Владимир Мединский: История давно перестала быть просто частью научного знания
С. Мардан:
- И снова здравствуйте! В эфире радио «Комсомольская правда»! Я – Сергей Мардан. И со мной в студии помощник президента Российской Федерации Владимир Мединский. Владимир, здравствуйте!
Как история в школе должна преподаваться?
В. Мединский:
- Я целый большой доклад на эту тему написал. И опубликовал его в ряде изданий. Можно посмотреть в «Российской газете», на RT. У меня немного неординарная точка зрения на систему преподавания истории в школе, поскольку мне кажется, что дискуссия, которую традиционно ведут методисты, педагоги, как преподавать, а есть так называемая линейная система преподавания истории, есть концентрическая система. Или как-то она немного по-иному звучит. Но дело не в этом. Это вторично. Первично следующее. Первичны два момента. Во-первых, концептуально в целом, под каким углом подходить к изучению собственной истории собственной страны и продвижению и пропаганде истории собственной страны. Это мы довольно подробно обсуждали вместе с ведущими историками, культурологами, политологами, учеными, публицистами на форуме «История. Новый взгляд», который был в начале октября этого года, к счастью, до момента резкого увеличения заболеваемости в Москве. Поэтому удалось провести его очно. И об этом много и подробно говорили.
И второй вопрос – это вопрос, связанный с тем, изучаем ли мы историю нашей страны как бы в отрыве от общемировой или вместе. Вот что важно.
С. Мардан:
- А возможно ее в отрыве изучать?
В. Мединский:
- Не просто возможно, это необходимо. Я могу очень долго на эту тему говорить. Могу отослать к статье, которая называется «Семь тезисов о русской истории». Или «Семь тезисов об изучении истории». Я в формате некоей системы взглядов, кое-кто из журналистов даже назвал это доктриной, изложил представление о том, как должна история преподаваться в современном мире.
Мы понимаем сегодня, что история давно перестала быть просто частью научного знания. Она активно используется в межгосударственной конкурентной борьбе. История – вещь глубоко идеологизированная, достаточно, к сожалению, субъективная. История очень важна для формирования представления людей, нации государств о самих себе, о своем прошлом, соответственно, о настоящем и о будущем.
Поэтому это очень политизированная вещь. И такая вещь, как историческая политика давно уже является реальностью сегодняшнего дня.
С. Мардан:
- Это вполне себе нейтральный термин, который историки используют.
В. Мединский:
- Я пытаюсь его сделать максимально нейтральным.
С. Мардан:
- Почему в России не приживается, кстати?
В. Мединский:
- Мне кажется, это своего рода интеллигентское жлобство. Мы же прекрасно понимаем, что политика есть внутренняя и внешняя, если широкими мазками. Есть военная политика, военно-промышленная политика. Есть культурная политика. Ведь всего лишь несколько лет назад, когда сама формулировка «культурная политика» не оказалась в основополагающих государственных документах, в том числе, и утвержденных президентом, тоже некоторые деятели культуры говорили, как так, какая политика! Да мы – люди искусства! Ну, это жизнь. Это реалии. Это система отношений между, если мы говорим о государственной культурной политике, между государственными институтами, культурными институтами, гражданами, избирателями, потребителями культуры, творцами. Это система отношений, которая описывается греческим словом «политика». Точно так же есть историческая политика, соответственно, государственная историческая политика. И если у нас своей государственной исторической политики не будет, значит, мы будем руководствоваться теми политическими доктринами, историческими доктринами, которые с радостью нам навяжут наши заокеанские и европейские коллеги. Они к этому делу подходят сверхсерьезно.
С. Мардан:
- А Российское военно-историческое общество – это некая российская форма института памяти польского и украинского? Или нет?
В. Мединский:
- Нет, польский и украинский институты национальной памяти – это весьма узкого профиля стопроцентно финансируемые государством институции, целью которых является ревизия того исторического знания, той исторической политики – ревизионизм исторический, который был сформирован в этих странах в советские годы и в имперские годы, когда эти территории являлись частью Российской империи.
Тут попытки сформировать собственную историю, заретушировать ту часть истории, тех великих государственных мужей, национальные объединения, институции, общества, союзы, которые, как им кажется, сегодня были слишком просоветскими или слишком проимперскими. И наоборот, поднять на щит тех деятелей, которые в старые добрые годы считались деятелями с сомнительной репутацией. Тут проще говорить на примерах, на пальцах. Вот когда мы учили с вами историю вместе, кто такой был Мазепа?
С. Мардан:
- Предатель.
В. Мединский:
- Ну, подонок.
С. Мардан:
- Гадина и мразь.
