Есть ли место женщинам на войне
И. Измайлов:
- Здравствуйте! Это радио «Комсомольская правда». Игорь Измайлов, Александр Коц, как всегда, здесь в этот день недели. Саша, приветствую.
А. Коц:
- Да, приветствую.
И. Измайлов:
- Трагические события, конечно, к началу недели, связанные с гибелью сразу нескольких журналистов, нескольких команд, получается, работающих в фронтовой зоне. У меня сразу много вопросов по этому поводу возникает. Во-первых, то, что произошло в среду с журналисткой Первого канала, она подорвалась на мине, сейчас уточняющие сообщения идут, это мина дистанционного минирования, с дрона, видимо, использована. Получается, противник не устает, что ли? Я успел посмотреть твой Telegram-канал. Вся прифронтовая зона этим нашпигована, нахождение на линии соприкосновения просто опасно. А дальше до 20 километров – это любая точка, где ты вчера прошел ногами, причем не важно, это дорога мирная, где угодно, запросто может быть «лепесток» или что-то расположено, что даже не увидишь.
А. Коц:
- Не то, что вчера прошел, а 15 минут назад ты прошел, а сейчас уже она заминирована. На самом деле противник просто очень методично и грамотно подходит к основной задаче - это изоляция поля боя. Изоляция идет по земле, изоляция идет по воздуху, соответственно, чтобы нарушить любую логистику, любой подвоз, любую эвакуацию раненых, чтобы нанести как можно больший урон и создать как можно больше трудностей для перемещения. С этой задачей они очень здорово справляются. Мы, надо сказать, тоже. У нас, собственно, все успехи, которые у нас есть, например, в Курской области, они связаны с изоляцией поля боя. В частности, та самая дорога из Юнаковки в Суджу, про которую мы много говорили.
Давай, наверное, все-таки про Аню Прокофьеву немножко проговорим. Просто я столкнулся в Telegram с какой-то совершенно поразительной для меня реакцией некоторых лиц. Таких немного, но оказывается, такие есть, которые мне пишут: очень возмущает, что журналисты с таким вниманием относятся к своим погибшим коллегам, а у нас на фронте каждый день гибнут люди, а вы такого внимания им не уделяете. Слушайте, Аня три года уделяет внимания этим людям. И ежедневно в ее репортажах, как и в моих, были истории, рассказы про тех людей, которые сейчас с оружием в руках защищают нашу государственность. Какие-то странные возмущения.
И. Измайлов:
- Даже до рассказов она, мы знаем, возила гуманитарную помощь, сама собирала, еще работая в другом издании, она на передовой очень давно уже. И эвакуации помогала в Судже.
А. Коц:
- И гуманитаркой она занималась, и параллельно журналистской работой, военкорской работой уже, и помогала вывозить гражданских. Я не знаю, что тут может возмущать, когда мы начинаем рассказывать про этих людей. В конце концов, слава Богу, не каждый день гибнут журналисты, и не каждый день мы этим возмущенным читателям надоедаем своими рассказами о своих погибших коллегах, а молчать о них мы, конечно, не имеем права. Потому что это люди, которые ежедневно подвергаются рискам для того, чтобы рассказать о тех, кто сейчас воюет. Я не был знаком лично с Аней Прокофьевой, но я на нее давно обратил внимание. Во-первых, красивая молодая девушка, которой больше бы подошел какой-то модный подиум. Но она ездит на фронт. Но не только этим она привлекает, естественно, далеко не только этим, а своими репортажами. Первое, что я у нее увидел случайно, нажимал на кнопки, Первый канал, репортаж из Запорожья, по-моему, было из-под Работино, и она с группой спецназа, а в спецназа еще попробуй попади поработать. Они в лесополосе, наблюдают, что происходит в соседней лесополосе. И тут начинаются разрывы, рвутся кассетные боеприпасы, они это все снимают, и нет какой-то истерики, нет паники. Спокойный, выдержанный репортаж.
И тут я начал обращать внимание, я подписался на ее Telegram-канал «Журналистка Z», по-моему, назывался, и смотреть ее репортажи с фронта. Это нормальная, хорошая, добротная работа, которая выделялась из общего информационного фона. Видно было, что человек очень амбициозный, который не просто отбывает номер, а хочет профессионально выделиться. Мне это всегда импонирует, потому что я сам амбициозный человек, мне самому хочется делать не просто хорошо свою работу, а делать ее лучше других. У нее это все было.
