Как научить школьников не бояться отстаивать свою точку зрения
А. Милкус:
- Я – Александр Милкус. Со мной рядом Мария Баченина. И это «Родительский вопрос». Сегодня мы будем говорить об ошибках. Это страшная история. Потому что в нашей школе в основном учат детей бояться делать ошибки. В то время, как ошибка, на мой взгляд, это один из основных элементов для развития человека. Мы нашли собеседника – Алексей Марюков, детский психолог и тренер по шахматам. Автор интересного исследования о том, как он учил детей не бояться делать ошибки.
М. Баченина:
- Здравствуйте.
А. Марюков:
- Добрый день.
М. Баченина:
- Мой сын – пятиклассник, 11 лет. Я вижу, как он боится ошибок. И он не любит проверять свою работу, потому что боится найти ошибку. Мы в тупиковой ситуации. Почему так получилось? Разве не учили, что ошибка – это путь к развитию?
А. Марюков:
- Вопрос об ошибке – в конечном счете, это вопрос о том, как развить активного, инициативного человека. Это тот, кто пробует, пытается. Он старается что-то сделать, чего-то достичь. И тогда ошибки – побочное следствие его активности, желания что-то сделать. Когда мы что-то пробуем, чего-то хотим достичь, то неизбежно периодически ошибаемся. Но после ошибки мы оступились, упали, не отчаиваемся, встаем, извлекаем из этого опыт и пытаемся двигаться дальше. Пытаемся сделать следующие шаги, снова ошиблись, упали, что-то не получилось, но мы снова встаем и продолжаем двигаться дальше. От нашего падения к следующему падению наша эффективность повышается. Мы пытаемся извлечь какой-то опыт из предыдущей ошибки. Опыт накапливается. Мы извлекаем какие-то уроки из ошибки и двигаемся дальше.
Правильно рассматривать ошибку просто как побочное следствие того, что человек активен, заинтересован, пытается что-то сделать. Если мы не пытаемся преодолеть ошибку, а пытаемся развить инициативность, активность в человеке, это многое дает. Мы сосредотачиваемся на возможностях, на том, что можно сделать, а не на ошибке. Не получается у меня спеть. Давай станцуем! Потом, может быть, и споем лучше. Ты боишься спеть, проявить себя, боишься, что может не получиться. Или ты боишься выступить перед школой. Попробуй рассказать стих сначала перед классом. Не получается перед классом, давай вместе выступим перед классом, я расскажу половину стихотворения, ты – вторую половину. Не получается решить задачку? Давай сосредоточимся на конкретном действии.
Когда мы хотим сформировать активного, инициативного человека, наше мышление становится более гибким, мы начинаем смотреть в объеме, как преодолеть ошибку. Можно сказать: ты молодец, старался, в следующий раз получится. Попробуй еще раз. Надо подбодрить человека. Ошибка рассматривается как побочное следствие активности, инициативности. Мы начинаем сосредотачиваться на возможностях, на том, что можно сделать в данной ситуации.
Для того, чтобы сосредоточиться на возможностях и попытаться реализовать их в жизни, мы должны создать определенную образовательную ситуацию. Я сижу в классе, понимаю, что за какие-то мои попытки что-то сделать, сказать, за нетривиальные идеи, если они окажутся неправильными, я буду осмеян или наказан, или эти мои, может быть, ошибочные варианты, ведь от ошибки мы можем оттолкнуться, очень часто в ошибках есть рациональное зерно, которое может быть использовано в будущем. А если я знаю, что мне в лучшем случае скажут: нет, ты не прав, пойдем дальше, - это подавляет всякую инициативу и желание работать.
Необходимо создать безопасную атмосферу в классе, в любом коллективе, речь может идти о семье, о спортивной секции, об университетской группе. Безопасная атмосфера, где люди поддерживают друг друга, серьезно воспринимают предложения, какими бы нетривиальными, бредовыми они ни казались, если это воспринимается серьезно, ты должен понимать, что не будешь осмеян, твое предложение будет воспринято всерьез.
