Виктор Литовкин: Репутация – это твой авторитет
- Доброе утро, уважаемые радиослушатели. В эфире программа «Репутация». И я ее ведущий Антон Назаров. Мы говорим об институте репутации, о том, как он формируется в нашей стране и в мире. А также о знаниях, умениях и навыках, которые пригодятся каждому.
Сегодня в гостях у нашей программы Виктор Николаевич Литовкин, известный журналист, военный обозреватель, сценарист, писатель и полковник в отставке. Виктор Николаевич, доброе утро.
- Здравствуйте.
- Мы рады вас приветствовать в нашей студии.
- Спасибо.
- Но сначала наша традиционная рубрика о том, что произошло на минувшей неделе в мире репутации.
В эфире программа «Репутация». И я ее ведущий Антон Назаров. Сегодня у нас в гостях Виктор Литовкин, журналист, военный обозреватель, сценарист, писатель и полковник в отставке. Виктор Николаевич, ну, с армией вы связали больше тридцати лет непосредственной службы, потом вы, соответственно, огромное количество времени посвятили военной журналистике, побывали во всех, наверное, горячих точках. А говорим мы с вами сейчас, вот в те выходные, когда мы отмечаем День защитника Отечества. День защитника Отечества и, соответственно, годовщина специальной военной операции, это, ну, те моменты, те исторические изломы, что называется, где армия играет решающую роль.
Виктор Николаевич, вот это было сознательное решение – связать свою жизнь с армией, с военной тематикой? Или тоже так получилось?
- Так получилось. Я смеюсь иногда, если бы на первом году срочной службы мне сказали, что я тридцать лет прослужу, я бы повесился. Потому что я никогда не хотел служить в армии. Я вырос в городе Баку, вот. И я хотел быть журналистом, это правда, я всегда это хотел, вот. Но в то время, когда я заканчивал школу, для того, чтобы поступить на факультет журналистики, нужно было иметь трудовой стаж. Я думаю, справедливо считалось, что журналист должен знать жизнь для того, чтобы писать о ней что-то. И я пошел работать на суда, на танкера, в Каспийском пароходстве, учеником моториста, мотористом. А потом так случилось, что это был 1962 год, а в 1963 году, когда мне исполнилось 18 лет, была проблема с хлебом в нашей стране, вот. И большие суда Черноморского пароходства отправили в Австралию за хлебом, в Бразилию за хлебом, и так далее. И наши мелкосидящие суда с Каспийского пароходства, с Каспия переправили в Средиземное море, там в Черное море, Средиземное море, для того, чтобы мы заполнили вот эту вот как бы акваторию, да, перевозки. Так я оказался моряком загранплавания. Вот. Италия, Франция, Египет, Йемен.
- Мечта.
- Мечта, да. Вот я недавно на заседании тут клуба «Открытый эфир» сказал, что мы обсуждали хуситов, я говорю: ну, вот 60 лет назад, когда я там был… Все на меня так глаза. Что я, мальчиком там были или ребенком был? Я говорю: да нет, я был моряк загранплавания, приходил и в Хадейбо, и в Аден. Ну, в общем. И вместо того, чтобы учиться, а я поступил на заочное, Институт инженеров морского транспорта, отец у меня настоял на том, чтобы я учился, а не дурака валял. Вот, но, естественно, Суэц, Суэцкий канал, Марсель, там Венеция, Неаполь и так далее – какая учеба? Там вахта 4 через 8, проходишь острова какие-то, вот здесь вот Геракл, здесь вот Прометей, прибитый к скале, прикованный к скале, и так далее. Конечно, не учился.
И 9 ноября 1964 года радиограмма – списать на берег, призыв в армию. Так я оказался в армии, солдатом срочной службы. Конечно, мне, человеку, выросшему на юге, я попал в Калининградскую область, город Советск, 40-я гвардейская танковая дивизия, артиллерийский полк, меня назначили, поскольку у меня было начальное высшее образование, вычислитель артиллерийский. А там холодно бывает в Калининградской области. Несмотря на то, что там градусов 5 мороза, но сырость. А вычислитель, это такая большая доска, прибор управления огнем называется. Там линейки всякие. И карандашом надо работать, остро отточенным. В перчатках невозможно. И голая рука. И иногда бывало так, что рука замерзала, что нельзя было карандаш держать в руке.
Ну, в общем, потом меня избрали секретарем комсомольской организации артиллерийского дивизиона. И я вот три года отслужил. Но поскольку мечта стать журналистом она не проходила, и я надеялся к 1 сентября уехать, чтобы поступить в университет бакинский. Но мне умные люди сказали: ну, во-первых, а чего ты поедешь в Баку? Ну вот представь, ты поступил… Да, а там надо было сдавать азербайджанский язык, которого я не знал. Потому что в Баку по-азербайджански не говорили в те времена, это был город, в котором говорили только по-русски. И даже азербайджанцы, с которыми я учился в одном классе, азербайджанского не знали. Просто был такой город в те времена.
Ты, говорят, азербайджанский не сдашь. Ну, вот давай, есть во Львове факультет журналистике, во Львовском училище. Ты приехал туда, поступил. Проходит, приказ министра обороны обычно был 5-6 сентября об увольнении тех, кто отслужил, и о призыве. Ты придешь к своему начальству, скажешь: мне ваша армия вот здесь вот сидит. Тебе выписывают справку, что ты поступил в высшее учебное заведение. Ты приезжаешь в Баку, в университет, сдаешь эту справку – ты студент. Ну, я так и поехал. Поехал во Львов, поступил в училище. Но училище оказалось такое потрясающее. И потом…
- Тут мы должны радиослушателям сказать, что это вообще было легендарное такое военное учебное заведение.
- Да, я вот сейчас как раз хочу сказать. Это было единственное у нас в стране военное училище, это как ВГИК был, там конкурс был, тем не менее… несмотря на то, что в мое время принимали туда, во-первых, только тех, кто служил в армии, и во-вторых, только тех, кто имел… членов партии и кандидатов в члены партии. И вот оставалось, если не набирали полностью 30 человек на курс, то комсомольцев принимали. Поэтому, когда мы поступили, у нас было партбюро. Но слушателям трудно сегодня понять, что это такое было, да. У нас из 30 человек 18 человек было членов партии и кандидатов в члены партии. То есть отслужившие три года, в армии вступившие в партию, остальные – комсомольцы были. И училище нельзя было закончить, если ты не член партии. Потому что считалось, что журналист – это помощник партии, и так далее, и тому подобное. А военный журналист – тем более, какой же он офицер, если он не член партии, да?