Я помню, был период, когда девчонкам-репортерам запретили ездить на СВО, тоже у нас была череда потерь, и решили как-то обезопасить, хотя бы девчонки чтобы не ездили. И она сразу поехала в Белгород, а в Белгороде на тот момент тяжелая была ситуация, по несколько раз на день город накрывали РСЗО – «Ольха», «Грады», кассетные HIMARS, гибли люди. И она среди всего этого тоже была на первых ролях. По-моему, потом Марго Симоньян рассказывала, когда она встретилась с Владимиром Владимировичем, а это от него шла инициатива з- апретить девчонкам ездить на фронт, и говорит: слушайте, у нас такие девчонки, что они все равно себе войну найдут. У нас есть примеры, когда девчонки увольняются и едут на войну уже сами от себя, но уже без гарантий, без страховок, без бронежилетов и прочее. И Владимир Владимирович сказал: да, действительно так происходит? Нет, тогда пусть ездят, но только чтобы со страховками, с бронежилетами, со всеми делами.
И снова она поехала на фронт, и Донбасс, и Волчанск, и Суджа. И мы не пересекались как-то. Одними фронтовыми дорогами ходили, но как-то не познакомились. Встретились только в Москве, похоронах нашего общего друга Семена Еремина, военного корреспондента издательского дома «Известия». Она тогда возле его гроба такую пронзительную речь произнесла. Всего пару дней назад в Кременной на Луганщине погиб еще один журналист «Известий» Саша Федорчак. Буквально месяц назад с ним в одном проекте «Народного фронта» снимались, встретились на Мосфильмовской. Вместе с Федорчаком погибли оператор «Звезды» Андрей Панов и водитель «Звезды» Александр Сиркели. Корреспондент «Звезды» тяжело ранен, госпитализирован, Никита Гольдин. Оператор Ани Прокофьевой живой пока, был доставлен в курскую больницу. Причем сюда же, в эту курскую больницу, привезли накануне раненого журналиста ТАСС Мишу Скуратова, молодой парень, тоже из той же породы молодых, дерзких, амбициозных.
И. Измайлов:
- Были сообщения, что в Москву оператора Анны экстренно, видимо, будут перевозить.
А. Коц:
- Я рассказываю про военкоровскую некую среду. Сюда же в августе прошлого года, в эту же больницу доставили Женю Поддубного, который под дроны попал. В этой больнице сейчас оперирует хирург, который мне руку спасал в 2008 году. Просто продемонстрировать, что такое журналистский путь, что такое военкорство. Со стороны это сейчас может показаться, что есть некая целенаправленная охота на российских военкоров в зоне специальной военной операции. Я, честно скажу, не сторонник этих теорий заговора, хотя мы и на «Миротворце» все есть, и фотографии наши еще в 2014 году на картах публиковали, «колоды смерти» их называли, и раздавали на украинских блокпостах, через которые мы тогда еще ездили, чтобы нас узнавали на блокпостах. Охота-то идет, да, но подлая, в тылу, когда взрывают тебя или в машине, или в кафе, или следят за твоей семьей, как это было с моей семьей. Но на реальном поле боя сложно предугадать, что на заложенную мину наедет буханка с журналистами. Невозможно. С воздуха? Ты не видишь, что журналист. Тем более, честно скажу, я не ношу опознавательные знаки «ПРЕССА». Я не хожу в синих бронежилетах. Я предпочитаю вообще меньше выделяться среди толпы.
И. Измайлов:
- В машине, где ехали журналисты «Звезды», судя по всему, прямо в машину дрон прилетел. Там не видно даже, наверное, было, что это пресса.
А. Коц:
- Там вообще говорят про прилет HIMARS. Это просто с воздуха увидели скопление людей, просто по скоплению людей ударили в городе. Поэтому никогда ты в объективе дрона заранее не выяснишь, с камерой будет человек и с надписью «ПРЕССА». Просто война кардинально совершенно изменилась. Изменилась и для военных, и для тех, кто о них рассказывает. Подрывы на артериях логистики ежедневно. Это рутина. Да, мы стали больше ходить пешком, мы стали ходить в сумерках, пока не работают дневные дроны и уже не работают ночные. Мы пользуемся дрон-детекторами, мы пользуемся РЭБом, некоторые даже уже с гладкоствольными ружьями от дронов входят. Но невозможно полностью исключить тот же риск, когда ты работаешь на передовой. Ты ездишь на тех же «буханках», я езжу. Мы все прекрасно понимаем, что это лотерея, но это часть профессии, когда ты выбираешь реальный боевой репортаж, а не иллюстрацию боевых действий в тылу. К сожалению, некоторые этим грешат. И на самом деле реальный боевой репортаж зачастую менее выразителен, чем какая-нибудь постанова, зато более честен по отношению к героям, по отношению к зрителю. Есть популярный такой пафосный тезис, что ни один репортаж не стоит человеческой жизни, но беда заключается в том, что ты никогда заранее не знаешь цену своего репортажа. Поэтому на самом деле сейчас я так вижу некие движения. Самое бессмысленное было бы сейчас запретить военкорам ездить на фронт. Будет создана такая пустота, которая будет заполнена таким шлаком, который в истории точно не останется. А когда схлынет информационная пена, в истории российской фронтовой журналистики останутся те, кто добывал свою винтовку в бою, такие, как Аня Прокофьева.
