Почему родители не верят в своих детей-школьников

А. Милкус:

- Здравствуйте, наши уважаемые зрители и слушатели. Как всегда по воскресеньям, «Родительский вопрос» и я, его ведущий, Александр Милкус. Сегодня мы будем говорить, в общем-то, на банальные, простые темы, но почему-то всегда на эти темы много вопросов задают, и далеко не всегда у нас есть точные ответы. И говорить мы будем в первую очередь с бывшим директором школы «Покровский квартал», а до этого других школ, то есть с человеком с большим педагогическим опытом, а ныне – заместитель руководитель Департамента образования и науки Москвы Илья Новокрещенов. Здравствуйте, Илья Владимирович.

И. Новокрещенов:

- Здравствуйте.

А. Милкус:

- Первый вопрос самый простой, самый банальный, но самый болезненный. Буквально недавно мы ездили со студентами (я работаю в Высшей школе экономики еще, в Лаборатории медиакоммуникаций в образовании), смотрели, как развивается система образования в одном из российских регионов. И мы после этих поездок по вечерам проводили обсуждение. И вот одна девочка-студентка, хорошая девочка, с хорошими результатами и хорошей успеваемостью вдруг начала рассказывать о том, что она, в общем, поступила в Высшую школу экономики вопреки. Я говорю: «Ну как, ты же хорошо учишься». – «Вот мне мама сказала, что я никогда не поступлю, и вообще, мне мама всегда говорила, что я неправа, я не буду успешной и т.д.». То есть у человека такой комплекс сложился, комплекс неуспешного человека, который воспитала семья. Как это вообще может быть? И когда эта девушка рассказывала про историю своих взаимоотношений с мамой, многие ребята подтвердили это и сказали: а вот мне учительница говорила, что я никогда не смогу хорошо учиться, мне учительница говорила, что я никогда не смогу добиться того, что я сейчас уже добился. Там были ребята-старшекурсники, которые уже работают, и неплохо работают. Это какая-то наша тенденция – воспитывать ребенка с тем, чтобы он доказывал всем, что у него получится? Или это такие комплексы родительские, которые переносятся на ребенка? Что тут делать? Кажется, банальная история, но из 10 ребят трое говорили, что они попадали в юном возрасте вот в такую ситуацию. Это беда, на мой взгляд.

И. Новокрещенов:

- Да, это не очень хорошая история. Но мне кажется, что здесь может быть и то, и другое. То есть на самом деле, несмотря на простоту вопроса, развилок, которые нам помогут понять, в чем причина, их слишком много, чтобы их можно было только на две части разделить. На самом деле, мне кажется из практики общения с родителями и с ребятами, чаще всего эта история происходит оттого, что родители просто боятся. Они очень переживают за своих детей (это нормально для любого родителя) и очень боятся, что у ребенка что-то не получится. И вот эти свои страхи они на всякий случай проговаривают, тем самым как бы страхуя себя, что если действительно вдруг не получится, то я вроде бы как это и предвидел, вроде как это говорил. То есть, таким образом, человек как бы психологически страхует свою собственную неуспешность, родительскую. Мол, не я плохой родитель, не я не смог, а это ребенок не смог, а я-то предвидел. Это просто проговаривание вслух своих страхов.

А. Милкус:

- Это же воспитание комплексов. Вместо того, чтобы поддержать человека, нацелить его на какие-то высокие горизонты.

И. Новокрещенов:

- Это происходит на самом деле от непонимания того, как наше слово отзовется на самом деле. Потому что когда родитель такое говорит, он, скорее всего, думает в этой ситуации больше про свои родительские страхи, чем про благо ребенка. Несмотря на то, что в голове у родителя, скорее всего, это так не раскладывается, и он уверен абсолютно, что как раз заботится о ребенке и на самом деле через это в том числе его подстегивает к каким-то свершениям. Поэтому получается вот такая каша. Я думаю, что это не то, что от неопытности родителя, а, наверное, оттого, что не всегда родители серьезно, скажем так, относятся к этим вопросам воспитания, не всегда их продумывают.

А. Милкус:

- А вы на вашем директорском опыте часто встречались именно с такими ситуациями?

И. Новокрещенов:

- Конечно. Вообще говоря, всегда у детей, так или иначе, все, что с ними происходит, это всегда какой-то ответ на родительское отношение, на родительские слова, на родительские поступки. Просто оно может быть разным. Иногда оно из такого позитивного залога исходит, когда родители поддерживают своего ребенка, и ребенок хочет, так сказать, соответствовать. Это, кстати, тоже такая история, не всегда однозначно позитивная.

А. Милкус:

- Почему? Мне кажется, что это важная вещь. Вера родителей в своего ребенка, что может быть важнее?

