«Никогда не забуду, как меня пытались расстрелять». Корреспонденты «КП» - о грузино-осетинском конфликте спустя 12 лет

Александр Коц, военный корреспондент «Комсомольской правды»:

- Мне в ночь на 8 августа из Цхинвала звонил мой друг, журналист Юра Снегирев, который таким истеричным голосом кричал, что Цхинвал равняют с землей залповой артиллерией. Я тогда подумал: мало ли, может быть, как-то преувеличивает, что ли, происходящее. Но наутро стало понятно, что Грузия начала войсковую операцию в регионе.

Естественно, я сразу побежал покупать билет. И прилетел во Владикавказ вечером восьмого. И в ночь вот мы поехали вместе с коллегой Виктором Сокирко в сторону границы. уже нескончаемым потоком шла военная техника в сторону Цхинвала. Мы сели в колонну медиков, в УАЗики маленькие, в «таблетки», доехали до города Джавы, где пересели в джипы ополченцев, и уже доехали на возвышенность над Цхинвалом. Там располагались вот те войска, которые уже успели подойти. Их было не много. Это была артиллерия. батальонно-тактические группы и группы 58-й армии.

Там ситуация была очень сложная. Единственная дорога, которая вела в город, Зарская дорога, она простреливалась грузинской артиллерией насквозь.

Буквально при нас сожгли сначала две шишиги, одну БМП. Здесь же был командующий 58-й армией генерал Анатолий Хрулев. И в городе на тот момент работала одна группа разведки, Ухватова (он позже получил Героя России). И вот эти разведчики, они нашли какой-то путь через лесополосы, как можно войти в город, не подвергаясь обстрелу со стороны грузинской артиллерии.

Собственно, вот я заскочил на БТР, на который сел командующий 58-й армией, и вот мы колонной, батальной тактической группой выдвинулись в сторону Цхинвала. Я только спустя год после этого узнал, какая задача была колонны. Колона, была, так скажем, колонной смертников, потому что задача была – отвлечь на себя основной огонь грузинских войск, которые в тот момент прямой наводкой долбили по казармам миротворцев, по батальонам миротворцев. Отвлечь на себя огонь, чтобы можно было эвакуировать миротворцев и около ста гражданских, которые прятались у них в подвале.

У меня до сих пор, спустя 10 лет, вспышками вот эпизоды этого боя. Я помню, как мы спускаемся, поворачиваем на улицу Герцена, которая как раз ведет в сторону штаба миротворцев. Я вижу два подбитых танка, непонятной принадлежности, потому что они уже сгоревшие, и такое ощущение, как будто они ржавые. И за этими двумя танками я вижу двух грузинских солдат в НАТОвском камуфляже. У меня еще мысль такая: наверно, от своих отстали, вот, и как-то странно, что в них не стреляют, и они не стреляют.

И дальше по направлению движения мы едем по дороге, я вижу, что за каждым фонарем стоит по грузинскому солдату. У них в руках оружие. В итоге колонна вдруг останавливается. Я слышу стрельбу в голове колонны, вижу за одним из фонарей пулеметчика грузинского, и ствол прям вот направлен в мою сторону, Я успел закричать: «Пулеметчик слева!» и, перекатываясь с брони, начал падать на асфальт. И помню, что вот Денис Ветчинов… Он как-то сразу, еще в самом начале бросался в глаза. Я не знаю, чем он мне сразу вот как-то запал, то есть у него и вот и походка, и манеры такого матерого спецназовца, хотя он числился в 135-м полку замкомандира по воспитательной работе, замполит, но при этом у него был боевой опыт в Чечне. И он сразу встал, сразу уничтожил этого пулеметчика.

И там вот вспышками буквально из густых…там такие густые кусты роз росли…выныривают два грузинских солдата. Причем у них какое-то оцепенение, видно, что им страшно, видно, что они не знают, что такое война. А 58-я армия все-таки самая воюющая на тот момент армия в России, соединение. Вот. И то есть на твоих глазах начинается бой, когда люди стреляют друг в друга в упор, то есть с пяти, с десяти метров. И вот в этих двух, в них стреляет югоосетинский спецназовец Инал Базаев, командир третьего батальона спецназа. И видно, как пули разрывают одежду на них, куски бронежилета отлетают, потому что стреляют в упор, отлетает керамика. Дальше за ними еще два тела выглядывают Инал бросает туда гранату. Они падают. И убитые люди, они… вот тоже это в мозгу отпечаталось…они как-то оседают, как будто бы складываясь, то есть не по-киношному отлетают там на 30 метров, а вот просто складываются на месте, оседают.

