень плотно осело, и это не забывается…
В. Алфимов:
- А говорят, что время лечит. Тем более, мозг выбрасывает самые страшные моменты…
К. Баев:
- Знаете, наверное, не в нашем случае. Со временем становилось только тяжелее. Потому что, когда на тот момент, если говорить про себя, я был ребенком, 9 лет мне было тогда, мы переходили в третий класс. И на тот момент ты не понимаешь, что с тобой происходило, а уже по мере взросления приходит осознание той страшной трагедии, которая с нами произошла, и особенно бывает тяжело, когда мы на кладбище ходим к своим одноклассникам в эти траурные дни, и когда их родители, их бабушки, дедушки – вот ты подходишь, они нас уже не узнают, мы все выросли – ты подходишь к памятнику одноклассника, прикладываешь руки к нему, а они спрашивают – а вы знали его? Я говорю – мы одноклассники. И когда начинается разговор, что вот сейчас бы наш Тимур или Заур был бы сейчас такой же большой, как и вы, то отнюдь легче не становится от слова «совсем». То есть, в нашем случае время не лечит совсем.
А про те события – да как бы ничего не предвещало беды, это было обычное 1 сентября для нас всех. Было очень много людей. Но, слава богу, в тот год я был один, потому что в предыдущие два года со мной ходила бабушка, тетя, дядя приезжал из Владикавказа, отец приезжал, дядя снимал все на камеру, то есть, это целая делегация. И так с каждым. А в этот год, слава богу, все звезды так сошлись – у бабули с утра давления, тетя на девятом месяце беременности, отец на работе, у дяди не получается, в итоге меня дед привел в школу, а мы жили от школы далеко и был уговор, что в третьем классе когда я уже буду, я буду домой ходить один. И вот дед меня привел и я благополучно его отправил. Ну и вот мы стоим на линейке, играет музыка, начинается уже торжественная часть, и начинают греметь выстрелы. Ну, пока непонятно было – что это? Ну, просто шум, гам, все куда-то бегут… паника. И вот уже как раз там нас начали сгонять во внутренний школьный двор. Они сразу распределились по школе, начали искать, кто там спрятался, и загнали нас в спортзал. Это все было очень быстро. Моментально начали минировать зал, вывели мужчин, старшеклассников – задействовали их для того, чтобы забаррикадировать в основном здание школы: все окна, проходы. Ну, как рабсилу они их использовали. Ну и все, и моментально, быстро, в течение, я думаю, часа-полутора зал был заминирован полностью, и вот с этого момента пошел отсчет нашем трем дням.
В. Алфимов:
- Что вы чувствовали в тот момент? 9-летний ребенок. У меня младшему сыну 4.5, он еще не дорос до этого, а старшему уже 12 – он уже перерос. А вот девятилетний, один, без родителей, без никого, что он чувствовал?
К. Баев:
- Надо отдать должное нашим учителям и вообще всем тем взрослым, кто были с нами в тот момент, никого они не оставили, и я себя не чувствовал, что я один. Потому что я находился рядом с нашим учителем – это мама моего одноклассника, сейчас она директор нашей школы. Они реально все нас поддерживали, они никого нас не оставили ни в какой момент вообще. Ну, на тот момент, понимаете, когда ты ребенок, ты не понимаешь, что с тобой происходит. Это вот я всегда спрашиваю ребят, кто на тот момент были 11-й класс, 10-й, и вот, когда мы видимся, я им говорю – как вы вообще пережили это все? Вот сейчас мне бывает тяжело, когда иной раз задумаешься, а вам? Вы уже все понимали, вы были взрослые ребята, вы понимали, что жизнь сейчас может закончиться. Я говорю – как вы вообще выжили и продолжаете жить? – вы для меня, конечно, тоже как герои. А тогда это все было – да, загнали, да, почему-то держат, почему-то не дают воды – иногда дают, иногда не дают. То есть, понимания не было. Да, мы слышали, что есть там какой-то терроризм, но в 9 лет тебя это ни с какой стороны не волнует, твое дело на улице поиграться. Уже потом все это осознавание приходило. Я же говорю, каких-то ощущений вообще никаких не было.