И. Измайлов:
- Чьи имена уже навечно вписаны. Единственное, по Анне, мне кажется, что в среду, когда мы узнали чудовищное сообщение о том, что взорвалась машина, где Анна была, и посмотрели вновь ее Telegram-канал, сообщения, как-то это напомнило. Мы же видим таких тертых, кто по трубе шел, мужчин и военкоров. Здесь вновь мы вспомнили, что и такие красивые женские сердца тоже находятся, что говорит о том, что вся страна воюет. Замечательные женщины приходит к нам на радио «Комсомольская правда» которые работают в медицине, вытаскивают просто на своих плечах, это невозможно представить, маленькая, хрупкая, красивая женщина, она на себе бойца тащит. Лечат, ставят на ноги. Огромное количество людей, конечно, и гражданского населения там находится. Мне кажется, что здесь это как-то вновь вернуло нас к тому, что это война не только мужская история, где кто-то может проявиться, сделать, про подвиг. Нет, любой может оказаться. Получается, страховки-то нет никакой? Ты едешь на этой «буханке», если дрон-детектор ты повесил, хоть как-то что-то, то здесь вообще это невозможно увидеть на ходу, это непредсказуемо. У тебя же в Telegram-канале, я вижу, коллеги рассуждают о том, что это новая проблема войны, когда идет отрезание всех логистических путей.
А. Коц:
- Да, сейчас вообще такая большая проблема – подвоз переднего края. Сейчас логистика именно переднего края – это в основном ногами, но реже на мотоциклах, еще реже на багги. На машинах уже логистики нет, на «Нивах», на УАЗиках. Никакая машина не доедет до переднего края, и это сейчас серьезная проблема как для нас, так и для противника, вообще для военной научной мысли.
И. Измайлов:
- Машина на сто процентов уязвима, да?
А. Коц:
- Да. Можно вспомнить мою поездку в мае прошлого года в Волчанск, когда мы на багги заезжали по одной дороге в город и по той же дороге выезжали и подорвались на мине, которой там не была. У нас была попроще мина - ПМН, которая просто оторвала нам задние колеса, получила ранение тогда оператор Жени Поддубного Саша Пушин. Тяжелое ранение, серьезная операция была. И ты не был застрахован. У тебя был дрон-детектор, который пищал все время, он не умолкал. У тебя на багги стоял мощнейший РЭБ. У тебя дорога жизни, логистики прикрыта РЭБом, но до этой дороги жизни надо доскочить. А пока нас не было, пока мы работали в городе, просто прилетел дрон, положил эту мину, улетел, и все, ты обратно едешь и подрываешься на этой мине.
И. Измайлов:
- Получается, этот дрон - очень дешевая история, собран в гаражах, и вместо каких-то классических больших машин дистанционного минирования, прилетел, сбросил, улетел, все, и закрыта вся дорога.
А. Коц:
- Мы тем же самым занимаемся, у нас есть отдельные даже батальоны - батальоны спецминирования, «Феникс», я с ними работал, которые и переправы в Волчанске минировали противнику, и дороги регулярно минируют, и лесополосы минируют. Как сковать движение? Просто запустить с ПМНками, с ПФМками снаряд. Он разбросал по лесу, ты начинаешь движение, у тебя рвутся колеса, и ты уже не можешь никуда ехать. Это маленькие минки. А тут, чувствуется, было что-то все-таки большое, уровня танковой мины, раз такие ранения серьезные. Девушка погибла. Это новое слово в деле изоляции поля боя, когда ты прекрасно все видишь с воздуха, ты знаешь, куда направить FPV-дрон ударный, ты знаешь, куда направить дрон, который заминирует.
При этом надо сказать, что это не то, с чем мы столкнулись только что. Сейчас у противника есть возможность летать в глубину нашей территории на FPV-дронах до 20 километров. Мы помним, какой беспилотный террор был развернут в белгородском приграничье, когда Шебекинский район, в районе Таволжанки, районе Козинки, Сподарюшино летают. Они летят, не нашли военную цель, батарейка садится – бам, в гражданскую машину. Если кто-то откроет ежевечернюю сводку, то там каждый день одна-две машины с гражданскими или с ремонтными газовыми бригадами или с какими-то аварийными службами, спасательными службами. Но больше все-таки гражданских. Ежедневно по ним бьют дроны. На Белгородчине это просто стало уже рутиной.
