«Первая ошибка - эмоционально реагировать»: психолог рассказал, что делать родителям, если ребенок ушел с головой в цифровой мир
А. Милкус:
- Всем доброе утро! Итак, как всегда в это время – «Родительский вопрос».
Д. Завгородняя:
- Здравствуйте!
А. Милкус:
- Сегодня у нас гость в студии, итак, у нас Юрий Петрович Зинченко. Наверное, один из самых известных в стране психологов – доктор психологических наук, декан факультета психологии МГУ, президент Российского психологического общества.
Ю. Зинченко:
- Ой, там много! Я уже краснее микрофона становлюсь!
А. Милкус:
- Остановились на этом. Но почему мы пригласили? Юрий Петрович много сделал для восстановления и воссоздания психологической службы в школах нашей страны. С этого вопроса и начнем.
Юрий Петрович, в конце 80-х благодаря вашему сотруднику – заведующему кафедры вашего факультета Александру Асмолову в школах начали создавать систему психологической помощи. В конце 2010 года произошел некий провал. И я помню, мы с вами были на Общественном совете Министерства образования и науки, тогда еще не разделенного, обсуждали программу восстановления, оживления психологической помощи в школах. Что сейчас с этой программой?
Ю. Зинченко:
- Вы не зря упомянули эту историю. Действительно, 1989 год – в стране психологизация школ всей страны, одновременно в каждой школе вводится ставка психолога. И помним тогда, у нас часто очень хороший учитель физкультуры за 9 месяцев становился школьным психологом. И это не чья-то вина, не чья-то беда: необходимо было находить быстрые решения, а они, как мы знаем, всегда больше компромиссные, чем вот… И требуют последующей доработки. Видимо, в какой-то момент не было подхвачена вся эта деятельность. И, как вы говорите, этот провал не заставил себя ждать.
Понятно, страна переживала не самые простые времена. Фактически поменяли страну, государство, сменилась и система образования, хотя все эти переходы закладывались, как мы говорили, и в 80-х годах. И в вашей книге об этом написано. А то у нас принято говорить, что как только новая Россия образовалась, тогда вдруг решили модернизировать систему образования.
А. Милкус:
- Нет, давайте мы от истории уйдем. Многие изменения, которые происходили в 1990-2000-х – это изменения, которые закладывались в 80-е годы.
Ю. Зинченко:
- Я почему провел вот эту параллель? С психологией была примерно похожая ситуация. К сожалению, перевод школ, когда бюджет у нас раньше был государственный и все школы финансировались непосредственно из федерального бюджета, как бы сейчас сказали, с переходом школ на муниципальные бюджеты, возникал вопрос у директора школы, а вот какое штатное расписание при ограниченных ресурсах? И, конечно, психолог – не первый предметник, который должен был обеспечить усвоение программы. Понятно, школа, в первую очередь, должна дать правильное образование, хотя и воспитательная функция, хотя и психолог рядом и так далее.
А. Милкус:
- В общем, посокращали психологов даже там, где они были.
Ю. Зинченко:
- Да. К сожалению. Потом процесс этот стали перезапускать. Это оказалось тоже не так-то просто, хотя в системе образования и в той школьной системе, которая в ведении Министерства просвещения находится, ситуация более благополучная, чем в других местах. Это лучше, чем в системе СПО и даже побольше развитая служба, чем в вузах. Поэтому у нас более 40 тысяч школ примерно, в них порядка 27 тысяч школьных психологов, но если копнуть чуть глубже, получается, что не у всех у них, к сожалению, есть базовое образование и необходимый набор компетенций. И это не их вина. Тут вопрос более гибкой, более быстрой системы повышения квалификации, переподготовки – эти механизмы, которые могли бы эффективно ситуация подправлять.
Конечно, кадры решают все. С другой стороны, подготовка специалистов, которая сейчас идет, у нас психологов не так много, как ни странно, в стране готовится. И когда наращиваем цифры по учителям, по педагогам, по предметникам, да, это важно и нужно, чтобы учительский корпус у нас продолжал, подпитывался и так далее.
К сожалению, таких существенных увеличения контрольных цифр приема по психологам нет, но и здесь, если честно отвечать на вопрос, от того, что мы возьмем и в одно касание увеличим бюджетные места для психологов, вопрос и задача в том, чтобы этот психолог пришел в школу. И продолжил там работать. Это отдельная и комплексная задача.