В. Мединский:
- Ну, это был человек, который изменил присяге, который изменил клятве, данной сюзерену, то есть, для рыцаря, а Мазепа по евростандартам – это же рыцарь, шляхтич, дворянин высокой категории. Он совершил худшее из преступлений, которое может быть. Он не однократно и эмоционально, а системно, на протяжении многих лет предавал своего сюзерена. Человека, которому он приносил публично вассальную присягу и от своего имени, и от имени своих подданных, людей, которые доверяли ему свою жизнь и имущество. Который играл на два фронта. Ну, даже на три иногда.
Это такое антигерой. Хуже не бывает. Власов! Генерал Власов. Власов хоть это сделал, в плен попав, а этот все время был тройным агентом. Недостойное поведение рыцаря и дворянина, как минимум, не говоря уж о гражданине. Давайте отвлечемся от того, что он был нашим подданным, просто мерзавец и все.
А теперь это национальный герой. Ну, так все перевернулось. Там улицы Мазепы, площади Мазепы. Какие-то памятники там, главы в учебниках. Это просто другая трактовка истории.
Кто был Бандера? Ну, уголовник, преступник, человек, запятнавший себя сотрудничеством с нацистами. По польским понятиям, по польским меркам бандит и террорист, уголовник. По советским – изменник Родины. По украинским… Скажем, сложно было отделить в сороковые годы, что есть украинское, а что есть русское, ни один человек об этом не задумывался. Например, в моей семье относились к нему довольно, а я родом с Украины, относились к нему понятно, потому что он убивал моих родных, например. Его отребье, которым он руководил.
А теперь он национальный герой. И вот этим занимаются институты памяти. Сносят какие-то памятники, чего-то там новое ставят, то есть, выполняют определенные государственные задачи под диктовку текущей политической власти.
Военно-историческое общество, которое является общественно-государственной организацией, подчеркну слово «общественное», оно означает, что оно финансируется не только и не столько из государственного бюджета, сколько из денег спонсоров, попечителей и рядовых граждан, кстати сказать, в большом количестве. Так же, как у Российского исторического общества – тоже общественная организация, Русского географического общества. Их много, таких организаций. Есть Палестинское общество замечательное совершенно, ведущее очень много благих дел. Елизаветинское общество и прочие. Это все общественные организации, нацеленные на созидание. Мы не стараемся никого низвергнуть, мы ставим новые памятники, проводим научные исследования, конференции, поддерживаем движения поисковиков, открываем новые мемориалы, как в этом году, например. Я могу часами рассказывать о тех мемориалах и памятниках, которые были только в этом году открыты при организационном и финансовом участии, просто под ключ сделанные Российским военно-историческим обществом.
Мы популяризируем историческое знание. Мы стараемся никого… Ревизией истории мы не занимаемся.
Более того, сейчас ждет своего открытия мемориал в Севастополе, поскольку в эти дни, в ноябре исполняется сто лет так называемому трагическому явлению в нашей истории , такому, как русский исход, который можно считать символическим завершением гражданской войны в России. Она не закончилась в один день, равно, как и не началась в один день. Мы считаем, что уход армии Врангеля, сопровождаемый большим количеством и мирного населения, родственников, родных из Крыма в сторону Турции и дальше потом начало этих скитаний сотен тысяч русских людей, это есть фактическое завершение гражданской войны в России. И впервые в нашей истории силами Российского военно-исторического общества, при поддержке севастопольских властей и общественных организаций на пустыре, прямо на берегу Черного моря, там, в том месте, откуда отчаливали корабли, последние корабли с белой гвардией, многими русскими людьми, будет сооружен мемориал, посвященный завершению гражданской войны. Противостоянию. Я не хочу сейчас спойлерить и рассказывать, как это будет выглядеть все, но, поверьте, там нет… Мы вместе с художниками, со скульпторами постарались сделать так, что там, в этом мемориале, не было бы ни правых, не виноватых. Не победителей и не побежденных. Его кто-то там, журналисты, назвали памятником примирения, это неправильное название. Во-первых, он никогда так не назывался, да и кого и с кем мирить-то?
С. Мардан:
- И никакого примирения-то и не было.
В. Мединский:
- И не было. И быть, наверное, не может. История всех друг с другом давно примирила, уже третье, четвертое, пятое поколение. Мы вообще, уже давно должны примириться с собственной историей. Понять, что она вот такая есть. И задача заключается в том, чтобы не повторять ошибок. Чтобы изучать, знать, думать, не наступать в очередной раз на грабли, у нас же главная национальная игра – по пятому разу на те же грабли наступить.
С. Мардан:
- Как вы думаете, почему такие непримиримые споры на исторические темы? Я не про 37- й год, а фигура Ивана Грозного, например. До драки буквально!