Вот, и мне, опять же, в училище сказали: ну, хорошо, ты поехал, поступил в университет. Ты закончил университет. Сколько ты будешь получать? 120 рублей от силы. Ты Литовкин, ты всегда будешь в азербайджанском… в Азербайджане вторым человеком. Где угодно. Будешь за всех писать. Надо тебе квартиру - тебе не дадут. Выдвигать тебя никто не будет, и так далее. В республиках же так, на первом месте находятся местные кадры, ты на втором. А в армии ты получаешь 220 рублей сразу лейтенант, через каждые два-три года выслуга лет. Потом тебе дают квартиру, да. Где бы ты не был. А потом в армии газеты где находятся? Ленинград, Киев, Минск, и так далее. Крупные газеты военные.
Ну, еще оказалось, что преподаватели были удивительные. Там не было, в училище в этом не было как бы солдафонщины. Было свободное обращение с людьми, были преподаватели – полковники, майоры там. Они по имени-отчества все друг друга называли. Да, мы не называли «товарищ полковник» и так далее. Там были очень хорошие, доктора наук, кандидаты наук, литературу вели очень удивительные люди. русский язык, и так далее, и тому подобное. В общем, это был университет, только в военной форме.
И, конечно, я закончил Львовское училище, факультет журналистики. Меня распределили в город, в Южную группу войск. Я, когда туда приехал, оказалось, что в групповой газете, ну, а групповая газета – это ну вот как старая «Комсомолка» была, да, четыре полосы, такого же размера. Вот, и мена взяли в комсомольский отдел. Через год я возглавил этот комсомольский отдел. Ну, и после службы в Южной группе войск открылась в Москве академия, редакторское отделение Академии Ленина. И я поступил в Академию Ленина, закончил Академию Ленина. Три года учился, редакторское отделение. Потом журнал «Знаменосец» такой был для прапорщиков, сержантов. Я там стал работать, десять лет проработал.
А в конце 80-х годов создали отдел специальных военных корреспондентов для работы в центральной печати. Было постановление ЦК КПСС и Совмина. И меня назначили…. Журнал расформировывали, там, в общем, была целая история, несколько военных журналов расформировали для того, чтобы создать «Советский воин» такой журнал был, чтобы… там один редактор хотел создать этот журнал, который выходил бы на языках народов СССР. 15 видов языков и так далее. В общем, авантюра была страшная. Он хотел получить должность генерал-лейтенанта. И когда… И под это дело расформировали несколько журналов, в том числе и «Знаменосец». Но когда Язову принесли на подпись, Язов увидел – редактор журнала генерал-лейтенант, зачеркнул и написал: полковник. Поэтому у этого человека сразу пропал интересы создавать этот журнал.
Но наш журнал расформировали. Но создали отдел, я уже сказал, специальных военных корреспондентов. Меня, поскольку я был там самый опытный, назначили начальником этого отдела. А где начальник отдела должен работать? В газете «Известия». Так я попал в газету «Известия». Я служил в армии и работал в газете «Известия». Кстати, у нас было много людей, которые работали по разным газетам. Кстати, и в «Комсомольской правде» было два человека – Андрей Крайний и Саша Хохлов. Они очень много сделали для «Комсомольской правды». Правда, Крайний быстро ушел из «Комсомольской правды», он поехал в первую командировку в Группу советских войск в Германии. И, в общем, уже не вернулся в газету. А Хохлов работал, Хохлов объездил все горячие точки, был репортером «Комсомольской правды», кстати, очень талантливый парень. Он сейчас работает в «Вечерней Москве». Вот.
Так что это был очень интересный эпизод в жизни. Кстати, когда мы пришли, я пришел, ну, еще Бурбыга такой Николай был, мы пришли в «Известия», там, конечно, люди возмутились, что им навязали двух военных журналистов, вот. «Известия» была… «Известия» были в то время «Известиями», как «Комсомольская правда». А тут навязали журналистов каких-то, которых они не знали. Они не знали, умеем мы писать, не умеем мы писать, кто мы такие. Поэтому возмущенные говорили: что они здесь, у нас строевой подготовкой будут заниматься? А потом Иван Дмитриевич Лапин… Лаптев пригласил нас в кабинет с Николаем, говорит: ребята, вы не удивляйтесь, если вы как минимум полгода ни одной заметки не опубликуете. Мы припухли: почему не опубликуем? Ну, представьте, у нас сотрудников 480 человек. Половина из них откровенные бездельники. Остаются 240. Шесть полос. Вот 240 на 6 – это 40 человек на полосу. А поместить могут только 4-5 материалов солидных. А представьте, это Бовин, это там Стуруа, Кондрашов.
- Друзенко.
- Да. Ну, Друзенко уже был начальником, он не писал так часто. Да, но там очень много было таких выдающихся людей, которые. Вот, поэтому за каждую полосу драка идет. Вот, поэтому, ну, вы поймите, что, конечно, предпочтение отдадут им. Правда, я через день уже печатался. И бывало так, что я по три-четыре заметки в номер писал. Почему? Не потому что я такой способный, а потому что тема военная, вот, она была для газеты «Известия» очень как бы необычной. А потом, как вам сказать, в кабинете у каждого редактора отдела стоял телефон – кремлевка. Я помню, вот как я авторитет завоевал в газете «Известия». Помню, какой-то случай произошел, в карауле расстрелял один из караульных, расстрелял своих ребят, товарищей. И меня, значит, начальство вызывает, Кстати, Андрей Иллеш такой был, вот корреспондент, он работал в «Комсомолке» много лет, он был начальником отдела информации. Иди звони своему министру, узнавай, что там произошло. Я говорю: ты опупел, что ли? Я полковник, а это маршал Советского Союза. Ты знаешь, какая дистанция от меня, полковника, до маршала Советского Союза? Иди звони, мать-перемать, и так далее. Зачем тебя сюда прислали?