А. Милкус:
- То, о чем вы говорите, противоречит нынешней концепции школы. Хотя задача школы – воспитать человека инициативного, креативного. У нас целая программа развития креативных индустрий принята. С другой стороны, человек, который задает неправильные вопросы, пытается подловить учителя на ошибке, как это зачастую воспринимают учителя, сорвать урок, специально что-то такое произносит неправильное, а есть программа, надо по программе идти широким шагом. И современная школа совершенно точно в большинстве своем не подходит и не настроена на то, чтобы давать ребенку ошибки. Ребенок с первого класса получает «щелбан» и приучается бояться сделать ошибку. И родители в большинстве своем поддерживают такую ситуацию. Тетрадка с большим количеством красных пометок от учителя воспринимается как поражение. Вот сколько у тебя ошибок. И ребенок боится. Мы загоняем его в угол. Что тут делать?
А. Марюков:
- Я не совсем согласен с этим. В современной школе, во всяком случае, на теоретическом уровне видят эту проблему и ищут пути ее решения.
А. Милкус:
- Да, публикаций полно.
М. Баченина:
- Да, я тоже согласна, не в каждой школе это. У нас зачастую современные учителя, молодые директора.
А. Милкус:
- Я вспомнил историю, которая случилась года два назад. Под Читой мальчик на уроке истории, начитавшись в интернете историй про Наполеона Бонапарта, которые не соответствуют тому, что написано в учебнике. Он начал задавать вопросы учителю истории, что вот не так. А учитель истории был назначен из недавних трудовиков. Учителей не хватает, у него какое-то педагогическое образование есть, у других нет. Поэтому он преподавал историю. Кончилось тем, что победил учитель вместе с директором, мальчика из школы отчислили.
М. Баченина:
- Зачастую родители спрашивают: можно без этого? В ответ слышат: не создавайте нам проблем, у вас еще другие учебные заведения.
Я вспомнила историю с рисованием. Была объявлена свободная тема. Рисуй что хочу и как хочу. Когда учитель оценивал рисунок мальчика из семьи, где действительно рисуют, ему было сказано: ты здесь не закрасил, здесь не дорисовал. Тройка. Как с этим бороться?
А. Милкус:
- Школа как раз и должна научить не бояться ошибки. Но в конце школы стоит шлагбаум – ОГЭ в девятом классе и ЕГЭ в одиннадцатом. Там ошибиться нельзя, потому что это один шанс. Если бы можно было пересдавать ЕГЭ, может быть, еще были бы потуги сделать возможность ошибаться. Школа логически должна подвести к тому, что ребенок должен один раз написать ЕГЭ так, чтобы поступить в университет. Школа учит делать с первого раза хорошо, правильно, как это удобно и школе, и тем, кто разрабатывает КИМы.
А. Марюков:
- Над обозначенной проблемой думают многие люди. Могу сослаться на доклад 2020 года, который был подготовлен учеными, исследователями из разных стран мира. Там и Канада, и Штаты, и Китай, Индия, Россия. Высшей школой экономики был подготовлен. Там описывались разные системы образования в разных странах мира. Все думают над тем, как воспитать активного, инициативного человека, который готов допускать ошибки, готов их преодолевать, делать выводы и идти дальше.
Если возьмем базовый документ – образовательный стандарт для государственных учреждений в России, то там мы тоже увидим и так называемые универсальные учебные действия, и личностные результаты, к которым стремится школа. Это прописывается, вот эта активная гражданская позиция, как цель, на которую современная российская школа ориентируется в своей работе. Другое дело, что теория суха, а древо жизни не перестает зеленеть. На практике мы видим часто нечто другое.
Здесь есть фундаментальная проблема, которая к этому приводит. Хочется видеть результаты, мы хотим контролировать образовательные результаты. Мы можем контролировать, как формируются знания, умения, навыки, иногда компетенции. Выучил ребенок таблицу умножения? Ставим оценку. Это можно количество представить. Получить статистику и проконтролировать. Если не выучил, ввести дополнительный урок.
Базовая вещь, которая создает возможность видеть ошибки, допускать их и потом преодолевать, это безопасная образовательная среда. Те отношения, которые складываются между мной и вами как учениками, между учениками в классе. Боимся мы или не боимся допускать ошибки и их преодолевать. А попробуйте проконтролировать образовательную среду. Как вы поймете, комфортно чувствует себя ученик в классе или нет? Или его что-то гнетет, он испытывает постоянный стресс. Эта область выпадает из поля зрения и учителей зачастую. Контроль идет за знаниями, умениями, навыками.