В. Мединский:
- С одной стороны, это прекрасно. Люди любят историю, интересуются ею. Это вызывает эмоции. Тут очень много причин, вы знаете, ведь нас всегда бросало в какие-то крайности. Возьмем фигуру Ивана Грозного. То положительный герой, то отрицательный. То отрицательный до такой степени, что император Александр его вычеркивает, его фигуру с памятника тысячелетию России. Там его нет. Там масса фигур гораздо менее значительных, гораздо менее значительный след оставившие в нашей истории. А Ивану Васильевичу Грозному места не нашлось. Почему? На тот момент это считалось отрицательной фигурой. Потом времена меняются, приходит двадцатый век, тридцатые годы и снова Иван Грозный положительный герой – собиратель мощного государства, человек, при котором фактически Россия из великого княжества преобразуется в мощнейшую европейскую державу.
Потом опять отрицательный герой, уже в оттепель. И мы опять в учебниках истории о нем написано непонятно как. И все время вот эти шарахания идет, конечно, есть фракция «за», есть фракция «против». А надо смотреть на это все, во-первых, смотреть желательно с точки зрения науки с холодным сердцем. И спокойно. Но самое главное, об этом я говорю в своих семи тезисах об историческом знании – самое главное относиться и к ним, и к белогвардейцам, и к буденовцам, и к Грозному, и к Малюте Скуратову. Надо стараться не давать оценок, исходя из наших с вами сегодняшних представлений о добре и зле, о допустимости и недопустимости. О том, что есть преступно с точки зрения Уголовного кодекса Российской Федерации 2020 года, а что нет.
Понимаете, история, мораль – вещь, привязанная к конкретной эпохе и ко времени. И то, что нам сегодня кажется, вау – чудовищно, нашим наивным, но жестоким предкам казалось само собой разумеющимся. В порядке веще. А как иначе? Ну, слушайте, мы вон в Храме девушки сплясали на паперти под какую-то похабщину, надев на голосу ку-клукс-клановские колпаки, и часть общества поднялась в их защиту! Ну, где хочу, там пляшу. В каком угодно обличье. И что хочу в музее, то и делаю. Лет пятьсот назад, где-нибудь в добропорядочной Европе сожгли бы на костре в течение недели. И бабушки, которые подкладывали бы вязанки дров, вот они были бы благонамеренными гражданами. И мысли бы не возникло по этому поводу! Потому что такое было общество, такая была мораль на тот момент. Да и у нас бы не особо цацкались. У нас, конечно, законы были помягче во времена Ивана Грозного, чем в Европе того времени, но тоже не слишком милосердные.
С. Мардан:
- Ну, закопали бы в землю по шею.
В. Мединский:
- Что-нибудь там придумали такое, о чем у нас даже волосы бы дыбом встали. И общество бы это поддержало. Слушайте, ты сегодня приди в храм, плюнь в икону и что тебе за это сделают? Ну, рядом стоящий прихожанин тебя осудит.
С. Мардан:
- Это какой прихожанин… Другой может и челюсть на сторону свернуть.
В. Мединский:
- Может, и в глаз даст. Но это в худшем варианте. А так скажет: не стыдно так себя вести? Не хорошо! А сделай это триста лет назад? Ну, полный комплекс получишь. И общество полностью будет на стороне палача, как бы нам это не казалось чудовищным.
Изучая историю, надо понимать обстоятельства принятия решений. Обстоятельства тех или иных действий. И бездействий. Почему это произошло? Как люди думали? Во что они верили? Как они… Что они считали правильным и что не правильным? Это очень тонкая материя. И вот это самое главное. Тогда, может, и не будет таких, как вы говорите, диспутов в отношении красноармейцев и белогвардейцев, Грозного и Петра Первого, Ленина и Сталина, ибо мы начнем стремиться изучать эпоху. И мотивацию поступков.
С. Мардан:
- Мне просто кажется, что люди пытаются выработать идеологию в этих спорах, в том числе, привлекая какие-то исторические аналогии, примеры. И у них каменный цветок никак не выходит. Они поэтому и лаются.
В. Мединский:
- Никогда не выйдет, потому что сейчас другое время. Мы не можем перенести с вами самодержавие и православие, народность на современный 2020 год, равно как и не можем перенести на это же время ни «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», ни лозунги Великой французской революции, потому что другое время, другая эпоха, другой мир. Нам нужно, изучая историю, не слепо брать какой-то опыт, а стараться использовать все лучшее, отвергая ошибки. И это относится к любой эпохе.