В. Алфимов:
- Пить хотелось?
К. Баев:
- Конечно. Особенно когда мы только попали в зал, это практически 1200 человек, и это страшная духота, дышать нечем, а еще все пока на панике, все не понимают… я один из последних попал в зал. А они уже убили там мужчину у всех на глазах, они его протащили через весь зал – там же между нами проход был организован – и вот они по этому проходу тащили его тело. То есть, люди уже были на панике. И это все, конечно, усугубляло. И плюс, я же говорю, на улице плюс 30 было, все окна были закрыты, они не разрешали окна открывать. Только спустя какое-то время они взяли ребят-старшеклассников, дали им от двери раму, ну, как палку типа, а у нас были пластиковые окна в спортзале, трехъярусные такие были, и вот чтобы они верхний ярус по периметру выбивали, и тогда хоть какой-то приток свежего воздуха пошел. А воду изначально, опять же тоже это все руками старшеклассников делалось, просто ведро, одна кружка, и вот за ним стоит террорист, он заходит в толпу – человек 10-15 – и вот одну кружку на всех. То есть, хочешь пей, хочешь не пей, но, если ты сейчас все выпьешь, другим никому не достанется. Ну, максимум мог раза два-три зачерпнуть. Ну и вот нам старшие пить не разрешали. Пить в каком плане? Именно пить. То есть, давали, чтобы мы сполоснули ротовую полость просто, чтобы избавиться от жажды. Потому что, типа, если будешь пить, будет хотеться еще сильнее. Ну и вот мы слушались и так и делали. А дальше потихонечку это все сходило на нет. Если первые вот так давали воду, потом это все переросло в то, что мы мочили одежду, причем, в туалет выходили только дети. Ни учителя, ни мамы, никто не вставал, то есть, они вот как зашли 1 сентября, сели, так они и сидели. В туалет выводили только детей, и то сначала мы ходили в раздевалку, потом, когда они поняли, что мы там немного подпиваем воду, они нас начали выводить уже в основное здание школы на первом этаже, просто тупа мальчики в один кабинет, девочки в другой кабинет – там дырку в полу сделали – чтобы у нас доступа к воде вообще не было. Единственное, что позволялось, это мочить вещи. То есть, в большинстве почему мы все были раздетые, когда произошел взрыв? Это не потому, что у нас у всех затмение какое-то произошло, а потому, что мы все свои вещи мочили и просто ты пошел, рубашку намочил, все ее дербанят и сидели все высасывали воду из этих рубашек.
В. Алфимов:
- Второй день как проходил? Может, у кого-то случались истерики? По-моему, кто-то пытался бежать оттуда через окна или через что-то…
К. Баев:
- Вообще самый такой уже критический день – это было 3 сентября. Потому что на тот момент уже нас никуда не выводили, воду нам не давали, то есть, мы там ели цветы, которые находили, лепестки… ну, все же с букетами приходили на праздник – и вот все эти цветы валялись в коридоре, потому что как только нас загнали, они просили, чтобы в этот проход, организованный между нами, все, у кого есть телефоны, они их туда передавали и это все прикладом сразу разбивалось. Ну и вот 3-е число, уже начали мы есть цветы, чтобы хотя бы какую-то влагу получить. И были моменты, я точно знаю, что этот парень погиб, я всегда про него рассказываю, вот у него 3-го числа, помню, началась истерика. Он был постарше, наверное, класс 10-й. Я точно помню – он встал, он ходил, он кричал «Я не хочу умирать, я еще молодой…». Но, к сожалению, он и погиб.
В. Алфимов:
- Как произошел штурм?