Я пошел к нему в кабинет, взял книжечку красную, телефон этот АТС-2. Нашел Язова Дмитрия Тимофеевича, четырехзначный телефон. Думаю, наберу сейчас, там меня адъютант, поднимет трубку, я скажу: вот так и так, он меня пошлет. Я свою задачу выполню. Набираю номер: маршал Язов слушает. Я заплетающимся языком. Полковник до маршала дозвонился. Говорю: Дмитрий Тимофеевич… Я, конечно, не сказал, что я полковник. Дмитрий Тимофеевич, вот так и так. И Дмитрий Тимофеевич, добросовестный человек, серьезный, мне подробно рассказал, что произошло в этом карауле. Подробнейше. Я сел и написал эту заметку. Газета «Известия» выходит с заметкой – почти 120 ил 130 строк. А в газете «Правда» ни слова об этом. А «Известия» все время соревновались с «Правдой», такая конкуренция была.
Ну, естественно, я герой вечера. И так далее, и тому подобное. Ну, а потом были события в Баку. Давай, лети в Баку. Я прихожу в Министерство обороны, Главное политическое управление, говорю: вот так и так. Ну, поезжай на аэродром Чкаловский. Летчики получат задачу, сядешь в самолет и полетишь. Прилетаю в Баку. Ну, и начинается, в общем-то, эпопея эта. В общем, благодаря тому, что армия помогала, вот, все репортажи оттуда помогали продиктовать и так далее. Там стреляли в меня, потому что я жил в гостинице «Красный Кавказ», это напротив Сальянских казарм, там через дорогу. Вот. Я каждое утро покупал газеты, там киоск был возле ворот. Я смотрю, ворота с красными звездами, и толпа в черных плащах, в черных куртках, мужчины на эти ворота навалились. Я думаю: из гостиницы очень здорово сфотографировать это. Я поднялся там, открыл окошко. Щелкаю из фотоаппарата. Вдруг слышу: дзынь-дзынь-дзынь. Коридорный подбегает, меня за руку. Они, сволочи, увидели меня, начали стрелять туда. Ну, видимо, плохо стреляли, не попали. А пули от потолка рикошетили. В общем, меня через черный ход вывели во двор, там в машину посадили и в штаб армии отвезли. А эти мерзавцы ворвались в номер и все мои вещи порвали вдрабадан.
А у меня был такой чемоданчик из тонкой кожи. Жена купила, как раз ты теперь в «Известиях» работаешь, тебе в командировку со всяким нельзя ездить, вот в магазин «Белград» пошла, потратила деньги. Этот чемодан, конечно, порван был. Потом, когда я возвращался в Москву, в солдатский рюкзак положил все, что осталось. В общем, такие события были. События были печальные. Город Баку – это мой родной город. И вы не представляете, как это можно позвонить своему другу, другу детства, он тебе говорит: ты мне не звони, пожалуйста, потому что… Потом мы встречаемся, и он говорит: ты пойми, здесь все прослушивается. И то, что я разговариваю с русским, для моей семьи это может оказаться… азербайджанец, человек известный в Баку, кандидат наук, он химик был. Папа – академик, и так далее, и тому подобное. Вот так боялся. Боялся всего этого.
Так что то, что происходит дело потом на Украине, с Майданом и после, это все в 1990 году было. В 1989-1990 году.
- Виктор Литовкин, журналист, военный обозреватель, сценарист, писатель, полковник в отставке сегодня в гостях программы «Репутация» на радио «Комсомольская правда». Мы вернемся буквально через пару минут, не переключайтесь.
- В эфире программа «Репутация» и я, ее ведущий, Антон Назаров. Мы говорим об институте репутации с журналистом, военным обозревателем, сценаристом и писателем, полковником в отставке Виктором Николаевичем Литовкиным.
Виктор Николаевич, ну, понятно, что здесь достаточно много было в вашей жизни самых разных вот этих вот приключений, и там, где и Баку, где вы вроде бы свой, а получается, что в какой-то момент оказались тоже врагом.
- Чужим, да, человеком.
- Тот же самый Львов, Высшее военно-политическое училище, то есть то место, такое элитное училище, но при этом которое, наверное, одно из первых пало жертвой, так сказать, новых украинских властей. Его же закрыли, оно…
- Нет, они переформатировали его. Теперь львовское училище – это Академия сухопутных войск им. гетмана Петра Сагайдачного.
- Ну, я имел в виду, что свой первоначальный… свое первоначальное назначение оно потеряло.
- Ну, для России, для Советского Союза – да, а для Украины, наоборот, они же в этом училище, они не только Академию сухопутных войск, там разведфакультет, где готовили разведчиков, там были переводчики, которых там готовили. Там очень… Они готовили иностранных студентов там. Ну, Украина воспользовалась этим училищем…
- В своих интересах.
- …в своих интересах. Там была богатая учебно-материальная база и т.д. Но сейчас мы немножко укоротили ее, потому что там готовили этих специалистов против нас, поэтому было несколько ударов нашими ракетами, и наше училище сильно пострадало.
- Виктор Николаевич, те времена, когда вы учились там, во Львове, сам по себе Львов – это же сегодня вообще… Ну как? Считается, эпицентр такой антироссийской истерии. Потому что люди там, в общем, даже в советское время достаточно негативно относились к…
- Это неправда.
- Неправда?
- Это неправда.
- Просто у меня есть еще один друг, который является… тоже выпускник этого училища, он, правда, там учился в 80-е годы, но вот он вспоминает про эту…
- Ну, может быть, это уже в 80-х годах, может быть, было, а в наше время (я учился там с 67-го по 71-й)… Ну, корреспондент «Комсомольской правды» Виктор Баранец, мы с ним учились вместе, он, правда, на курс старше, а я на курс младше. Поэтому он тоже знает, Львов не был антисоветским городом. Но в ковярнах там, когда начали выпускать этих вот бендеровцев, конечно, можно было услышать, но так, чтобы в спину нам кто-то что-то говорил, курсантам… Правда, мы в городе не ходили в форме, мы старались переодеться в гражданку, но не потому, что мы боялись этих бандеровцев, мы боялись больше всего патрулей. Потому что патрули всегда придирались – там плохо пострижен, там у тебя воротничок не такой, в общем, сапоги в пыли и т.д. Поэтому мы переодевались. А так это город был, в котором жили мирно и русские, и украинцы, и евреи, кого там только не было, в общем. Город университетов, институтов, театров, музеев. Во Львове великолепная картинная галерея, там даже картины Гойи есть. Я не знаю, в каком сейчас состоянии эти музеи, но это потрясающе красивый город, зеленый город. Многие фильмы там снимались. Вот «Три мушкетера», который мы все знаем, с Боярским и т.д., снимался во Львове. Он очень живописный город и т.д.