Д. Завгородняя:
- Почему психологи не хотят в школу идти? Воспринимают, как трамплин молодежь. Детская психология – это основа всякой психологии, все были детьми.
Ю. Зинченко:
- Я не сказал бы, что не хотят, потому что достаточно много хороших молодых коллег там работает. И успешно со своими задачами справляются. Конечно, есть разные случаи, разные ситуации и разные степени готовности. Здесь я бы сказал несколько слов о подготовке психологов. Сейчас у нас психологи готовятся по нескольким траекториям. Первая – это когда я прихожу в бакалавриат по психологии, потом в магистратуру. Либо я поступаю в специалитеты. И на протяжении пяти или шести лет получаю образования, в МГУ оно шесть лет. В других в зависимости от специальности, если это клиническая психология, то это пять с половиной лет. Если психология служебной деятельности, то это пять лет.
Психология, в отличие от других направлений подготовки, она требует определенного жизненного опыта. Здесь очень важна зрелость личности при получении освоения этой специальности. Поэтому, с одной стороны, достаточно большой теоретический блок этих фундаментальных и академических знаний, мы должны знать 33 теории памяти, 22 теории мотивации – это все красиво и хорошо. Но самое главное, чтобы приходя в школу, мы были вооружены этим психологическим чемоданчиком психологических технологий, потому что когда говорят учителю, что вот у нас каждый учитель должен быть психолог, да, это метафора, а что за ней стоит? Учитель не должен быть психологом в том смысле, что вот он теоретически подготовлен, но набор компетенций психологического свойства по работе с саморегуляции, по удержанию внимания в классе, по индивидуальному подходу к каждому ученику, по выстраиванию отношений с родителями порой не самыми простыми. И плюс к этому добавим пандемию, цифровизацию и еще кучу всякой нормативки и отчетности, которая на учителя валится. И здесь, конечно, вопрос о психологических компетенциях, которые тоже нужно наращивать. И кроме переподготовки, которая есть у учителей по предмету, с другой стороны, этот блок технологий: а какими способами психологически научно обоснованными предметы можно было бы наиболее эффективно преподавать и передавать дальше ребенку.
А. Милкус:
- Давайте честно скажем, что психологи – не самые высокооплачиваемые люди в школе.
Ю. Зинченко:
- Если бы я с этого начал, вот все бы сказали: и этим денег не хватает! Поэтому, действительно, это так. По тем зарплатам, которые есть, тем более, очень сложно было встраивать психолога в школу, вы помните, даже пришлось назвать «педагог-психолог» должность, чтобы постепенно ввести его в разряд педагогических работников, чтобы хотя бы тот соцпакет, который был минимальный по отпуску, по пенсионному, по зарплатному обеспечению, чтобы он хоть как-то способствовал притоку и оставлению профессиональных специалистов в школе.
Д. Завгородняя:
- Ведь очень важен психолог в школе! Он может консультировать и педагогов. Мне кажется, это было бы хорошо. Вот мое общение со школьным психологом, когда я работала в школу, свелось к тому, что она меня спросила: вам трудно? Вам же трудно? Да, говорю, не просто. А кому сейчас легко? И на этом диалог закончился.
А. Милкус:
- Юрий Петрович, вы сказали, что 25 тысяч школьных психологов у нас в стране. Конечно, не хватает. Есть статистика, что один психолог на три школы приходится. Они не все успевают. Как отличить хорошего психолога от не очень хорошего? И что делать родителям и учителям?
Ю. Зинченко:
- Нужно помнить, что психолог – не волшебник. Наверное, хороший от плохого отличается тем, что готов решить вашу любую проблему. При этом еще не забудет сказать о стоимости решения этой проблемы. То есть, здесь стоит задуматься.
Первый вопрос, который стоит задать и он естественный для любого специалисту: где человек получал образование? И по месту учебы это уже какой-то балл вы себе можете добавить. Естественно, бывают отличники и троечники. Даже в МГУ все на одинаковом уровне, да, соответствуют стандарту и те, кто получает диплом, они этим уровнем обладают. Но, тем не менее, разные подходы.
