Драматург Николай Коляда: «Откуда современные театры берут это говно мамонта в виде «Мастера и Маргариты» и «Недоросля»
Ю. Грымов:
- Добрый вечер. Мы говорим о театре, о кино, о культуре, что такое культурный код. Но мне интересно, как выживают после пандемии региональные театры, и есть ли разница – выживают или живут? У нас в гостях сегодня Николай Коляда – режиссер, драматург, директор Коляда-театр. Николай, добрый вечер.
Н. Коляда:
- Здравствуйте, Юрий.
Ю. Грымов:
- Выживаем или живем? Я читал в Фейсбуке то, что вы писали еще до пандемии, были сложности у вас в театре с финансами. А как сейчас в вашем городе ситуация с посещаемостью театров?
Н. Коляда:
- Сейчас у меня начался спектакль (у нас разница с Москвой 2 часа) «Фронтовичка». У нас один зал 120 мест, другой зал – 42 места. На 42 места почти полный зал, а на спектакль по пьесе моей ученицы Ани Батуриной «Фронтовичка» где-то около 60 человек. Мы соблюдаем все требования Роспотребнадзора, пытаемся сделать все, чтобы нашим зрителям было комфортно и безопасно. Но самое главное вот что. 8 сентября мы начали работать. И за это время, слава тебе, господи, мы заработали уже на зарплату актерам. В театре работает 65 человек. У меня частный театр, мы живем без поддержки государства, театру уже 19 лет. Я посмотрел на счет театра – у нас 1 млн. 200 тыс. на счете. То есть я смогу сейчас заплатить. У меня ведь голова все время об этом болит – заплатить зарплату людям, заплатить за все работы, за свет, воду, за все прочее. Вот вчера включили отопление. Поэтому спасибо людям.
Но вчера, когда я прочитал, что «Метрополитен-опера»…
Ю. Грымов:
- Да, они не продлевают сезон.
Н. Коляда:
- Ну да. И как в Москве отменяется один спектакль за другим, и что Путин сказал так мягко: не хотелось бы закрывать всех. Это какие-то такие намеки, от которых в ужас приходишь и думаешь: господи, 5 месяцев нас держали в темноте, сейчас выпустили, мы подышали немножко. А если сейчас закроют, мне кажется, закроют на целый год. Я так боюсь этого.
Ю. Грымов:
- Удивительная вещь. Я не знаю, чувствуете ли вы это у себя в театре на продажах. Как только какой-нибудь большой политик по телевидению заявляет о возможном закрытии, сразу, на следующий день – провал по продажам, потом в течение 2-3 дней он восстанавливается. А вообще я благодарен зрителям, которые приходят и в Москве, в Екатеринбурге в Коляда-театр, и вообще в театры. Большое спасибо, зрители, что вы к нам приходите, несмотря ни на что. Мы готовы к этому, очень чисто все моется, соблюдается.
Кстати, хочу спросить. Вы говорите о финансовых трудностях. Помню, я читал не так давно, что вроде бы хотели открыть госфинансирование вашему театру. Это случилось или нет?
Н. Коляда:
- Да, разговор об этом был в феврале, буквально за неделю или за две до начала пандемии. Мы сыграли последний спектакль 27 марта, в Международный день театра. Я разговаривал с вице-губернатором Свердловской области. Вот здесь, в моем кабинете, где я сейчас нахожусь, мы разговаривали с Павлов Владимировичем Крековым о том, чтобы театр стал наполовину государственным. То есть часть денег (на зарплату хотя бы) будет давать государство, а остальное мы будем зарабатывать. Я был согласен. Скажу правду, жить от зарплаты до зарплаты и рассчитывать только на то, придут люди или нет… Если бы вы знали, сколько раз в день я звоню или прихожу в кассу, и сколько я спрашиваю, сколько продано билетов. Или как я кланяюсь в фойе каждому зрителю, который пришел, как я благодарю. Вот вы сказали: спасибо зрителям. Я невероятно благодарен, что с 8 сентября у нас почти всегда полные залы. Спасибо публике, которая не боится ни заразиться… Ну, заходит испуганно в театр, оглядывается, смотрит налево, направо. Видят эти санитайзеры, видят эти маски. Успокаиваются, идут в буфет – кофе, чай, живая музыка играет. Проходят в зал. Смеются, хохочут. Слава тебе, господи. Людям за это спасибо. Ну, что в голове? Они же все напуганы до смерти.
