Дмитрий Стешин: СВО закончится осенью следующего года

И. Панкин:

- Здравствуйте, друзья. В студии Радио «Комсомольская правда» Иван Панкин, рядом со мной – Дмитрий Стешин, военный корреспондент «Комсомольской правды». Дима, мы с тобой по долгу службы должны подвести итоги года. Конечно, главной темой, красной линией, как мы это любим называть, пойдет разговор по спецоперации, итоги года по спецоперации. Я хотел в хронологическом порядке начать, но перед эфиром у меня появилось желание сходу тебя спросить про такое новое явление, которое возникло в нашей жизни и плотно вошло в наш обиход, термин такой – 500-е. 500-е – это силовики, которые до этого служили себе, служили, в ус не дули, получали квартирки, на харчах государственных, казенных, как мы это называем сидели себе преспокойненько, а тут спецоперация – бах! – и они сразу отказались служить, и не нужно им это ничего. Многие, только доехав до фронта, сложили оружие и побежали в обратном направлении. В общем, ты этих историй знаешь побольше моего.

Д. Стешин:

- Ну, ситуация полностью отражена в старом анекдоте про пожарных. Когда товарищ рассказывает, что все было отлично, тренажерный зал, бифштексы, спишь целый день, но тут случился пожар, поэтому он был вынужден уволиться. Я просто помню этот концепт очень давно, как реформировали нашу армию, чего мы хотели от армии.

И. Панкин:

- С какого момента ты берешь?

Д. Стешин:

- Ну, допустим, с 10-го года. Мы хотели, чтобы у нас военный получал достойную зарплату.

И. Панкин:

- Справедливое требование.

Д. Стешин:

- Мы хотели, чтобы он был социально защищен. Мы не хотели срочников несчастных с цыплячьими шеями, в кирзовых сапогах, чтобы вместо них были накачанные псы войны – контрактники. И вот мы по этим лекалам всё сделали. И вот наша первая проверка действительно серьезной войной. Это первая настоящая война XXI века, масштабная, как пишут все аналитики (да это и так понятно). И они побежали летом. «Запятисотились» масса. Причем там разные формы были. Человек просто пропадает, перестает являться на какие-то совещания, выполнять свою работу в подразделении. Он где-то снял квартиру, благо, жилья пустого куча в Донецке, Луганске, и гасится там, появляется только за зарплатой. Кто-то бежал откровенно (я это своими глазами видел, это не секрет) с правобережья Днепра. Это была уже середина октября, уже было понятно, что там не очень хорошо, их подвозили на джипах, в кузовах, с руками за спиной, стяжками строительными стянутые, выгружали, уже переодетые где-то на дачах. Там же дач немерено по берегам Днепра. Уже переодетые в какие-то дачные обноски.

Когда был принят первый закон о дезертирстве, об уклонении? Наверное, с начала мобилизации. И вот мне знакомые командиры начали рассказывать, как те, кто «запятисотился», стали осторожно ему позванивать и говорить: командир, можно, я вернусь обратно в подразделение? Я этого командира спрашиваю: «Ну, а ты что?» Он говорит: «Если человек как-то жестоко не накосячил, убегая, просто дурак, я его, конечно, возьму. Я с него спрошу очень строго, но я его возьму. А вот мразям (их среди 500-х хватало), таким я отказывал, пусть идут воевать, куда пошлют».

И. Панкин:

- Мотив какой у них в основном? Ну, не трусость, как я понимаю.

Д. Стешин:

- У них мотива изначально не было, когда они приходили в армию. Внутренне они не понимали, что за эту большую зарплату, военную ипотеку, льготы, статус, может быть, придется пролить кровь. Они, может быть, думали, что до пенсии они не успеют кровь пролить, но все слишком быстро как-то закрутилось.

И. Панкин:

- Тем не менее, у тех, кто, допустим, побросал оружие и побежал они, как я это назвал, в обратном направлении, у них какой конкретно мотив был? Я так понимаю, что это все-таки не трусость, это какая-то жалость, может быть, к соседям, еще что-нибудь.

Д. Стешин:

- Я не думаю. Я думаю, это личное, сбережение своей шкуры, не более того. Никакого «заукраинства» в этом бегстве не было.

И. Панкин:

- Таких людей реально много? Я тебя не призываю цифру называть. Это действительно такое большое, глобальное явление или это отдельные случаи?

Д. Стешин:

- Если пришлось для его пресечения принять специальный закон (кажется, в конце лета или в начале осени), то явление заметили на самом верху и попытались с ним что-то сделать.