Тонкая область человеческих отношений, отношений в коллективе, в классе, отношений между учителем и учениками выпадает из поля зрения и внимания. Это нельзя представить количественно. На это обращают внимание учителя от бога, которые сгорают на работе, или авторские школы, которые выстраивают свою систему и стараются обращать внимание на отношения, на образовательную среду, которая будет стимулировать, развивать у ребенка творческие способности и помогать ему не бояться делать ошибок.
А. Милкус:
- Мы разговаривали с известным учителем Евгением Абрамовичем Бунимовичем про пресловутые ЗУНы – знания, умения, навыки. Спросили: как померить школу? Инструментов много. А где инструмент про счастье?
М. Баченина:
- А оно разве нужно? Школа не про счастье.
А. Милкус:
- В школе должно быть хорошо.
М. Баченина:
- Этот вопрос поднимался в советские времена? Это кого-то интересовало? Откуда берутся талантливые ученые, лидеры мнения?
А. Марюков:
- Современный образовательный стандарт – попытка уйти от знаний, умений, навыков и помочь развить личность. Это провозглашается в результатах. Человек сам себя часто строит, сам себе является хозяином. Может развиваться даже в самых ужасающих условиях.
М. Баченина:
- В советских школах об этом думали?
А. Милкус:
- У меня вышла книга «Как мы перестраивали советское образование». У меня книжка начинается с исследования 1984 года, когда начались изменения в советской системе образования. Эти изменения наследовала Россия, использовала наработки, которые были инициированы ЦК КПСС в 1984 году.
Почему мы сегодня говорим о том, что нам нужно воспитать креативный класс, что у нас был год, а теперь десятилетие науки и технологий. Нам нужно как можно больше людей креативных, толковых и развивающих ту отрасль, в которой они будут работать. В советское время экономика была другая. В советское время была существенно другая система. Только 17-18 процентов выпускников школ могли поступить в вузы, вузов было около 200 на всю большую страну. Сейчас только в России около 600 государственных вузов. Система отбора была немножко другой. Остальные отправлялись в ПТУ и техникумы. Сегодняшние колледжи – это другая система.
М. Баченина:
- Был же Гоша с большим критическим мышлением.
А. Милкус:
- Психологи говорят, что какой-то несчастный маменькин сынок на самом деле Гоша. В советское время для этой истории, для 17-18 процентов было организовано достаточно большое количество инструментов. Это и Малая Академия наук, которая практически в каждом городе была, ученые занимались подготовкой детей. Это и системы специальных учебно-научных центров. В Москве в МГУ есть знаменитый Колмогоровский СУНЦ. Есть СУНЦ в Новосибирске. Было несколько СУНЦев на всю страну, они были великие, выдающиеся. У нас сейчас СУНЦы открылись в Екатеринбурге, в других городах. Причем впервые там занимаются не только математики и физики, но и гуманитарии. Сеть забрасывалась не так глубоко и широко в советское время для поиска талантливых ребят. И с ними работали отдельно.
М. Баченина:
- Алексей, расскажите о вашем исследовании.
А. Милкус:
- Меня этот эксперимент очень сильно зацепил. Он рассказывает, как воспитать в ребенке критическое мышление, желание и умение не бояться сделать ошибку.
А. Марюков:
- Критическое мышление связано с вопросом ошибки тоже, но это не совсем к нашему вопросу. Критическое мышление – это когда мы автоматически не принимаем на веру все, что мы слышим и видим. Мы делаем паузу и на время воздерживаемся от суждения или действия, чтобы подумать и определить, что это за информация, занять позицию по отношению к ней. Эта пауза может быть доли секунды, мгновения, если человек с развитым критическим мышлением, простая ситуация. Мы берем для себя небольшую паузу, воздерживаемся от действий, когда что-то слышим, воспринимаем. И пытаемся понять, можно ли этой информации доверять, насколько эта информация ценная, как ею нужно руководствоваться в дальнейшем. Критическое мышление полезно в любой сфере деятельности, любому человеку. Мы принимаем решения каждую секунду, каждое мгновение на основе какой-то информации. Если мы мыслим критически, то это резко повышает качество той информации, на основе которой мы принимаем решение.