А так, чтобы… Ну, не знаю, может быть, потому что молодые были. Хотя несколько раз у нас бывали дежурные подразделения, такие назначались, когда мы там в состоянии такой полубоевой готовности, было один раз, когда нам выдали автоматы, рожки, погрузили в машины – в городе беспорядки. Мы подъехали к воротам, но у ворот простояли 1,5 часа, и мы не выехали. Ну, потому что во Львове было два… дивизия была внутренних войск, и она этим… решила эти задачи. Поэтому… Те переживания я до сих пор помню, что как же так, неужели мне придется стрелять в советских людей. Это вот внутренний такой… Мне не давали команду стрелять, но вот уже перед выездом уже такое чувство было во мне, что вот стоял перед выбором. А так…
- Ну, в 60-е годы как раз ведь было объявлено о полной победе над… уничтожением бандеровских, значит…
- Ну, в 56-м году было это сделано.
- Да, в 56-м. Соответственно, вы там учились практически сразу после, ну, чуть-чуть времени прошло.
- Ну да. Тем не менее, они уже в это время возвращались из ссылок, из лагерей, поэтому там, во Львове, были очень популярны (наверное, они и сейчас популярны) так называемые ковярни. Это маленькие кафе, стоячки, где столик, идешь, покупаешь кофе, к кофе можно коньяк взять, рюмочку коньяка, рюмочку ликера и т.д.
- Рюмочная, как у нас это называлось.
- Ну, это скорее… Нет, у нас рюмочные были без кофе. Здесь были рюмочные – выпить водки там, коньяка, бутерброды и т.д. А там наоборот было, там на первом месте был кофе, а к кофе можно было взять рюмку коньяка, рюмку ликера и т.д. И там уже разговоры такие были, эти ребята уже вышли: «Ты за кого сидел?» - «За Мельника». – «А я за Бандеру» и т.д. и т.п. Вот такие разговоры до нас доносились. Они косились на нас, но не трогали, ничего подобного не случалось. Да, бывали драки на танцах. Но тогда в училище прибегали: ребята, наших бьют. Мы через забор, ремни. Я до сих пор знаю, как ремень накручивается на руку, с бляхами. Конечно, отмутузили, вернулись. Да, кто-то на губу потом загремел и т.д., но, тем не менее, таких случаев, чтобы курсантов били именно потому, что ты курсант, ну, не помню я такого.
- Тем не менее, сочувствие там, очевидно, было.
- Ну, наверное. Но просто не попадались. Мне лично не попадались такие люди. Я женился там, у меня там теща с тестем жили, вот могилы остались, так что… Поехать я туда не могу, потому что в начале 90-х годов я был один из тех, кто помогал вывозить ядерное оружие с территории Украины, и у меня статья была такая в «Известиях» опубликована, что на ядерных складах Украины зреет второй Чернобыль. После чего меня объявили персоной нон-грата на Украине, и я попал… Еще «Миротворца» списка не было, но уже тещу хоронить я не смог приехать, не пустили.
- Ну, вы были практически на всех относительно значимых военных конфликтах в рамках своей службы, в рамках…
- Да, на территории бывшего Советского Союза везде. Я даже был в Афганистане, я был в Ираке, я был в Югославии. Так что… Ну, это профессия, я профессиональный военный журналист, поэтому тут удивляться не приходится.
- Ну, вот вопрос какой? По сравнению с теми временами, когда вы были на этих конфликтах, потому что конфликты были всегда, и это тоже, к сожалению, естественное состояние человечества, но, тем не менее, вот конфликты тогдашние и конфликты сегодняшние, они чем-то отличаются, на ваш взгляд?
- На мой взгляд, очень здорово отличаются. Очень здорово отличаются. Ну, во-первых, когда я рассказывал вам о Баку, это для меня была личная трагедия. Потому что это мой родной город, и тебя город не принимает, тебя друзья не принимают. Это очень больно было. Потому что ты не можешь свободно по городу ходить, вот там в любой момент могут на тебя напасть эти ребята. И потом, когда в тебя стреляют в родном городе, это неприятно. Мягко говоря, неприятно. Не потому, что это страшно, но это морально, психологически на тебя очень сильно воздействует.
Я был в Афганистане. Там было по-другому. Мне перед тем, чтобы в Афганистан поехать в командировку, надо было выбить эту командировку. Не пускали очень сильно. Но выбил и поехал. И писать о том, что там идет война, нельзя было. Шла боевая…
- Мы там выполняли интернациональный долг.
- Выполняли интернациональный долг. Что такое выполняли интернациональный долг? Строили дороги, строили дома. Тогда армия занималась этим. Охраняла что-то такое. Поэтому когда я писал о подвиге какого-то человека… Я до сих помню, Руслан Аушев, Герой Советского Союза, получил Звезду Героя за успехи в боевой и политической подготовке. Я рассказывал о его биографии и т.д. А Звезда Героя – за успехи в боевой и политической подготовке. Вот братья-строители, такие Иван и Сергей есть, они сейчас в Москве живут, они были сержантами, они саперами были, с собаками разминировали дороги и т.д. и т.п. Я их фотографировал, я о них писал, они награждены орденами «за успехи в боевой и политической подготовке». О том, что там кого-то убивают, наших ребят, что там как бы берут в плен, в заложники и т.д., об этом писать нельзя было, тем более в военной газете, где была строжайшая цензура. Она была, цензура, и в гражданских газетах, но только, я помню, где-то в 87-м или 88-м году, когда в «Комсомольской правде» была опубликована статья «Я вас туда не посылал», после этого только началось что-то такое более-менее… подробно рассказывать об Афганистане.