И вот начинается стрельба со всех сторон. В какой-то момент нас начали зажимать. По колонне прямой наводкой танки били. Но при этом вот страшно было, но не было паники. От паники, наверно, спасало то, что вокруг меня вот были эти бойцы российские в какой-то звериной сосредоточенности, от которой веяло какой-то уверенностью, то есть они все знали свое место, каждый, и все выполняли вот свою работу, свой вот обычный подвиг.

В какой-то момент мы решили уходить в сторону, в хвост колонны, вдоль забора, вдоль дороги там, через вот эти густые кусты. А в них, оказывается, сидели грузины. И вот я помню, что я бежал за Денисом Ветчиновым. Выскочили там, по-моему, трое или четверо грузинов. Всех их одной очередью положил. Потом еще кто-то выскочил. Я даже спустя сутки это вспоминал только вот вспышками, потому что соединить как-то вот в одно связное воспоминание это очень сложно.

И в какой-то момент он поднялся на дорогу. А на меня из кустов вылетел силуэт. Я вот не видел лица. Я видел силуэт – НАТовский камуфляж. Я успел крикнуть: «Не стреляйте! Я журналист». И инстинктивно прикрыл голову руками, согнув в локтях. И почувствовал очень сильный удар по руке, как будто, я не знаю, дубиной наотмашь ударили. Меня развернула инерция, и я упал на землю, животом вниз. в те секунды у меня было полное ощущение уверенности в том, что, меня сейчас добьют. Хотелось очень сильно так сжаться, чтобы, чтобы пули от тебя отскочили. секунд 15-20 я ждал этого выстрела. Выстрела не последовало. Я аккуратно обернулся назад. Этот грузинский солдат уже лежал мертвый. Я поднял голову к дороге и увидел, что это как раз Денис его успел застрелить. Он на тот момент уже был ранен.

В течение полутора часов мы лежали там, не могли поднять головы, потому что очень плотный обстрел. Нас закидывали гранатами. Денис еще уничтожал там и другие бойцы тех, кто нас закидывал гранатами. Мне еще два осколка в ногу влетело. где-то 1,5 часа мы там лежали. Денис к тому моменту уже был, к сожалению, мертв, после множественных ранений, в том числе в голову. И нас там было несколько человек – и военных, и вот Витя Сокирко (единственный, кстати, не раненый среди нас), который выполз к дороге, когда увидел, что я от потери крови уже начинаю терять сознание, и остановил выходящую из боя БМП, с такой огромной пробоиной в борту. Вот. Мы туда быстренько загрузились, поднялись наверх, на Зарскую дорогу, где мне сделали первую перевязку. И уже оттуда нас эвакуировали сначала в Джаву, а потом уже из Джавы в Алагир. Алагир – это под Владикавказом, где на тот момент был развернут надувной госпиталь МЧС. И там мне, конечно, повезло, потому что полевая хирургия, не заморачивалась бы, просто по локоть бы руку убрали. А мне повезло, что там оказался высококлассный специалист – профессор Дубров, который сделал мне первичную операцию и передал потом уже в Москве своему доценту Валерию Афанасьевичу Метиш, который, собственно, в течение полутора месяцев мне спасал руку и спас ее.

Вот я на днях вернулся из Цхинвала, ездил туда готовить как раз материалы, которые можно почитать на нашем сайте, к десятилетию этой войны. У меня, на самом деле, остались приятные впечатления, потому что я туда ездил после войны не первый раз. Я был там в 2012 году. Вот в 2012 году на меня республика произвела очень тяжелое впечатление, мне показалось, что там еще одна война прошла. Разруха полная, все перерыто, перекопано, десятки уголовных дел по разворовыванию российской помощи. В общем, от этого веяло какой-то безнадегой. Но с тех пор там наладили все эти инструменты финансирования прозрачные. И видно, что республика как-то воспряла, что ли, практически… Ну, есть еще, но практически не осталось следов войны. Очень много новых отстроенных объектов, очень много объектов, которые отстроила Россия лично.

Вот сейчас в Цхинвале очень сложно разговорить человека, который был реальным участником той войны, потому что, ну, вот не хочется им бередить эти раны. Они говорят: «Мы за десять последних лет столько мира видели, сколько мы его не видели, начиная с 1989 года». То есть настолько доходчиво тогда все объяснили гражданам грузинам, что даже провокаций никаких не бывает на линии соприкосновения вообще, в принципе.

Я не думаю, что война повторится в Южной Осетии. Хотя вот все предыдущие президенты Грузии начинали с того, что пытались военным путем решить эту проблему. там возможности российской четвертой военной базы, которая там располагается, намного превышают возможности всей грузинской армии. И в Грузии это, естественно, понимают.