К. Баев:
- Ну, штурм – нет, потому что не было прямого приказа на штурм. Потому что мы дружим с теми людьми, кто нас освобождал, мы их знаем и общаемся по сегодняшний день. Они уже ветераны… штурмом мы это не называем.
В. Алфимов:
- Хорошо. Как происходило освобождение?
К. Баев:
- Прогремел взрыв внутри спортзала, который никто не ожидал.
В. Алфимов:
- То есть, там, где вы сидели? Перед вами?
К. Баев:
- Внутри спортзала, да. Просто вот сколько там человек было, вот если вы с каждым поговорите, у нас у каждого будет своя история. Потому что в зависимости от того, кто где сидел, происходили совершенно разные события, несмотря на то, что мы были в одном помещении. Исходя из локаций, все происходило вообще по-разному и мы иной раз даже когда друг с другом разговариваем, я говорю – ты точно был в спортзале? Может, это где-то в другом месте с тобой происходило? Поэтому для каждого из нас это все с разных сторон как будто бы происходило. Возможно, это последствия того, что мы были детьми, плюс получение тяжелых травм, и спустя еще такое время, может, немного картинка меняется, да. Но я для себя отчетливо помню, что я сидел спиной, и для меня взрыв прогремел в дальней части спортзала, потому что меня взрывная волна толкнула вперед, пламя, и я потерял сознание. Вот сейчас если сопоставлять, то я долго был без сознания, потому что за это время, пока я находился без сознания, боевики зашли в спортзал и тех людей, которые были на ногах, которые не успели убежать, они понимали, что уже спецподразделение начинает входить в школу, что надо им как-то себя обезопасить, плюс максимально нанести вред еще, и они забрали с собой группу людей, и провели через коридор в столовую. В столовой проблема в том, что, во-первых, это угловое помещение и плюс на окнах были решетки. Ну, это заняло какое-то время и, я так понимаю, что я прилично был без сознания. Очнулся под обломками, вылезти не могу, сил не хватает, начал оглядываться, уже в углу спортзала был хороший пожар, уже с переходом на крышу, стоячих людей, либо кто-то там пытался подняться, у спортзале уже не было. То есть, там были уже убитые и те, кто, возможно, тоже, как я, находились без сознания. Я слышал, что там идут бои, взрываются гранаты, стрельба бесконечная, и опять потерял сознание.
В. Алфимов:
- Вы знаете, кто вас вытащил?
К. Баев:
- Конечно. Я очнулся от того, что с меня сняли обломки, передо мной стоял мужчина без майки, с усами, он меня поднял, занес сначала в одну раздевалку, там я увидел людей, услышал воду, пошел к воде, напился до отвала и спустя какое-то время он вернулся за мной. То есть, он пошел обратно в спортзал, потом вернулся за мной…
В. Алфимов:
- То есть, вас не сразу на улицу…
К. Баев:
- Нет, там поэтапно это было. То есть, вот он меня забирает, потому что я находился ближе к раздевалкам – это та часть, которая ближе к основному зданию школы. Сейчас-то ее нет, ее разобрали. Он потом возвращается, зовет меня к себе, я как-то, ну, контузия, тяжело, еще плитка, плюс руки мокрые, сам весь мокрый, ну, как-то с горем пополам встал, дошел до него, он меня заносит во вторую раздевалку. Там уже никого не было, и следом за ним второй мужчина – их было двое – тот покрупнее такой дядька, тоже без майки, он заносит парнишку. И вот до сего дня я постоянно свои эмоции вспоминаю – парнишка лет 5-6, но как будто бы его принесли с улицы. Он был в бриджах, как сейчас помню, в майке белой, и чистый. И я сел под раковиной и, когда тот мужик его принес, я его зову и мы с ним в обнимку сидим под раковиной, а там вовсю бой идет в здании школы, и вот я удивлялся, прямо вот думаю – где вы его нашли, откуда он такой, почему он в одежде, а я нет?
В. Алфимов:
- Выяснилось потом?