Конечно, в Афганистане было тяжело. Потому что, ну, пугали тебя. Ты приехал туда с московской розовой мордой, а там ребята все как бы закопченные, потому что на войне, обветренные и т.д., и в тебя будут первого стрелять, а у меня трое детей и т.д. и т.п. В общем, было неприятно. Но потом к этому привыкаешь, потом и в Абхазии, и в Южной Осетии, где бы я только ни был, это, в общем… Уже к этому относишься спокойно. Потому что, ну, суждено тебе… Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, как бы к этому относишься так, философски. Но ты летишь в вертолете, и неизвестно, где ты упадешь. Поэтому когда меня увольняли из армии в 95-м году, я пришел, сотрудник управления кадров мне говорит: «Был в Афганистане?» Я говорю: «Был». – «А почему в личном деле ничего не написано?» Я говорю: «Извините, я же там не воевал, я оружие в руки не брал, не стрелял и все такое, я не считаю себя участником боевых действий». – «Дурак, иди… У тебя документы какие-то есть?» Я говорю: «Есть, паспорт где-то здесь лежит у вас». Он говорит: «Иди, найди паспорт». Я пошел, нашел паспорт. Он говорит: «То, что ты участник боевых действий, это тебе в жизни пригодится. Любые льготы отменят, а то, что ты был участник боевых действий… Иди (была комиссия такая по определению, там участник, не участник), отнеси паспорт». Я отнес. Написали: да, участник боевых действий. У меня до сих пор есть… В то время это был бесплатный проезд на общественном транспорте. Сейчас это посещение музея бесплатно. Ну, льготы какие-то по оплате коммунальных услуг. Больше никаких таких льгот. Да, я могу там… в любое время, когда работал, мог отпуск взять дополнительно неоплачиваемый, ну, и так далее, какие-то такие, не очень как бы…
- …большие плюшки, но…
- Большие плюшки, да. Но, тем не менее, как бы…
- А Чечня, Виктор Николаевич?
- А в Чечне мне очень не повезло. Я приехал в Чечню, и в первый же выезд в город Грозный (это было после Нового года, 5, по-моему, января, 5 или 6 января) я на аэродроме Северный ждал попутку, чтобы в город проехать. Ко мне один генерал подошел и говорит: «Сходите, вот там вот сидят ребята, их только что вывели из боя». Я пришел. А это были ребята из 131-й Майкопской бригады мотострелковой, которая…
- Той самой.
- Той самой знаменитой. Я сел, и они мне рассказали… Там два офицера мне рассказали, что и как было. Это я записал. И я понял, что я должен это отвезти в Москву. Потому что передать по телефону это было невозможно. И я улетел в Москву. Правда, в редакции меня тут же встретили: мы тебя послали, ты трус, ты убежал оттуда. Я говорю: ну ладно, я завтра принесу материал. Материал опубликовали – «Расстрел 131-й Майкопской бригады». Шапка была полполосы в «Известиях». После чего из Министерства обороны мне позвонили и сказали, что (а я еще служил в армии) ты знаешь, пришло распоряжение (отдел был 15 человек, должность у меня в принципе была генеральская, но, конечно, никакого генерала мне никто не присваивал), было принято решение сократить ваш отдел до 5 человек. Я понял, что вместо того, что я уволюсь начальником отдела Управления информации Генерального штаба, мне придется увольняться начальником отделения. Я тут же написал рапорт об увольнении. Ну, потому что мне в 95-м году исполнялось 50 лет, и как полковник я имел полное право уволиться по достижении предельного возраста нахождения на военной службе. А там еще полагалось 3 месяца на то, чтобы ты устроился в гражданской жизни, 2 месяца проходить комиссию медицинскую и т.д. и т.п. И я, в общем, нормально уволился, со всеми полагающимися мне реалиями… регалиями. Ну, и как работал в газете «Известия», так и остался работать в газете «Известия».
Ну, чем было здорово работать в газете «Известия»? Она была потрясающая, там был коллектив. Я рассказывал, что когда мы пришли, там встретили в штыки. А потом это были самые родные и близкие люди. Эти 10 лет работы в газете «Известия» - это лучшие мои годы жизни в профессии были.
- И это несмотря на «Независимое военное обозрение», которое было позже.
- Нет, «Независимое военное обозрение» - это было потом. Это уже после того, как газету «Известия» продали, после того, как…
- Она перестала быть той газетой «Известия».
- Она перестала быть той газетой «Известия», откуда… где меня… откуда меня выжили. Ну, просто практически так вот. Посылают меня, там идешь ты на пресс-конференцию в Министерстве обороны, и с тобой рядом идет еще один парень. Ты говоришь: «Зачем ты? Что, вы мне не доверяете?» - «Нет, но мне сказали, чтобы я для тренировки…». В общем, я пишу заметку, в московский выпуск выходит моя заметка, на страну выходит его заметка, понимаете. Ну, в общем…
- Неприятно.
- Неприятно. Да и такое отношение, пришла новая команда, и всех старых «известинцев» стали выжимать. Ну, «Общая газета» была, если вы помните, такая, Егор Владимирович…
- Конечно.
- …Яковлев был. Он меня туда пригласил. Я там проработал 3 года, пока ее не закрыли. А потом работал в «РИА Новости».
- Ну, и в ТАССе вы поработали.
- После «РИА Новости» меня перекупил Ремчуков в «Независимую газету». Из «Независимой газеты» - в «Независимое военное обозрение». Я там потом стал главным редактором этой газеты. Потом меня ТАСС перекупил к себе. Ну вот, я до 1 июня прошлого года работал в ТАССе военным обозревателем. Ну, а потом ТАСС сказал, что хватит уже, ты уже в таком возрасте, когда надо идти на пенсию. Поэтому я теперь пенсионер в квадрате, как я смеюсь иногда.
- Виктор Литовкин, журналист, обозреватель, военный обозреватель, сценарист, писатель, полковник в отставке, в эфире программы «Репутация» на радио «Комсомольская правда». Мы скоро вернемся к вам. Не переключайтесь.
- В эфире программа «Репутация» и я, ее ведущий Антон Назаров. Мы говорим об институте репутации с журналистом, военным обозревателем, сценаристом, писателем и полковником в отставке Виктором Литовкиным. Виктор Николаевич, вернемся, наверное, к сегодняшнему крупнейшему и важнейшему для нас конфликту – специальной военной операции, которую мы вынуждены были начать, для того, чтобы закончить эту войну, которая велась против Донбасса, против Украины, против наших же людей.
- Против русскоязычных людей, которые жили на Украине.
- Абсолютно. Причем, не руками самих украинцев, а руками понятно кого. Вот вы давали не одно интервью на эту тему и говорили как раз о многих вещах, но, наверное, давайте начнем с того, что зачем вообще Украине, Украине именно, независимой так называемой Украине, вообще нужна была эта война? Вот в чем смысл был хоронить сотни тысяч человек, для того, чтобы в общем всего-навсего не дать возможность Донбассу быть автономным, русскоязычным, иметь свои духовно-нравственные ценности, которые они защищали, и в общем все относительно в каком-то балансе бы сохранилось.