На тот момент Саакашвили был в некой эйфории, потому что армия была снабжена американцами, НАТО, армия была обучена. Саакашвили давали, видимо, его западные покровители какие-то гарантии. Ну, и, собственно, у Саакашвили почти получилось. То есть, если бы 9 августа вот эта колонна, в которой я был, не заткнула вот эту дырку на границе около миротворческого батальона со стороны грузинского села Зимуникоз, они бы взяли Цхинвал в кольцо, и все как бы. Там не знаю, успела ли бы авиация долететь до Рокского тоннеля и взорвать его. И все. Южная Осетия сейчас была бы на территории Грузии, только осетин там не было бы, наверно.

Дмитрий Стешин, военный корреспондент «Комсомольской правды»:

Принесло меня в Грузию 6 августа.

Я поехал на сопредельные территории, потому что там война началась не внезапно, а ситуация накалялась за несколько месяцев. Взаимные обстрелы там, кого-то утаскивали за линию фронта. Из Цхинвала уже была эвакуация мирных жителей. Стариков вывезли еще в июле, кажется, в середине июля, на автобусах, очистили город. В общем, все готовились к войне.

И за мной следили спецслужбы грузинские. Я жил в первой попавшейся гостинице. Поселился, помню, пришел днем после уборки номера, после каких-то встреч, и увидел, что в идеально выметенном номере в центре стола стоит пепельница, и в ней затушен сигаретный окурок. Это такая примочка спецслужб – показать, что ты под наблюдением. Я переехал в другую гостиницу.

И седьмого числа, буквально часов за шесть, за семь до начала войны я был, побывал вот в этих проблемных селах, которые потом осетины спалили, как они мне сказали, для того, чтобы разрубить узел этой войны. Я увидел первых беженцев, которые бежали из села Эргнети, с такими большими клетчатыми сумками. Наверно, самый зримый символ войны, вообще несчастий, голода.

А в эти села я приехал не просто так по шоссе, а по объездной дороге, по каким-то горным серпантинам, по грунтовке, потому что прямой дороги не было. Она, соответственно, простреливалась и контролировалась грузинами. Уже бежали первые беженцы по дорогам.

И в самой Курте я нашел огромный правительственный комплекс зданий. Грузины его строили загодя, где они предполагали, что как только они захватят территорию Южной Осетии, в этом комплексе местные жители, лояльные, кто не убежит, сможет сразу поменять документы, получить там права установленного грузинского образца, даже разрешение на охотничье оружие, как мне сказали, оформить какие-то там доверенности, нотариальные бумаги. Этот комплекс тоже потом спалили. А ярко-красную черепицу с крыши осетины разобрали латать свои крыши, которые им повредили грузины артобстрелом.

И вот где-то около пяти-шести вечера я возвращался из этих несчастных сел в Тбилиси по основной трассе, которая трасса Тбилиси-Батуми, такой шикарный автобан, и увидел, что мне навстречу пошла грузинская техника. Пошла она в таких ужасающих количествах, что у меня флешка в фотоаппарате закончилась. Я вот отснял 1,5 гигабайта, И было уже совершенно понятно, что война, все, началась.

И утром меня разбудил телевизор. Боевые действия начались. Я на такси помчался в Гори. Дальше Гори меня не пустили. Я поселился в какой-то гостинице современной, на окраине. Меня не хотели там селить. Администраторша сказала, что мест в гостинице нет, но это было странно слышать в городе, вокруг которого грохотала артиллерия.

Грузины уже начали свою войну. Напомню, кто забыл. Они начали атаку на Цхинвал с удара реактивной артиллерией по расположению российских миротворцев, имеющих мандат ООН. Любая приличная страна после такого начинает боевые действия. Россия тоже начала, и совершенно, я считаю, справедливо. Там сразу после этого удара человек 10-15 погибло,

Но меня все-таки заселили в эту гостиницу. Появился сам хозяин, сказал: «Русские и грузины – братья. Добро пожаловать!». Я спросил, где пресс-центр. Я знал, что в Гори уже открыли пресс-центр, то есть Грузия, ну, одна из первых, стран на постсоветском пространстве, осознавала важность информационной войны.

Я пошел в пресс-центр. По дороге наткнулся на огромный военный госпиталь. В госпитале висели какие-то списки на грузинском языке, стояла такая горестная толпа. При мне на территорию госпиталя заехало несколько армейских грузовиков, там в них лежали трупы, торчали ноги в желтых таких ботинках времен «Бури в пустыне», американские ботинки. А трупы были сверху завалены ящиками, от снарядов. Американцы слили грузинам вообще все барахло, которое у них залежалось на складах со времен первой иракской кампании. Грузины все ходили в этих берцах, с пластиковыми дурацкими американскими флягами и потертыми Калашами.