Следующее. Психолог, когда готовится, у нас есть понятие внутри специальности или те, кто по магистерским программам – это специализация или направленность подготовки. Есть те, кто специализируется по детско-родительским отношениям. Есть те, кто по возрастной психологии. Есть отдельная специальность «Клиническая психология». Можно уточнить и эти моменты.
К сожалению, у нас самым распространенным источником является сарафанное радио. К сожалению, так пока будет, пока не будут приняты нормативные рамки, которые бы ограничивались. Сейчас ведь закон позволяет снять офис или виртуально открыть и психология, и психологическое консультирование, и детско-родительские отношения, и психоанализ, и приворожу – и все в одном флаконе по одному телефону, адресу и еще на одном сайте. Для удобства, чтобы было легче искать.
Пока мы нормативно не определим и законодательно не закрепим, кто такой психолог, это не просто сидит декан факультета психологии, чтобы свой мундир очистить, что мы такие, а все другие, нет. Это, в первую очередь, определенная ответственность и гарантия государства, что тот, кто будет называться уже по окончании, по выходу в практике психологом, он будет эту помощь профессионально оказывать.
Д. Завгородняя:
- И что он не курсы таро карт окончил.
Ю. Зинченко:
- Мы считали в период пандемии, к сожалению, этих предложений было по поводу ссылок, что хочу получить психологическую помощь, на тебя вываливается порядка 7 миллионов предложений. А что за этим скрывается? Хорошо, если там хотя бы не навредят. Да, возьмут денег, да, это возможные какие-то элементы мошенничества, которые, к сожалению, пока трудно идентифицировать и регулировать. Поэтому нужен закон, который был отвечал на вопрос, кто такой психолог, что такое психологическая помощь. Потому что теоретически психолог и на картах может погадать.
Д. Завгородняя:
- Так и есть такие направления! Не очень признанные в академической психологии…
А. Милкус:
- Давайте вернемся в школы.
Д. Завгородняя:
- А я бы хотела, чтобы Юрий Петрович , а он же возглавляет рабочую группу, которая разрабатывает закон о психологической помощи населению, вот там будет сказано про то, каким должен быть психолог?
Ю. Зинченко:
- В этом смысле да. И требования к образованию. Здесь мы не изобретает велосипед, потому что подобное регулирование есть и в Северной Америке, это и в США, и в Канаде, и в Европе – это Европейская федерация психологических ассоциаций. И мы там являемся участниками. Это не к вопросу, что вот опять он чего-то там зарубежное хочет к себе притащить. Мы являемся непосредственными участниками создания европейского психологического образовательного стандарта, а так же есть понятие EuroPsy-сертификат. Это документ, который подтверждает возможность твоего профессионального индивидуального пути, когда ты можешь за пределами организации это все осуществлять. Более того, в добровольном порядке сейчас через Российское психологическое общество этот сертификат можно получить. Почему в добровольном? Потому что мы не хотим коррупционных составляющих. Да, для этого нужно подтверждать образовательный ценз. По этому стандарту надо иметь не менее одного года практики, причем, успешной. И это должны подтвердить супервизоры, то есть, это определенная культура и для самого профессионального психологического сообщества. И мы ее должны тоже пройти и подтянуть. И вопрос от того, что кто-то на такой-то должности в школе взят и работает психологом, то систему сертификации и аттестации здесь тоже надо совершенствовать.
С одной стороны, нельзя всех людей просто взять и вывести за рамки школы, что вот вы там ничего не делали, но вот эту систему, когда у человека есть мотивация этим заниматься, ему нужно помочь, подтянуть его компетенции, снабдить его необходимым инструментарием психодиагностическим. Поэтому в этом смысле необходимо и оборудование, которое сейчас тоже есть. И психофизиологическое, и этим психолог должен обладать. Причем, в школе нужен не только детский психолог. Вы же сами говорили, что и вот тот психолог, который может дать адекватную обратную связь преподавательскому составу: учителям, родителям.
Следующий момент – клинический психолог в школе. Это тоже не роскошь. Количество инклюзий, которые возникают, они тоже требуют определенных индивидуальных подходов.
А. Милкус:
- Но далеко не в каждой школе есть психолог клинический с умением работать со сложными ребятами.