И. Новокрещенов:

- Это важно, но только в том случае, если эта вера правильно вербализируется, правильно выражается. Потому что иногда эта такая чрезмерная вера может начать на ребенка давить. И он просто будет бояться совершить ошибку, будет бояться подвести своего родителя – с такой огромной верой родитель, и вот я такой, у меня тут не получается, там не получается, но как же я родителя своего обижу, как же я его расстрою, это плохо, это нехорошо. И человек начинает стремиться, скажем так, что-то родителю доказывать. В первом случае он ему доказывает, что родитель ошибается, когда он ему не доверяет, а во втором случае он пытается доказать, что родитель прав, он действительно не просто так доверял.

А. Милкус:

- Эта история обычно связана со спортсменами, с ребятами, которые занимаются спортом. Может быть, даже это не их спорт, но они хотят доказать родителям или тренеру, что они могут, и ломаются.

И. Новокрещенов:

- Совершенно верно. Еще это часто происходит оттого, что зачастую родители очень хотели бы, чтобы ребенок прожил их жизнь, родительскую, в том смысле, что прежде всего реализовывал какие-то родительские амбиции. Условно говоря, я родитель, я начал заниматься хоккеем, но у меня случилась травма, и мечта моя стать хоккеистом, она не состоялась. Я родил сына и теперь очень сильно хочу, чтобы он точно совершенно не повторил моей судьбы и стал бы тем самым хоккеистом великим, которым я хотел стать, но не стал. Это же к вопросу о том, куда дети поступают после окончания школы. Очень часто родители очень жестко детерминируют выбор ребенка, прямо указывая, куда ему идти, и т.д. А потом это может заканчиваться в ряде случаев банальной историей, но очень трагичной историей, когда ребенок приходит после выпускного, кладет диплом на стол: «Вот вам, родители, ваш диплом, а теперь я начинаю жить своей жизнью».

А. Милкус:

- У меня была такая история с другом моего сына. После первого курса он понял, что химфак, куда он поступил с очень хорошими баллами, не его, и перепоступил в университет физкультуры, стал фитнес-тренером. Так как он поступил на платное, то три года, пока он учился, он подрабатывал в магазине «Связной» продавцом и отдавал отцу деньги, которые тот вложил за обучение его на первом курсе. По-моему, это честная и правильная позиция. Что делать, можно ли ребенку от такого давления родителей избавиться? У меня перед глазами замечательная девочка, и я даже не знаю, что можно было бы посоветовать таким ребятам, особенно в подростковом возрасте, которые наталкиваются на неверие своих близких. Они любят маму, любят папу, но папа и мама говорят вещи, которые просто подрезают крылья.

И. Новокрещенов:

- Тут, наверное, все-таки два вопроса – что делать ребенку и что делать родителю. На самом деле ответ примерно про одно и то же. Вообще любому человеку, мне кажется, очень важно и правильно понять, каков его путь в этой жизни, каково его предназначение, какие в нем скрыты таланты и способности. Талантлив однозначно каждый человек. К сожалению, трагично бывает, когда человек за всю жизнь так и не поймет, в чем же его талант, в чем же он может принести пользу не только себе, не только своей семье, но и окружающим людям, тем, кто нуждается в такой помощи.

Поэтому на самом деле, мне кажется, очень важно в период подростковый как раз, период, условно, между начальной школой и началом первых таких предпрофилей и профилей ребенку попробовать себя во многом, для того чтобы понять, а что мое, что мне близко. И уже исходя из этого, выстраивать, собственно говоря, свою образовательную траекторию. И на самом деле, несмотря на такую сложность этих описываемых вами историй, когда после первого курса человек решил поменять траекторию, или когда он поменял траекторию свою образовательную уже после окончания вуза, на самом деле хорошо, что поменял. К сожалению, очень многие, вставая в эту колею, они из этой колеи в течение всей своей жизни не выходят и в этом смысле, профессиональном, в смысле самовыражения, к сожалению, не чувствуют себя счастливыми в течение всей своей жизни.

А. Милкус:

- И тащат эту лямку, ненавидя и себя, и свою работу, и близких, которые…

И. Новокрещенов:

- Совершенно верно.

А. Милкус:

- Еще один серьезный вопрос, связанный с родителями, учителями и детьми. Очень часто бывает ситуация, когда возникает конфликт между ребенком и учителем, и родители становятся на сторону учителя – учитель всегда прав, что ты такое говоришь. Много раз, особенно в последние годы, мне жаловались ребята, и даже выросшие ребята, что в конфликте родитель на стороне учителя.

И. Новокрещенов:

- Давайте посмотрим, когда, наоборот, родитель настолько жестко ставит только интересы ребенка, что это бываем ему не на пользу.

А. Милкус:

- Это плохо?