К. Баев:
- Нет. Если честно, я даже не задавался этим вопросом. И через какое-то время они оба приходят, прямо вдвоем они пришли, и зовут нас. И парнишка такой резвый – раз, раз, убежал, а я пока встал… ну, короче, дошел до него и вот уже через весь спортзал он меня на руках держал, у меня голова висела, и через весь спортзал он меня пронес и уже отдал дальше. Там есть фотография в интернете, где военный парень меня дальше уносит. И вот уже когда время прошло, я уже в больнице, очухался, и вот я бабуле рассказал, кто это был – просто описал его. То есть, мужчина без майки, с усами. И бабуля дала объявление в газету, и спустя какое-то время, видимо, кто-то из соседей его рассказал, кто это. Вы в Беслане были?
В. Алфимов:
- Только в аэропорту.
К. Баев:
- Ну, там возле школы есть три пятиэтажки и вот он жил в одной из пятиэтажек. У него у самого погибла дочь там, к сожалению. Он вынес очень много детей, которые, я уверен, даже не знают этого. Им оказался Кацанов Мурат. Но, к сожалению, его с нами сейчас нет по трагическим обстоятельствам. Так что своего героя я знаю, кто меня спас. Мы дружим с семьей его…
В. Алфимов:
- В целом ваше вот это братство, вот это… с вашими однокашниками вы общаетесь, вы поддерживаете связь?
К. Баев:
- Конечно. Я и им всем говорю, и у нас есть своя организация, которая называется «Дети Беслана», общественная организация, у нас есть группа своя. Понятно, что у нас есть разрывы в возрастах, где-то кто-то кого-то не знает, но в общей своей мере все стараемся поддерживать общение. Ну а класс – мы вообще всегда все на связи, в любое время, плюс мы все траурные дни стараемся собираться. Мы находимся в школе, мы в спортзале сидим, вспоминаем те радостные моменты, которые были до теракта, вспоминаем своих одноклассников. Ну и я со своей стороны всегда говорю, что любой из тех, кто был рядом со мной в те три дня, это мой близкий человек.
В. Алфимов:
- Я не могу не отметить, что наши теперь уже широко известные и легендарные военные корреспонденты Александр Коц и Дмитрий Стешин тогда были в Беслане, освещали этот совершенно жуткий теракт, и тоже были среди тех, кто помогал выносить из спортзала детей. Тогда они были еще никому неизвестные, тогда это была по сути их первая командировка, а сегодня они работают уже на полях специальной военной операции и пишут совершенно гениальные статье и тексты, и книжки.
Давайте переместимся в сегодняшний день. Сегодня вы – врач-реаниматолог, вы работаете в одной из московских больниц.
К. Баев:
- Да.
В. Алфимов:
- И вот зигзаги судьбы. В марте этого года во время нападения террористов на «Крокус», вы тоже спасали людей, которые пострадали тоже в совершенно ужасном теракте. Как это было?
К. Баев:
- На тот момент я работал в области, в отделении реанимации, и как раз находился на суточном дежурстве. И нам поступила информация о том, что на тот момент было известно только то, что в «Крокусе» пожар. То есть, о том, что там людей убивают, никакой речи не было. Естественно, мы остановили все операции, мы максимально разгрузили свое отделение, дополнительно были вызваны коллеги наши, и вообще все без затруднений были готовы ехать – и средний персонал, то есть, об этом вопрос даже не стоял. То есть, подготовили кровь, плазму, то есть ,мы были готовы к поступлению пострадавших. Тогда еще не знали, что конкретно происходит. И уже спустя какое-то время, когда начали в соцсетях появляться кадры оттуда, что люди снимали, когда эти нелюди шли и расстреливали просто людей, тогда, конечно, стало уже, к сожалению, понятно, что там происходит. Ну, я уже много об этом говорил – каких-то флэшбеков не было. То есть, так, что у меня прямо там – раз, и я оказался в спортзале – такого не было. Нет. Единственное, во-первых, у меня злость сразу появилась и хотелось быть там, в «Крокусе», чтобы…
В. Алфимов:
-… там спасать людей, а не здесь, в больнице?