Я вам сказал, что «наши далекие, но жестокие предки», между прочим, они были жестокие, но во многом они были очень добрые, искренние, гораздо более искренние, чем мы сегодня. Искренне верующие, честные. Почему дуэли были так распространены в то время? Обостренное чувство собственного достоинства. Разве это плохо? Может, нам учиться надо много чему у наших предков, которые берегли честь смолоду?
С. Мардан:
- Много народу поляжет, боюсь.
В. Мединский:
- Как Петруша Гринев. Не, ну, конечно, по-другому, есть другие механизмы восстановить поруганную честь в современном мире. Но они понимали, что такое беречь честь смолоду. А мы к этому относимся так, ах, чего, вера – да ладно. Вот.
С. Мардан:
- Хочу вас спросить про культуру, как мягкую силу. Турки в последние лет десять, наверное, ворвались на мировое кинорынок вот со своим продуктом, который стал просто массовым во всех концах планеты, начиная от Бразилии и заканчивая Россией. Все смотрят турецкие сериалы, а кто-то и проникается духом великого Турана. А почему у нас с этим ничего не получается?
В. Мединский:
- Почему не получается? Вы войдете на Netflix, увидите там довольно большую подборку современных российских сериалов, в том числе популярных не только в России.
С. Мардан:
- Исторических, я имею в виду.
В. Мединский:
- Поскольку я подписан на все возможные интернет-платформы, могу вам сказать, что там «Эпидемия» долгое время, по-моему, и сейчас в десятке самых смотрибельных сериалов на Netflix. Там же есть и «Метод», и «Троцкий», кстати, об исторических сериалах. Там же… Довольно много нашего всего там. И художественных фильмов. Но надо еще больше производить, активнее продвигаться на внешний рынок. Как это делают турки, кстати.
Я, кстати, не большой фанат турецких… Я начал смотреть недавно одну турецкую доку-драму, не буду давать ее рекламу, ну, историческую времен Ивана Грозного. Мне не понравилось. Знаете, как-то не очень. Наши лучше делают.
С. Мардан:
- Ну, у вас избыток образования, поэтому вы такое не можете смотреть. А для массового потребления очень даже ничего.
В. Мединский:
- Для своей аудитории, наверное. Им это нравится – про великих покорителей Константинополя, да. Ну, так. На мой взгляд, простенько все это довольно.
Но двигаться в этом направлении, безусловно, надо. Наши, кстати, хорошие продукты делают сериальные. Знаете, довольно забавно, но кто-то там пустил слух, что я там очень люблю военную историю. И тут же в министерство культуры посыпалось миллион заявок там.. «В июле 43-го», «в марте 44-го», «корабли штурмуют бастионы», «бастионы штурмуют». Значит… Еще чего-то. Посыпалось. Я даже говорил, прекратите бога ради! Все же хотят угодить! Это, на самом деле, очень плохо.
Но много хороших появилось и фильмов, и сериалов, которыми стоит гордиться. Я считаю, что министерству культуры есть, чем гордиться. Это большая общая и совместная работа вместе с продюсерами за последние восемь лет. И зрители проголосовали, ведь если в 11-м году доля российского кино была где-то на уровне процентов тринадцати-четырнадцати, то последний год 19-й – процентов двадцать восемь – двадцать девять. Под тридцать. Примерно в два раза. И сборы, и доля, и все это на фоне того, что у нас государственное финансирование не увеличилось. Оно как было и тогда, причем, в рублях. Считай, поскольку продукт сильно завязан на валютные цены, можно сказать, что уменьшилось. Но более прозрачная и понятная система распределения денег, больше контроля, больше как бы экспертизы правильной. Фонд кино сыграл свою положительную роль, безусловно, это механизм, который был придуман чуть раньше, но в полной мере заработал, как раз, в эти годы. И много, естественно, было ошибок и неудач, проколов. Но так всегда бывает, когда финансируется много фильмов. Если бы мы финансировали мало, десять фильмов в год, вот тут можно было бы вчитаться в каждый сценарий. Поскольку министерство совместно с Фондом кино финансирует сто фильмов в год, а документальных больше 250, и все это делает небольшое количество людей, за это отвечает. Буквально 20-30 человек – чиновников и сотрудников Фонда, которые имеют отношение к контролю за этим процессом. Тем не менее, в целом получалось хорошо.
И то, что Ольга Любимова, которая последние два года возглавляла департамент кино, стала новым министром, мне кажется, это тоже закономерно. Потому что все документальное кино – это полностью была ее зона ответственности. Она фактически там очень много хороших вещей сделала. Она была одним из тех немногих чиновников, которые ночами читали сценарии, погружались глубочайшим образом в тему, всё про всё знали. Подходили к этому делу искренне и с любовью. Не отрабатывали с девяти до шести. Работали так, как должен работать человек, глубоко заинтересованный в конечном успехе дела. Это было отмечено соответствующим образом. Я считаю, что это очень здорово. И во многом это ее заслуга.