И. Панкин:

- Теперь давай стартовую точку найдем. В какой момент ты понял, что военная спецоперация в перспективе неизбежна? Давай возьмем какой-то отрезок, за полгода, может быть, до начала спецоперации.

Д. Стешин:

- Да нет, не было никаких надежд.

И. Панкин:

- Bloomberg когда начал об этом говорить активно, наши войска стянули к границе. Мы посмеивались над этим: какая спецоперация, какие боевые действия, не пойдет наше руководство на это.

Д. Стешин:

- Что-то у меня екнуло, когда начались в приграничье непрекращающиеся учения наших войск, мне уже стало что-то понятно. Я же неслучайно приехал на Донбасс 1 февраля, оставив 3-дневную дочку на маму (мама, кстати, ни разу не пожаловалась за все это время, 500-м на заметку). В ночь начала войны мне позвонил мой начальник в 5 утра и говорит: «Ты спишь? Война началась». Я говорю: «А ты чего не спишь?» А спал я уже в располаге нашего батальона на двухэтажных нарах. И мне Андрей Анатольевич Седов говорит: «Пиши заметку». Я говорю: «Что я буду писать, все спят вокруг». Но все уже начали просыпаться, конечно. Но какую-то заметку я написал по материалам сети интернет. Стало понятно, что сейчас мы выдвинемся куда-то. Быстро сформировали колонны, я получил на свою машину номер (я ехал в колонне) – и понеслось.

И. Панкин:

- У тебя тогда были какие-то теплые чувства по этому поводу или ты уже предугадывал, что нас ждет непростое время?

Д. Стешин:

- Конечно, все это ждали. И оценка (забегая вперед) интересная от ополченцев, воюющих с 2014 года. Они меня провожали, мы последний раз встречались в середине ноября, я уезжал домой. Они мне сказали: «Ты знаешь, мы были готовы на последний рывок спринтерский, на последнюю стометровку, мы бы ее прошли. Но мы не готовы еще раз вписаться в это еще на бесконечное количество лет». Они и так провоевали 9 лет.

И. Панкин:

- Скажи, а когда сыпались с украинской стороны милитаристские заявления… Я постоянно напоминаю всем «заукраинцам», как ты это называешь, что Главком ВСУ Залужный еще в сентябре, за полгода до начала военной спецоперации, сказал в интервью, что да, я бы хотел на американском танке прокатиться по Красной площади и по Арбату. А потом был Зеленский в Мюнхене, который что-то там говорил про Будапештские соглашения, намекая на то, что верните нам ядерное оружие.

Д. Стешин:

- Слава богу, у этих дебилов забрали ядерное оружие. Вот как чувствовали. Я, кстати, немножко изучал тему изъятия у Украины ядерного оружия. Последние ядерные боеголовки в нарушение всех требований безопасности вывозили на самолетах, а не железнодорожным путем, поняли, что они попробуют их задержать. Они уже создали род войск под ядерное оружие. Несмотря на Будапештский меморандум, о котором они нам сейчас так любят рассказывать. Забрали и слава богу. Один из самых умных поступков, я считаю. Кстати, Запад очень активно…

И. Панкин:

- Они же подписали, Буш-старший там был, британский премьер, еще кто-то.

Д. Стешин:

- И Штаты финансировали эту ядерную демилитаризацию Украины.

И. Панкин:

- Действительно, как чувствовали. Ядерное оружие оставалось только у России, а так было бы еще у Украины. Представляешь, какая угроза? На фига им это было нужно? Они и тогда это поняли. По поводу спецоперации еще раз у тебя уточняю. Ты все-таки осознал, что военная спецоперация… А ты мне неоднократно предсказывал начало… Ну, ты это называл словом из пяти букв, которое нам называть нельзя. Более того, ты мне еще один прогноз давал. Что нас впереди ждет глобальная война. Первый твой прогноз сбылся, по поводу спецоперации. Я надеюсь, что не сбудется второй, по поводу глобальной войны. Так вот, в какой момент ты понял, что нас впереди ждут неприятные времена, скажем так, связанные с войной?

Д. Стешин:

- Да я всегда к ним был готов. Я не знал, в каком это виде будет и как. Я могу сказать совершенно точно, когда я понял, что все пошло не так, как мы хотели. Где-то в июле.

И. Панкин:

- Полгода прошло?

Д. Стешин:

- Да.

И. Панкин:

- Ты только через полгода это осознал?