В прифронтовой зоне все, что находится в 15 километрах, это все уязвимо, все достается дронами. Пятикилометровая зона – это вообще зона смерти. Очень серьезно. Раньше считалось, подъехал на два километра до линии боевого соприкосновения, и мне, как журналисту, думалось: это же так далеко, фронт еще аж в двух километрах. Сейчас ты приезжаешь, ты в двух километрах иногда чувствуешь себя хуже, чем если бы ты был на передовой. Потому что на передовой у тебя позиции, опорники, ты окопан, ты в блиндажах, в укрытиях, а дойти до этих укрытий, доехать до этих укрытий - смертельно опасная задача. То, чем занимаются наши группы подвоза и группы эвакуации, это работа не менее рискованная, чем штурмовая работа, но и не менее полезная тоже. Потому что без этих групп штурмовики не могут идти вперед, без боеприпасов, без подвоза провизии, бензина для генераторов и прочего-прочего.
И. Измайлов:
- Просто это риск даже отрезанным быть, ты же с собой не возьмешь на месяц воды, еды.
А. Коц:
- При том, что ты не будешь в окружении, сзади тебя твои. Как мы, собственно, сделали из Суджанской группировки противника, которая оказалась реально отрезанной. Путей к отступлению нет, потому что тебя дронами разберут, подвезти тебя никто ничего не может, раненых ты вывезти не можешь. Вот, собственно, такая ситуация. Новые реалии тактики боя.
И. Измайлов:
- Да, здесь интересно отдельно порассуждать о том, как это преодолевать, кто быстрее сделает каких-то роботов, еще что-то.
А. Коц:
- Роботы уже делаются, у нас есть и наземные роботизированные платформы, у нас есть, по примеру, «Бабы Яги», тяжелые дроны. У нас, например, тяжелыми дронами снабжаются наши наблюдательные пункты на Днепре, на островах, но это не промышленное количество, и это пока не промышленная реализация. У нас все пока самодельное, либо закупается где-то, те же дроны DJI по 900 тысяч, по 1,2 млн. рублей. Есть решение, которое сейчас как раз на белгородском направлении опробуется. Это производство «Уралдронзавода», который делает FPV-дроны «Упырь». Они сделали тяжелый дрон «Бердыш», который сейчас тестирует одна из групп спецназа. Как только даст это какие-то результаты, я обязательно расскажу нашим подписчикам и радиослушателям. Но все равно нужен транспорт переднего края. Это те же малые багги. У нас нет собственного промышленного производства этих малых багги. Я знаю, в одном из городов Курской области энтузиасты сами пилят, делают эти багги, дают их в основном 810-м морпехам, как транспорт переднего края, подвоза, подскочил, отскочил. Чтобы он был дешевый, чтобы, если что, было не жалко из него выпрыгнуть, и в него влетело FPV. Но это делают энтузиасты, просто волонтеры, которые бесплатно отдают эти средства передвижения в войска. Промышленно, хочется надеяться, что мы что-то будем делать. У нас Desertсross есть, на котором мы подорвались, он все-таки великоват, и это все-таки китайская разработка, и это все-таки цена. Это в районе миллиона рублей - не напасешься. А это должно быть что-то дешевое, проходимое и массовое, что можно очень быстро восполнять в случае потери.
Это та проблема, с которой и столкнулась съемочная группа Первого канала, и случилась эта страшная трагедия. Когда идет полная изоляция любых подъездов, подвозов, днем это контролируется дронами, в сумерках начинаетсяминирование, ночью через это минирование. И ты не можешь рассчитывать на инженерную проверку. Проехали саперы, инженеры проверили, через 15 минут птичка прилетела, положила – все, трагедия. Но, повторюсь, это та трагедия, которая происходит каждый день, каждый день гибнут люди. Журналисты здесь никакой индульгенции не имеют, я бы здесь не упирал на какие-то.Женевские конвенции, на какие-то правила, которые запрещают стрелять или атаковать журналистов. Нигде, где бы я ни работал, на каком конфликте, в какой точке мира, никакие конвенции не работают ни в отношении журналистов, ни в отношении медиков, ни в отношении священников. Это такой процесс, когда ты понимаешь, что никто не делит на комбатантов и не комбатантов, никто не читает никакие конвенции. И журналисты, как и любые другие участники специальной военной операции, в том числе гражданские, находящиеся вблизи к линии боевого соприкосновения, не застрахованы от подобных трагедий. Мы видим, что гражданские гибнут регулярно, как раз от воздействия тех самых дронов и как раз от воздействия того самого дистанционного минирования.