С. Мардан:
- Насколько катастрофичными для отечественного кино будут последствия пандемии?
В. Мединский:
- Кинотеатры закрываются уже сейчас. Мы это видим. Им тяжело. Все эти нормы в 25 процентов.
С. Мардан:
- Почему было их просто не закрыть?
В. Мединский:
- 25 процентов – это средняя заполняемость кинотеатра. Она ведь невысокая. Есть новогодние праздники и выходные дни, когда заполняемость высокая, больше 50 процентов. А средняя так и есть. Есть утренние сеансы. Если бы у нас каждый фильм получал 25 % в среднем, было бы очень неплохо. Конечно, в топовые дни, вечера и в праздники это сильно бьет по кинобизнесу.
Надо понимать, что в целом поход в кино будет становиться отдельным видом просвещенного досуга, как поход в театр. Это не просто посмотреть кино, это должно быть еще и вкусный кофе выпить, и с детьми поиграть на площадке перед кинотеатром. Такое комплексное удовольствие. Если ты хочешь просто посмотреть кино ради сюжета, ткни пальцем в телефон – вот тебе и кино, как нелегальное, к сожалению, так и легальное, слава богу. И легальных платформ сейчас все больше. Я не понимаю людей, которые жадничают 50 рублей посмотреть легальный фильм. Получаешь другое удовольствие. Хуже, чем теплое пиво, разбавленное водопроводной водой. Как так можно смотреть? Все будет меняться. Зато онлайн-платформы объективно выросли последнее время. это хорошо.
С. Мардан:
- Продюсеры, которые вложили денег, которые даже деньги получили от Фонда кино, часть из них возвратное финансирование получало, они чем возвращать будут?
В. Мединский:
- Министерство поддерживает. Сейчас другое время. Выделяются дополнительные субсидии на прокат. В том числе компенсационные. Продюсерам тяжело. Вышел фильм «Подольские курсанты». Я не смотрел его финальную версию. Хочу с детьми пойти. Для меня принципиально такое кино смотреть с детьми. Им очень важно это видеть. Там плохие цифры в прокате. Миллионов сто он собрал. Это совсем не то, на что рассчитывали продюсеры, которые вложили в этот фильм и душу, и личные средства существенные, и прокредитовались. Грант Минкультуры был миллионов 70. А конечная стоимость такого рода фильмов вряд ли меньше 400 миллионов. В себестоимости.
С. Мардан:
- Это без маркетинга.
В. Мединский:
- Может быть, с маркетингом. Я не интересовался бухгалтерией. По моим ощущениям, это не меньше 400 миллионов. Чтобы такой фильм быстро отбился в прокате, он должен собрать миллиард. Это сложная бухгалтерия. Надо вычесть все деньги, которые вы получили безвозмездно – от Минкульта, от партнеров, которые готовы были вложиться, от спонсоров, от меценатов. Надь посчитать чистую коммерческую часть. Там доход идет не только от проката, но и от кинопоказа, от продажи прав, от интернета, от онлайн-кинотеатров. Но мы четко видим, что это не такой блестящий продукт получается, как «Движение вверх» или «Холоп» - еще более яркий пример неожиданно удачно выстрелившего в целом вполне себе заурядного кино. Неплохого, но заурядного.
С. Мардан:
- Комплиментарного.
В. Мединский:
- Фильм как фильм. Но людям понравилось. Попал в нужное время в нужном месте, выстрелил на сто процентов. Талант продюсера, надо отметить. Если «Движение вверх» - это по-настоящему талантливое кино, я много всякого кино смотрел в силу своей работы и смотрю, на мой взгляд, это самая талантливая спортивная драма, точно входит в топ-5 лучших спортивных фильмов в мире. Это вам не «Рокки», за который когда-то дали «Оскара».
С. Мардан:
- За сценарий.
В. Мединский:
- Сценарий на уровне примерно школы юного журналиста при отдаленном провинциальном вузе.
С. Мардан:
- Сценарий Сталлоне и писал.
В. Мединский:
- Американцы западают на такие истории.
С. Мардан:
- Он тоже оказался в нужное время в нужном месте. Сейчас бы, не факт, что он так прозвучал бы.
В. Мединский:
- Он бы не соответствовал требованиям «Оскара».
С. Мардан:
- Там должен быть негр.
В. Мединский:
- Никаким последним расово-гендерно-сексуальным требованиям на «Оскар» «Рокки» не соответствовал. А что бы с ним творили противники мясоедства, мне даже страшно представить.