К. Баев:
- Да. Потому что, возможно, это и ошибочно, но у меня всегда так. Я много где оказывался в разных ситуациях – и если люди бегут оттуда, то надо, наоборот, туда. Потому что есть такое, наверное, это и плохо, но такое ощущение, что как будто бы из-за того, что я вот определенные события в своей жизни пережил, то я знаю, как надо действовать. Ну, в таких моментах не теряюсь. Наоборот, начинает голова по-другому работать и, наоборот, только туда. И плюс я прочувствовал не то чтобы боль – боль уже потом – а именно в тот момент то, что испытывали вот эти все люди, вот это ощущение животного страха, от которого ты никуда не можешь деться, когда от тебя ничего не зависит и когда на тебя вот эта тварь идет и ты видишь, как перед тобой убивают людей, и ты понимаешь, что ты следующий. Вот эту боль я переживал в тот момент очень сильно. И от того, что ты ничего не можешь сделать, конечно, было очень тяжело эмоционально. Ну и вот поступил сигнал, что к нам едут бригады «скорой помощи», к нам привезли четверых пострадавших с «Крокуса» - там было две девушки, они находились в сознании, у них было отравление продуктами горения. Один мужчина с ожогами. И четвертый был в крайне тяжелом состоянии мужчина с пулевым ранением. Но благо наши хирурги областные все сделали, там и обычные хирурги, и сосудистые, и травматологи – около пяти часов они его оперировали. Слава богу, операция прошла успешно. И ночью их всех забрали в Москву и уже на следующий день мы узнали, что этот мужчина был снят с аппарата искусственной вентиляции легких, он в сознании, его жизни ничего не угрожало больше, руку мы ему спасли… Все были спасены, спасибо всем –и нашим врачам, и в Москве коллегам, что это была такая общая работа – все сплотились.
В. Алфимов:
- Вы его имя знаете?
К. Баев:
- К сожалению, нет. Потому что они были без документов, они у нас были просто, как приезжали – первый, второй, третий, четвертый. Ну и плюс из-за того, что приехала Москва и забирали их, то есть, как таковые, мы особо данные не собирали. Единственное, вот у меня брали интервью практически сразу после этого, и получилось так, что девушка, которая у меня брала интервью, она же брала интервью у одной из девушек. И получилось так, что я остался с ними один в палате в какой-то момент, и вот они разговаривают между собой, я их спрашиваю, как там происходили события, они рассказывают, что они там прятались в туалете, было задымление… ну, такие страшные истории. И я им сказал – я вам очень хорошо понимаю. На что они так друг на друга посмотрели – типа, чего это вы нас понимаете?
В. Алфимов:
- Дурачок какой-то.
К. Баев:
- Да, да. Ну и я им сказал, что я сам был плюс-минус в таких же обстоятельствах – был в Беслане. И все, они на тот момент, я потом разговаривал с людьми, что с моей стороны это было самое лучшее решение на тот момент. Потому что они про свою боль забыли – то, что с ними произошло – и они моментально переключились на меня и на то, что произошло тогда. И начались расспросы – а как вы, а что у вас было, а что не было? Ну, вот мы с ними разговариваем, меня тут позвали, я отошел, и получается, что когда уже в следующий раз я зашел в палату, то там уже была делегация с областными представителями губернатора, ну, уже много людей было, и одна из девушек, видимо, хотела продолжить эту тему, а я не афишировал это все, и она меня спрашивает – а вот у вас там… Я так – тихо, тихо, когда все уйдут, мы тогда с вами продолжим. Ну и вот корреспондент ее спрашивает – помогли ли вам как-нибудь его слова, что он вам там признался, она сказала, что да.