Я вот подошел к этой толпе и спросил по-русски про списки: «А что это за списки? Это убитые или раненые». Мгновенно у меня, как говорится, начались проблемы. Мне сразу объяснили, что Советского Союза нет уже очень давно, нету дружбы народов.

Я это запомню на всю жизнь, как меня прислонили к забору, чтобы расстреливать. Там было много таких грузинских ополченцев с автоматами. И рюкзак мой уже откинули, типа ногой, он мне не пригодится. Но я нашел слова, Я им сказал: «Я единственный российский журналист здесь. Вы же хотите, чтобы про эту войну написали правду?». Правды все тогда хотели. А психика реактивная у горских народов. Они как-то, ну, быстро заводятся и быстро остывают. Они подумали, говорят: «Ну, давай мы тебя проведем до пресс-центра, чтобы тебя по дороге никто не обидел», Я говорю: «Я сам дойду».

В пресс-центре была толпень огромная западных журналистов. Там ни одного российского журналиста, кроме меня, не было. Был начальник пресс-центра, похожий чем-то на Лаврентия Павловича Берию. Он мне сказал так сквозь зубы, «Ну, работайте, конечно, у нас в пресс-центре. Но знаете, мы не сможем защитить вас от российских бомб». Я говорю: «Ну, значит, вместе погибнем».

Напротив пресс-центра был какой-то супермаркет. И там была очень такая любопытная сцена. Смысл я ее понял уже спустя полгода, передо мной на кассе стоял мужик в возрасте, в американской военной форме. И он пытался по-английски что-то объяснить продавщице, потом вдруг сказал с каким-то вот таким непередаваемым украинским акцентом: «Шо вы мне семечке суете, жувачку дайте». Я за ним выскочил следом. Он мне: "no comments". И убежал. Это был один из сотрудников систем ПВО, который сбивали наши самолеты над Грузией. Мало кто знает. Был на Украине скандал. Я ездил на Украину, про это писал еще при В.А.Ющенко. Украинцы снял несколько дивизионов С-300 с боевого дежурства и перебросили их в Грузию перед началом войны. А, потом, когда наши взяли эту базу военную грузинскую под Гори, они нашли кучу фотографий, в том числе, и вот этих наемников украинских работников. Я на одной из фоток опознал того мужика, которого встретил в супермаркете.

Я никому был не интересен, и вообще мучился какой-то своей ненужностью, все смотрели на меня волком, как на врага. Ну, я, наверно, действительно, был враг.

Меня подобрал мужик, строитель Давид,

Он вообще рассчитывал, что я у него останусь как бы ночевать и жить, гостить. я его убедил, что нужно увозить родителей как можно быстрее. на всех гражданских войнах основная беда - это родители, которые не хотят никуда уезжать из своих родных домов и говорят, что они лучше умрут в родных стенах, чем будут скитаться, по вокзалам.

Давид смог убедить своих родителей. В Гори они больше не вернулись.

Поздно вечером я из пресс-центра возвращался домой. Город был темный такой, мертвый. На площади уже стояли автобусы. И я потом уже узнал, что на этих автобусах вывезли большинство местных жителей из города. Меня несколько раз пытались побить, узнав, что я русский. Но как-то, не знаю, то ли, может быть, бить меня не хотели, то ли понимали, что я буду давать сдачи. Я дошел до гостиницы.

В четыре утра дверь номера открыли ключом, у меня в номере оказалось два сотрудника грузинских спецслужб, они посмотрели все мои документы, настойчиво сказали, чтобы я к шести утра покинул зону боевых действий. Я спросил: «Почему?». – «Потому что вы представитель вражеской страны». Я говорю: «Слушайте, но в России живут миллион грузин». Стандартный ответ. – «Будешь умничать – мы тебя задержим». Но я их обманул, я из Гори уехал где-то около часа дня, когда город вообще был пуст. Оттуда сбежала и полиция, и администрация, по улицам только лежало вдоль домов под цоколями разбитая грузинская армия.

Потом на бомбежку зашел самолет. Он два раза отбомбился по стрелке выходной. В Гори, есть маленькая станция, железной дороги, Но отбомбился он неудачно, потому что спустя полчаса прошел поезд через стрелку. Еще меня спасло… Был прилет очень близко, я уже все, собрался как бы бежать, уложил все рюкзаки, вспомнил, что я пенку для бриться в ванной оставил.зашел в ванную, и в этот момент вынесло стекло как бы большое, балконной двери. И я побежал по этому городу. Я не знал, куда бегу, не было ни транспорта, никаких такси, ничего такого. вот эти военные, я точно понимал, что меня сейчас, ну, просто шлепнут под горячую руку, да.