Д. Стешин:

- Слушай, мы брали Мариуполь. Я, приписанный к батальону «Восток», мы брали Мариуполь, мы побеждали, мы брали пленных десятками тысяч. Чего нам на этом локальном участке фронта думать о том, что все пошло как-то не так? Человек на войне, у него немножко туннельное зрение, он видит только то, что перед ним. Хотя и доходили со всех сторон новости, и звонили нам в располагу друзья, знакомые плачущие танкисты, потерявшие все танки (всякое было, особенно в марте, неприятное), но мы наступали, мы побеждали. А потом все забуксовало в июле. Был взят Лисичанск и, кажется, это была крайняя победа на тот момент. В августе я проехал до Валуек, где базировались вертолетчики, я с ними летал на штурмовку в стреляющем Ми-8, который должен был поддержать огнем, НУРСами, и если что, снять летчиков, оказать им первую помощь, огневую поддержку и т.д. Вот тройка нас была, два К-52 и Ми-8. Я к ним ехал очень долго из Донецка на машине. Я переночевал в Луганске и дальше двинулся по освобожденным территориям Харьковской области. И был поражен, насколько пусты дороги. Идеальный асфальт, по которому я пилил 120-130, редкие городки, где бойцы на блокпостах у меня даже документы не проверяли. Они видели у меня шеврон батальона «Восток», передавали привет Донецку, и я ехал дальше. Никакого движения военной техники, то, что я всегда наблюдал под Донецком, под Мариуполем, под Херсоном и Запорожьем, там не было. Там был оперативный вакуум, оперативная пустота. То есть там не происходило ничего. И сил там было очень мало. Меня тогда это очень насторожило, эта пустая бесконечная дорога, 300 или 400 километров я ехал один на машине. И была такая еще одна зацепочка, что что-то не то. Да, мы потом оставили эти территории.

И. Панкин:

- У нас с тобой есть общий товарищ, он работает в «Комсомольской правде», он тоже за спецоперацию всеми силами и душой. Меня удивило. Так как он человек командировочный, постоянно ездит по стране, много чего видит, знает, был на Донбассе и т.д., очень пропитан этой темы, как и ты, в общем-то. И меня очень удивило, что такой серьезный, опытный человек в какой-то момент был удивлен, что НАТО так сильно поддержало Украину. А для тебя это было неожиданностью?

Д. Стешин:

- Нет.

И. Панкин:

- То есть ты сразу знал, что НАТО впряжется?

Д. Стешин:

- Да. Раз мы выбрали самый худший вариант приведения Украины к разуму, возвращение русских земель, как Владимир Владимирович сказал, то вмешательство Запада неизбежно. Так оно и случилось. Мы сейчас воюем не с Украиной, по большому счету. Украина – это зайцы фарфоровые, на которых Запад тренируется воевать с Россией. И как мы покажемся в этой спецоперации, как мы ее закончим, от этого будет зависеть, будет ли вторая серия. Аналогии есть в истории – Финская война.

И. Панкин:

- Зимняя война в 1939 году. Она, слава богу, была короткой, в этом смысле нам повезло. Я напоминаю, что, по большому счету, хоть мы и победили, но получили неплохо.

Д. Стешин:

- Ну, Маннергейм почему подхватился заключать мир с Советским Союзом? Ему доложили, что еще две недели боевых действий такой интенсивности, и финская нация из-за убыли мужчин потеряет способность к самовоспроизводству.

И. Панкин:

- Скажи, у тебя есть конкретный ответ на вопрос, почему же Запад реально так впрягся за Украину? Они отправляют туда баснословные бабки, они отправляют туда, не как в прошлые разы, какое-то левое вооружение, а они хорошее вооружение туда отправляют. Уже дошло до «Пэтриот», до этого были «Хаймарсы», да много чего было. Ты освещал грузинский конфликт, и ты сам мне рассказывал, как там всякую фигню устаревшую НАТО отдало грузинам. В данном случае так говорить, наверное, уже как-то некорректно.

Д. Стешин:

- Я думаю, да. Грузинское государство, возможно, не смогло сдержать свою вороватость, поэтому грузинская армия была так «чудесно» снаряжена.

И. Панкин:

- Ты думаешь, изначально она была лучше снаряжена?