В. Алфимов:
- Вы вообще не рассказываете пациентам?
К. Баев:
- Вообще нет. Ну, бы вали моменты… на работе, когда бывают молодые ребята, которые получили ранения серьезные какие-нибудь, ну, 19 лет парню, ноги у него не работают…
В. Алфимов:
- Это вы уже говорите про свою нынешнюю работу?
К. Баев:
- Да.
В. Алфимов:
- Здесь я должен пояснить. Камболат, когда рассказывал нам про «Крокус», наверное, вы обратили внимание, что он сказал «тогда я работал в области». Сейчас Камболат работает в госпитале и по долгу службы, скажем так, лечит, восстанавливает наших бойцов, которые приезжают к нам лечиться из зоны специальной военной операции.
К. Баев:
- Да.
В. Алфимов:
- Вот с ними как?
К. Баев:
- Ну, вот эта история, которую я про парня рассказываю, тогда я еще будучи в ординатуре, я работал медбратом в госпитале. И вот лежал у меня парень 19 лет, ноги не чувствует, и он не хотел бороться. А если пациент сам не хочет, то ты его не заставишь. А с ним мама и так, и так, и так… ну, пришлось психологическую нагрузку ему дать. То есть, я маму попросил выйти и вот я с ним поговорил, поделился с ним. Говорю – если ты думаешь, что тебя здесь никто не понимает, ты один пережил что-то страшное, то это не так. И вот я поделился с ним, что со мной было, он тоже начал спрашивать, мы с ним поговорили, и я говорю – жизнь не заканчивается, мы тоже могли вот так руки опустить и сказать: все, мы бедные, ничего делать не буду, буду сидеть дома, у меня страхи, никуда не выйду… Нет, надо жить, жизнь продолжается. Плюс, я думаю, это можно и спроецировать и на наших ребят с СВО, и я вообще всегда говорю, что вот одноклассники погибли, друзья, родственники и то, что вот эту жизнь, которая нам дарована, ее уже просто так прожить нельзя. То есть, я живу ее не только за себя, но и за них. Поэтому руки опускать нельзя от слова «совсем». Ну, вроде бы на какое-то время я его зарядил, конечно, но потом его перевели куда-то и дальше я не знаю, что с ним было.
В. Алфимов:
- А кроме этой истории, приходилось ли еще где-то авторитетом давить?
К. Баев:
- Ну, знаете, учитывая специфику работы, что это реанимация, у нас находятся ребята в крайне тяжелом состоянии, там, к сожалению, не всегда до разговоров. Поэтому больше такой ситуации, чтобы я с кем-то делился из пострадавших, из раненых, такого не было в практике.
В. Алфимов:
- Как получилось так, что вы стали врачом? Трагедия бесланская как-то на это повлияла?
К. Баев:
- Отчасти, конечно, да. Ну, не отчасти, а, наверное, большой вклад внесла. А вообще у меня бабушка была терапевтом приемного отделения, и я первые два года до теракта я после школы ходил к ней, меня все знали, и я всех знал. То есть, я как мини-главврач там ходил. И на тот момент я уже все видел – и как люди там умирали, и в каких состояниях приезжали. А уже после теракта, когда ты видишь, как нас спасали, что врачи с нами работали, потом из Владикавказа меня бортом МЧС привезли в Москву и уже дальше здесь я проходил лечение, и операция была в Москве. Потом, когда ты видишь, как весь мир, несмотря ни на что, ну, на тот момент не было таких разногласий, как сейчас, люди со всего мира (я уже про нашу страну молчу) писали письма, вязали игрушки (бабушка из Америки, у нее была какая-то лимитированная серия медведей, которых она связала, и внутри у них были вязаные сердца – ну, там она штук 10-20 навязала, и она отправила их в Россию и их кому-то из нас раздали). Когда мы начали выезжать за границу, то есть, нас сразу начали выдергивать, и я уехал из больницы сразу… Мы уехали в Италию, нас пригласили. Нас пригласили католики, мы жили в мужском монастыре, и мы прямо там у них в кельях вместе с ними, нас группа была человек 60.