Меня, в итоге, Давид, еще раз спас, он меня запихал буквально в последнюю маршрутку, она транзитом шла через Гори, все по-грузински написано, я не понимал вообще, что это за микроавтобус, куда он идет. Он его тормознул, меня пихнул, я уехал, а где-то через час с чем-то был в Тбилиси. Выезжая из города, я видел вот эти горящие дома, которые потом обвиняли российскую военщину в бомбардировке мирного города. Ничего подобного. Под Гори был, как раз в районе этих домов, гигантский склад боепитания для всей пятнадцатитысячной группировки, наши просто в него попали. Вот разлеты осколков горящих там не сработавших снарядов, загорелся этот пластик.

Через несколько часов я был в Тбилиси, написал материал, как я и обещал людям, которые меня собирались расстреливать, я написал честный материал, раз за него дали одну из, наверно, самых либеральных журналистских премий в России – Премию Артема Боровика, репортаж, первая номинация. Потом позвонил главный редактор и сказал, что вот у него есть рекомендация, чтобы я срочно покинул Грузию.

И я покинул Грузию вместе с колонной беженцев на дорогущих машинах, через Армению мы выехали. В это время уже ранили Сашу Коца. Я вернулся в Москву,

И вернулся я, спустя десять лет. И Тбилиси меня поразил тем, что там русских туристов больше, чем, наверно, на набережной в Ялте. Поразила меня потрясающая лояльность к туристам.

А так, конечно, печальное зрелище, потому что война эта не решила ни одной грузинской проблемы. И со стороны Южной Осетии и Абхазии, давайте уже будем без ханжества и честны, там запустение, там нет людей. Нет перспектив. Вваленные деньги. Может быть, на них, конечно, что-то строится, Но не в таком объем, как хотелось бы, чтобы ожили эти территории. Так что, смею предположить, что, возможно, будет какое-то продолжение...

Надана Фридрихсон, политолог, ведущая программы «Картина недели»:

- События августа 2008 года, когда случился грузино-осетинский военный конфликт, который в историю вошел, как «пятидневная война», на мой взгляд, это все закономерное и ожидаемое следствие и развала Советского Союза, и событий 90-х годов, когда была война между Грузией и Южной Осетией, между Грузией и Абхазией, и закономерное следствие той политики, которую проводил Михаил Саакашвили.

К сожалению, пока приходится констатировать, что пятидневная война не была последней в регионе, не была последней для Грузии.

Проблемы между Грузией и Южной Осетией начались уже в 2004 году. Вот отгремела война 90-х, худо-бедно было подписано какое-то вот соглашение о поддержании мира. Эдуард Шеварднадзе, кстати говоря, действительно, делал много для того, чтобы этот хрупкий мир, а он был очень хрупкий, его поддерживать буквально в ручном режиме.

Жители Южной Осетии, грузины, они не очень между собой общались, потому что понятно, были погибшие, была взаимная неприязнь.

Но уходит Шеварднадзе. Начинается 2003 год, ноябрь. Приходит молодой, амбициозный Михаил Саакашвили.

Вот почему-то он считал, что это вот точно, обязательно, непременно получится, а там будь, как будет. И вот когда я стала разбирать его политику с самого начала, мне показалось понятным, почему в итоге он принял решение в августе 2008 года силой реинтегрировать Южную Осетию.

Так вот, Саакашвили, которому была поставлена задача, во-первых, и западными партнерами наладить экономику Грузии, чтобы она стала, скажем так, состоявшимся государством. Плюс давайте не забывать обещания, которые Саакашвили давал населению, что поднимется социальный уровень, что все проблемы будут решены. И, конечно же, он поднимал вопрос о реинтеграции на тот момент еще даже Аджарии, там тоже проблемы были большие.

К сожалению, после конфликта 2004 года между Грузией и Южной Осетией отношения Москвы и Тбилиси, и, как следствие, отношения Грузии и Южной Осетии с каждым годом, с каждым месяцем, с каждым годом стали… не просто ухудшаться, все это открыто и откровенно катилось к войне. Это, действительно, уже был просто вопрос времени.

Потому что Саакашвили с 2005 года стал рассказывать, что Россия обязана выводить свои военные базы. А там была сложная история. Если посмотреть по договоренностям, мы просили больше временной период, чтобы эти базы вывести. Но с 2005 года Саакашвили сказал: «Нет, вот здесь и сейчас».

С 2005 года же пошли взаимные провокации и обвинения между Грузией и Южной Осетией. Там не очень было понятно, там периодически возникали перестрелки. Каждая сторона обвиняла другую сторону. Разобраться, кто там начал, на тот момент было вообще невозможно. Но информационная машина, что в Южной Осетии, значит, собрались какие-то нехорошие люди, которые периодически то вооружают детей, то они, видите ли, собираются на войну, она, так или иначе, циркулировала и внутри Грузии, и на международной арене. И все это снежным комом стало нарастать, нарастать, нарастать.