И. Новокрещенов:

- Я считаю, что это бывает вредно для ребенка. Я считаю, что родитель, конечно, прежде всего должен быть всегда на стороне собственного ребенка. И прежде чем в любой конфликтной ситуации рубить с плеча и принимать однозначно какую-то позицию, я считаю, что важный посыл перед ребенком, который должен сказать родитель: «Даже если ты ошибся, даже если что-то пошло не так, ты знай, что ты все равно для меня важен и значим». Вот в этом смысле родитель, конечно, должен быть всегда на стороне ребенка. Других вариантов просто быть не должно, даже в голове мысли не возникать.

А. Милкус:

- То есть мы в принципе всю эту часть нашего разговора говорим о том, что родитель должен быть для ребенка такой защитой, крепостью, к которой можно прислониться в любой ситуации.

И. Новокрещенов:

- Даже когда ребенок ошибается, родитель все равно это тот, кто…

А. Милкус:

- Как родителю выстроить отношения с учителем так, чтобы действительно и не навредить, не устраивать конфликты, но при этом быть на стороне своего ребенка?

Я много раз видел, как взрослые, серьезные люди, бизнесмены, которые руководят большими коллективами, оказавшись в школе, вдруг начинают ходить на полусогнутых. Я видел, как двухметровый юрист крупной компании, хорошо зарабатывающий, придя в школу к своему сыну, подходил к маленького роста директору школы чуть ли не с дрожью в голосе, и та им вертела… В общем, разговор был примерно такой: «Когда вы нам принесете новые шторы?» Знаете, была такая традиция в Москве лет 10 назад.

И. Новокрещенов:

- Слава богу, что ее давно уже нет.

А. Милкус:

- Да, давно нет, но это воспоминание, когда мои дети учились. Прямо вынь да положь. Почему все-таки родители боятся школы? И обратная сторона, на которую жалуются сейчас учителя. Маятник качнулся в другую сторону, учителя теперь получают на орехи по любому поводу. То есть, с одной стороны, страх и боязнь, с другой стороны, родители, по-моему, сейчас уже начали компенсировать и валят на педагогов все проблемы, которые могут быть, и даже проблемы семейные. Что происходит? И когда мы научимся жить с учителями в мире, а не как кошки с собаками?

И. Новокрещенов:

- Вопросов много вы сразу задали. Я постараюсь не упустить ни одну из сюжетных линий, которые сейчас заданы. Мне кажется, что в первом варианте, когда… Вообще во всех этих ситуациях я считаю, что повинен страх, он, собственно говоря, заставляет нас совершать глупости (и те, и другие), с одной стороны. С другой стороны, отсутствие банального уважения друг к другу. Вот эти две вещи нам мешают.

Что я имею в виду, когда говорю про страх? Да, родитель чаще всего, когда попадают в школьные стены, он переносится психологически в свое собственное детство, в котором директор школы – это величина…

А. Милкус:

- Почему школа вложила в нас страх?

И. Новокрещенов:

- Это вопрос не к современной школе, это вопрос к той школе, которая была тогда, когда наши родители современные в ней учились.

А. Милкус:

- Илья Владимирович, вы очень смело говорите «к той школе». Это, может быть, Москва уже в новой школе, но я как человек, который ездит достаточно часто по регионам, могу сказать, что «та школа» за пределами МКАД или за пределами Московской области еще вполне себе жива.

И. Новокрещенов:

- А это вопрос даже не к школе. Вы меня простите, я не пытаюсь сейчас избежать всякого рода ответственности (даже психологически) за всю эту историю. Это вопрос к обществу. Потому что школа – это общественный институт. И школа ровно такая, какое общество. Так же как и все остальное в нашей жизни. Поэтому говорить, что есть какая-то специфическая вина школы в чем-то, я бы не стал, это не так. Но действительно, если у родителей есть опыт такой негативный, опыт страха по отношению к своему директору, к своим учителям, он, конечно, когда попадает в школьные стены, переносит этот свой опыт на ту ситуацию, в которой ребенок оказался, поэтому на полусогнутых, с одной стороны. Это первый страх.

Второй страх, который родитель может испытывать, это страх, связанный с тем, что, вообще-то говоря, родители доверили нам, учителям, самое ценное, что у них есть, и они очень за это переживают. И в этом смысле они прекрасно понимают, какую большую, если можно так сказать, власть психологическую имеет учитель над ребенком. Он же может его сломать. И родители этого боятся, что если они испортят отношения с учителем, учитель обязательно как-то отыграется на ребенке, а ребенок не сможет защититься, и от этого будет большая беда. И поэтому этот страх, он заставляет родителя еще больше приседать на полусогнутых ногах. Это с одной стороны, это первая история.