И. Измайлов:
- Как за одной трагедией со съемочной группой Первого канала сколько всего стоит, о чем ты сейчас рассказал, сколько проблем стоит, сколько сложностей. И, к сожалению, сколько смертей.
А. Коц:
- В первую очередь, это трагедия отдельно взятой семьи Ани Прокофьевой. Я выражаю свои соболезнования.
И. Измайлов:
- Как и вся редакция «Комсомольской правды».
И. Измайлов:
- Саша, мы говорили про минирование. Интересные сообщения появились в среду, что в Курской области, например, возникли проблемы у ВСУ с отходом, и без того проблемным, но в связи с тем, что они там всё заминировали, они теперь сами же не могут вырваться в Сумскую область. И вместе с этим какая-то странная история с попыткой ворваться в Белгородскую область, где как раз и погибла в среду журналист Первого канала, съемочная группа подорвалась. Зачем они лезут в какое-то приграничное село? Твои ощущения, не чувствуется усталость с той стороны? И эта бесконечная история с дронами в приграничье. На 20 километров хотя бы. Понятно, что там эвакуированы, где опасно, но все равно, хоть одну машину, но зацепить, хоть 2 километра, одной ногой встать, но мы в Белгородчину вошли. Зачем?
А. Коц:
- Тут история-то непростая. В Курской области для них все складывается не очень благополучно. Осталось, правда, 4 населенных пункта, которые за неделю мы так и не смогли зачистить пока. Это Гоголевка, Олешня, Гуево и Горналь. Это собой такой небольшой участок вдоль госграницы организуют. Делают они уже свою эшелонированную оборону в Сумской области, потому что мы туда постепенно заходим, причем заходим не только со стороны юго-западной, но и с юго-востока начинаем уже подпирать. История, про которую ты рассказываешь, про заминирование, якобы это было в Гоголевке. Честно говоря, я ничего об этом не знаю. Если это так, то отступающие части, просто понимая, что они отрезают путь своим побратимам в Гоголевке, просто это сделали, чтобы выиграть время. Гоголевка пока дочищается, еще не вся она зачищена. Что мешает сейчас полному освобождению Курской области? Мешают высоты, которые находятся на территории Сумской области, которые контролируют сейчас Вооруженные силы Украины. Может быть, мы сейчас решаем задачу создания зоны безопасности уже в Сумской области, чтобы через эту операцию взять эти высоты и, имея господствующие высоты, зачистить остаток Курской области. Знаю, что уже мы вышли в район международного автомобильного погранперехода Суджа, который был занят противником, сейчас там идут бои, вплотную подошли к взорванной газоизмерительной станции Суджа, на которой тоже был противник, сейчас тоже там идут бои. То есть постепенно все-таки это кольцо сужается.
Сейчас уже заняты в районе Гуево все северо-восточные и северо-западные лесопосадки, то есть вплотную там тоже подошли сверху к населенному пункту, сейчас поджимаем с юга. Да, у нас добавилось головной боли с очередной авантюрой, на этот раз в Белгородской области, где в двух местах противник пытается массово прорвать границу. Сначала они бросили все усилия на населенный пункт Демидовка, который примыкает к государственной границе. И сегодня, пока мы с тобой разговариваем, у меня информация, что бои идут в самом населенном пункте, по центральной улице зачищают, выдавливают подразделения ВСУ. Они пытались изначально заскочить колоннами, с техникой, с танками, с ББМками, как в августе. Ничего не получилось, оперативно туда были переброшены расчеты наших FPV, и техники пожгли там много. Сейчас они взяли на вооружение там нашу тактику действия малыми пехотными группами. То есть просачиваются пешочком, по 2-3 человека, и пытаются накапливаться в лесополосах и в самом населенном пункте. Дальше Демидовки у них пройти не удалось.
Что они хотели сделать? Они хотели через этот фланговый удар зайти в тыл нашей группировки, которая наступает со стороны Плехово, со стороны населенного пункта Борки, которая сжимает этот курский капкан, чтобы разблокировать его и отвлечь наши большие силы. Там широкой дугой они собирались наступать, но забуксовали в одной вот этой Демидовке, ничего у них не получилось. Попытались они рыпнуться вправо, чтобы встать по реке, там тоже ничего не получилось, завязли. Сейчас они пытаются расширить плацдарм в Белгородской области через населенный пункт Поповка. Пока тоже у них ничего не получается, там и пограничники держатся, там и мотострелки подошли, опять же, расчеты БПЛА. У них основная задача в Белгородской области сейчас – сдерживать наше продвижение в Сумской области. То есть им важно, чтобы мы отвлекли какие-то ресурсы с того направления сюда, чтобы они успели подготовить себе эшелонированную оборону.