В 2006 году, мы знаем прекрасно, что тоже была очень сложная история с российскими миротворцами, в зоне конфликта. Она в итоге была решена, но уже не так миролюбиво, как в 2004 году. Все это закончилось, как мы помним, депортацией многих грузин, проживавших в России, в том числе, в Москве, обратно на родину. Это была такая очень болезненная история и для России, и для Грузии. Но это, скажем так, был вынужденный шаг в тех реалиях.

Действительно, нарастал снежный ком. И Саакашвили, который на тот момент стал, я так понимаю, немножко паниковать, потому что к 2006 году вот он у власти уже третий год, да, он вернул Аджарию, да, вот эта реинтеграция произошла, как он и обещал. Но это все. Грузия так и не вошла, на момент 2006 года, ни в НАТО, ни в Евросоюз, ни куда-либо еще, куда он обещал. Про Аджарию как-то уже все забыли. Все ждали решения проблем с Абхазией и Южной Осетией. А здесь только накалялся информационный фон, в том числе, стараниями Саакашвили. И он, в том числе, кричал, что, конечно, Россия за всем этим стоит. Но проблема не решена. Да и в социальном плане на том этапе не все вопросы были решены.

Саакашвили нужны были быстрые-быстрые решения. Ему необходимо было, в срочном порядке реинтегрировать Абхазию, Южную Осетию. Для чего? Во-первых, чтобы выполнить свое обещание и стать собирателем грузинских земель. Вот после этого он окончательно вошел бы в историю, Его запомнили бы как собирателя грузинских земель. А, во-вторых, Грузия, которая решила бы на тот момент все свои территориальные проблемы, легко и непринужденно могла бы стать полноценным членом НАТО. Но надо ли говорить, что у Грузии в составе НАТО – это, действительно, большая угроза для интересов Российской Федерации, о чем Россия никогда не стеснялась публично говорить и в те годы, и после войны пятидневной, и даже сегодня. Потому что до сих пор разговоры о вступлении Грузии – они звучат.

При этом при всем начинаются перестрелки опять между грузинской стороной, югоосетинской стороной. Если мы откроем новостную ленты конца июля 2008 года… И просто почитаем, что тогда писалось, все же помнить невозможно, мы увидим, что вот уже с июля месяца 2008 года идут активно сообщения, что стороны друг друга обстреливают. Каждый обвиняет другую сторону. То есть вот это вот классика, скажем так, территориального конфликта.

Поэтому ничего удивительного, на мой взгляд, что в ночь с 7 на 8 августа Саакашвили, находясь в этой ситуации, принимает решение, что блицкригом эту проблемы он сейчас решит. Единственное вот, что меня всегда смущало. Почему-то он был уверен, что у него получится.

Кто-то считает, что ему что-то пообещали Соединенные Штаты Америки, кто-то считает, что были другие причины. Сам Саакашвили, к сожалению, об этом пока молчит.

Россия не могла, в принципе, не вмешаться в конфликт, который вспыхнул в 2008 году. на тот момент огромное число жителей Южной Осетии имели российские паспорта.

в 2004 году, когда был первый такой конфликт времен Саакашвили между Грузией и Южной Осетией, вот тогда Южная Осетия обратилась к Госдуме Российской Федерации с просьбой признать независимость Южной Осетии и защитить своих граждан,

Давайте не забывать: еще когда разваливался Советский Союз, был момент, когда Грузия из него вышла, из Советского Союза, а вот Южная Осетия предпочла остаться в Советском Союзе, то есть дороги там расходились очень жестко и конкретно.

Когда закончилась пятидневная война, Михаил Саакашвили, подавленный, разбитый, потому что понятно – блицкрига не получилось, и дальше из серии «Шеф, все пропало!», он выходит к народу, и он прекрасно понимает, что он должен как-то это объяснить. Он нагнетал и рассказывал, что в Южной Осетии уже давно там не нормальные люди живут, а сепаратисты. Что Россия все это провоцирует. Он обещал им светлое будущее и евроинтеграцию, и что вот блицкригом сейчас все решим. И тут такая история.

У Саакашвили был хороший политтехнолог, вот в этом ему трудно отказать. И он заявил следующее: «Вы помните, что была проблема с Аджарией, и я ее решил», - сказал Саакашвили тогда. «После того, как я решил эту проблему, я позвонил в Москву поблагодарить российского президента за то, что он тогда не вмешивался в события». очень важно: не то, что мы помогли тогда с Аджарией. Да? А что мы якобы не вмешивались. «И тогда, - говорит Саакашвили, - в ответ на мои вежливые реплики российский президент мне в ответ сказал: «Да, здесь получилось так, но не ждите от нас ничего подобного в отношении Абхазии и Южной Осетии».