- Вы понимаете, дело в том, что власть на Украине захватили националисты, бандеровцы. Это люди, которые считают свою позицию, свою идеологию, свой взгляд на жизнь самой главной, а все остальные люди второго сорта. И они утверждают свою власть одним-единственным способом – это страхом. Вы же помните, какие на Украине проходили как бы компании гидности, компании годности к тому, чтобы быть в руководстве Украины. Когда приходили и главного врача больницы бросали в мусорный ящик, потому что он говорит не на украинском языке, а на русском. Когда учителей приходили и выкидывали из класса, потому что они не так преподают знания. Когда выпускали книги, где рассказывали, академики выпускали книги и рассказывали, что Украина выкопала Черное море, а из грунта Черного моря сложили Кавказские горы, что первые люди на Украине Адам и Ева – были прапрапраукраинцы и даже Иисус Христос был первым украинцем.
- Ну, тогда у нас многие веселились на тему глобуса Украины и т.д.
- Мы-то веселились, да, а люди на Украине, они же жили под этим дамокловым мечом. И когда после майдана, после государственного переворота восток Украины, Донбасс, возмутился, когда на Украине запретили русский язык и сказали, что на Донбассе все должны говорить по-украински и учить детей на украинском языке, и культура должна быть только украинская, они возмутились, восстали против этого и некто Турчинов, который исполнял обязанности президента Украины, направил туда армию, подавлять это восстание, да. Так началась война и начались обстрелы Донбасса. Десять лет… Восемь лет шли обстрелы Донбасса. Ну, когда-то должно было это быть прекращено.
- Но вы как раз неоднократно говорили, что даже с точки зрения военной науки, а вы все-таки профессиональный военный, само по себе боевые действия по отношению к российской армии, это была абсолютная глупость, потому что невозможно, условно говоря, начинать контрнаступление при отсутствии, так сказать, воздушной поддержки, например.
- Это, безусловно, так. Дело в том, что Украина… давайте мы все-таки как бы поставим точки над и. Это не Украина воюет с Россией, это воюют Соединенные Штаты и запад, и НАТО воюют с Россией на земле Украины и жизнями украинского народа. Ведь Украина превратилось в колониальное государство, там на всех этажах власти находятся иностранные инструкторы. И, когда вот они проводили контрнаступательную операцию, так называемый контрнаступ, они проводили ее по натовским инструкциям, по натовским уставам, по натовским наставлениям. Планировали эту операцию, как сегодня выясняется, польские, литовские офицеры, которые прошли натовскую подготовку. Но, я думаю, не только польские и литовские, там, конечно, есть и американские, и прочие инструкторы.
- И британские.
- Да, которые этим занимались. И если вспомним, как американцы и натовцы воевали в Югославии, в Ливии, в Ираке, в Афганистане, ведь сначала они наносили ракетно-бомбовые удары с самолетов, со своих подводных лодок, надводных кораблей, глушили это все.
- Ну, разрушали, а потом…
- Разрушали и только потом заходили сухопутные войска. В Югославии вообще сухопутные войска не участвовали в боевых действиях, только потом, когда под флагом миротворцев они заняли территорию Югославии, да. И в Ливии тоже они не высаживались на землю. А в Ираке они высаживались на землю, в Афганистане высаживались, в Сомали высаживались. И так далее. Но здесь они почему-то погнали украинскую армию на широкомасштабную и глубоко эшелонированную оборону России, российских войск, которую мы организовали, на наши минные поля, которые мы создали за это время, готовясь, да. Они погнали без прикрытия воздушного. Мы практически уничтожили военно-морской флот украинский, мы очень сильно проредили украинскую авиацию. У Украины авиации практически не было, авиация не бомбила, не наносила удары по нашим оборонительным сооружениям. Они бросили танки на эти минные поля – ну, что такое танк «Леопард», который весит 66 тонн? Он, во-первых, в этой грязи черноземья застревает, садится на пузо и обездвиженный он представляет из себя великолепную цель для наших ПТУРов, для артиллерии и т.д. Мы колошматили, они взрывались на минных полях, они не в состоянии были преодолеть даже первой линии обороны. Поэтому они провалили. А потом они начали выдумывать, кто виноват в этом. Вот Залужный виноват, там Сырский виноват. Но то, что американцы и англичане их бросили как бы на самоубийство, об этом никто не говорит. Знаете, как холопы между собой дерутся, а панов они уже не критикуют, потому что как же так, панов критиковать, которые их бросили на смерть, потому что паны потом не дадут денег, не дадут вооружения и т.д. Они и сегодня этим же продолжают заниматься, хотя российская армия она воюет достойно. И украинская армия воюет достойно, надо признать, что они воюют очень стойко – там же такие же люди, как и мы. И поэтому принижать украинскую армию я бы не стал. Потому что, если мы принижаем украинскую армию, мы принижаем подвиг наших людей, которые победили и побеждают эту армию, да. Потому что это упорный противник, он просто так не бегает. Он бегает только тогда, когда уже деваться некуда, когда нет вооружений, когда нет снарядов и когда он не обеспечен ничем. Вот когда Авдеевку мы освобождали и там бросили 3-ью штурмовую бригаду, якобы элитную, ну, они же ее ничем не обеспечили. Они бросили ее на мясной штурм, просто на расстрел. Конечно, она дрогнула и побежала. И теперь после Авдеевки, я думаю, что моральный дух у украинской армии очень низкий. Поэтому у нас есть шансы на дальнейшие победы, на дальнейшие успехи, потому что, во-первых, и армия сегодня, украинская армия, она уже элитные части выбиты, специалисты элитные выбиты, подготовка очень слабая и не хватает действительно боеприпасов, не хватает вооружения. Но здесь уже виноваты сами украинцы – они же за годы незалежности так разграбили свою оборонную промышленность, уничтожили ее, они разграбили и распродали то вооружение, которое им досталось от Советского Союза. Там же было три военных округа, да, богатейшие округа первого разряда. Туда вывели всю боевую технику из Венгрии, из Чехословакии. Они в начале 2000-х годов входили в десятку крупнейших экспортеров оружия. Крупнейшие экспортеры оружия, да, наряду с Соединенными Штатами, с Россией, с Францией, Германией, Китаем и т.д. Где все это оружие, где эти заводы, которые выпускали самолеты, которые выпускали танки, самоходные артиллерийские установки, ракеты и т.д.?