Ю. Грымов:
- Вы говорите про кассу. Скажу вам честно, я тоже очень много раз захожу на сайт продаж Театра «Модерн» и каждый раз смотрю.
Н. Коляда:
- Да вы деньги получаете от государства, Юрий. Чего вам беспокоиться?
Ю. Грымов:
- Я вам расскажу. Бюджета, который нам выделяется, нам хватает на содержание здания. А то, что мы говорим про актеров, про зарплату всего театра, это зависит напрямую от небюджетки, то есть от зрителей. Да, нам хватает денег оплатить электричество, охрану, убрать снег и т.д. Но все остальное мы зарабатываем только на билетах.
Н. Коляда:
- Слушайте, у вас в Москве во всех театрах битком.
Ю. Грымов:
- Ну, в Москве не везде битком, давайте будем честными. Потому что в Москве больше 100 театров государственных, а всего их 200. И смотрите, какая большая конкуренция. Я понимаю, что 15-миллионный город, но все равно. Мне кажется, что театры без государства вообще не выживут. Может быть, вам обратиться к тому же Калягину, в Союз театральных деятелей, чтобы он написал письмо министру культуры? Чтобы выделили вам какой-то грант, чтобы не было этих мучительных разговоров и сомнений, что к вам плохо относятся или не любят. Вы не писали в Союз театральных деятелей?
Н. Коляда:
- У нас были большие гастроли (3 недели) в Москве, мы играли в центре на Страстном в январе – начале февраля. После этого я приехал, посчитал все деньги. Мы заработали в Москве 12 миллионов. Спасибо москвичам, дай бог здоровья всем. У нас были аншлаги. Там зал достаточно большой, 400 мест, и билеты, нам кажется, недешевые – 2,5 тысячи рублей. По нашим провинциальным понятиям это достаточно дорого, хотя по московским меркам, может быть, и не так уж дорого. Я после этого начал шерстить. Слушайте, я становлюсь старый, мне 62 года, мне тяжело тянуть. Я в театре главный бухгалтер, я главная балерина, главная уборщица. Я ставлю танцы, делаю оформление. Не от хороший жизни, поймите, не потому что я такой многогранный, все умею. А потому что позвать художника это, извините, минимум 300 тысяч рублей. Позвать художника по костюмам – минимум 200 тысяч рублей. У нас примерно такие расценки в провинции. Позвать режиссера на постановку – то же самое. Поэтому всё сам, сам, сам. Не от хорошей жизни.
Ю. Грымов:
- Но все-таки у вас авторский театр, это тоже нельзя забывать. Мне кажется, что это самое замечательное. Я вообще за авторский театр. Знаете, сколько было разговоров среди моих знакомых, которые приходят в какой-нибудь театр, смотрят постановку – и им понравилось. Проходит месяц. Они идут в этот же театр на другой спектакль и убегают в антракте в ужасе. Потому что там уже другой режиссер, другой темперамент, другой сценический язык. Это то, что мы называем продюсерский театр. А в вашей ситуации, мне кажется, вы предсказуемые, и если у вас есть аудитория, то это замечательно, что все идет через вашу призму, через вас, Николай. Это правильно.