История вторая, она тоже про страх. Про страх того, что с ребенком что-то не так, допустим. Ну, не бывает абсолютно идеальных детей, конечно, дети, особенно подростки, они начинают бороться за свои права и независимость от родителей, вообще от взрослого мира, совершают какие-то необдуманные поступки. Родители не всегда понимают, как с этим справиться. Кто-то же должен быть виноватым, но уж точно не я, я же люблю своего ребенка, я родитель, значит, что-то не то происходит в школе, значит, учителя не смогли оградить ребенка от дурного влияния компании, например. Значит, учителя не смогли загрузить моего ребенка так, чтобы он думал только о школе, и чтобы на глупости у него времени не оставалось. Это же тоже страх. Это страх взять на себя ответственность за все то, что происходит с твоим собственным ребенком. И в этом смысле это все и происходит.

Отвечая на вопрос, что делать, возвращаюсь к тому, с чего начал. Уважение. Без взаимного уважения, во-первых, к ребенку, к его интересам… Я считаю, что в основу диалога между учителем и родителем с обеих сторон должно быть положено основание – уважительное отношение к ребенку, к его интересам. Вот если мы ребенка ставим на первое место и понимаем, что мы, родители, и мы, учителя, здесь сейчас коммуницируем в школе по поводу того, что важно для этого конкретного ребенка, и мы с уважением друг к другу относимся. Учитель с уважением относится к родителю, к его праву воспитывать ребенка так, как он считает нужным и правильным. А родитель с уважением относится к учителю как профессионалу, который обучался, который имеет опыт и который знает, как в каких ситуациях должен себя вести, например, в школе. Вот если это взаимное уважение и доверие друг к другу будет, я думаю, что огромное количество всех конфликтных ситуаций, их просто не будет или они будут разрешаться в самом начале.

А. Милкус:

- Слушайте, это вы теоретизируете – ну, все будет хорошо. Как в фильме про львенка и черепаху, солнышко светит и т.д. У меня не было ни одной встречи с родителями старшеклассников, которые выбирают, куда поступить и т.д., когда не задавали вопрос: у нас конфликт с учителем, что нам делать? Классическая история (обычно младшие или средние классы, в старших классах дети как-то сами пытаются разбираться с этой ситуацией) - учитель моего ребенка не любит, учитель моему ребенку ставит двойки, учитель задает дополнительные задания и т.д. И первый вопрос родителей – как нам бороться? И начинается такая длинная столетняя война учителя и родителей. Родители пытаются доказать через завуча, через директора, что учитель плохой, надо его выгнать вообще взашей, то же самое пытается сделать учитель, еще больше обижая ребенка. В конфликт включается, как правило, родительский актив, который на стороне учителя, и т.д. И ребенок калечится. Очень много таких ситуаций, я думаю, вы тоже с ними сталкивались. Я в этой ситуации всегда говорю, первое, что вы должны, это эвакуировать ребенка из этого класса, из этой ситуации. Но большинство родителей говорят: нет, мы же должны доказать... И дальше объяснение этих военных действий. Как правильно поступить в этой ситуации?

И. Новокрещенов:

- Знаете, очень часто я как директор большой школы сталкивался с конфликтными ситуациями в момент, когда уже все полыхает. То есть не когда еще можно что-то починить простыми способами, сесть и договориться, поговорить просто друг с другом и понять, что к чему (кстати, большинство конфликтов на самом деле там и решаются), но когда уже все полыхает, и уже нужно принимать какие-то экстраординарные меры.

А. Милкус:

- Тогда уже бегут к директору.

И. Новокрещенов:

- Да. Кстати, директор в этой ситуации тоже имеет некий дефицит доверия с обеих сторон. Потому что традиционная моя присказка в этой ситуации: любой нормальный родитель, идя к директору решать конфликт, уверен, что директор, конечно, примет сторону учителя, это же его работник, и, конечно, будет отстаивать интересы учителя.

А. Милкус:

- То есть под огонь попадает вместе с учителем и директор.

И. Новокрещенов:

- Конечно. А любой нормальный учитель при этом думает: конечно, директор опять под родителей прогнется, ему проще будет конфликт разрешить через то, чтобы меня убрать просто и всё. Поэтому учитель часто идет на решение этого конфликта с дефицитом доверия к директору, не как к личности, а как к позиции. На помощь в такой ситуации может прийти то, что мы называем государственно-общественным управлением, то, к чему призваны наши управляющие советы, по большому счету. Это действительно проводить такую всестороннюю, немножко отстраненную комиссию, находясь над этой конфликтной ситуацией, более-менее объективную какую-то картину выстраивать. Причем понятно, что в таких конфликтных комиссиях не только родители, не только учителя, но там еще и старшеклассники могут быть, могут быть какие-то люди, которые кооптированы в состав управляющего совета, авторитетные, например, уважаемые жители района, ветераны труда и т.д.