В. Алфимов:
- Вот это да!
К. Баев:
- И вот они нас три раза в день кормили, поили, плюс всякие поездки, и когда ты вот это все видишь, всю эту доброту людей, да, я думаю, это сыграло не только для меня. Среди нас очень много врачей и людей, кто в погонах. Потому что два варианта было – спасать и содействовать тому, чтобы этого больше никогда не повторилось. И это, конечно, на меня сильно повлияло. То, что люди вокруг нас все сплотились, все помогали, с разных сторон совершенно, и я решил, что я тоже должен помогать людям. Вот так был сделан выбор в сторону медицины.
В. Алфимов:
- Обучение далось нормально?
К. Баев:
- Слава богу.
В. Алфимов:
- Вы закончили ординатуру?
К. Баев:
- Да.
В. Алфимов:
- И все, теперь вы врач-реаниматолог,
К. Баев:
- Да.
В. Алфимов:
- Какие планы дальше? По реанимации двигаться?
К. Баев:
- Да. Работаем. Сейчас время тяжелое, надо работать.
В. Алфимов:
- Знаю, что вы едете в Беслан. Прямо вот на днях. Для наших слушателей я поясню – с нашим героем мы разговариваем несколько заранее до 1 сентября, и, когда мы с Камболатом договаривались, он говорит – нет, я на дежурство, а потом сразу в Беслан, поэтому только сегодня. Вы едете туда именно на памятные мероприятия?
К. Баев:
- Да. Дата крупная. 20 лет. Слава богу, руководство отпустило, как раз отпуск в это время получилось взять. Два года я не был дома, пропускал эти события. Тяжело мне быть не там в эти дни. То есть, в Москве есть памятник, можно прийти, но это все равно не то. Те ощущения, которые там получаешь в школе, это все равно другое. Плюс увидеть всех, а у нас, если можно так сказать, есть традиция – мы с близкими и друзьями не только с моего класса, а и младшие есть, и старшие есть, кто учился тогда, мы все эти три дня стараемся проводить вместе. Вечером мы собираемся в спортзале, сидим, вспоминаем все. То есть, вместе оно легче переживается…. Потому что, конечно, все это очень тяжело. А там оно легче переносится, потому что даже когда я особенно первые разы, когда я после теракта попадал в спортзал, у меня не было ощущения, что я вот один сюда пришел. То есть, когда я переступал порог, и по сегодняшний день это так же, то у меня такое ощущение, что я чувствую их всех, что вот как будто кто-то рядом есть… Может, для кого-то это покажется странным, но ты чувствуешь своих всех, кого нет. И каждый день я понимаю, что я не один, что они за тобой наблюдают, поэтому там это все легче переносится.
В. Алфимов:
- Знаю, что примерно похожая судьба у вашего друга, Казбека Цалоева.
К. Баев:
- Да. Ну, он, конечно, у нас скромный парень, чтобы его затащить куда-нибудь, чтобы он вот так поговорил… ни за что.
В. Алфимов:
- По идее, вы должны были быть сегодня вместе здесь. Но он категорически отказался.
К. Баев:
- Да.
В. Алфимов:
- Уверен, что из-за скромности, а не по каким-то другим причинам.
К. Баев:
- Ну, у него были то, что есть, к сожалению, у вас коллеги, которые бывают не очень компетентные, когда ты им вроде… мы же доверяем, вроде душу изливаешь, все рассказываешь, а потом получается, что все вообще наоборот переворачивается, и он уже обжигался и решил, что я больше не буду никому давать интервью.
В. Алфимов:
- Вот я хочу, чтобы в этом эфире в нашем прозвучало обязательно, что Казбек Цалоев тоже был заложником в Бесланской школе, тоже чудом выжил, как и все остальные, и точно так же, как и Камболат, этой весной спасал людей, которые пострадали в «Крокусе».