Н. Коляда:
- Ну да, правильно. Мы перед началом с вами говорили о том, что у вас в театре была недавно премьера по пьесе моей ученицы…
Ю. Грымов:
- Да, большое вам спасибо. Николай, пользуясь случаем, я хочу сказать, что я настолько благодарен вам, что в моей жизни появилась Марина Сулчани – ваша ученица, которая написала прекрасную пьесу «Человек глазами Моцарта», мы ее поставили, я давно ее приметил и все ждал возможности ее поставить, и вот мы в театре «Модерн» ее поставили, выпустили. Это большое счастье, что молодой автор пишет о войне так пронзительно, честно… Вот буквально недавно она прислала мне очень трогательное сообщение. Марина написала, как мечтала матушка ее, чтобы эта пьеса появилась на сцене любого театр. Поэтому низкий поклон вам за Марину Сулчани.
Н. Коляда:
- Нет уж, Юрий, давайте я скажу вам спасибо, потому что, надо сказать, что эту пьесу она написала достаточно давно, года три-четыре назад, и никакой из театров не обратил на нее внимания. Обычно же, знаете, или на любимовке, или на какой-то читке возникает пьеса, о ней говорят, а эта пьеса где-то лежала и я вот даже поразился, когда увидел, что вы взяли ее в репертуар. Спасибо. Это означает, что вы читаете современные пьесы. Понимаете, есть такое клише какое-то, все говорят, что современной драматургии не существует, что там одна порнуха и чернуха. Но это неправда. Это означает, что режиссеры и директора театров просто-напросто ленивы и нелюбопытны, как говорится. Пьес достаточно много хороших. Я вот очень радуюсь, что и Марина вот сейчас появилась в Москве, и Аня Батурина, ее пьеса играется в театре «Современник» - «Скажите, люди, куда едет этот поезд», и Васьковская Ирина, и Ярослава Кулинович, и Света Баженова. Я 27 лет преподаю в театральном институте города Екатеринбурга и, когда у моих учеников успехи какие-то, я радуюсь больше, чем своим… Это ж дает крылья человеку? Хочется писать после этого, если кто-то обратил внимание. Лежала пьеса, никому не нужная, и вдруг кто-то обратил внимание, сделал событием! Я не видел спектакля, я только видел фотографии в интернете, и прямо сидел и радовался. Вы сделали это событие! Дай бог здоровья! Спасибо за это! Вы помогаете человеку. Это же очень важно.
Ю. Грымов:
- Да. Вы совершенно правильно сказали, я тоже об этом постоянно говорю в любом интервью, что современная драматургия существует. А то, что вы говорите там про какую-то скабрезность, которая бывает в каких-то пьесах, это называется так – свинья грязи найдет. Да, есть такое. Конечно, есть такое. Но как много прекрасных молодых авторов! И мне важно об этом всегда говорить, что люди, которые присылают пьесы, вот любой нормальный театр всегда читает. Поверьте, там не нужны какие-то связи, какие-то разговоры – все читают. И на самом деле любой театр, мы заинтересованы в вас. Поверьте, вы переживаете за своих учеников, для вас это важное событие, но для нас это еще бОльшее событие. Мы нашли автора, которым мы гордимся. И это так. Поэтому большое спасибо.
Н. Коляда:
- Юрий, вы говорите, что в каждом нормальном театре читают пьесы. Вы знаете прекрасно, что в каждом ненормальном театре, а у нас каждый второй такой ненормальный театр, кабинет завлита – это место, где собираются все сплетни, интриги, где пишут подметные письма против директора, против режиссера, сидят, курят, чаек пьют… вместо того, чтобы заниматься делом. К сожалению, я знаю, что кабинет завлита – это какая-то клоака, зловонная яма, куда вместо того, чтобы пьесы читать, завлит занимается черт знает чем. Чаще всего так. Почему, я не знаю.