Кино разное. Но тот рывок, который сделала отечественная индустрия, в первую очередь благодаря сохранившемуся хорошему вкусу нашего зрителя, который отличает хорошее кино от плохого, сохранившимся талантливым режиссерам, актерская школа у нас всегда была великой, операторская школа, композиторская, и таланту нашей новой продюсерской генерации, которая даже из таких фильмов как «Холоп» умудрялась сделать большое кинособытие, - вот это достойно восхищения.
С. Мардан:
- Давайте про театр поговорим. Как так случилось, что они практически все пережили 90-е годы? В Москве более двухсот театров.
В. Мединский:
- Государственных чуть больше ста.
С. Мардан:
- Они же все поддерживаются в той или иной форме бюджетом. А ради чего? Может, лучше как французы?
В. Мединский:
- Вот тут тонкий лед. Я в эфире помолчу на эту тему. Информация к размышлению. В Москве в конце 70-х, на пике нефтяных цен и богатств Советского Союза, было примерно около 30 театров, которые находились на государственном финансировании. Сейчас их более ста. С появлением рынка капитализма число их увеличилось более чем в три раза.
С. Мардан:
- Хотя количество театральных зрителей вряд ли выросло.
В. Мединский:
-Общее число зрителей этих ста театров существенно ниже, чем то, что было в СССР. Это связано с тем, что тогда просто интенсивнее работали.
С. Мардан:
- И развлечений было меньше.
В. Мединский:
- Представлений было больше. Очень много было гастрольной деятельности, которую поддерживало государство. Мы ее, кстати, возродили. До последнего года шла по нарастающей, при определенном государственном небольшом софинансировании. Примерно такая же ситуация и в Питере, где выросло число государственных театров. Оно выросло практически везде.
С. Мардан:
- Даже в провинции?
В. Мединский:
- Да. Я не берусь говорить за каждый из регионов. Но в целом по стране – да, существенно выросло число театров, поддерживаемых государством. Государственных и муниципальных, если быть более корректным в терминах.
Во Франции, где модель культурной политики примерно такая же, как у нас, это огромное министерство культуры, гораздо больше российского, численно и финансово, где все основные культурные институции субсидируются государством, число театров, находящихся, как бы сейчас сказали, полностью на государственном коште, у нас с вами останется много свободных пальцев. Так твердо можно сказать, что пять. Остальные театры получают государственную поддержку, либо от мэрий городов, из бюджетов департаментов, что-то из министерства культуры, но уже в форме разного рода грантов, сосубсидирования и прочего. Государство не является главным и единственным спонсором большого количества замечательных французских театров.
В США вообще нет государственных театров никаких. Там вообще другая театральная модель.
С. Мардан:
- А как они живут без министерства культуры?
В. Мединский:
- Там другая модель финансирования.
С. Мардан:
- «Метрополитен-опера» закрыли – и все, тысячи человек на улицу.
В. Мединский:
- Там совсем другая модель финансирования культуры. Скажу кратко, нигде в мире театральное дело не поддерживается больше, системней и последовательней, чем в Российской Федерации.
С. Мардан:
- Еще цирк есть. Такого вообще нигде больше нет – Росгосцирк остался только в Российской Федерации. Советская власть финансировала, потому что крестьяне ехали из деревень строить промышленность. А сейчас для кого они работают?
В. Мединский:
- Цирки заполнены. Это важная составляющая детского досуга и отдыха. Если вы придете в цирк на Вернадского, он пустой не бывает. Или в цирк на Цветном бульваре. Другое дело, по какой модели работает Росгосцирк, как он должен работать. Мы пытались несколько раз реформировать эту историю. Есть колоссальная инерция. Это живые люди. Это артисты, их не закроешь. Тысячи людей. Это дело их жизни. Они достигли в этом поразительного совершенства и мастерства. Неправильно – росчерком пера на улицу. Так нельзя.
Есть довольно большой спрос. Это по сей день любимый вид досуга. И это одно из немногих мест, куда семьями ходят. И всем там не скучно. Другое дело, у нас единственная страна, где есть развитая система стационарных отапливаемых цирков. Во всем мире это либо шоу, либо коллективы, которые выступают… В Арабских Эмиратах есть цирки, но они совсем по-другому работают. Даже в Монако, где я был на одном из самых престижных в мире цирковых фестивалей, это шапито на берегу моря. То, что делают наши цирковые артисты, пытаются повторить китайцы. Остальные даже не пытаются. Ни у кого не получается.
С. Мардан:
- Про дрессированных животных – вы сторонник запрета, как в Европе?
В. Мединский:
- Там нет тотального запрета на дрессированных животных. Везде ситуация разная. Надо учитывать культурные особенности каждой страны, времени. И стараться не махать шашкой.