Но в этот момент погасить конфликт очень трудно. Вопрос, нужно ли ребенка эвакуировать или не нужно, он не такой однозначный на самом деле. Потому что иногда нужно, и срочно нужно. Когда ситуация уже дошла до критической, нужно эвакуировать. А иногда ни в коем случае, потому что ребенок получит опыт поражения, и он, поджав хвост, уйдет, и у него вот это на всю жизнь останется, что с ним поступили несправедливо…

А. Милкус:

- Тогда мы просто не будем калечить психику. Потому что боле битвы – это ребенок, как правило.

И. Новокрещенов:

- Совершенно верно. Если мы ему сможем найти способ помочь выйти из этой ситуации достойно, не прибегая к избеганию конфликтной ситуации, это будет хорошо. Но есть ситуации (и я с вами здесь абсолютно согласен), когда это уже поздно. И обычно, когда уже все полыхает и дошли до директора, уже чаще всего действительно поздно. И чаще всего решение самое правильное – ребенка действительно защитить, вытащив его из этой ситуации, в которой он находится.

А. Милкус:

- То есть главная задача – родителю не надо ценой собственных нервов, нервов ребенка идти на войну.

И. Новокрещенов:

- Конечно. Вы абсолютно правы в том, что поле битвы здесь, как по Достоевскому, здесь дьявол борется с богом, поле битвы – сердца человеческие. Здесь та же самая ситуация. Если у нас столкнулись два эго – эго родительское и эго учительское, то заложником и пострадавшим всегда будет ребенок, а этого допускать нельзя ни родителю, ни педагогу ни в коем случае. Еще раз, если интересы ребенка и уважение к нему будет на первом месте, такой ситуации не произойдет.

А. Милкус:

- А что делать с этими учителями? Но действительно, смотрите, у нас средний возраст учителей – 50-55+, многие из них тридцать лет работают в школе. Даже по результатам допандемийного исследования Института образования Высшей школы экономики, у нас около 5% учителей выгорели, и им не то, что в школе не надо работать, им в санатории, причем такого закрытого типа, надо находиться. И вот они продолжают тянуть лямку. Заменить их некому. Опять же говорю, я ездил по регионам, и учителя вкалывают тяжело, полторы ставки – это минимум, две ставки, причем еще много школ двухсменных. Как тут быть?

Директор, если возникает конфликт, будет защищать учителя, потому что других учителей нет. Есть трудовики, которые ведут историю и географию, потому что больше некому. Есть биологи, которые ведут английский язык. Физкультурники ведут ОБЖ. Они плохо ведут, не знают предмет. И тут еще конфликт с родителями. Что делать? Учитель входит в класс и начинает сразу кричать. Как утихомирить ребят и усадить за парты, он не знает. Но этот учитель будет в этой школе работать.

И. Новокрещенов:

- Ответ на этот вопрос есть. Он кроется в тех компетенциях, которыми должен обладать школьный администратор и директор. Я всю жизнь проработал в Москве. Конечно, в Москве ситуации, которые вы описываете, часто не характерны. У нас нет дефицита кадров.

А. Милкус:

- Но бывает.

И. Новокрещенов:

- Случается по другим причинам каким-то. Но я работал директором школы еще до того, как команда Сергея Семеновича Собянина стала проводить модернизацию. И там была ситуация, очень похожая на ту, что сейчас мы видим по стране. Я могу об этом рассуждать с позиции директора маленькой СОШки, которая не проводила отбор детей, у которой были серьезные кадровые проблемы. И где работали учителя, в том числе на полторы, на две ставки. Я понимаю, о чем идет речь.

Здесь очень важно директору не просто вставать при любой ситуации на защиту любого поступка учителя только потому, что некем заткнуть дыру, что у учителя в этой ситуации самая главная компетенция – готовность взять на себя ответственность за жизнь и здоровье детей. И для директора иногда это важно. Потому что, если у него к концу августа не сформировано штатное расписание и некого просто в класс выпустить, он ищет кого-нибудь, кто готов бы выйти в этот класс, и пусть он читает с ним учебник, дети отвечают письменно на вопросы после параграфа. По крайней мере, дети под присмотром и чем-то заняты. Вот это неправильная управленческая позиция.

Директор школы должен заботиться о своих учителях, видеть, если они выгорают, и помогать им, давать им инструменты для того, чтобы они класс успокаивали не ором, а по-другому. Эти инструменты не эксклюзивные, это не тайна за семью печатями, доступная только немногим посвященным. Просто важно, прежде чем увольнять учителя, отчитывать его, ему важно помочь и важно снабдить его инструментами его работы. И это задача школьной администрации – подобрать для него грамотное повышение квалификации, не ради корочки, тем более сейчас, когда благодаря развитию интернета и цифровых технологий, каждому учителю практически в любом уголке нашей страны доступны курсы, программы лучших вузов, лучших институтов повышения квалификации, в том числе из московского региона.