Ю. Грымов:
- Я на самом деле знаю, конечно, такие театры, но сегодня ситуация меняется. Я уверен. Я все-таки оптимист и я считаю, что вот открыты двери завлита, директора театра, худрука театра – и это важный момент, когда все это открыто. Потому что мы все-таки работаем для зрителей… мы постоянно в поиске этих авторов. Но вернемся к вашей проблеме… Вот я у вас был в Екатеринбурге один раз и был в прекрасном… ну, такое здание меня поразило… размером… там прекрасный ресторан, там вообще что-то невозможное, прекрасный книжный магазин, я там много чего купил. Ельцин-центр – это довольно-таки такое… А вот вы к ним не обращались? Мне кажется, они довольно-таки часто говорят о культуре и приглашают туда людей, и даже я вот приезжал с фильмом «Три сестры», вот они вам не помогали?
Н. Коляда:
- Юрий, я вам скажу сейчас честно. Ельцин-центр открылся у нас в Екатеринбурге много лет назад, но я сказал, что я не переступлю порог этого центра. Это мои принципы. Они мне звонили, приглашали, я сказал – нет, я туда не пойду. Почему? Я уж не буду вам рассказывать, хотя, думаю, вы догадываетесь, почему. Я не хочу. Я прожил эти 90-е, я был знаком с Борисом Николаевичем Ельциным, когда я работал в театре драмы – он же наш, отсюда – и столько погибло моих друзей, моих близких людей, и все эти страшные годы… Я не могу этого простить. Вы уж меня простите, ради бога, старика, но давайте я вот буду держаться того, чего я держусь. Я туда не пойду!
Ю. Грымов:
- Хорошо, сходим с этой темы. У меня такой вопрос. Вы же следите за тем, что происходит в России – я имею в виду, как репертуарная политика меняется, зритель – вот как вы считаете, тенденция, как бы развитие русского театра как за последнее время изменилось и куда оно пойдет? Вот как вы считаете? Я говорю сейчас и про театры, и про зрителя. Ожидания зрителя, как вы считаете?
Н. Коляда:
- Вот сейчас начинается сезон, открываются театры, и все худруки и директора театров объявляют о планах, что будет поставлено в новом сезоне. Юра, я вам правду скажу – последние мои волосы на голове дыбом встают! Потому что я смотрю – опять, «Фрекен Жюли», «Мастер и Маргарита», «Недоросль» и думаешь – откуда они нашли это говно мамонта? Другого слова нет. Ну, откуда и кому это интересно? И почему это выбирается? Каким образом? Что за репертуарная политика? Кто выстраивает эту политику, почему так? Простите, я советский человек, я работал в академическом театре драмы артистом в Свердловске, у нас было шесть постановок в год в театре. Обязательно должно было быть две классических постановки, одна современная, обязательно одна была сказка детская, обязательно должна была быть пьеса о рабочем классе. Ну, было такое время. Так было. И каждый год это повторялось. На все вкусы публики. У меня сейчас нет пьесы о рабочем классе, слава тебе, Господи, меня никто не заставляет. Но я знаю, что у меня должно быть в репертуаре для хипстеров, для бабушек, для пионеров, для пенсионеров, для студентов. Я знаю, что на любой вкус… потому что это деньги наши… я должен поставить спектакли. А просто взять и поставить «Фрекен Жюли» не с того ни с чего – с чего вдруг? Или «Гедду Габлер», или «Недоросль»… Зачем, почему? Какая логика? Все-таки должна быть какая-то логика в составлении репертуара. И потом, чаще всего смотришь на худруков, они же не читают пьесы современных драматургов. Ни одной пьесы современного драматурга не возникает нигде. Я не про себя говорю, я не Юрий Поляков, мне наплевать, мне ничего не надо, у меня все есть. Я говорю за своих студентов. Слушайте, молодые парни и девушки пишут о сегодняшнем дне, о нерве сегодняшнего дня, может быть, иногда коряво… Дина Шварц, великий завлит Товстоногова, она садилась с драматургами, она мне писала в 1989 году… какому-то драматургу из провинции она писала мне открытки и письма, со мной общалась. Ну, сядьте, переделайте пьесу, приведите ее в порядок, выпустите парня или девушку на сцену. Может быть, это великий Островский в будущем или еще кто-то?