С. Мардан:
- Россия начнет опять читать книги?
В. Мединский:
- Россия никогда не переставала читать книги.
С. Мардан:
- Смехотворные тиражи.
В. Мединский:
- Тиражи небольшие в связи с колоссальным объемом иных развлечений. И во всем мире тиражи небольшие. Тиражей, как было в советские годы, десятки и сотни тысяч, их нигде в мире нет.
С. Мардан:
- Барак Обама в первый день 900 тысяч экземпляров продал.
В. Мединский:
- Владимир Владимирович напишет что-то, я уверен, что он легко перекроет Барака Обаму в первый же день, раз и навсегда. Другое дело, что у Барака Обамы существенно больше досуга сейчас для этого.
С. Мардан:
- Вы не считаете драмой тиражи 5-7 тысяч экземпляров?
В. Мединский:
- Это страшно с той точки зрения, что автор не может жить на эти деньги. Еще плюс ко всему у нас огромное количество пиратки. Мы говорим о пиратстве в кино, в музыке, а с пиратством в литературе вообще никто толком не борется. И скачать пиратскую книгу легко. И это ужасно. Ни Пушкин, ни Достоевский, ни Тургенев никогда бы не выжили сейчас, умерли бы от голода, если бы занимались только литературным трудом.
Большая, сложная и комплексная проблема. Здесь государству надо играть гораздо более активную роль, чем оно играет сегодня. Вначале было слово. Поддержка литературы в разных видах, я не говорю о дотировании писателей или выплате им пенсий, я говорю о разных формах поддержки книгоиздательского дела, интереса к книгам, моды на книгу. Безусловно, совершено нелепо, когда книжный магазин находится с точки зрения бизнеса в таком же положении, как продуктовый магазин или как ресторан.
Это вообще социальный объект. Он должен иметь огромное количество льгот – налоговых, точно не платить коммерческую аренду. Мы продвигали целый ряд подобных законопроектов в бытность в Министерстве культуры. Но и депутаты, и все относятся к этому так: это же бизнес… Какой это бизнес? Мы на руках должны носить любого предпринимателя, который занимается книгами.
С. Мардан:
- Вы говорите о том, что не помогают торговцам книгами. За время дикого рынка возник «Лабиринт», который сегодня диктует свою волю всем книгоиздателям.
В. Мединский:
- Не только «Лабиринт». «Читай-город». Крупные сети всегда диктуют. «Республика» разорилась. Я могу привести пример еще пяти-шести сетей, которые разорились за последние годы. За счет чего выживают частные книжные магазины, ума не приложу. У Военно-исторического общества есть собственный книжный магазин с исторической литературой – «Достоевский», в самом центре Москвы. Но это совсем не бизнес. Это планово-убыточное мероприятие, которое Военно-историческое общество дотирует. Просто это очень хорошая площадка для встречи с учеными, историками, писателями. Но как книноторговля это совсем не бизнес. Ни один частный предприниматель не мог бы себе это позволить.
С. Мардан:
- Вы слышали про издательство «Черная сотня» из Нижнего Новгорода, которые открыли магазин «Листва».
В. Мединский:
- Чего-то слышал. Но я думаю, там хайп есть, а бизнеса нет. Я был недавно в несетевом магазине, похожем на «Достоевский» в Питере – «Подписные издания». За счет того, что это очень старое намоленное место, как в Москве «Библио-Глобус» или магазин «Москва», за счет этого они как-то выживают. Там видно, что они зарабатывают на продаже книг. И это очень здорово. Там много людей, хорошая номенклатура книжная. Этим точечным магазинам тягаться с сетями очень тяжело.
Но в любом случае все, что связано с книгоиздательством, с созданием литературного продукта, продажей книг, это все должно системно государством если не субсидироваться, но поддерживаться. Путем уменьшения налогов на эти виды деятельности. Это как производство сельхозпродукции. Протекционизм по отношению к иностранным продуктам, по отношению к тем, кто печатает не на импортной, а на нашей бумаге. Протекционизм по отношению российским авторам. Продвижение российских авторов за рубежом. Этим у нас «Роспечать» до недавнего времени занималась. Надо и дальше этим заниматься, активнее.
Какая базовая проблема кино?
С. Мардан:
- Точно не деньги.
В. Мединский:
- Сценарий. А это те же самые литераторы, которые заточены под определенное технологическое умение сделать это в форме для кино или телевидения. Это поддержка творческих людей. Многие прекрасные кинопроекты рушатся из-за того, что слабые сценарии. Несовременные. Сегодня фильмы, которые завоевывали «Оскара» и мировые награды в 50-60-х годах, подобный сценарий просто не пройдет конкурс. Сейчас другой ритм, другой темп, другие требования к сценарию.