Д. Стешин:

- Я думаю, там выдавались деньги на закупку нормального снаряжения, нормальных боеприпасов, нормального оружия. Я напомню, что в грузинском конфликте приняли участие украинские ПВО. И я своими глазами видел, как над Гори подбили два наших самолета. Когда под Гори разбирали базу, нашли фотографии украинских зенитчиков. Одного из них я в Гори встретил в супермаркете, я его узнал по фотографии. Он с невыразимым украинским акцентом пытался говорить по-английски на кассе, а потом сказал: «Шо вы мне семечки суете, жувачку дайте». И убежал от меня с криком «no comment» (я решил поговорить с этим удивительным человеком в иностранной военной форме). Просто Украине не было ничего за то, что она сняла с боевого дежурства систему ПВО и поставила грузинам. В итоге пострадали несколько наших самолетов.

И. Панкин:

- Украина открыто поддержала грузин в том конфликте.

Д. Стешин:

- Да. Я думаю, то, что мы сейчас имеем на фронтах на юге России, это результат нашей мягкотелости, доброты, неумения и странного нежелания давать очень жесткие симметричные ответы и совершенно шизофреническая надежда на то, что мы всё обкашляем, порешаем и обо всем договоримся под пыльным ковром. Ну чего, договорились, нормально получилось?

И. Панкин:

- Запад почему так рьяно рвется помогать Украине?

Д. Стешин:

- Потому что Запад понял, что в мире начал складываться альтернативный центр силы. И по численности населения в этом альтернативном центре силы, объемам промышленности Запад как-то немножко проигрывает, и последствия могут быть непредсказуемые. Россия не скрывала, что она одна из инициаторов создания двуполярного мира, каких-то союзов больших государств, альтернативных западному миру.

И. Панкин:

- Давай далее порассуждаем. Ладно, на государственном уровне поддержали, но я думаю, что никто не ожидал, что на чисто человеческом уровне в Европе, в США люди так впрянутся за Украину. Откуда вдруг эта любовь к Украине, скажем так?

Д. Стешин:

- Со средних веков, когда Россия оформилась как государство, имеющее свое место в мире и свои национальные интересы.

И. Панкин:

- То есть нас тупо ненавидят, и это правда так?

Д. Стешин:

- Просто за то, что мы есть. Не надо копаться в душе иностранца, надо, мне кажется, бить его по голове, пока он не полюбит Россию.

И. Панкин:

- Хороший иностранец – мертвый иностранец, так, что ли?

Д. Стешин:

- Нет. Хорошо избитый иностранец (извините меня за грубые слова).

И. Панкин:

- Знаешь, часто, когда о тебе речь заходит, я называю тебя «очень русский человек».

Д. Стешин:

- Слушай, действительно так. Сколько можно ходить с распахнутой душой и пытаться, чтобы нас все любили? Ну, не срабатывает это. За 30 последних лет мы поняли, что не получается. И всё только хуже. Потому что, если сравнивать со Второй мировой войной, у нас в мировой и Великой Отечественной были союзники, тот же Запад. Они, конечно, преследовали свои интересы…

И. Панкин:

- У нас много было союзников, не только Запад, я имею в виду.

Д. Стешин:

- Я Великую Отечественную когда-то для себя сформулировал, что в мире образовались две альтернативные политико-экономические системы, это Третий рейх и Советский Союз. Их решили уничтожить так, как в степи борются с пожарами, пуская встречный пал по ветру. И когда две стены огня соприкасаются, пожар прекращается. Вот точно так же Германию убили об СССР, а СССР… У нас были, конечно, невосполнимые потери. И то, что сейчас у нас русский крест, наш демографический провал, с которым мы не можем справиться ни маткапиталом (это я говорю как отец четверых детей), мы ничего не можем с этим сделать. Это невосполнимая убыль мужского населения в Великую Отечественную войну.

И. Панкин:

- Ты неоднократно за этот эфир уже параллель провел с Великой Отечественной войной, в том числе сказал «священная война». Мы не сравниваем слово «война» с текущей спецоперацией, спецоперация для нас спецоперация, уважаемый Роскомнадзор. Я хотел спросить, корректно ли сравнивать вообще текущую спецоперацию, текущую ситуацию со Второй мировой войной, с Великой Отечественной войной?

Д. Стешин:

- Да, я начал ее сравнивать с 2014 года, лежа в Славянске в гостинице под названием «Украина», в домике из бронежилетов. У меня просто бабушка освобождала эти места в составе Степного фронта, Второго украинского, и я думал, хорошо, что она год не дожила до этого.

И. Панкин:

- В 2013 году ее не стало?