Можно по-разному относиться к этой авантюре, но я на это неожиданно для себя посмотрел… Знаешь, у нас последние полгода основные боевые действия, несмотря на продвижение в Донбассе, идут на старой, международно признанной территории России. И от этого, конечно, немного горько. Но при этом я осознаю, какие серьезные потери понес противник за эти 7 месяцев на Белгородчине. Сегодня озвучивало Министерство обороны, по-моему, что-то в районе 70 тысяч человек Украина потеряла в этой авантюре. Поэтому будем смотреть, как на Белгородчине будут развиваться события. Пока противник, к сожалению, присутствует на нашей территории, но туда переброшены такие серьезные подразделения, которые ведут зачистку. Уже там он понес серьезные потери и в технике, и в живой силе. Ну, это, собственно, такие смертники, у которых задача – просто выиграть время, для того чтобы построить три линии обороны в Сумской области, до самого города Сумы. Не знаю, насколько далеко мы собираемся там идти в формировании нашей зоны безопасности. Теперь мы видим, что эту зону безопасности надо формировать не только по Курской области, но заходить уже в Белгородскую область, чтобы обеспечить безопасность Краснояружского района, Ракитянского района. А там уже недалеко и до Липцов, и до нашего этого харьковского буфера. И всё это можно соединять. А куда двигать дальше? Ну, насколько будет позволять противник, насколько противнику будут позволять его западные партнеры. Потому что мы видим, что потихонечку все идет к какой-то сделке, в результате которой может наступить какое-то затишье, ну, по крайней мере, на время. Но как будет использована эта передышка, что планирует после него Киев или его европейские кураторы, пока предугадать сложно.
И. Измайлов:
- Если говорить о Белгородчине и о том, что прямо сейчас происходит, это что, резервы какие-то там были накоплены, это какие-то небольшие силы там? С чем мы имеем дело? Минобороны докладывало, освобождены населенные пункты по Донецкому направлению, по Запорожскому, но в целом… Вот мы много говорили о том же Красноармейске. Бац – затишье. Видимо, пока не получается. Но ты и говорил сразу, что мы упремся, там не будет так, как двигались до этого, населенный пункт за населенным пунктом. И там как будто бы упираемся, и здесь они. Это что, подвоз каких-то бусифицированных? За счет чего они держатся?
А. Коц:
- Группы прорыва – это все-таки люди повоевавшие. Дальше идут группы закрепления. Это уже бусифицированные. То есть они перекидывают с других направлений. Я видел на одном из командных пунктов такой во всю стену список подразделений, которые перекидывали на Белгородское, Курское направление со всех участков фронта по чуть-чуть. Ну, и плюс у них постоянно формируются новые резервные бригады, которые необкатанные, не сильно обученные, не имеющие боевого опыта, но имеющие какой-то людской потенциал, который, собственно, и приносят в жертву этим авантюрным планам. Но чтобы сдерживать это, тоже нужны ресурсы, нужно вовремя ориентироваться в пространстве. Собственно, у нас командование группировки «Курск» на данный момент очень неплохо ориентируется. И, собственно, замысел противника изначально был ясен, их уже там встречали FPVишники на этом участке фронта. И они уже не первый раз пытаются здесь что-то сделать, разрезать, допустим, Курскую и Белгородскую области.
Мы помним, как в августе или сентябре прошлого года противник пытался в этот Краснояружский район зайти через международный автомобильный погранпереход Колотиловка. И тогда на Колотиловке, уж простите за каламбур, расколотили те силы, которые пытались прорваться на нашу территорию, и они не смогли зайти. Была попытка в марте прошлого года зайти в Грайворон через Сподарюшино и Козинку. Не меньшие силы были, кстати, там было до 70 батальонов и 3 полосы наступления. И в трофейных планшетах мы потом видели, что Грайворон на сектора был поделен, как они будут его контролировать, какие подразделения. Они не прошли. Тут вот чуть-чуть зацепились под Демидовкой, но я не вижу, честно говоря, больших стратегических перспектив. Это уже что-то из разряда… Ну, фол последней надежды.