Ю. Зинченко:
- Инклюзия – вообще сложная вещь, потому что здесь необходимо учитывать, какова сама идеология этой инклюзии. Либо мы идем по пути, что инклюзия у нас – это, в первую очередь, такое терпимое и толерантное отношение к людям и детишкам с инаковостью какой-то, которая не похожа на большую часть детей или людей. И мы воспитываем просто такое, что да.
Либо исклюзия – это получение образования. Здесь необходимо эти моменты честно как-то прорабатывать и проговаривать. Просто пришел ребенок с особенностями, сел в класс, к нему так же относятся. Либо это, действительно, выстроенная система, к которой готов учитель. Вопрос, насколько сейчас учитель является тем универсальным солдатом, который к любому виду заболевания, виду ограниченных возможностей ребенка готов. И пятерых разных посади в один класс, ну, мы же понимаем, что это не совсем доработанная ситуация. Поэтому тут есть, что дорабатывать и на нормативном уровне, но, и конечно, консультация психолога, тем более, клинического для этих ситуаций просто необходимы.
А. Милкус:
- Юрий Петрович, я на этой неделе слушал очередную образовательную конференцию, где говорили, что у нас до трети детей в школе не мотивированы учиться. Есть разные причины: способности, заболевания, проблемы в семье и так далее. При этом у нас стоит серьезная задача – поднять качество обучения в нашей школе. Сделать, чтобы учиться было интересно и хорошо. И результативно.
В чем может быть в данном случае задача психолога? Может ли он влиять на качество обучения в школе?
Ю. Зинченко:
- Психолог, может, тут влияет на качество преподавания. С учителем можно проводить какие-то консультации. И работу.
А. Милкус:
- Я говорю о том, что детей с проблемами психиатрическими, психологическими становится все больше. И учитель не справляется.
Ю. Зинченко:
- Коллеги, психолог, конечно, в помощь. И лучше не один, лучше, когда их будет спектр. Но здесь нужно вспомнить предыдущий период: у нас была достаточно хорошо отлаженная, одна из самых лучших в мире систем специальных школ, где именно детишки с одной нозологией, они ориентированы были для подготовки внутри этой школы. И там эти методики были отлажены.
Потом, когда мы частично эту систему подсократили, так получилось, то мы имеем то, что имеем. И то, что вы говорите, это все специалисты: не только психиатры, но и психологи говорят, что, к сожалению, спектр детей с вариантами нормы либо пограничными состояниями, которые иногда возникают уже в детском возрасте, как раз, будут увеличиваться. И это особенности социальной жизни, это и, в том числе, как ни парадоксально, успехи нашей медицины, потому что сейчас, когда пятисотграммовый ребеночек рождается, то есть, эти вещи, с одной стороны…
А. Милкус:
- То есть, в результате, все-таки, необходимость психологов в школе возрастает все больше.
Юрий Петрович, вы пришли к нам в студию с книжкой про влияние психологии, взаимоотношения в семье и ковида. Какие выводы? Ковид не закончился, а вы уже выводы сделали.
Ю. Зинченко:
- По ковиду врачи будут делать выводы. Мы по своей части, хотя понятно, что именно медики были на переднем крае и всю эту функцию первой волны и цунами этого взяли. С другой стороны, психологи не остались в стороне, это то, что мы делали вместе с коллегами из Минздрава, с коллегами и Федерального медико-биологического агентства, потому что фактически создали психологические службы, которых никогда не было. Психологов готовят для медицины и для здравоохранения, но никогда не готовили для инфекционных клиник. А это фактически принципиально новая вещь. Да, мы восстанавливаем высшие психические функции после аварий, после черепно-мозговых травм, инсультов и так далее. Это отдельная история.
Но возвращаясь с ковиду, помним тэг «Сидим дома». Мы, как психологи, как-то отрефлексировали, подумали, что сидеть дома важно, нужно, чтобы всю эту дистанцию соблюдать и все рекомендации наших медиков. Но одновременно сделали тэг «Исследуем дома». Поэтому объединились ведущие психологи почти из двухсот университетов нашей страны. И на цифровой платформе все это было – российская платформа, российский софт, российские держатель – тут мы все, чтобы никуда ничего не утекало, но при этом в режиме обезличенных данных, я специально это говорю, что куда-то уходит и так далее. Нет, данные обезличенные. И защита необходимая была. И все это отечественное.