Д. Стешин:

- Да, в 13-м, за год она умерла. Те же самые знамена, та же самая идеология – превосходство одной нации над другой почему-то странное какое-то. Необъяснимая для нас и вполне объяснимая для сформировавшейся новой нации на Украине, это нация политических украинцев. Это люди, которые могут не знать ни суржика, ни мовы, иметь совершенно русские фамилии. Как на днях погиб один из разработчиков «S.T.A.L.K.E.R.», у него Ершов, что ли, фамилия (украинская фамилия).

И. Панкин:

- Русская.

Д. Стешин:

- Мне потом уже написали, что с 14-го года он призывал «убивать русню», пошел добровольцев. А я в 2006-м, когда работал в чернобыльской зоне и жил там нелегально, я его встретил в Припяти, он там ходил с картой, делал съемку. Ну, он прорисовывал локации в «Сталкере» - «Кордон» и «Янтарь».

И. Панкин:

- Извини, ты имеешь в виду видеоигру?

Д. Стешин:

- Да, культовая игра, кстати, что для России, что для Украины.

И. Панкин:

- И ее действительно на Украине разработали.

Д. Стешин:

- Да, действительно, в ходе нацбилдинга умудрились сформировать так называемого политического украинца, который не является малороссом по корням и по крови (если можно судить по крови), но готов пролить свою кровь за Украину и сколько угодно чужой – детской, женской, ему все равно.

И. Панкин:

- Мы с украинцами один народ – братский народ, ты согласен с этим? Владимир Путин так говорит. Я в утреннем эфире вместе со своим соведущим Игорем Виттелем, мы с ним начали дискутировать на этот счет, но пришли к выводу, что все-таки вряд ли можно, особенно сейчас, нас называть братскими народами и одним народом точно. Это мне так кажется, это ИМХО, мое личное мнение. А ты что скажешь?

Д. Стешин:

- Нет, мы остались братским народом, только у нас брата из колыбельки головой вниз выронили когда-то, а мы не подхватили, а должны были его подхватить когда-то. Мы носились и привечали нищие республики СНГ (не буду их перечислять), а у нас под носом в это время, на наших исконных исторических землях, населенных нашими братьями, строили анти-Россию. А мы туда посылали послов-дегенератов, которые там занимались бизнесом и играли на гармошках. И все это делалось под нашим носом, и мы никак на это не реагировали. Тут наша вина, то, что так получилось с Украиной. Вина «старшего брата» есть.

И. Панкин:

- А в чем эта братскость? Есть, наверное, с Восточной Украиной братскость, это понятно. Ну, в том числе давай Одессу возьмем, конечно, хотя это интернациональный город, но это русский город. А что касается Центральной Украины, а особенно Западной, тут вообще все понятно. В чем братскость-то? Как ты ее понимаешь – братскость?

Д. Стешин:

- Братскость? Старший брат отвечает за младшего. Вот мой младший брат Вася до сих пор вспоминает момент педагогический. Мы с ним поехали в лес, и я ему сказал: Вася, ты возьми нож, у меня нет тут ножа под рукой. И мы достали консервы. Я говорю: а чем мы будем открывать? И брат стал вспоминать, как в передаче «Что? Где? Когда?» стирали края банки об камень. Там камней хватало, это был Карельский перешеек. Я говорю: ты попробуй пока банку открывать, я пойду бересты нарву. Достал нож, конечно, я взял с собой второй нож, брат уже открыл банку, их еще оставалось три штуки. Он так в растерянности смотрит, у него руки уже отваливаются. Представляешь, стереть закраину с банки об камень. Я достал нож и говорю: попробуй вот этим теперь ножом. И он много раз вспоминал эту историю. Он говорит: я запомнил тогда на всю жизнь этот урок. Я просто привел пример братского воспитания, ответственности старшего за младшего, за будущее младшего.

И. Панкин:

- Что и в какой момент пошло не так в отношениях между нашими странами?

Д. Стешин:

- Причины «не так» были синтетичны. Сейчас мы видим столкновение рыхлого многонационального государства, не особо объединенного общей идеей, с жестким автократическим национальным государством. Пусть там нация искусственная, выращенная в пробирках Австро-Венгрии когда-то, усиленная коренизацией при большевиках в 20-30-х годах, закрепленная сейчас. Мы не особо-то вывозим это противостояние.

Наши пути разошлись. В России был взят курс на многонационалочку, на синтетическую нацию «россиянин». Слово «русский» много лет было реально запрещено.

И. Панкин:

- В каком году его разрешили? Действительно, точно все нулевые было запрещено. Я потом об этом узнал – я офигел.