С. Мардан:
- Давайте про музейное дело поговорим. В США огромное количество музеев.
В. Мединский:
- Это не всегда музеи.
С. Мардан:
- Они все разные. Там только музеев железных дорог около ста штук. Там почти при каждом музее есть огромный музейный магазин с диким количеством сувениров. Это создает атмосферу современного развлечения, которое без покупок не существует. Почему у нас это так и не возникло?
В. Мединский:
- Не согласен. У нас очень много музеев. Это тысячи государственных и муниципальных музеев. И не надо говорить только об Эрмитаже, Третьяковке, Пушкинском музее. Но и об огромном количестве небольших крайне интересных музеев. Мы музейная страна. Во всех музеях есть прекрасные магазины сувениров. Придите и посмотрите в Третьяковке. Появилось много общественных музеев.
С. Мардан:
- Вы имеете в виду, частных?
В. Мединский:
- Общественных. Это музеи, которые не принадлежат физическим лицам, а принадлежат разного рода обществам. Либо сообществам. У Военно-исторического общества есть замечательный общественный музей военной истории. Есть музей военной формы на Никитской и есть музей московских стрельцов. Это не государственные музеи. Они получают грант от общества, они живут на проданные билеты и сувенирку. Последние два года их поддерживает еще правительство Москвы. Большое спасибо Сергею Семеновичу. Потому что московские власти видят, как много туда приходит детей и школьников. И они таким образом субсидируют этот интерес к нашей военной истории у школьников. Посетив музей военной формы, хочется эту форму надеть. Правильные мужские музеи.
У нас очень много частных музеев. И их число растет постоянно. Я имею в виду не только гигантские, как Музей Фаберже в Петербурге или музей музыкальных инструментов на Солянке в Москве. До недавнего времени активно работал музей русского современного искусства в районе Павелецкой. Музей русской иконы на Гончарной ушедшего от нас Абрамова. Огромный энтузиаст этого дела. Музей работает по сей день. Музей автомобилей Вадима Задорожного. В Екатеринбурге на окраине города музей, который спонсирует Андрей Козицын. Это целая мастерская по реставрации и воспроизводству старой советской и даже дореволюционной военной техники. От броненосца и самолета «Илья Муромец» до танка Т-34. Таких музеев, мне кажется, и в Америке нет. Но очень много небольших частных музеев.
Такого внимания со стороны государства к музейному делу и к поддержке, как у нас, нигде в мире нет. Другой вопрос, что в США все музеи частные. Один в основном финансируется государством – Национальная галерея искусств в Вашингтоне. Остальные могут получать гранты, льготы. В том же музее «Метрополитен» в Нью-Йорке я как-то спрашивал президента музея: чем вам город помогает? Вот у нас по внешнему периметру охраняет полиция Нью-Йорка и денег за это с нас не берет. А внутри у нас уже собственная охрана. Для них это льгота, что их охраняют круглосуточно, бесплатно.
С. Мардан:
- Они подробную финансовую отчетность ежегодно публикуют.
В. Мединский:
- И билеты дорогие, и попечители, и всевозможные Рокфеллеры там входят в правление музея. Это большая институция финансовая. Но это частные музеи. У нас любому частнику, который задумал сделать свой музей, это должен быть либо невероятный энтузиаст своего дела, либо просто человек очень богатый и увлеченный, либо сумасшедший, в хорошем смысле этого слова. Таких я тоже видел немало. И они создают потрясающие музейные коллекции. Поразительные в своем остроумии и любви к истории, к культуре. Только не называйте музеями музеи водки и шоколада. Это магазины.
С. Мардан:
- Почему до сих пор не доделали Политех?
В. Мединский:
- Он должен был открываться полностью 12 декабря этого года. Все было к этому готово и сделано. Но строительно-реставрационные работы были остановлены во время пандемии на несколько месяцев. Плюс задержались поставки оборудования по тем же причинам. Насколько я знаю, открытие запланировано на июнь 2021 года. Там работает энергичная команда, которая этим занимается. Здание внешне уже выглядит замечательно. Это будет такая большая общественная зона, очень красивая. Можно будет пройти пешком от «Зарядья» до Лубянской площади, по системе подземных и наземных переходов. В тени аллей. Все это будет очень красиво.
И сам проект Политеха беспрецедентный. Это грандиозное музейно-общественно-образовательное пространство. Я надеюсь, что эта команда доведет дело до конца. И через полгода мы увидим музейный комплекс, равного которому тяжело найти.
С. Мардан:
- Спасибо. Приходите к нам еще.