Я не знаю, соврал Саакашвили, не соврал Саакашвили, но он публично озвучил вот этот разговор и передал его именно такими словами.

То есть даже потерпев это поражение, даже в этой ситуации попытался вывернуть все таким образом, чтобы получилось, что вот он обманутый президент, и вот маленькую Грузию опять обидела злая Россия.

Дальше, естественно, была информационная война уже на широкой международной площадке. Но что очень показательно, в тот период Грузия, конечно же, заявляла на весь мир, что Россия – агрессор, что Россия чуть ли на них не напала.

И давайте не забывать, кстати, многие, многие люди в Грузии попытались взять реванш за пятидневную войну на украинском направлении. Мы прекрасно помним, как перебрасывался грузинский батальон, в том числе, на Украину, чтобы они вели боевые действия. Даже вот был там один командир этого батальона грузинского. Звали его Мамука Мамулашвили

Но вот вместе с тем же Саакашвили, который тоже на Украину переехал, они туда направились мстить России за пятидневную войну, то есть у некоторых грузин в голове эта война еще не закончена и она продолжается. Они ищут любую возможность свести с Россией счеты. Но я не скажу, что это, конечно же, большинство. Это определенный какой-то процент людей.

Но пятидневная война хоть и быстро закончилась, она не поставила точку вот в этой проблеме между Грузией, Южной Осетией, Грузией и Абхазией. Проблема-то все равно не решена. Да, они признаны независимыми странами, независимыми от Грузии. Россия их признала и еще несколько стран. Массовый мир не признал. Грузия до сих пор считает, что это – Абхазия и Южная Осетия – неотъемлемая часть Грузии.

Если верить, опять же, грузинским СМИ, которые еще до начала войны активно работали, там уже нагнеталась постоянная история, что Южная Осетия чуть ли вот ни сама вот-вот собирается начать военные действия. И в этом смысле довольно странным выглядит история, что когда наступило 8 августа, утро, и когда, в общем-то, Цхинвал активно обстреливался, почему-то не оказалось в Цхинвале ни одного человека, кто пытался бы руководить обороной Южной Осетии. Не очень было понятно, где находился на тот момент президент Южной Осетии, почему он не находился именно в Цхинвале.

Военные журналисты, которые освещали пятидневную войну, они в том числе рассказали историю про полковника Анатолия Баранкевича, который, по сути, в одиночку остановил парочку грузинских танков, просто подстрелил их из своей РПГ. Он был один, никого больше не было. Он пытался связаться с вооруженными силами Южной Осетии, у него не получалось. Он пытался дозвониться в Москву, связь не работала. И он в одиночку подстрелил танк. Потом подъехал второй грузинский танк, чтобы помочь первому танку, но там что-то пошло не так, произошел взрыв. И в общем, можно сказать, что один человек умудрился остановить, ну, вот суммарно два танка.

Но, конечно же, возникает вопрос. А где были, в общем-то, остальные защитники? Почему их не было? Ведь если, опять же, верить грузинским СМИ, они же готовили сами нападение, значит, по идее, уж Цхинвал должен был охраняться уж точно большим количеством вооруженных людей. Но ничего подобного не произошло. Такое было впечатление, что Цхинвал не ожидал, что вот это все начнется.

Виктор Баранец, военный обозреватель «Комсомольской правды»:

- Мне вспоминается лето 2008 года таким, что в Генеральный штаб по разведканалам пошла информация, что натасканные американскими специалистами там были подготовлены несколько отрядов проведения спецопераций, так называемые «грузинские рейнджеры». Вот в Генштаб поступила информация, что, в Тбилиси накачали «военные мышцы» и собираются силовым способом вернуть в лоно Осетию свою.

Но была еще более любопытная информация. от наших туристов, которые там находились на территории Грузии, люди просто стали звонить, кто кому мог – кто военному, которого знает, кто иногда до штаба дозванивался, и сообщали сюда, в Россию, что какое-то странное движение наблюдается на грузинской территории. должен сказать, что этой информации не было придано должного значения.

Парадоксальнейший случай. Позвонил нашему командующему миротворческими силами, на разграничительной линии между Грузией и Южной Осетией, там был генерал Кулуахметов, ему позвонил министр обороны Грузии и сказал, что «Мы, в общем-то, будем начинать операцию».