- Ну, правильно говорите, что для колониальной страны абсолютно это все и не нужно.
- Ну, колониальной страны не нужно, да.
- Тем более, колониальной страны НАТО.
- Да, когда сегодня рассказывают там натовцы, что мы будем на территории Украины возрождать там ее промышленность, я смеюсь. Потому что да, деньги выделят на возрождение этой промышленности. А кто ее будет возрождать, кому это надо? Что, натовцы собираются себе конкурента создавать? Ну, я уже не говорю о том, что никто не знает, что будет с Украиной там через год, через два, да.
- Ну, это и будет продолжение военно-промышленного комплекса стран НАТО.
- Нет, не будет. Потому что это будет наша территория.
- Вот это очень хороший тезис, тем более, что мы с вами говорим в праздничные дни, в День защитника Отечества. Вот наши успехи в Авдеевке, плюс годовщина специальной военной операции. Вот скажите, как специалист все-таки, военный специалист, как вы думаете, с учетом вот нынешних условий, сколько в принципе это еще может продлиться? Понятно, что никакого иного выхода, кроме как победы, у нас нет, но вот когда эта победа может наступить? С точки зрения военной науки.
- Это вопрос не военной науки. Это вопрос политической воли, политического решения. Это вопрос потенциала нашего, да, который у нас есть. На что мы готовы идти. Готовы ли мы освобождать полностью территорию Украины или мы сделаем санитарный кордон, как говорит президент – там 200 километров от наших границ, чтобы они не обстреливали территорию России. А почему 200 километров? Это расстояние, которое пролетает ракета HIMARS . А что такое 200 километров? Значит, мы должны сегодня Харьковскую область, Днепропетровскую, Николаевскую, Одесскую, когда мы освободим эти области, по ним начнут стрелять с других неосвобожденных областей. Значит, мы должны двигаться на запад и на север, да. Вплоть до какой границы? Вот Дмитрий Анатольевич Медведев как-то сказал, что вплоть до Львовской области, у него такое прозвучало. Я, конечно, немножко так, это, мне не понравилось, потому что Львов для меня не чужой город. Поэтому я против того, чтобы Львов оказался на территории Польши. Хотя у меня есть там друзья, я смеюсь, когда с ними разговариваю и говорю – ну вот, станете частью Польши. Ну, говорят, ладно, польский паспорт получим, будем ездить по Европе. Ну, это так, в шутку они говорят, но, конечно, неприятно, когда там поляки будут командовать парадом. Поэтому мы с вами не знаем, хватит у нас сил, хватит у нас здоровья, населения, потому что я вспоминаю, что в годы Великой Отечественной войны Украину освобождали три фронта – 1-й Украинский, 2-й и 3-й Украинский. На каждом фронте было примерно 500 тысяч человек. Полтора миллиона человек. Мы освобождали Украину полтора года с лишним, да. Но это было время, когда мы наносили удары по всему, что там движется и не движется, да. Ковровые бомбардировки, все, в общем, города были как бы в руинах все лежали.
- Но тогда было понятно, что там враг, а сейчас там наши люди.
- Да. А сейчас там наши люди. Мы этого не делаем. Мы не стреляем по жилым домам и т.д. Более того, из-за этого мы и движемся очень медленными шагами, да. У нас нет задачи там к 1 мая или к 7 ноября достичь каких-то рубежей. Нам это не надо. Мы стараемся и чтобы гражданское население Украины не пострадало, да и своих ребят бережем, да. Потому что зачем лезть напролом, когда можно это сделать по уму, с помощью всяких различных приемов оперативного искусства, тактических замыслов каких-то, ловушек и прочее, прочее.
- Ну и современных технических средств, да.
- Безусловно, да. Но я говорю о том, как беречь людей. Поэтому сколько она займет времени, я не берусь говорить. Но то, что наша армия победит, у меня сомнений нет. То, что наша армия лучшая армия в мире, у меня сомнений нет, это действительно так. У нас лучшее оружие, у нас самое надежное. Мне иногда там рассказывают, что не сегодня – завтра поляки придут воевать на Украину, литовцы, латыши, американцы. Я говорю – да пожалуйста, пусть приходят, мы и их…
- Да мне кажется, они там и воюют.
- Нет, они воюют в качестве наемников, да. Поэтому я иногда говорю, вот можно это проверить по интернету, что «HIMARS », «Пэтриотами» руководят они. Потому что инструкция, как владеть «Пэтриотом», написана на английском языке. Как бы всякие надписи на английском языке. И не просто английский язык, а это английский технический, инженерный язык. Мало кто на Украине знает этот язык. Поэтому и «HIMARS » то же самое – там таблицы стрельб надо знать очень хорошо, чтобы воспользоваться этим. Но украинцы вряд ли знают эти таблицы стрельб. Поэтому стреляют наемники – те, которые знают эту технику. Это и англичане, и американцы, и поляки те же, и немцы могут, те же американцы и так далее и тому подобное. Поэтому мы их там колошматим, мы приводим их к нулю, да, но официально воевать против нас они не будут, потому что они боятся, с ракетной ядерной державой никто воевать не собирается. Они даже с Северной Кореей не могут воевать, они боятся с Северной Кореей воевать.
- Ну, и тем более, что у НАТО нет опыта войны с такими профессиональными армиями.
- Безусловно. И не только потому что профессиональная армия, а такой мощной армией. Обычно они же с третьими странами, странами третьего мира воевали, да. Ливия, Ирак, Афганистан, Югославия. И то, вы вспомните, что перед тем, как напасть на ту или иную страну, они устраивали блокаду – страна не получала никакой поддержки, ни экономической, ни военной, ни любой другой, ни финансовой. И когда ослабевала страна, можно было на нее напасть. Вот они ж не случайно нам санкции объявляют на каждом шагу.
- Ну, так это в некотором смысле нацистский подход. Если мы вспомним блокаду Ленинграда, там же, собственно говоря, ровно так все и делали.
- Ну да. Но это было против Ленинграда, а это против страны целой, да.
- Да.
- Так что… ну, Россия не ослабела за это время, вот несмотря на то, что два года мы ведем боевые действия на Украине, экономика наша растет, мы вот по объему…
- Чего не скажешь о Европе.