А. Милкус:

- И бесплатных, кстати.

И. Новокрещенов:

- Да, очень многие из них за бюджетный счет реализуются. Если директор озаботится развитием своих педагогов, если он будет о них заботиться, очень многие вопросы даже с теми учителями, которые есть, будут решены, учителей не потребуется срочно заменять. Но сначала учителя надо научить, надо дать ему инструмент. Если уж он после этого им не пользуется, то да, с ним надо точно расставаться. Потому что затыкать дыру в расписании ценой покалеченной детской психики – это совершенно в корне не верно. Есть ситуации, есть красная черта, которую переступать нельзя никому. И учителя должны это понимать.

А. Милкус:

- Я вспомнил замечательного директора Челябинского физико-математического лицея Александра Евгеньевича Попова. Когда были 90-е – 2000-е годы, не хватало денег, зарплата была небольшая, он покупал упаковки сахара и в учительской незаметно подкладывал учительницам в сумки сахар, объясняя это тем, что надо хоть как-то подсластить жизнь учителю. Дело в создании такой атмосферы в школе.

Я знаю школы, которые стали вводить службы медиации. Что это такое? Есть ли в этом смысл? Есть школа, где медиатором стала учительница, а не человек со стороны. Может ли учитель быть человеком, который посредничает при неких школьных конфликтах?

И. Новокрещенов:

- Медиация – дело правильное. Ход очень верный. Вопрос в том, как бы не случился казус исполнителя. Любое даже очень хорошее дело можно испортить, если доверить его людям, которые к этому не способны. Нужно смотреть, что это за люди, действительно ли они понимают, что такое медиация, обладают ли они инструментами для медиации. Учитель может быть медиатором в конфликтной ситуации, если он не является стороной конфликта. Учитель по отношению к ребенку выступает сразу с двух позиций. Позиция того, кто учит, и позиция того, кто оценивает. И это позиция очень сложная. Потому что учитель оценивает ученика, по сути, свой собственный труд. Но иногда эта оценка может стать способом манипуляции. И иногда очень тяжело удержать себя от соблазна этой использовать как манипуляцию.

Есть способы этого избежать. Надо просто избавить учителя от необходимости оценивать. Ввести независимую систему оценки качества образования. Это правильный ход. Москва этим путем сейчас и идет. Независимая диагностика.

А. Милкус:

- Учитель не ставит оценки в журнал?

И. Новокрещенов:

- Задача – создать такого рода диагностические материалы, которые ребенок самостоятельно проходит, оценка дается объективно. Либо это какая-то информационная система, которая это оценивает, либо это состав экспертов. Экспертная оценка на целом ряде заданий – это важная история. Ее не избежать полностью. Но когда человек не вовлечен, он не является сотрудником школы, он не понимает, какому ребенку он ставит отметку, потому что ребенок зашифрован, он ставит отметку работе, а не ребенку. Эти цифровые инструменты надо вводить грамотно, не перегружая системами контроля, постепенно замещая необъективные системы оценки. Это можно делать в рамках одной и той же школы, чтобы не сам учитель отметки своим детям ставил. Этот процесс уже начался не только в Москве.

А. Милкус:

- Вы имеете в виду еще ВПР?

И. Новокрещенов:

- Я не имею в виду конкретно ВПР. Потому что ВПР проверяют сами учителя школьные. Но я имею в виду, что сам по себе подход к тому, чтобы вывести учителя из ситуации оценщика, судьи, оставить ему основную функцию – человека, который помогает научиться, помогает выстраивать траектории. Это снизит конфликтность. Если учитель из этой системы выведен, он не ведет уроки у этого ученика, он может быть медиатором в этом конфликте, если у него есть лимит доверия со всех сторон.

А. Милкус:

- Вы говорите невероятную крамолу. Думаю, учителя вас просто проклинают. Как можно у учителя забрать единственный инструмент влияния – оценку? Будешь себя плохо вести – двойку поставлю! Вызову родителей и двойку поставлю.

И. Новокрещенов:

- Это не влияние, а манипуляция. Манипуляция – это не то, что должно быть в школе. Все-таки правильно учителю управлять образованием ребенка, соуправлять, исходя из его интересов, а не манипулировать. Сейчас скажу крамольную вещь. И это не ко всем учителям относится. У нас учителя – прекрасные люди, большие профессионалы в своем абсолютном большинстве. Многие из них – подвижники, которые свою жизнь положили на то, чтобы делать очень важное и нужное дело. Но есть учителя, которые так не делают. Есть учителя, которые не умеют наладить дисциплину. И поэтому они пытаются через манипуляцию…

А. Милкус:

- Когда один такой учитель попадает в школу, по нему делают выводы о всей школе.

