Раньше некогда было? Следственный комитет в рамках дела о геноциде начал вызывать на допросы очевидцев Сталинградской битвы

Итоговая программа о политических сражениях и мире вокруг нас
Андрей Норкин и Валентин Алфимов обсуждают, зачем сейчас доказывать геноцид советского народа, стоит ли выкладывать в СМИ личное письмо Михаила Ефремова вдове погибшего и нужно ли делать 31 декабря выходным днём

В. Алфимов:

- Давайте отправимся в город, где самое классное метро в России.

А. Норкин:

- Я там никогда не был.

В. Алфимов:

- Волгоград. Там не метро в классическом понимании, там подземный трамвай. То есть, там такие же станции метро, как у нас, но там ходит обычный трамвай. Я тоже никогда не был, к сожалению, в Волгограде, но когда-нибудь туда съезжу. Там Следственный комитет в рамках дела о геноциде начал вызывать на допросы очевидцев Сталинградской битвы. 75 лет прошло с момента победы, 78 лет прошло с момента Сталинградской битвы. И, наконец-то, Следственный комитет озаботился тем, что там был геноцид.

А. Норкин:

- Не совсем так. Дело в том, что недели три назад было первое судебное решение о признании факта геноцида советского народа. То есть у нас как бы этого до сих пор не было. И, насколько я понимаю, сейчас пытаются это как-то в более широком смысле применять. Волгоградская история не первая. Там просто есть некие этические моменты, как это было сделано. Кто такие очевидцы Сталинградской битвы? Это люди, мягко говоря, очень почтенного возраста. Как сообщили СМИ, один из этих эпизодов, что людям действительно присылают повестки. И там таким традиционным канцелярским языком написано, что надлежит явиться на допрос в качестве свидетеля.

В. Алфимов:

- На допрос?

А. Норкин:

- Да. В качестве свидетеля на допрос. Как раз эта форма возмутила людей, которые говорят: это что за вызов такой? Если вы заняты реализацией такой благой цели, имейте уважение к людям, которые могут вам помочь.

В. Алфимов:

- Можно я процитирую? «В производстве следственного отдела по Центральному району города Волгограда Следственного управления Следственного комитета РФ по Волгоградской области находится поручение…» И далее: «В связи с вышеизложенным возникла необходимость в вашем допросе в качестве свидетеля вышеуказанных событий. В случае невозможности явки прошу связаться по указанному телефону. Вам надлежит явиться 1 декабря 2020 года к 10 часам в следственный отдел…» И подпись.

А. Норкин:

- Об этом рассказал внук одного из участников тех событий, ему 94 года. Когда его внук все это прочитал, он говорит: «А что это такое, почему в такой форме это делается? Если вам нужна помощь моего деда, моего земляка, жителя Волгограда, то приходите, беседуйте дома». В общем, тут есть какая-то…

В. Алфимов:

- По-хорошему, следователь должен был купить торт, цветы, прийти, поцеловать дедушку и сказать ему спасибо за наше мирное небо. И побеседовать с ним максимально корректно, максимально аккуратно.

А. Норкин:

- Есть две составные части этой истории. Первое. Насколько нам необходимы такие судебные решения?

Новгородская область, Солецкий районный суд. Факт 42-го года, массовые убийства в деревне Жестяная Горка. Это было первое решение. Сейчас, я так понимаю, в Волгограде готовится второе, по Сталинграду. И, наверное, их будет много. Первая составная часть этой проблемы – что нам дают эти судебные решения, которые признают геноцид советского народа? Мы как это будем использовать?

А второе – это, собственно, сама форма. Вызывают на допрос, надлежит явиться… У человека в 94 года, не дай бог, сердце прихватит, когда он это прочитает. Люди просто немного по-другому были воспитаны, в других условиях жили.

В. Алфимов:

- Отвечая на ваш первый вопрос, как мы всем этим богатством будем распоряжаться. Может быть, мы выставим иск Германии?

А. Норкин:

- Формально, говорят, так и будет. Но, мне кажется, это настолько нереально.

В. Алфимов:

- А надо вообще это делать, как вы считаете?

А. Норкин:

- Не знаю. Я считаю, что скорее нет. Есть решение Нюрнбергского трибунала, и, по-моему, этот вопрос может быть закрыт.

В. Алфимов:

- Но факт геноцида еврейского народа установлен.

А. Норкин:

- Это ты, Валентин, наступил на очень…

В. Алфимов:

- Что евреям дает этот факт?

А. Норкин:

- Всё. Евреи действительно смогли поставить трагедию своего народа на коммерческие рельсы. Я сейчас ужасные вещи говорю, но считаю, что это правда. Я не отрицаю холокост ни в коем случае. Никому нигде в мире не позволено ставить это под сомнение. Во многих странах существует уголовное наказание именно за отрицание холокоста. Но далеко не все страны так же ведут себя в отношении холокоста армянского или уж тем более цыганского народа (о нем вообще никто не говорит). Что такое холокост тутси и хуту, без Википедии вряд ли кто вспомнит. Журнал Charlie Hebdo высмеивает все что угодно, кроме холокоста. В Голливуде можно было снимать все что угодно, кроме какого-то глумления, шуток над холокостом. Почему? У меня объяснение только одно. Таким образом, еврейские мои собратья смогли поставить себя так, что отбили у всех желание и возможность шутить на эту тему.

Почему я сказал «коммерческие рельсы»? Германия выплачивает жертвам холокоста деньги? Выплачивает. Ты говоришь: геноцид советского народа. Мы можем выставлять денежные претензии немцам? Формально, наверное, можем, но я не думаю, что это можно реально сделать. Во-первых, невозможно доказать, что такое советский народ. Мы жили в таких уникальных условиях, когда у нас во время Великой Отечественной войны одни представители советского народа убивали других представителей советского народа. Украинские полицаи и все, кто обслуживал концлагеря, были гражданами Советского Союза. Частью советского народа? Частью. Тех же украинцев убивали? Убивали. Ужасно сложная это тема. Как ты это вычленишь, я не очень понимаю.