Какой-то, не поймешь, то ли дурацкий, то ли джентльменский, ход. Кулуахметов, который сразу же доложил об этом командующему 58-й армией генерал-лейтенанту Хрулеву, он даже не мог понять, всерьез ли это грузины делают. Но когда грузинская артиллерия ударила по нашему миротворческому батальону, как сказал мне командующий 58-й армией Хрулев, то говорит: «Вот тут я понял, что это война».

Естественно, у командующего 58-й армией был так называемый пакет, на тот случай, если обострится грузино-южноосетинская ситуация. Он вскрыл пакет и мгновенно приказал своим подразделениям выдвигаться на спасение наших миротворцев.

Вы представляете, что такое Рокский тоннель. Это узкая горловина, куда надо было пропереть такую длинную броневую кишку. И когда наши войска туда рванули, грузины понимали прекрасно, что если им удастся закрыть Рокский тоннель, уже никакого разговора с русскими можно не вести. Тем не менее, этот стремительный рывок был сделан. И там загазованность была такая, что танкист, который вел свою боевую машину в колонне, он как в сметане находился вот в этом загазованном тоннеле. Но, тем не менее, прорыв удался. По пути был взят нашим танковым взводом стратегически важный для дальнейшего продвижения колонн Камамогафтинский мост.

И что делал Хрулев? Хрулев, естественно, понимал прекрасно, что он первую задачу выполнил. Но ему нужно было звонить в штаб округа. Он звонил в штаб округа, ему говорили: «Ты все-таки с Генштабом посоветуйся». Никто не брал на себя ответственность.

Итак, август 2008 года. Генеральный штаб Министерства обороны. Началась война. Министр обороны Сердюкова не могут найти. С каким-то трудом где-то отколупали на даче Начальника Генерального штаба Макарова. Когда Хрулев позвонил Макарову и сказал: «Товарищ Генерал армии, хочу получить директивы о моих дальнейших действиях. Ведь мы же фактически можем ворваться на территорию государства, которое расстреливает Цхинвал, где уже на телефонных проводах болтались кишки женщин, детей и стариков». И генерал Макаров не нашел ничего лучшего, как сказать Хрулеву: «Действуйте по обстоятельствам». Фактически он отмахивался от ответственности за те указания, которые он должен был давать в той ситуации.

Ну, а теперь заглянем в коридоры Генерального штаба в августе 2008 года. Находясь в полной растерянности, из-за того, что был уволен, я считаю, фактически досрочно и незаконно, бывший начальник Главного оперативного управления Генштаба генерал Александр Рукшин. Это была светлейшая голова, оперативник номер один в Генеральном штабе. Его убрали. И стали ему позванивать и говорят: «Товарищ генерал, может быть, вернетесь? Тут у нас такая обстановка». Я не знаю, правда ли или неправда ли. Это очень воспитанный, выдержанный офицер, но говорят, что он послал Генеральный штаб по известному сексуальному адресу. И только вмешательство Путина вернула из, скажем, пенсионного положения, генерал-полковника Рукшина в Главное оперативное управление.

И с кем бы я из генералов ни говорил, и в 58-й армии, и в Южном округе, в Генеральном штабе, сказали: только решительные действия тогдашнего премьера, я же вам не говорю «президента», Путина, они помогли армии прийти в себя.

Но многое уже было потеряно. Все-таки, вы понимаете, о силе, интенсивности боев и обо многом говорят потери с нашей стороны. Бои шли не по-детски.

Я помню, какую, в общем-то, весьма, весьма острую, мягко скажем, оценку после войны давал и Путин, и Президент состоянию наших войск в этом конфликте.

В 2008 году российская армия была такой, до какой степени ее довели. Я помню, что мне с великой печалью, с горечью в душе приходилось писать о том, что, в общем-то, и боевая техника не всегда выдерживала тот режим, который нужен был, и подготовка офицерского состава, в общем-то, прихрамывала.

А теперь – ответвление грузинской войны.Вы знаете громкое дело Оборонсервиса. Вы знаете, что за попу брали Сердюкова. Вы знаете, что он был по уголовным делам, фигурировал. Мы же ждали, что, в общем-то, Фемида наша разберется объективно. И вдруг у него амнистия. И вдруг оказывается, что значительную роль в этой амнистии сыграло то, что бывший министр или тогдашний министр обороны России Анатолий Эдуардович Сердюков, оказывается, участник вооруженного конфликта, который героически защищал интересы России на полях битвы с грузинами. И это сыграло очень серьезную роль, скостило ему суровость тех очень крутых статей, которые, в общем-то, светили ему за те проделки, которые он натворил со своей армией, со своей бабской, извините за выражение, командой, со своими этими куртизанками и т.д. Это вот тоже отголоски войны.

Я считаю, что война с грузинами стала той последней точкой, когда Кремль очень хорошо понял, что дальше тянуть с реформой армии нельзя.