Ю. Грымов:
- Я вам скажу такую вещь, Николай. Вы совершенно правы. Вот я когда формирую свой репертуар, я скажу честно, специально я этим не занимался, типа вот чтобы противостоять всем. Но у меня в театре «Модерн» 99% идет то, где не идет ни у кого. Поверьте, я не специально это делаю.
Н. Коляда:
- И слова богу! Так и должно быть! Посмотрите афиши театров московских! Везде все повторяется! Одно и то же. Вы посмотрите, сколько «Мастеров и Маргарит» идет в Москве! Ну, каждый второй театр! Слушайте, задолбали уже! Ну, хватит уже, давайте уже что-нибудь другое! Так или нет?
Ю. Грымов:
- Да, согласен. Но, смотрите, у меня проект в театре до сих пор существует и вот что меня удивило? Я придумал проект «Приходите сегодня». То есть, не завтра, а сегодня. Молодые режиссеры, драматурги, сегодня приходите и мы все это рассмотрим, принесите презентацию проекта и мы открыты. Поверьте, не так много людей приходят. Они звонят, все хотят, но никто не доходит до дела. Никто не делает презентацию.
Н. Коляда:
- Да потому что боятся, Юра!
Ю. Грымов:
- Я рад, что Николай очень ярко говорит свою позицию относительно того, что происходит. Это его позиция. Я как раз против всякой политкорректности. Мы уже договорились до всего, что уже стало неинтересным читать интервью даже друзей и коллег, потому что они стали какие-то очень ровные и причесанные. А Николай говорит правду. Николай, я вот как-то слушал ваш мастер-класс и вы сказали про ушедших авторов, драматургов. Им-то чего, они на облачке сидят, ноги свесив. Это к тому, что можно ли править авторов старых, переделывать их и при этом оставлять фамилии этих авторов? Я сразу скажу, что я очень бережно отношусь к тексту авторов и я никогда… вот у меня или Шекспир идет, «Цезарь» или Горького «На дне» идет, я не меняю текст, не переставляю буковки, а только, может быть, сокращаю, да. Вот ваше отношение. Действующего драматурга известного, как вам, больно, когда что-то сильно меняют, даже когда могут поговорить с вами, а это не делают. Вот вы как к этому относитесь?
Н. Коляда:
- Я тоже не люблю, когда правят тексты классиков, когда их переписывают – мне это очень не нравится. Сокращать? Слушайте, у нас другое время, ну я ж не могу… скажем, «Ричард Третий» у меня тоже идет в театре, чтобы это шло 4 часа. Это сокращено. Но переписывать? Я никогда в жизни этого не делал, хотя ставил и «Трамвай «Желание», и «Ревизор», «Женитьбу»… Но, знаете, у нас в театрах артисты, вот я общаюсь с одним знакомым из театра Геликон-опера, который поет по нотам. Я говорю – Стас, как я тебе завидую, что вы по нотам поете. Я помню, что вот в театре «Современник» мою пьесу играли, я пришел к завлиту после первого действия на генеральной репетиции и говорю – господи, что они там говорят, это же не мой текст, они говорят все вверх ногами… На что он мне сказал – батенька, Чехова играем своими словами, а уж тебя и подавно будем играть своими словами. И вот это отношение… Да мы артисты, да мы лучше знаем, да мы вот так слова переставим, да мы вот так скажем… Ну, там же нотки… Антон Павлович Чехов. «Отчего вы всегда ходите в черном?» - «Это траур по моей жизни». Там же нельзя сказать так: «А чего в черном ты ходишь всегда?» - «Да хожу, потому что мне грустно». Ну, нельзя же так сказать у Чехова, потому что это все знают наизусть. А у современного драматурга можно все переставить. Черт побери, я пишу пьесы по полгода. Если кому-то кажется, что это так легко и быстро? Там тоже какая-то музыка заключается в каждой фразе. И когда отношение к твоей драматургии или к драматургии там моих учеников такое плевое… вот это отвратительно, вот это ужасно. Но это актеры. И, если режиссер не следит… Я всегда сижу на репетиции, вот так смотрю в текст и говорю – точнее текст, не те слова, не то ударение, здесь точка… А когда наплевать, вот тогда все это превращается не в факт искусства, а в то, что артисты там чего-то болтают на сцене. Вот это мне не нравится.