И. Измайлов:
- Саша, конечно, мы все следим то ли за перемирием, то ли за потенциалом к этому перемирию, переговорами в Эр-Рияде. Ты вскользь упомянул о смертниках, которые идут из Сумской области, выстраивают эти какие-то линии. Интересно, они понимают, что они смертники? Что движет людьми? На неделе были большие репортажи в газете «Комсомольская правда», на сайте kp.ru. Тебе удалось пообщаться с пленными в Курской области. Кто сегодня эти люди? Мы по-прежнему говорим, что мы – один народ, но они «немножко заболели». В их глазах ты что увидел? Они понимали, что они смертники?
А. Коц:
- Да нет, конечно, они не понимали, что они смертники. Естественно, командование не ставило их в известность, что у них билет в один конец. Те, с кем я общаюсь, это в основном свежемобилизованные. Я вот на неделе общался с ранеными украинскими пленными, которые находятся на излечении в курском военном госпитале. Их бросали там просто на произвол судьбы. Были ампутанты, но у людей с ампутированными конечностями основной диагноз – не минно-взрывные травмы, не осколочные ранения, а обморожение. То есть их бросали там в таких условиях, в которых они сами по себе не могли существовать. Естественно, и мы создаем такие условия, изолируя поле боя, но и их командование, понимая, что ждет подчиненных, все равно продолжает отправлять и отправлять их на убой.
В основном это свежемобилизованные, некоторые проходили подготовку по 45 дней, некоторые по 12 дней, но при этом и та и другая подготовка не отличалась повышением боевых качеств у пехоты. Люди разные. Есть те, кто имеет родственников, например, в России. Я говорю: «А чего ты сам не рвался воевать, защищать свою страну?» Он говорит: «Да у меня в этой стране никого нет, у меня родственники в России. Почему я должен за нее воевать?» Был человек, который работал на шабашках, в Москве, например, на стройках. Были люди, которые не бывали никогда в России, и с Россией их ничего не связывает.
И. Измайлов:
- И их президент работал на шабашках здесь, в Москве.
А. Коц:
- Ну да. Все как один говорят, что воевать не хотели, вообще не знали, куда их везут, и их только перед фактом поставили, уже когда заводили на позицию. Связи нет, подвоза боеприпасов нет, офицеров рядом нет. И они предпочитают сдаваться в плен, чем погибнуть. При этом у одного спрашиваю, он говорит: «Вот у меня боеприпасы закончились…» Я говорю: «А куда ты израсходовал свои боеприпасы, стрелял по нашим бойцам?» Он такой: «Нет-нет, я только по дронам стрелял, а в русских я стрелять не собирался». Ну, это общая как бы история по этим пленным, но это не те люди, которые в авангарде были, когда прорывались в Курскую область. Как правило, эти боевые части, самые боевитые подразделения, они отходят первыми, а их отход прикрывают вот эти несчастные бусифицированные мобилизанты. Потому что в основном то, что мы брали, допустим, под Суджей, это военнослужащие подразделений территориальной обороны. То есть это не штурмовики, не боевики-боевики, это подразделения, которые должны вообще быть по месту своей прописки. Что здесь делает, например, львовская территориальная оборона, почему она Львов не обороняет или еще что-то? Вот мне один пленный так и говорил: «Я специально пошел в территориальную оборону, потому что думал, что меня дальше дома никуда не пошлют». А потом – бамс – и очутился в Гончаровке под Суджей, где его благополучно и приняли наши морпехи.
И. Измайлов:
- То есть несколько дней буквально из жизни ломают всю жизнь, которая была до этого, перспективы, видимо, и т.д.
А. Коц:
- Да. Но у некоторых при этом ломаются стереотипы. Потому что они думают, что их в плену будут на лоскуты резать, отрезать пальцы, выкалывать глаза, прокалывать барабанные перепонки шомполом и что-то еще, какие сказки их замполиты им рассказывали. А тут они попадают в нормальные условия, с прекрасным питанием и пр. Там один раненый неделю в блиндаже с нашими ребятами прожил, потому что крыли со всех сторон, не могли его вывести. И он был очень удивлен, что его там кормили, поили, давали сигареты, и вместе они там слушали какое-то радио с русскими песенками. Да, у них ломаются стереотипы. Но, как правило, они забывают об этом, когда возвращаются, и не рассказывают.
Я разговаривал с главным хирургом курского военного госпиталя. Он говорит: «Когда они от нас уезжают на обмен или в места их содержания в российских колониях, у них нет радости в глазах, что наконец-то они покидают наше лечебное учреждение. Всегда говорят спасибо, всегда говорят, что как только мы вернемся домой, мы в интернете расскажем о том, как хорошо в России к нам отнеслись врачи». Честно сказать, я не видел таких рассказов в интернете, потому что украинское информационное пространство просто пережует и выплюнет такую информацию, а человека обвинят в работе на российскую пропаганду.