Д. Стешин:

- Да чуть ли не пару лет назад все как-то так отпустило. Что нам нужно было делать с Украиной? Создавать, кормить русские партии, с такими же уличными боевиками, как у бандеровцев. Там были бодрые ребята, которые могли контролировать улицу или, по крайней мере, не давать спуска на улице. Но у нас как можно было создавать русские партии, если слово «русский» было табуировано? Русских не было. Был многонациональный народ – россияне. Вот и все. На этом этапе мы и проиграли Украину.

Еще там был момент, с которым я сталкивался в душевных разговорах, еще на тот момент это было возможно, с майдановцами. И в душевных разговорах со змагарами белорусскими, когда я работал в Белоруссии. Они мне говорили: а мы не хотим, чтобы к нам приезжали десятками миллионов граждане из Средней Азии. Нам вот хорошо без них. И как только мы к вам присоединимся, сразу же все это и начнется. А мы вот этого не хотим. И мне нечего было им сказать в ответ.

И. Панкин:

- Вернемся к спецоперации.

Д. Стешин:

- Щекотливую тему затронул. Извините.

И. Панкин:

- Что и в какой момент в спецоперации пошло не так? Или это до спецоперации произошло?

Д. Стешин:

- Сразу же все пошло не так. Невозможно в этом столкновении, оно было ущербно изначально, на стадии планирования, мы, по сути, замышляли полицейскую операцию по принуждению, стремительную.

И. Панкин:

- И ориентировались, что меня смешит до сих пор, на встречу с цветами. Я не военный человек.

Д. Стешин:

- На восемь лет опоздали с цветами, они завяли.

И. Панкин:

- Я понимаю, что всегда надо ставку делать на худший сценарий, на худшее развитие событий. Кто и как планировал эту спецоперацию, для меня загадка. Я хотел бы, чтобы этих людей нам показали.

Д. Стешин:

- Цветы, венки подзавяли за восемь лет.

И. Панкин:

- Цветы превратились в венки.

Д. Стешин:

- Да, к сожалению. Мы пытались провести полицейскую операцию против страны, которая повела против нас тотальную войну. Вот и все. Было совершенно понятно нам, окопным или диванным аналитикам, как нас любят называть, я знаю, кто это нас называет так, откуда прошло это, - «военкрысы». И Коца называют «военкрысой».

И. Панкин:

- А кто?

Д. Стешин:

- Я думаю, это люди, которым так сказали писать те, кто ответственны были за планирование священной военной операции.

И. Панкин:

- Я не знаю, как можно называть «военкрысами» или «диванными экспертами» людей, которые на фронте провели последние восемь лет и до этого видели кучу фронтов самых разнообразных.

Д. Стешин:

- И пишут, что я мало на фронте бывают.

И. Панкин:

- Ты хоть и коротко сказал, в какой момент сообразил, что, похоже, все будет не так, как мы хотели, но когда ты понял, что это надолго?

Д. Стешин:

- Наверное, уже в марте.

И. Панкин:

- Где-то в июне ты уже осознал, что все идет как-то не по плану. А то, что это на годы, получается, ты осознал в марте?

Д. Стешин:

- Нет, в марте я понял, что все не по плану. А то, что это на годы, наверное, к середине лета.

И. Панкин:

- Возникает закономерный вопрос: как надолго, по твоему мнению, все это затянется?

Д. Стешин:

- Неблагодарное дело. Я скажу хорошее, а потом будет хорошее, и скажут, что военкрыса Стешин опять наврал.

И. Панкин:

- Но все-таки давай средний показатель возьмем.

Д. Стешин:

- Осень следующего года.

И. Панкин:

- А как ты видишь окончание этого военного конфликта?

Д. Стешин:

- Военно-политическим. Чисто военного решения нет и чисто политического решения тоже нет.

И. Панкин:

- Мы на танках въедем на Крещатик?

Д. Стешин:

- Как минимум. Все русскоязычные области, населенные людьми, говорящими на русском, должны стать освобожденными Россией территориями. В остальных областях, я совсем не удивлюсь, если Ивано-Франковск вдруг проголосует на референдуме за вхождение в состав Российской Федерации. Они очень практичные люди – украинцы.

И. Панкин:

- Подожди, это же западная часть Украины.

Д. Стешин:

- Да, это вотчина бандеровцев. Но я не удивлюсь, если они захотят, чтобы их простили, и они были с Российской Федерацией.