Ю. Грымов:
- Да, но это же проблема режиссера. Понимаете, вот эти слова-паразиты, которые появляются, это же сорняк. И знаете, чему я благодарен? Вот когда меня жизнь свела с Петром Наумовичем Фоменко, когда я снимал еще кино и верил в кинематограф и у меня играли его артисты прекрасные, он тогда сказал прекрасную фразу. Он говорит – Юра, ведь буквы – это же ноты. Вот я это запомнил 20 лет назад. Это ноты. И я действительно стал по-другому смотреть на эти закорючки, на эти запятые. Ведь на самом деле еще великая штука, которая для меня просто такой прекрасный аттракцион, с красной строки. Вот автор же пишет. Потом почему-то он начинает это с красной строки. Или он почему-то ставит троеточие. Значит, он дает какое-то же послание. Поэтому я с вами совершенно согласен. Вот как вы считаете, сегодняшний зритель, может быть, это он так развращает сегодняшних режиссеров театра, что вот давай будем говорить на языке улиц? Может быть, это зритель? Он сегодня какой? Он требовательный, зритель, или, наоборот, он такой властелин и он командует той самой кассой, о которой вы переживаете?
Н. Коляда:
- Нет, Юра, дорогой, я не думаю, что публика командует. Конечно, всегда людям хотелось посмеяться в театре. И это нормально. Я помню, репетировал с Лией Ахеджаковой спектакль в «Современнике» и говорю – Лия, не делайте вот этого, а то люди будут ржать в зрительном зале. Она вдруг повернулась ко мне и сказала – Коля, а что плохого в том, что люди смеются в театре? Я тоже так задумался – а чего плохого? Ну, слушайте, заплатили деньги, пришли после работы, пусть отдохнуть, пусть посмеются. Другое дело, что это не каждый день. Но и рвать рубаху на себе и гамлетов и ричардов в крови каждый день в театре играть тоже, наверное, нельзя. Все должно быть дозировано так или иначе. Я хочу просто сейчас вернуться к другому. Вы в конце того куска сказали, что у вас есть такой проект, что вы говорите – у меня в театре приходите, режиссеры, приносите, что у вас там есть… Я не знал об этом. Вот сейчас, Юра, ждите к вам побегут столько народу, что отбоя не будет…
Ю. Грымов:
- С удовольствием, с удовольствием! Сайт открыт. Но вот в чем была проблема? Когда люди приходят не просто – я хочу поставить, да? А я говорю про то, что человек презентует проект. Вот пьеса, вот концепция, вот тут написаны хотелки. Или он пишет – у меня есть вот это. Вот этого у меня нет. Я рассчитываю на это. Потому что я не хочу превращаться в няньку, у меня никогда не было нянек. Мы готовы дать сцену, мы готовы найти финансирование. Вот до пандемии у нас были деньги, потому что у нас довольно-таки успешно развивается театр «Модерн», поэтому я хочу получить не ребенка, а мне нужен партнер, с которым мы сделаем спектакль. Вот мы сейчас выпустили совсем недавно спектакль молодого и автора, и режиссера, и актера – прекрасный Сергей Алдонин – «Деревянный мальчик и мясная женщина» - это комедия по сказкам для взрослых. Это потрясающая история, потому что пришел самостоятельный человек. Поэтому если вы нам в театр «Модерн» направите своих учеников, которые готовы, большое вам спасибо.
Н. Коляда:
- Ждите. Ловлю на слове.