Так вот, это исследование начали еще до ковида, так получилось. Что касалось уровня стресса, тревожности и так далее. Получалось, что это исследование до сих пор продолжается. Порядка 100 тысяч респондентов, для нас это беспрецедентная ситуация, потому что когда говорят про Большие Данные – это типа математика, биология, химия, а мы тут психология.
С одной стороны, фактически психологическое благополучие, мониторинг мы научились его делать с помощью новых инструментов. По ходу пришлось создавать и новые опросники, новые методики, которые позволяют…
А. Милкус:
- Юрий Петрович, а выводы какие?
Д. Завгородняя:
- Можно назвать посттравматическим расстройством то, что с народом произошло в пандемию?
Ю. Зинченко:
- Я бы сказал, что у нас естественным образом поднимался уровень стресса, особенно в начале пандемии. Это ситуация неопределенности, страха, уровень тревоги и так далее. Мы прекрасно понимаем, что есть адаптивные способности психики, да, индивидуальные психологические особенности никто не отменял.
А. Милкус:
- Как эта история с ковидом сказалась на психологическом здоровье населения страны?
Ю. Зинченко:
- На разных категориях по-разному. Из серии, а кто от этого выиграл? Как ни странно, даже к такому выводу мы пришли, причем, не только мы, но и наши зарубежные коллеги.
А. Милкус:
- Кто выиграл?
Ю. Зинченко:
- А выиграли дети самого младшего возраста, потому что благодаря пандемии, самоизоляции они получили такое количество общения с взрослым, с родителем. И такое количество внимания, которое раньше никогда не получали. Поэтому эти маленькие детишки, которые от рождения до трех лет, для них это исключительно важно – общение со взрослыми для выработки в этой ситуации привязанности, фактически закладывается фундаменты всей твоей эмоционально-волевой сферы, вот они от пандемии выиграли.
А. Милкус:
- А вот, думаю, семьи сложившиеся уже и проиграли. Я знаю, что повысилось количество разводов. И нервных взаимоотношений в семье и так далее.
Ю. Зинченко:
- Это тоже мерили. И были те, кому пришлось не просто, вы о них сказали – кто вел активный образ жизни – это, конечно, молодежь.
А в семьях это, конечно, было связано с теми условиями, в которых приходилось переносить этот период самоизоляции. Конечно, когда в одной квартире живут три поколения, наверное, было не просто. И, конечно, испытания вполне себе, когда мы привыкли к размеренному образу жизни, что двое суток мы вместе с родными – суббота и воскресенье, а тут семь дней в неделю и 24 часа вместе – это, конечно, испытание.
И тут вопросы саморегуляции и психологической гигиены, психологической культуры – они тоже были очень важны.
А. Милкус:
- А вот современные дети как восприняли уход на дистант?
Д. Завгородняя:
- Вот цифровое поколение!
А. Милкус:
- Вы – специалист по цифровому поколению. И чем отличается нынешней цифровое поколение от поколения предыдущего?
Д. Завгородняя:
- Аналогового.
А. Милкус:
- Сейчас говорят – лампового.
Ю. Зинченко:
- Это традиционный разрыв между поколениями, между отцами и детьми. Знаем, сколько цивилизация существует, столько это и будет. Конечно, нынешняя ситуация подчеркивается этим разрывом между аналоговым и цифровым. Это несколько заостряет некоторые традиционные вопросы межпоколенческих взаимодействий. Но, как ни странно, дети с гибкой и пластичной психикой достаточно быстро адаптируются ко многим ситуациям. Вопрос, что после этой адаптации ожидать? И чем раньше и чем в большем объеме гаджет или цифровая среда приходит к ребенку, то есть здесь определенные зоны риска. Мы прекрасно помним, что у нас есть игровая деятельность. И вот здесь предметная игра – первый год жизни, мы даем пупсика, плаваем вместе с уточкой, и тут игрушка выполняет конкретную функцию. Мы активно осваиваем систему восприятия – как высшая психическая функция. У игрушки есть какой-то вес, она какого-то цвета, у нее какая-то поверхность, собственно, освоение предметного мира, оно необходимо. И от рождения до трех лет это очень важно – эти вещи чтобы ребенок прошел с традиционной игрушкой.
