Олег Кашин: Беда России в том, что люди не живут, а словно репетируют свою будущую жизнь
- Неделя прошла под знаком юбилея события 91-го года. Мои пять копеек в копилку общих воспоминаний, да, о’кей, воспоминания бывшего ребенка, но, тем не менее, я писал сочинение в 6 классе осенью 91-го года, как положено, «Как я провел лето». И мое сочинение было посвящено поездке в Москву. На самом деле, были проездом, транзитом с отцом не более полудня. Но в конце августа, то есть, сразу после путча, сразу после событий вокруг Белого дома. И я помню фразу в моем сочинении, что бело-сине-красный флаг над Кремлем напоминает «веселый роджер» над захваченным пиратами кораблем. Преувеличением это не было. Над Сенатом, этот сферический купол зеленый главный, над ним еще был красный флаг маленький относительно, а гигантский бело-сине-красный висел над 14-м корпусом, действительно, производил впечатление такого доминирования над тем, что было как бы вершиной власти раньше.
И да, бело-сине-красный флаг тогда… Вот сейчас отмечается День флага как будто бы национальный праздник, как будто бы день всеобщего символа, всеобщей святыни и так было всегда. Нет, так не было всегда. В 91-м году бело-сине-красный флаг однозначно воспринимался как символ конкретной политической силы, которая пришла к власти в августе. Пришла к власти в августе, ну, не очевидным, скажем так, способом. Не через выборы, не через большую революцию, как в 17-м году, а через какую-то, условно говоря, суматоху в Москве. Как будто бы понарошку и как будто бы это не есть, что тогда было модно называть концом истории.
Нет, это не конец истории. Это что-то, ну, реально, если не временное, но, по крайне мере, спорное. И показательно, что на протяжении всех 90-х оппозиция тогдашняя российская ходила на митинги не под бело-сине-красным флагом национальным, а под своими флагами: коммунисты – главная оппозиция тогдашняя, ходили под красным флагом, имея в виду, что эти временщики уйдут. И мы вернемся, поставим его на место над Кремлем. Правые, националисты имели тогда уже черно-желто-белый флаг имперски й, предполагающий, что будет какая-нибудь правильная национальная Россия, которая продолжит традиции Российской империи. А эти, ну, да, пришли демократы: сегодня есть, завтра нет. И это ощущение временности сопровождает меня, как человека, следящего за политикой, на самом деле, все эти уже тридцать лет. Каждый раз, да, такое чувство, что вот, действительно, установилась какая-то, даже если стабильная власть, как, собственно, случилось при Путине, но сегодня она есть, завтра – нет. И все эти разговоры и нулевых годов, и последующих, что вот, да, «когда мы придем к власти»… Я помню фразу Бориса Надеждина, это сейчас он в «Справедливой России» такой вполне системный политик и либерал из телевизионных ток-шоу, тогда он был одним из лидеров партии «Союз правых сил», которая не прошла на выборы, не преодолела пятипроцентный барьер. И я помню на каком-то из первых собраний после поражения СПС на выборах, Надеждин произнес такую важную фразу: «Ну, сейчас понятно: либо валить президента, либо валить из страны». И судя по тому, что он так и не свалил, так и не уехал из России, видимо, он как-то рассчитывал, действительно, что вот скоро-скоро что-то изменится. И наступит настоящая жизнь, а это черновик истории.
И вот нынешний популярный, собственно, лозунг оппозиции, что мы мечтаем о прекрасной России будущего, неважно, какое, очевидно, она у каждого своя, но есть какая-то прекрасная Россия будущего. А то, что сейчас – это тоже понарошку. Это временное, это черновик. И для меньшинства, для подавляемого меньшинства, жаждущего, наверное, реванша, это, наверное, нормально, что вот да, мы придем и подарок наведем.
Но удивительно, что это же отношение к жизни, очевидно, так бросается в глаза, с таким же отношением к жизни живет и власть, живет та большая власть, которая принимает решения и буквально владеет Россией. Они как бы, как Гауди в Барселоне, строил свою Саграду Фамилию, строил, строил, погиб, прошло сто лет – ее до сих пор строят. Здесь то же самое. Сооружение вот того финального государства продолжается на протяжении всех этих лет. И не останавливается. И вот то, что сейчас (принято называть там усилением репрессий, закручиванием гаек и так далее) – это как будто бы тоже такое стремление к совершенству. То есть, да, сейчас, даже с точки зрения Путина какое-то временное состояние России, промежуточное, черновичок: а вот теперь мы избавимся от иноагентов, избавимся от этих активистов, избавимся от тех, от тех, от тех. И однажды наступит та вот окончательная реальность, ради которой все это и делается.
А она же никогда не наступит. В итоге вот, да, ты пропопол все сорняки, я сам (в Британии так принято) отчасти садовник, прополол и вроде бы да, красивый газон. А пошел дождик, на утро там вырос опять какой-то кусок чертополоха. Как же так! Я вчера стриг газон! Оказывается, нет. Оказывается, невозможно его постричь так, чтобы раз и навсегда он оставался гладким.
И вот эта беда, когда люди как репетируют свою будущую жизнь, а она не наступает. Думаю, что эта беда и есть родовая травма Российского государства, которая до сих пор не преодолена вообще никем. И именно с нею надо бороться, понимать, что Россия именно такова, какова она перед нами. И с теми, когда считаешь иноагентами, и с теми, кто тебе не нравится, и улучшать ее не нужно, потому что ты ее, в итоге, просто превратишь как в продолжаемой метафоре с газоном, превратишь в выжженное поле.