Ю. Грымов:
- У меня такой вопрос. Вы не раз ставили за границей. Вы чувствуете разницу вот этого зрителя в той же Польше и в Екатеринбурге? И в Москве? Как вы считаете, в чем отличие трех городов?
Н. Коляда:
- Я ставил в Германии, я ставил много в Польше – в Катовице, Варшаве, Лодзи, Гданьске. Должен сказать, что я ужасно люблю Польшу, люблю польских актеров. Они такие замечательные. Вообще польская культура изумительная, замечательная. И мне так горько и обидно, что вот наши господа политики все больше и больше эту пропасть между нашими народами разрывают. Я сейчас должен был поехать ставить «Вишневый сад» в Закопани, это знаменитый театр, который в советское время был в Москве… Но сейчас все перенеслось на январь… публика в Польше просто изумительная. Она, наверное, такая же, как русская. И актеры, артисты там такие податливые, такой пластилин, они такие радостные, такие счастливые. И потом, у себя в театре я что – и швец, и жнец, и на дуде игрец. А там я сажусь, у меня хореограф, ассистент хореографа, художник по костюмам, ассистент… куча народа, которая подбегает к тебе и спрашивает – пан Коляда, чего хочешь? Вот что я скажу, то и… Я ставил «12 стульев» в Катовице, мне надо было 200 костюмов. И эти костюмы все сшили. А у меня что? Я ж по помойкам хожу, по рынкам, собираю. Вот беда. Конечно, как говорится, из курочки сварит суп и дурочка. Так вот и у меня тоже. Поэтому мне там всегда радостно и приятно…
Ю. Грымов:
- Да, я тоже считаю, что разницы такой ментальной не существует. Есть эмоция. Она открытая, она закрытая, и это считывается… Вот я хотел со своим спектаклем про войну проехать от Берлина до Москвы, мы со всеми договорились. Но здесь случилась пандемия. Но я думаю, чтол после пандемии мы все-таки сделаем такой вояж и покажем, что такоен война. Война это не приключения, война – это очень страшно.
Николай, а вот что нам ждать от вас? Вот какая мечта в ближайшее время, кроме финансовых проблем… вот что ждать от Николая Коляды в ближайшее время?
Н. Коляда:
- Ну, что деньги? Деньги – это бумажки. Зачем нам деньги, как говорил один мой знакомый коммунист, - мы сами золото. Поэтому заработаем. Если будем живы и здоровы, то заработаем… Мне хочется, конечно… знаете, из-за этой пандемии, пять месяцев сидели дома же – оно было такое отвратное и невольно ты думаешь о том, что ты уйдешь, что после тебя будет, зачем ты работал? Вот это твое скоморошество, ты старый клоун, а делом ли ты занимался? Юра, я с 15 лет в театре. Мне сейчас 62 года. Это ж черт знает сколько лет я бегаю по всем сценам мира и волосьями моими усыпаны все сцены мира, что называется. И начинаешь думать… и, естественно, хочется быстрее написать новую пьесу, поставить новый хороший спектакль, воспитать учеников. У меня сейчас появился огромный курс – 24 человека – режиссерский курс. 24 человека, можете себе представить! Причем, парни и девчонки, они такие талантливые… но мне разрешили взять только пять бюджетных мест, а остальные считаются курсы переподготовки. И я спросил у ребят – вы согласны на это? Они сказали – мы согласны. И вот сейчас идет как раз сессия, они у меня толкутся в театре и делают какие-то читки, какие-то презентации, и мне с ними так радостно. Ну, говорят же ведь – если не хочешь стареть, иди в педагоги. У них какое-то другое настроение, другой блеск в глазах, они любят жизнь, у них все впереди… Я-то уже ухожу в болото, что называется, а они все хотят…
Ю. Грымов:
- Да, но вы тоже не прибедняйтесь, что там старый, старый… Ничего вы не старый… есть позиция… Давайте все-таки блиц сейчас устроим. Первый вопрос. Какова сегодня формула успешного спектакля? Есть ли формула успешного спектакля сегодня?