И. Новокрещенов:

- К сожалению. Потому что чаще всего такое исключение самое яркое и самое заметное. Складывается ощущение, что все такие. Потому что это более яркий эпизод. Но на самом деле это далеко не так. У нас учителя вполне владеют методиками привлечения внимания детей, в том числе. Если урок подготовленный, интересный, если ребенок понимает, чему конкретно на этом уроке он будет учиться и для чего ему это нужно, он будет весь во внимании, на него не нужно будет кричать и манипулировать оценками.

А. Милкус:

- Почему несмотря на то, что очень много сейчас делается для того, чтобы справиться с буллингом, мы никак не можем с ним справиться? Вы говорите, что школа – социальный институт, который отражает отношения в обществе. Но жуткий буллинг есть и в школах Англии, в американских, французских школах. Вроде бы там другая социальная история, а проблема есть.

И. Новокрещенов:

- Ситуация абсолютно не новая. Она не эксклюзивна ни для нашей страны, ни для текущего исторического момента.

А. Милкус:

- В советское время выпустили фильм «Чучело», подняли этот вопрос, было много дискуссий, были методички и рекомендации, как с этим бороться. Прошло сорок лет, мы опять говорим об этой проблеме.

И. Новокрещенов:

- Эта проблема не решается раз и навсегда. Есть такие проблемы, которые связаны с целым спектром вещей, которые всегда будут происходить. Потому что дети взрослеют. У подростков возникает внутренняя необходимость самоутвердиться, выстроить собственные границы и максимально их расширить. Границы взаимодействия со взрослыми, со сверстниками и так далее. И подростковая жестокость не то чтобы свойственна возрасту, а свойственна, скорее, детским сообществам некоторым. И здесь большой вопрос не в том, будут ли дети объединяться для того, чтобы кого-то травить, а вопрос в том, как скоро взрослые это заметят и прекратят. Не дадут этому развиваться. Вопрос – как из этой ситуации взрослые помогут выйти и тем, кто подвергся буллинг, и тем, кто сам этот буллинг производит.

А. Милкус:

- Буллинг – травля.

И. Новокрещенов:

- Тот, кто травит, делает это не от хорошей жизни. У него есть проблемы, почему-то ему очень важно через агрессию самоутвердиться. Если человек счастлив, даже если он подросток, даже если ему важно самоутвердиться и выстроить границы, он не будет прибегать к агрессивным методам. Не виноват совершенно тот ребенок, против которого эта травля происходит. После фильма «Чучело» у нас впервые в публичное пространство снова открыто выходит тема буллинг и она открыто обсуждается. Были периоды, когда эта тема потихоньку под коврик заметалась: у нас все хорошо, все в порядке, ничего плохого не происходит.

А. Милкус:

- «Наши дети так себя вести не могут!».

И. Новокрещенов:

- Часто, когда возникает ситуация с травлей, родители того ребенка, который эту травлю устраивает, не верят в это. На сайте каждой московской школы есть баннер, который ведет на портал, посвященный этой теме. Каждый может зайти на сайт bullying.shkolamoskva.ru и познакомиться с материалами. Там есть и материалы для учителей, которые помогают им распознать, что происходит травля. Обычно травля происходит не явным для учителя образом, не во время урока. Чаще всего травля происходит, когда учителя этого не видят. Но есть способы увидеть, что что-то неладное. Есть маркеры, на которые можно обратить внимание и понять, что нужно срочно вмешаться. Там есть материалы и для родителей, и для детей. Нужно помогать ребенку, который попал в такую сложную ситуацию.

А. Милкус:

- У нас есть еще общественная организация «Травли.net». Есть методические рекомендации, которые подготовила Наталья Цымбаленко. У нее сын попал в эту ситуацию, она прошла всю эту борьбу за ребенка. Книжка пропущена через свое сердце, через свою семью.

И. Новокрещенов:

- Поддерживаю эту идею, очень качественный материал. Наталья сейчас является руководителем пресс-службы Департамента образования города Москвы.

А. Милкус:

- Двадцать один год у нас ЕГЭ, если считать с начала эксперимента по ЕГЭ. Однако каждый раз, когда приходит пора сдавать ЕГЭ, возникают конфликты, истерики. В регионе, где я был, родители, дети и учителя на полном серьезе меня спрашивали: вы понимаете, что в Москве задания легче, чем у нас? Вокруг ребенка, который сдает ЕГЭ, бегает бабушка, причитая, какой это ужас. Мама рвет на себе волосы, потому что не сдаст, и так далее. Как защититься ребенку?