Когда мы с такого раннего возраста заменяем это на гаджет: посадили, даже не надо скотчем привязывать, он там в планшете пальчиком потычет, вроде чем-то занят, а мы важными своими делами будем продолжать заниматься.
С одной стороны, вроде бы легко. С другой, мы закладываем эту зону риска для будущего психоэмоционального развития ребенка.
Д. Завгородняя:
- То есть, до трех лет планшет не давать?
Ю. Зинченко:
- Нет, не надо ничего запрещать. Как только мы начинаем что-то запрещать, тут же находится повод: почему нам опять запрещают, это протестное поведение. Не со стороны ребенка, со стороны родителей.
Если родитель дает этот планшет, то он тогда должен давать его сознательно. И вопрос идет о психологической культуре и о нашей просвещенности, о знаниях физиологии ребенка, о знаниях его возрастной психологии.
Но на трех годах все не заканчивается. До трех мы освоили предметный мир. Мы же хотим удерживать внимание, потому что игрушка, особенно в первый год жизни, мы помним – подносим игрушку и пытаемся управлять вниманием. Ребенок на нее смотрит: глаз влево, вправо. Потом мы лежали, потом мы сидим – предметный мир для нас более подходящий. Годик и дальше – мы встали и пошли, эти игрушки в свободном доступе. Мы можем манипулировать ими.
Я к чему подвожу? К тому, что не только одна память, не только одно внимание, но и мы тут подходим к первым формам мыслительной деятельности ребенка. И закладывается в этот период развитие, которое необходимо будет потом учитывать дальше, на что опираться.
Следующее – у нас должна прийти предметно-ролевая игра, когда ребенок организует какие-то роли. И не забываем, он делает это не в вакууме. С момента рождения игрушка выполняет функцию коммуникации и общения со взрослым. И этот взрослый, который приносит эту игрушку, это закладка будущего авторитета.
Д. Завгородняя:
- В том, что вы рассказываете, нет места планшету! Когда маленький ребенок видит планшет, он начинает заглядывать в обратную сторону, он смотрит, что с обратной стороны. Почему вижу объем, а объема нет?
Ю. Зинченко:
- То, что вы говорите – уплощение. С другой стороны, можно вспомнить технологии виртуальной реальности, дополненной реальности. Это все сейчас индустрия предоставит.
Здесь чем позже мы берем в руки планшет…
Д. Завгородняя:
- Чем позже – тем лучше!
А. Милкус:
- Да!
Д. Завгородняя:
- А вот что делать? Дети в нормальном состоянии предпочитают игрушки. И вот ребенку не дают гаджет, потом он идет в школу и, оказывается, все ровесники давно с телефонами, смотрят мультики, хорошо ориентируются. И ребенок чувствует себя несколько не в контексте.
Ю. Зинченко:
- Мы исходим из одного полюса, когда находимся в ситуации цифровой избыточности. Это в больших мегаполисах и так далее. Мы же понимаем, что эта метафора «цифровое неравенство», оно тоже имеется. Тут не только от того, что ему не давали, потому что не хотели давать. Мы понимаем, что сейчас и возможности у родителей разные: кто-то может это в таком-то возрасте, кто-то несколько позже. Здесь никто не отменял адаптивные способности психики, поэтому дети достаточно быстро в этом возрасте освоят и софт, и новые гаджеты, и так далее. Поэтому не надо переживать, что ребенок в этом смысле будет отставать. Хуже, когда ребенок не овладел способами получения знаний, которые необходимо было до школы организовать в детском саду, в семье и так далее. И здесь будет больше проблем, чем окошко в интернет, в сеть. Здесь важно, насколько мы близко находимся с ним, насколько мы наблюдаем за той мотивацией, которая его туда подталкивает. И насколько мы аккуратно, умело, не запретами, а с пониманием пытаемся корректировать какие-то вещи, когда видим, когда что-то пошло не совсем так.
Главное – вовремя заметить.
Д. Завгородняя:
- А если вовремя не заметили? Ребенок ушел в виртуальный мир.