Н. Коляда:
- Да. Эту формулу много лет назад мне сказал Виталий Яковлевич Вульф, царствие небесного. Он сказал – в театре самое главное про человека. Вот если про человека, не про идеи, не про каких-то монстров, а про человека ты рассказываешь, тогда все получается.
Ю. Грымов:
- Чего никогда не должен позволять себе артист театра?
Н. Коляда:
- Артист театра не должен позволять себе сплетничать, интриговать, завидовать артистам, если он артист. Он должен быть честным, правдивым, красивым, умным. Очень много чего должно быть в артисте, но, к сожалению, многие артисты этого не придерживаются. Поэтому это такие мечты какие-то.
Ю. Грымов:
- Да. Продолжите, пожалуйста, фразу – слава всегда идет рука об руку с…
Н. Коляда:
- …с трудолюбием. Всегда надо много работать. Потому что иначе ничего не бывает.
Ю. Грымов:
- Какие слова хочет услышать каждый режиссер?
Н. Коляда:
- Слушай, как здорово, какой ты молодец, как ты хорошо придумал. Вот чтобы после премьеры, если артисты это скажут, так приятно сразу. Приходишь, ложишься спать и засыпаешь с хорошим настроением. Наверное, это от актеров. А от зрителей? Не знаю. А у вас,
Ю. Грымов:
- А у меня другая фраза. У меня играет в театре прекрасная Анна Каменкова, она еще с Эфроса начинала… она подходит ко мне, когда мы репетируем, наклоняется ко мне и говорит – Юра, я роль сделаю. Мне это так нравится. Я сделаю роль!
Вопрос. Вот в древней Руси за праздником коляды следовала неделя воспоминания о предках. О ком вспоминаете вы?
Н. Коляда:
- О, боже! Я думаю о маме, о папе. Я думаю о бабушках, о дедушках. Честно вам скажу, я всегда думаю о том, как они вынесли все это, как они пережили все эти 50-е, войну, как они все это пережили? У меня идет спектакль «Оптимистическая трагедия», я выхожу перед началом и всегда публике говорю – дай бог, чтобы ваши дети, внуки и правнуки не пережили того, что пережили наши мамы, папы, бабушки, дедушки и все наши предки. Потому что как вынести было эту войну, как надо было вынести всю эту коллективизацию, этого Хрущева, все это… Я не знаю, как они остались людьми при этом. Вот мама моя, папа, они великие люди, они – обычные колхозники, не очень образованные, но сколько было в них доброты, сколько было любви, сколько было гуманизма в этих людях, царствие небесное! Это просто поразительно! Вот в этом спектакле «Оптимистическая трагедия» у меня весь спектакль сидит старуха, которая мыло хозяйственное так на терке трет, трет… помните, наверное, в 80-90-е годы вся Россия терла мыло. Вот этот образ… Господи, и это был 20 век, а мы мыло натирали для того, чтобы стирать! Вот это страшный такой образ. Вот о чем я думаю. О наших родственниках. Как они людьми остались в этой ситуации? Как они выжили? Вот мы говорили про Ельцин-центр, да? Да черт побери, да как мы выжили-то? Все говорят, что как было хорошо, хорошо… Чего было там хорошего, кто мне скажет? Ладно, не будем.
Ю. Грымов:
- Вопрос. Вы работаете с людьми много лет. Как драматург, режиссер. А есть ли тайна в человеке, которую вы до сих пор не то что не разгадали, а даже не подобрались? Вот в чем эта тайна человека? Вот мы с вами не просто млекопитающие, а мы же люди. Но вот в чем тайна?
Н. Коляда:
- Эта тайна в любви. Как человек может любить. Вот это меня удивляет. Иногда поражает, как человек что или кого может человек любить. Вот это меня поражает.
Ю. Грымов:
- У нас в гостях был сегодня Николай Коляда, человек, который любит, человек искренний, эмоциональный, а без этого нельзя заниматься театром. Увидимся.