И. Измайлов:
- Что касается переговоров, какие идеи? В том смысле, что очередной раунд, 12-часовой, рекорд, говорят. Выяснилось, что там не только про Украину говорили, но и экономика, безопасность передвижения по Черному морю и т.д. Хотя сразу возникает вопрос, что там же разведчики висят, беспилотники американские. Казалось бы, в чем проблема-то безопасность обеспечить? Какие мысли, как ты видишь перспективы всего этого, исходя из той информации, которая есть?
А. Коц:
- На самом деле просто перевернули игральный стол Зеленского в свою пользу. Это же Зеленский изначально говорил и про энергетическое перемирие, и про черноморское перемирие. Он думал, что сейчас он русских обставит на повороте, а тут его взяли и его же оружием побили. То есть мы сказали: мы согласны и на то, и на другое, но вот есть условия, которые мы американцам высказываем. И американцы не против наших условий. Против наших условий только Зеленский, которому не нравится, какие условия мы ставим. Допустим, по «черноморской инициативе» это снятие санкций с Россельхозбанка и других организаций, которые задействованы в торговле продовольствием и удобрениями. Их должны заново к SWIFT подключать, открывать необходимые корреспондентские счета. Также мы настаиваем на снятии ограничений по операциям торгового финансирования, санкции с компаний-производителей – экспортеров продовольствия и удобрений, с компаний-страховщиков. Это все тоже не может не волновать Киев и, кстати, европейцев. Ограничения на обслуживание в портах должны быть сняты, которые задействованы в этой зерновой истории. Ну, и еще снять запрет на поставки сельхозтехники в Россию, который сейчас действует. И американцы вроде не против всего этого, что сейчас обсуждается.
Кстати, когда мы выходили из «зерновой сделки», я тогда, помню, сказал: знаете, если раньше мы могли контролировать суда, которые идут в украинские порты, то теперь не сможем. Так вот, одно из условий – что мы должны контролировать. Мы должны иметь возможность контролировать, что гражданские суда не используются для поставок военной техники, а значит, мы должны иметь возможность их досматривать. Если такое соглашение будет подписано, это будет большим успехом российской дипломатии.
Что касается энергетического перемирия, то США сказали, что они разработают механизм, который позволит реализовать этот запрет. Но в принципе мы-то уже считаем, что перемирие началось с 18 марта, когда Владимир Путин дал приказ не бить по энергетическим объектам. Давайте скажем честно и без лукавства, не так часто мы и били по энергетическим объектам Незалежной. Но раз в месяц мы совершали массированные огневые удары по этой инфраструктуре. Ну, потерпим 30 суток. Не будет соблюдать Украина… А она не соблюдает, и Министерство обороны РФ ежедневно докладывает, по каким энергетическим объектам наносит или пытается наносить удары украинская сторона. Собственно, мы перечислили, чего касается это соглашение. Это нефтеперерабатывающие предприятия (а они регулярно по ним бьют), это нефтепроводы и газопроводы (они регулярно по ним бьют), это любая вырабатывающая электричество инфраструктура, это, естественно, атомные электростанции. Ну, и дамбы, гидроэлектростанции. Но это больше относится к Украине, что мы по ним не будем бить.
И мы видим, что Киев плевать хотел на это перемирие, которое мы считаем начавшимся с 18 марта. И мы там не 2, а 4 зайца убиваем, с одной стороны, переворачивая эту игру Зеленского и выставляя свои условия Черноморского энергетического перемирия. С другой стороны, демонстрируем соблюдение этого перемирия, строгое, жесткое соблюдение. С третьей стороны, показываем абсолютную недоговороспособность Киева, о которой, собственно, Владимир Путин упоминал в телефонном разговоре с Дональдом Трампом. Ну, я думаю, что вряд ли мы до конца перемирия выйдем из его режима соблюдения, но что будет потом, я не рискну предположить. Думаю, что нам сейчас важно показать то, что с Киевом, с нынешней властью диалог вести бессмысленно, потому что она не соблюдает никакие договоренности.
И. Измайлов:
- Спасибо, Саша. До встречи здесь, в эфире радио «Комсомольская правда», на страницах газеты «Комсомольская правда», на сайте kp.ru. Практически каждый день события развиваются, продолжаем обсуждать.
А. Коц:
- Всем пока.
Подписывайтесь на наш подкаст на любой удобной площадке, чтобы не пропустить новые выпуски с Александром Коцем!