А. Милкус:
- Давайте про эксперимент.
А. Марюков:
- Мы решили посмотреть, можно ли сформировать отдельную сторону критического мышления у детей-дошкольников. Насколько можно развить у ребенка способность видеть ошибки, которые допускают взрослые, и не бояться высказывать свое мнение, противоречить взрослому и давать свою оценку ошибочной или кажущейся ребенку ошибочной информации.
Для меня это был своеобразный вызов. Люди, которые преподают в университете, знают, что зачастую даже студенты не проявляют критического мышления, воспринимают на веру информацию, которую им дают. Кто-то из классиков говорил, что процесс обучения в университете – это когда преподаватель готовит какой-то текст, потом в виде лекции или иных способов передает его студентам, студенты записывают в тетрадки, делают конспекты, потом выдают эти конспекты на экзамене, и все это происходит, минуя головной мозг как преподавателя, так и студента.
Это был вызов – можно ли у дошкольников 5-7 лет сформировать такие моменты, связанные с критическим мышлением. Второй аспект научный. Наши классики психологии – Выготский, Гальперин, другие – очень часто проводили эксперименты на дошкольниках. Видно, как себя ведет дошкольник, видно, что у него в голове. Все понятно. И видно, как его умения, навыки, которые формируются, переходят. Сначала он это делает во внешнем плане, все на лице, все в действиях. И видно, как формируется у него мысль.
И третий ограничивающий компонент. Я всегда работал с дошкольниками. Я преподаю шахматы от 3 до 7 лет.
Началось исследование еще в 2014 году, выводы сделаны в 2019 году. Опубликовал только недавно. Исследование проводилось в группах ребят, у которых я вел шахматные занятия. Это малые группы, иногда индивидуально – от 2 до 6 человек. За все это время 128 ребят прошло от 5 до 7 лет. Эксперимент был вплетен в ткань шахматных занятий. Сначала я учил ребят формально правильно играть всеми фигурами, кроме короля. В шахматах есть правило – короля есть нельзя. Потом подходили к королю, узнавали, как делает ходы король. И изучали правило, что короля есть нельзя. Я давал ребятам упражнения, убеждался, что они все усвоили.
А потом мы с ними играли партию. Я в деловом стиле говорил: съедаю твоего слона, съедаю коня, съедаю короля. Когда я съедал короля, все проходило спокойно, ребята не замечали противоречия. У них было знание, что короля есть нельзя.
А. Милкус:
- Но взрослый может.
А. Марюков:
- И не только взрослый, но и просто в реальной жизненной ситуации мы очень часто сталкиваемся с таким. Когда у нас есть в голове все знания, а в реальной жизненной ситуации мы их не применяем, потому что мы не понимаем, что именно здесь должны быть эти знания применены.
А. Милкус:
- Сейчас часто звонят мошенники, мы знаем, что это мошенники. Но он представляется капитаном МВД. И я так сначала: капитан МВД. А потом я ему уже сказал: а я полковник, до свидания.
М. Баченина:
- Самое страшное, когда дети ведутся. Мы сто раз говорим: не ходи с незнакомыми взрослыми никуда, что бы они тебе ни обещали. А ребенок идет.
А. Милкус:
- Когда же первый ребенок сказал: дядя, короля есть нельзя?
А. Марюков:
- Выборка 128 детей. Трое из этих ребят сказали, было видно мимически, они опешили, показали свое непонимание. Сказали: ой, так нельзя. Просигнализировали. Остальные ребята спокойно прошли мимо. Я после партии корил этих ребят. И предлагал им поиграть следующим образом. Расставлял позицию, говорил: я могу пойти сюда под бой? Они говорят: нет, вы поставили под бой короля. Я расстраивался и говорил: ой, ну, что ж делать, ешь моего короля! И тут ребята обычно начинают понимать, что мы входим в такую игровую ситуацию. И вот тут важно интонационно, жестами, мимикой показать, что ситуация является игровой, ребенку нужно исправить ошибку взрослого.