- Да. Да, да. Мы занимаем сегодня первое место в Европе по паритету покупательной способности, да, и пятое место в мире. Кстати, все эти задумки коварные этих наших так называемых стратегических «партнеров» они провалились. Поэтому они злятся сегодня. Но, тем не менее, сделать ничего не могут.
- Виктор Николаевич, вот если сравнивать нашу армию, мы говорим все-таки в нашей программе о репутации, вот репутация российской армии, условно, в 90-е, которые вы тоже наблюдали своими глазами еще будучи в армии, и сегодняшняя вот армия, о которой мы говорим сейчас, о том, что наша армия, безусловно, победит. То есть, мы в этом настолько уверены, что, очевидно, репутация изменилась. Вот скажите пару слов о том, как вот для вас, человека военного, да, у вас же по сути дела таких три времени. Начальное, вот советское такое, классическое, потом вот те самые 90-е, которые когда-то там было принято хвалить и некоторые наши уехавшие тоже о них часто мечтают, да, как было хорошо и т.д. Якобы. И вот сегодняшние. Вот наша армия, ее репутация, она каким образом менялась за этот период?
- Ну, она резко изменилась, репутация армии. Ну, вы помните, в 90-е годы наша армия составляла 4.5 миллиона человек. И вот младореформаторы, которые пришли к власти у нас в правительстве – это Гайдар, Чубайс и все остальные там, эти ребята, Немцов покойный – они вместо того, чтобы что-то делать с армией, они много говорили о реформах армии и т.д. и т.п. они решили сократить армию очень просто. Перестали платить деньги, да. Чтобы армия сама разбежалась. Перестали выдавать квартиры. И армия действительно разбежалась. Она сократилась до полутора миллионов человек. И вот только когда президентом России стал Путин, армия стала возвращаться в какие-то цивилизованные нормы. Ну, во-первых, у нас форма появилась новая. Во-вторых, начали платить достойное денежное содержание офицеру. Ведь в 90-е годы командир взвода, у которого в подчинении 30 человек, с автоматами, с пулеметами, с бронетранспортерами, с танками и т.д., получал меньше, чем бабушка уборщица в метро. Об этом чего-то никто не помнит. И то, бабушка ведь работала один день через два в метро. А он каждый божий день отвечал за жизнь этих людей, за их боевую подготовку, за оружие, за патроны, за все отвечал лейтенант. А бабушка в метро отвечала только за швабру. И всем было плевать, что вот такое отношение к армии. Я помню, когда офицеры Генерального штаба переодевались в гражданку и выходили на улицы Москвы, потому что в форме было идти неудобно, с одной стороны, а, с другой стороны, форму не выдавали, она обтрепывалась, да. Как это полковник или генерал в метро спускался, а у него была потертая шинель, потертый китель и стоптанные башмаки? Даже купить эту форму было не за что. Денег не платили. Понимаете? И квартиры не давали, хотя по закону все должно было быть. Человек отдал армии 20-25 лет, прослужил на всех районах России – на Камчатке, Чукотке, на севере, на юге, в жару, в холод, рисковал своей жизнью в Чечне, на Кавказе и т.д. – и к нему такое отношение?
- Но сейчас это изменилось.
- Сегодня все резко изменилось, безусловно, так. Ну, посмотрите, наша армия на параде, как она выглядит здорово, да? И не только на параде, а в городе когда идут офицеры, да, это же все-таки гордость. И деньги получают очень приличные, и квартиры получают, несмотря даже, что вот в Москве, например, были сложности, когда сертификаты ввели в армии, выдавали, да, но стоимость сертификата была 60-70 тысяч за квадратный метр. Ну, в Москве разве купишь квартиру на такие деньги, да? И в армии было принято решение на уровне президента и т.д., людей выводили за штат, они продолжали получать денежное содержание за звание, за должность и за выслугу лет, но все остальные надбавки не платили, и они имели возможность где-то устроиться на работу и ждали, пока им в Москве дадут квартиры. Так было лет 10. Это только у нас, в нашей армии так было, да, когда держали людей за штатом, платили им деньги, потому что государство не могло выполнить свои обязательства по предоставлению квартир. Потому что в Москве квартира стоила бешеные деньги, а офицер не мог себе позволить купить квартиру в Москве, ну, не было этих денег. Так я помню, как доктора наук, профессоры жили вот здесь, у нас, в Москве, в общежитиях, комната 16 кв. метров на всю семью – двое взрослых детей или трое взрослых детей и он с женой, профессор.
- Ну, слава богу, что все изменилось.
- Все изменилось, да.
- Да, да, сейчас ситуация другая и действительно поэтому армия наша боеспособная, боевой дух…
- И отношение государства и общества к армии резко изменилось. Сегодня офицер уважаемый человек, да. И молодой лейтенант завидный жених. Куда бы он ни поехал, где бы он ни служил, девушки всегда встречаются с нашими ребятами и выходят за них замуж. Потому что это не только физически крепкий, здоровый, дисциплинированный и ответственный человек, но он еще и социально обеспеченный. Вот поэтому сегодня офицер…
- …это снова звучит гордо.
- Да. Это элита нашего общества, между прочим.
- Виктор Николаевич, задам традиционный вопрос. Что для вас репутация?
- Ну, репутация – это авторитет твой, это то, что, чего ты нажил в этой жизни.
- А вот для наших радиослушателей, может быть, дадите пару советов, как свою репутацию, так сказать, беречь, развивать, оберегать в это непростое время, потому что сейчас же ведь разрушить репутацию гораздо быстрее, чем ее создать.
- Ну, это правда, да. Как бы жить честно. По отношению к себе, к своей семье, к своим родным и близким. К своей профессии. Вот я по-другому не знаю как. Когда ты честный перед собой, перед своими окружающими людьми, это твоя репутация, да. Быть ответственным, честным и ответственным – это вот, мне кажется, самое главное. Особенно для мужчины.
- Виктор Литовкин, журналист, военный обозреватель, сценарист, писатель и полковник в отставке, был сегодня в гостях у программы «Репутация» на радио «Комсомольская правда». Помните, никто не имеет права посягать на вашу честь, достоинство и репутацию. Но и вы должны отвечать тем же. Встретимся ровно через неделю в эфире радиостанции «Комсомольская правда» и хорошей вам репутации. Спасибо, Виктор Николаевич.
- Спасибо вам.
- С праздником!
- Спасибо.