Нынешние подростки, которые знакомы с этой системой проверки знаний с первого класса, гораздо спокойнее воспринимают ЕГЭ. Истерику устраивают родители и бабушки – старшее поколение, которое помнит, как они сдавали по семь экзаменов в школе, а потом еще четыре экзамена при поступлении в вуз, и думают, что это самый лучший вариант.

И. Новокрещенов:

- Экзамены – всегда ситуация непростая для экзаменуемого. Потому что, когда мы находимся в состоянии, что нас оценивают, нам всегда некомфортно. И это нормально. В этом никакой трагедии нет. Другое дело, что очень важно помочь ребенку подготовиться психологически. Для ребят ничего принципиально нового, незнакомого в ЕГЭ нет. Все материалы ЕГЭ идентичны школьной программе. Есть ситуация, когда ребенок претендует на рекордные результаты по предметам. Там могут быть вопросы и задания, которые напрямую в обычном классе не изучаются. Но ребенок про это знает с самого начала. Чтобы снизить градус накала, я всем рекомендую не доверять мифам, которые сложились вокруг ЕГЭ. Большая часть этих мифов относится к самому первому периоду, когда все только начиналось. До сих пор ходят странные истории про то, что ЕГЭ – это угадайка. Что там можно ткнуть и угадать. Там давно нет таких заданий.

А. Милкус:

- Я вас опровергну. У нас в эфире была Оксана Александровна Решетникова, директор ФИПИ, где готовятся эти задания. Она сказала: угадайка осталась в одном предмете – в иностранном. Нужно ткнуть на фразу, которую ты услышал при аудировании.

И. Новокрещенов:

- Не такая уж это угадайка. Это не относится к тому мифу, о котором сейчас идет речь. Миф такой, что А, B, C, D, выбирай, на все D нажмешь – чего-нибудь да угадаешь. Такого в ЕГЭ точно нет. А чтобы это проверить, можно взять и самому порешать эти задания. Они все в открытом доступе. Можно пройти ЕГЭ с полным погружением во всю атмосферу экзамена. В Москве в Центре независимой диагностики можно прийти и попробовать сдать ЕГЭ, снизить свое напряжение по этому поводу.

Важно взрослым – родителям, бабушкам, дедушкам, учителям – просто поддерживать ребенка, не давать ему сомневаться в собственных силах. Никаких катастрофических последствий, даже если не удастся сразу сдать на супервысокий балл. Наши дети к ЕГЭ готовятся всю школьную жизнь. Не потому, что вся школьная жизнь связана с подготовкой к ЕГЭ, а просто потому что ЕГЭ – это не самоцель, это способ предъявления того результата, который ученик получил, обучаясь 11 лет в школе.

А. Милкус:

- Не надо бегать вокруг ребенка и говорить: ай, какой ужас, ты это все не сдашь! Бегайте с позитивными воплями: ай, все хорошо, простой экзамен, ты у нас умница, золотой ребенок, все точно сдашь.

Департамент образования Москвы рекомендовал учителям тоже сдавать ЕГЭ. Готовы и могут ли московские учителя сдавать ЕГЭ на высокий балл?

И. Новокрещенов:

- У нас сложилась практика, что учителя, по крайней мере, те, которые работают в старшей школе, в профильной школе, в классах с углубленным изучением предметов, заходят в эту программу, становятся на эти часы, на эти занятия, когда они сдали ЕГЭ на уровне не ниже, чем высокий или экспертный уровень.

А. Милкус:

- Это сколько баллов?

И. Новокрещенов:

- В разных предметах по-разному. Если говорить по-простому – на четыре и пять. Базовый уровень – условно, три. Если учитель преподает в старшей профильной школе, то это должен быть экспертный уровень ЕГЭ. Есть предложение для учителей пятых-шестых классов тоже сдавать ЕГЭ. Но у нас нет такого обязательного требования. Учителю гораздо важнее самому четко понимать, как решаются, условно, квадратные уравнения, научить этому ребенка. Сдача учителем ЕГЭ – условие необходимое, но недостаточное для того, чтобы он был успешным учителем.

Учителя не просто сдают ЕГЭ. Учителя имеют право при получении результатов либо их опубликовать, либо не опубликовывать. И с каждым годом число педагогов, которые публикуют в открытом доступе свои результаты, растут.

А. Милкус:

- Они могут ими гордиться.

И. Новокрещенов:

- Совершенно верно. И пусть родители тоже понимают, что в классе работает учитель математики, который сам блестяще решает задачки, может гордиться своим экспертным уровнем. Это усиливает доверие семьи к школе и родителей – к учителю. Это важно.

А. Милкус:

- Совет родителям – попробуйте сами сдать ЕГЭ. Точно будет спокойнее. Это можно сделать и на сайте Федерального института педагогических измерений, и на сайте Московского центра оценки качества.

В студии был Александр Милкус и заместитель руководителя Департамента образования Москвы Илья Новокрещенов.