Ю. Зинченко:
- В этой ситуации шум, крик и так далее – это первая такая обычная для кого-то, к сожалению, естественная реакция. Поэтому первое – максимально себя сдерживать в части проявления эмоциональных реакций. Второе, если у вас не хватает родительских ресурсов, если ребенок туда попадает, то в одну секунду выключением красной кнопки мы только добьемся очередного конфликта, может, достаточно глубокого. И эмоционального разрыва с этим взрослым. Здесь попытаться понять, найти те красные кнопочки в тех путешествиях, которые он совершает. И сделать его более искренним и открытым, чтобы вы увидели, а куда он туда попал. Из серии, если он попадает в какое-то, не дай бог, сообщество, которое уже асоциальное и его может привести к каким-то действиям, наносящим вред его здоровью, не дай бог, жизни, то здесь, конечно, необходимо срочное уже общение и контакт со специалистами, с клиническими психологами, может, и больше.
С одной стороны, у всякой медали две стороны. Конечно, сказать, что высокие технологии – это плохо, это неправильно. У всего есть своя развивающая функция, но необходимо помнить, а это большой риск для детей, когда мы вдруг не заметили, каким образом у нас вот эта мотивация перешла в патологическую. И стала возможной зависимостью. Поэтому эту границу необходимо очень четко отслеживать и держать ее в голове.
А. Милкус:
Юрий Петрович, у вас есть знаменитая, к сожалению, знаменитая студентка Алиса Теплякова девятилетняя, про нее мы много писали, но мне кажется, что она – жертва собственного родителя, собственного отца. А вот что делать с воспитанием родителей, которые свои комплексы, используя детей, самоутверждаются на детях? Понятно, что ребенок, на мой взгляд, глубоко несчастен, потому что он в девять лет занимается тем, что не свойственно в этом возрасте. И таким образом, понятно, папа себя проявляет. Есть ли влияние какое-то на таких родителей?
Ю. Зинченко:
- Я бы тут не стал конкретную ситуацию никак комментировать, потому что…
А. Милкус:
- Вы не можете. Мы понимаем. Есть этические вещи.
Ю. Зинченко:
- Есть этические моменты. А так, если отвлечься от этого конкретного случая, то, к сожалению, сейчас законодательно у нас этот вопрос до конца не урегулирован. С одной стороны, конечно, родители, законные представители являются главными людьми в жизни ребенка, а с другой стороны, а кто ответил на вопрос, который вы же и задаете, а нормативно и законодательно его нет. Где граница между тем, что полезно для ребенка не с точки зрения сиюминутной вот этих родителей, законных представителей, а что, действительно, его развивает, а что в другую сторону? А, может, потенциально создает зону риска для развития ребенка? Может, его жизни? Эти моменты, конечно, требуют более глубокой проработки и на законодательном уровне, и закрепление уже в практике. Наверное, подобного рода случаи, они как-то и дальше будут.
А. Милкус:
- Скажите честно, психологи, специалисты вашего факультета не пытались поговорить с папой, сказать, папа, что ты делаешь? Неужели тебе дочку не жалко?
Ю. Зинченко:
- Ну, и пытались, и разговаривали. Более того, мы тоже встречались с ним несколько раз. Поэтому это были такие длительные беседы. Не хотелось бы выходить за рамки вот этих этических возможностей. Мы говорим: давайте подождем сдачу сессии, а потом обсудим всю ситуацию, может, с учетом…
А. Милкус:
- Сейчас сессия идет, как раз.
Ю. Зинченко:
- Да. Сейчас у нас зачетная и экзаменационная сессия. По просьбе там, есть индивидуальный план сдачи этой сессии. Уже по итогам можно было бы как-то с учетом того, что можно говорить, что нельзя, так как это персональные данные несовершеннолетнего ребенка, о чем папа нам периодически напоминает. И с учетом всех обстоятельств… В первую очередь, хотелось бы пожелать именно Алисе доброго здоровья и успехов на сессии. А, конечно, законным представителям учитывать, что у ребенка тоже могут быть и свои потребности, которые необходимо с учетом…
Д. Завгородняя:
- Учитывать, да
А. Милкус:
- Мы всем желаем хорошего и доброго здоровья в следующем году!
Понравилась программа? Подписывайтесь на новые выпуски в Яндекс.Музыке, Apple Podcasts и Google Podcasts, ставьте оценки и пишите комментарии!
Для нас это очень важно, так как чем больше подписчиков, оценок и комментариев будет у подкаста, тем выше он поднимется в топе и тем большее количество людей его смогут увидеть и послушать.