К. Баев:
- Он тоже был причастен, да, к ним привозили раненых. Просто мы не всех знаем, потому что наши работают чуть ли не во всех клиниках в Москве, в больницах. Кто-то окулист, кто-то кардиолог, кто-то по своим каким-то микросопециальностям как-то все равно взаимодействовали. Но просто так получилось, что о нас знают и говорят, а не про всех знают. Но пусть они на нас не обижаются, мы за всех расскажем.
В. Алфимов:
- Да, давайте так. Когда вы встретитесь сейчас в Беслане, вы обязательно передавайте им от нас большой привет и большое спасибо за всех, за каждую жизнь спасенную… неважно, после «Крокуса» или нет…
Вот не могу не отметить, буквально на днях Владимир Путин прилетал в Беслан. У него было большое турне по Кавказу. Сначала в Азербайджан, потом в Карачаево-Черкесию, и вот он прилетал в Беслан и поклонился погибшим в этом страшном теракте, встал на колени, когда цветы возлагал. Ваши ощущения? Что это вообще значит для вас? Для ваших друзей, для жителей Беслана, для учеников 1-й школы?
К. Баев:
- Ну, если бы можно было выражаться, я бы, конечно, выразился. Но это сказать, что мы были в шоке – это ничего не сказать. Потому что это было очень неожиданно, во-первых. Его жест - ну, мы все, я же говорю, это прямо поразило! Потому что, во-первых, он не был столько лет, да, а от него многое чего требовали – разъяснений, ответов. Но, думаю, он своим жестом дал четкие ответы. Ну, такого же не было никогда, чтобы он где-то на коленях стоял?
В. Алфимов:
- Это правда.
К. Баев:
- Это же первый раз такое! Даже на одном колене он нигде не стоял. А тут, чтобы глава нашего государства встал на два колена и поклонился, это было сильно! Сильно. Надеемся, что искренне. Ну, я думаю, там других вариантов-то и нет. Я думаю, если бы он сделал это раньше, я думаю, мы бы его не поняли. Если бы это было там в первые года после теракта, я думаю, что большинство из нас и наших старших его бы не поняли, потому что подумали бы, что это что-то из серии типа – вот, видите, я с вами… а сейчас, спустя столько лет – то, что он приехал, вот этот его жест, то, что он встретился с матерями, поговорил, что он выразил поддержку заложникам, то, что он главе республике сказал, что должны оказывать всяческое содействие пострадавшим. Потому что как такового-то его особо и не было много лет, да, там что-то пытаются выбивать постоянно, но это все через ругань, через скандалы, это надо постоянно кому-то писать, с кем-то ругаться… А тут, ну, короче, мы были поражены все. Приятно удивлены всем этим. И, я думаю, может, ему самому тоже нужно было время для всего этого. Потому что я же говорю, тогда на него много было и негатива, и злости у людей, как к главе государства на тот момент, да. Что ты, глава, и было допущено такое, что в мире никогда не было. Конечно, было тяжело. Ну, поражены.
В. Алфимов:
- Спасибо большое за то, что вы к нам приехали, Камболат. У нас в гостях был Камболат Баев, врач-реаниматолог, человек, который пережил Бесланскую трагедию, потом спасал людей после теракта в «Крокусе», потому что он сам врач, а теперь спасает наших парней , которые приезжают раненые в Москву из зоны специальной военной операции. Спасибо вам большое. Желаю вам, чтобы у вас было меньше пациентов, чтобы все ребята здоровыми вернулись.
К. Баев:
- Дай бог!
В. Алфимов:
- Но чтобы каждый, кто попадал к вам или в ваш госпиталь, каждый выходил живым, целым, здоровым, невредимым, как новый.
К. Баев:
- Дай бог! Спасибо.
Подписывайтесь на наш подкаст, чтобы не пропустить новые крутые интервью