И. Панкин:

- Но не Львов при этом?

Д. Стешин:

- Львов – Лемберг, у меня такое ощущение, что придется какие-то части Украины подарить тем, кто исторически на них претендует. У меня фамилия Стешин. Скорее всего, как я не очень давно выяснил, эта фамилия русинская. Потому что у меня есть по одной из ветвей семьи родственники с самой что ни на есть западенщины. Она еще не была тогда западенщиной, когда мы предки Стешины там жили, с города Стешин. Нет больше русинов, их истребили. Больше половины из них приняли так называемое украинство. И стали самыми ярыми сторонниками этого конструкта Украина. Стали бандеровцами и так далее. А такого народа уже практически нет. Там нечего жалеть.

И. Панкин:

- А как же мы с ними будем жить вместе? Я так понимаю, что никакого Зеленского на Банковой уже не будет?

Д. Стешин:

- Конечно.

И. Панкин:

- Но украинский народ останется. Власть переменится, посадим кого-нибудь пророссийского. Это будет не Медведчук, не Янукович. Найдем кого-нибудь.

Д. Стешин:

- Желательно из тех, кто воевал все эти годы. Чтобы он был в формате военного губернатора. А западным областям, я думаю, они будут поставлены перед фактом, что вазелин нужно заслужить.

И. Панкин:

- Ты видишь, чтобы мы с ними жили теперь в мире и согласии?

Д. Стешин:

- Знаешь, что меня обнадеживает? «Гэллап» в 2013 году, когда начал раскручиваться майдан, провел зондирование общественного мнения на Украине, очень хитрое такое. Это была спонтанная провокация. Они раздавали анкеты по всем областям Украины совершенно идиотического содержания. Типа: какую зубную пасту вы используете? Но в этом анкетировании был такой троянский конь. Анкеты были все в двух экземплярах – на украинском языке, на мове, и на русском. Так вот, даже в самых отчаянно западенских регионах люди брали анкеты на русском языке. 80-90 процентов. Кажется, 83 % по Ивано-Франковской области. Сейчас, конечно, ситуация изменилась, но русскую культуру, русский язык не стряхнуть с себя за тридцать лет и от него не отказаться. Так что есть какие-то надежды.

И. Панкин:

- ВСУ, то бишь украинцы, хорошо воюют?

Д. Стешин:

- Да, это же те же русские. Мне еще в 2014 году объяснил Игорь Всеволодович Стрелков, в сентябре я его навестил, вернувшись с Донбасса, и говорю: а почему мы никак не можем взять аэропорт в Донецке. Он говорит: так там те же русские люди с другой стороны воюют.

И. Панкин:

- Но сейчас они уже не русские. Они себя таковыми не считают. Они, кстати, вот ты с пленными общаешься, они между собой предпочитают на украинской мове общаться? Или русский язык в ходу по-прежнему?

Д. Стешин:

- Те, с которыми я общался, от обычных бойцов до создателя батальона «Азов» с позывным Аспид, они все говорили на прекрасном русском языке. И только со Львова парень, ему было 19 лет, он вырос при майдане, он говорил на мове.

И. Панкин:

- Принципиально?

Д. Стешин:

- Возможно, он не знал просто русского. Но говорил хорошие, умные вещи. Был бы я попроще, у меня слеза бы побежала.

И. Панкин:

- Его за принципиальность можно и похвалить. Он, будучи в плену…

Д. Стешин:

- Нет, они еще не были на тот момент в статусе пленных. Они были с оружием и мы были все с оружием. А пленные что мычат – это не стоит ничего. Вообще ни копейки, что они там мычат в разговорах с журналистами. Я поэтому с ними и общался по минимуму. А вот поговорить с противником, который еще противник, вот это интересно.

И. Панкин:

- Мы хорошо воюем или плохо?

Д. Стешин:

- Ты знаешь, я три месяца спал на полу в располаге. Слева от меня спал Админ – совершенно легендарный человек, спецназовец. Человек, прошедший ЧВК, военные конфликты. С уже, к сожалению, подорванным войной здоровьем. Мы делились таблетками перед сном по вечерам разными. И Админ сказал мне такую фразу: есть военные, а есть воюющие. Это не одни и те же люди. Есть дебилы и есть грамотные командиры. Хотя они при этом не заканчивали военных академий и не имеют специального образования. Есть несколько видов командиров. Я классификацию Татарского с удовольствием повторю. Есть командиры-пасторы. Командир батальона «Восток» Александр Сергеевич Ходаковский – командир-пастор. Есть командиры-некрофилы, которые очень любят класть людей, а потом, чтобы обязательно салют был, венки, стопки, накрытые хлебом. Они от этого подпитываются энергией. Есть командиры-хозяйственники, у которых полностью все упаковано в подразделении, все нормально с боеприпасами и транспортом. Но он не очень любит воевать. Он больше занимается товарообменными отношениями.