М. Баченина:
- Методология ясна, когда вы помогаете таким образом начать критически мыслить. Но ведь в жизни не будет этот дяденька с конфетой, который маньяк, стоять и показывать: подумай, дружище, я маньяк, не ходи со мной!
А. Марюков:
- Это нормальный путь психического развития. Сначала мы все делаем шаг за шагом, в искусственных ситуациях. Учимся решить пример. Сначала учитель все расписывает, показывает шаг за шагом на доске. Потом ученик вместе с ним все это проходит. Проходит время, и все это сворачивается. И ребенок уже через месяц, через несколько лет начинает эти примеры решать мгновенно и в уме.
А. Милкус:
- К концу эксперимента сколько детей решались вам возражать?
А. Марюков:
- Что происходило дальше. На первых этапах приходилось все развертывать. Это был целый концерт, чтобы ребенок просто увидел ошибку, включился. Ребятам нравится исправлять взрослого, они с удовольствием это делали. Я начинал допускать эти ошибки, по семь-десять ошибок, не только на тему короля, но и на другие темы. И ребята держали уши востро, им было интересно увидеть ошибку и исправить взрослого. Мы меняемся ролями, они становятся учителем, а я становлюсь учеником на это время, которому нужно указать, показать и исправить.
Постепенно от занятия к занятию, у нас же несколько десятков занятий идет в течение года, я этот концерт мимический, интонационный убирал. Все меньше и меньше сигнализировал. В какой-то момент просто где-то улыбка, которая подсказывает, что здесь ошибка. А потом я и это убирал. В конце мы уже с ребятами занимались шахматами, доступными их возрасту упражнениями. И при этом я во вполне деловом стиле допускал периодически ошибки.
Потом из 128 детей, которые у нас участвовали, 96 показали, что они могут видеть эти ошибки. Если ребенок из трех допущенных ошибок фиксировал две, мы говорили, что ребенок может исправлять и видеть ошибки. Это не значит, что у остальных ребят ничего не сформировано. Кто-то видел одну ошибку, просто это выпало.
А. Милкус:
- Эти навыки, которые вы развивали и сформировали у детей, могут быть перенесены на другие занятия? Имея опыт в шахматах, в школе они могут решиться показать учителю на ошибку?
А. Марюков:
- Да, это ключевой момент. Их готовность высказывать свою точку зрения, не бояться была сформирована с конкретным человеком и на конкретных шахматных занятиях. Насколько это переносится? Определенно сказать не могу. Начинал учитель, который ведет развивающие занятия, с ними работать, это были 12 человек. Пробовал допускать ошибки. Брали 12 человек, у которых уже проявлялась эта способность видеть ошибки на шахматных занятиях. Как будто ничего и не было – это первый результат. Если педагог говорит, не подмигивая, допускает ошибки, ребята сидят спокойно.
Но очень важный момент, если педагог делает шаг назад и начинает эмоционально подсказывать жестами, мимикой, ребята мгновенно включаются в эту игру, переносят в эту ситуацию. Если я в течение года формировал, чтобы у нас это получилось, то дальше ребята включаются в игру, и у них буквально за два-три занятия можно на данном предмете сформировать критическое мышление. Есть основание предполагать, что, если то же самое делать на любом предмете, то гораздо быстрее мы сможем сформировать критическое мышление. Это типичный путь развития. Мы сначала в одной деятельности, потом в другой, в третьей.
М. Баченина:
- Сколько времени для этого нужно, чтобы навык закрепился?
А. Марюков:
- В исследовании было около 72 занятий, по два занятия в неделю. Но речь идет о дошкольниках. Если говорим о взрослых людях, это может быть мгновение. Сказал – и все. Понятно, что здесь нужно понимать возрастные ограничения. То, что мы сформировали способность у дошкольников, это все равно возрастные ограничения. Это на наглядном материале. Мы с ним не теорию относительности обсуждали или сложные политические проблемы, а на наглядном материале, то, что видит ребенок противоречия сразу, здесь и теперь, он может на это противоречие указать.
А. Милкус:
- А дальше еще работать и работать.
М. Баченина:
- Спасибо огромное! Мне разговор показался очень увлекательным. Этот навык можно применить в быту.
А. Милкус:
- Воспитание навыков по методике Алексея Марюкова.
М. Баченина:
- Спасибо!