И. Панкин:

- Как тебе боеготовность и боеспособность нашей армии российской? Может быть, реформа нам нужна?

Д. Стешин:

- Я могу сказать за своих друзей. Они хорошие воины. А целиком оценивать не буду. Потому что у нас и радио закроют, и оправдываться еще долго придется.

И. Панкин:

- Все не так плохо. Так или иначе, все равно вся Россия боевым духом не пропитывается. Москва не пропитывается, не будем себе льстить в этом смысле. Как ты считаешь, в какой момент мы все наконец-то этим военным боевым духом пропитаемся и поймем, что боевые действия на самом деле идут не далеко, они рядом с нами происходят? И чуть что, не исключено, что они перекинутся сюда, к городам, уже совсем не к Белгороду и не Курску, а ближе к центральной части России.

Д. Стешин:

- Когда Запад поймет, что Россия истощена, можно добивать. И ударят, я не знаю, откуда. Из Прибалтики, еще откуда-то.

И. Панкин:

- Ты считаешь, что оттуда стоит ожидать?

Д. Стешин:

- Эти «три звезды» не случайно зажгли на берегу Балтийского моря.

И. Панкин:

- И что нам нужно делать?

Д. Стешин:

- У нас перевод любой страны на военные рельсы полностью, в режим мобилизационной экономики моментально рушит уровень жизни, рушит экономику. Она, как правило, сервисная сейчас в современном обществе. Ничего хорошего. У нас правительство понимает опасность этого. И поэтому, как мы любим, все 50 на 50. Не война, а специальная военная операция, ограниченная мобилизация. До последнего оттягивают момент, когда придется начинать тотальную войну.

И. Панкин:

- А с чем связаны не страхи, конечно, опасения, вот эти вечные ограничения, которые власть накладывает? Нам хочется происходящее словом из пяти букв. И по сути это витает в воздухе. Так и надо называть то, что происходит. Например, на Западе те же США ничего не боятся. Как там кто называет те или иные события, по барабану. Почему это мы называем специальной военной операцией? Почему нам не дают сверху возможности назвать это словом из пяти букв?

Д. Стешин:

- На Западе еще штат Техас не восстал. Они не ведут с ним бои. Выбор простой. Военная цензура, блокирование всего информационного потока. Либо блокирование точечное, там, где нужно. Мы выбрали второй вариант. На данный момент, наверное, это нормально. Потому что тот, кто принимал концепт точечного блокирования информации, он понимал, что мы живем в информационном обществе, информация распространяется равномерно во все стороны, перекрыть ее невозможно без экстремальных поступков. Представляешь, у нас вырубят интернет, будет чебурнет. Пока же этого нет. Значит, надо блокировать точечно.

И. Панкин:

- Ты и 90-е застал, тебя можно попросить сравнить. А вот события последнего года или даже последних лет – это более трагические события, чем были тогда?

Д. Стешин:

- Конечно. Не переживала давным-давно Россия такую войну, с Великой Отечественной войны. Таких масштабов.

И. Панкин:

- То есть сейчас все хуже, чем в 90-е?

Д. Стешин:

- Что ты подразумеваешь под «хуже»? Уровень жизни?

И. Панкин:

- Тогда, по крайней мере, не было ощущения, что конец народу, нации, как нам сейчас это говорят. Было непонятно, что будет дальше. По крайней мере, мы не были врагами всего мира. А сейчас такое ощущение, есть понимание, что дело хуже обстоит.

Д. Стешин:

- Мы не были врагами всему миру, потому что просто не знали, что они такие мрази. Теперь мы все знаем, а знание – сила. И потом, извините, если уж я любимый украинский лозунг повторю, что нация выковывается в боях.

И. Панкин:

- Но все-таки ты не считаешь, что сейчас хуже, чем в 90-е, и прорвемся?

Д. Стешин:

- Нет, конечно.

И. Панкин:

- То есть прорвемся?

Д. Стешин:

- Прорвемся.

И. Панкин:

- Иван Панкин и Дмитрий Стешин, военный корреспондент «Комсомольской правды», были здесь, остались довольны.