Нам вот пишут, что надо требовать контрибуцию за геноцид, потому что немцы обнаглели.

В. Алфимов:

- Я знаю, что немцы платили контрибуцию узникам концлагерей. У меня даже родственники по этому поводу получали деньги.

С нами на связи Евгений Спицын, историк, публицист.

А. Норкин:

- Евгений Юрьевич, ты можешь объяснить смысл вот этих судебных решений, когда мы дополнительно берем какой-то трагический факт, массовые убийства жителей тех или иных населенных пунктов, выносим их в отдельное судебное разбирательство и признаём факт геноцида? Дальше что? Привлечь к ответственности, наверное, практически невозможно, в живых остались единицы тех, кто это делал. Тогда остается якобы возможность требовать финансовой компенсации. Объясни, какой здесь смысл?

Е. Спицын:

- Я не думаю, что речь идет о финансовой компенсации. Это слишком низко. Я думаю, что это имеет прежде всего политико-юридический аспект. Дело в том, что последние 30 лет на Западе, в том числе в Германии, как это ни странно, Советский Союз пытаются поставить на одну доску с фашистской Германией и обвинить в равновеликой ответственности за развязывание войны, приравнять коммунистический и нацистский режимы, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Более того, я напомню, что еще в 2009 году Европарламент 23 августа установил как День поминовения жертва гитлеризма и сталинизма, то есть уже поставил на одну доску и Советский Союз, и нацистскую Германию. Это, конечно, абсолютнейшая мерзость и подлость.

А. Норкин:

- Я с тобой не спорю. Но ты сказал: в том числе юридические последствия. Какие плюсы мы получаем, если в судебном порядке признаём и доказываем факты геноцида советского народа?

Е. Спицын:

- Дело в том, что сейчас надо актуализировать решения Нюрнбергского процесса.

А. Норкин:

- Как это сделать?

Е. Спицын:

- Смысл состоит в том, что на Нюрнбергском процессе не только были осуждены главари Третьего рейха, но осуждена идеология нацизма и осуждены целые организации, в частности, НДСДАП, то есть правящая нацистская партия, дальше СС, гестапо и т.д. Так вот, сейчас в странах Восточной Европы (в той же Прибалтике, на той же Украине, в той же Польше) пышным цветом цветет нацизм и идет тихой сапой, что ли, реабилитация нацизма. Так вот, чтобы иметь лишние козыри в руках, мы сейчас (я считаю, совершенно правильно) стали фиксировать факт политики геноцида нацистской Германией (и не только нацистской Германией, но всех ее пособников и сателлитов) на территории бывшего Советского Союза.

Вот то, что произошло, например, в Новгороде. Ведь там уничтожением местного населения занимались даже не столько германские нацисты, сколько прибалты.

А. Норкин:

- Там командир у них был немец, который, по-моему, давным-давно помер.

Е. Спицын:

- Об этом и речь. Когда мы говорим о Сталинградской битве, надо иметь в виду, что в Сталинградской битве принимали участие не только части четвертой танковой и шестой полевой армии вермахта, но и союзники Германии, в частности, те же венгры, румыны и т.д. Поэтому туда, что называется, в общую копилочку. Потому что ведь будет установлен факт геноцида советского народа не только со стороны немцев, но и со стороны бывших членов Варшавского договора. Чтобы они тоже знали свое место и не вякали.

А. Норкин:

- А как их к ответственности привлечешь? Ну да, мы установили этот факт, суд его подтвердил. И?

Е. Спицын:

- Дело в том, что никогда не говори «никогда». Сейчас ситуация в Европе и в мире складывается подобным образом, а через каких-то дцать лет, условно говоря, ситуация будет совершенно иная. Ведь всегда этот дамоклов меч над представителями тех стран, которые приняли активное участие в геноциде советского народа, будет висеть. Ведь Нюрнбергский трибунал признал, что срока давности преступлений против человечества не существует. И через 100, и через 200 лет это все будет действовать. Поэтому надо иметь очень прочную юридическую базу, доказательную базу преступлений нацистских оккупантов (в данном случае европейских оккупантов) на территории Советского Союза.

В. Алфимов:

- Евгений Юрьевич, факт геноцида советского народа. А советский народ – это кто?

Е. Спицын:

- Советский народ это историческая общность тех людей, которые в тот период проживали на территории Советского Союза, и которые участвовали во Второй мировой и Великой Отечественной войне.

В. Алфимов:

- А мы тут с Андреем Владимировичем эту тему затронули. А как же быть с полицаями…

А. Норкин:

- Женя, ты же сам говорил, что прибалты там были. Прибалты тоже были частью советского народа.

Е. Спицын:

- Я объясню. Дело в том, что в каждом народе есть коллаборанты, есть предатели. Поэтому в данном случае та часть прибалтов, украинцев, белорусов, русских, которые воевали на стороне агрессоров, которые принимали участие в геноциде, они несут ответственность не как советские граждане, а как предатели, вставшие на сторону врага, которые соответственным образом принесли присягу вражеской армии. Поэтому в данном случае мы рассматриваем тех же бендеровцев, условно говоря, или «лесных братьев» не как граждан Советского Союза, а как предателей, которые принимали участие в геноциде своих же соотечественников, тех же прибалтов, тех же украинцев, тех же русских, белорусов и т.д. Никакой юридической казуистики в данном случае я не вижу.

И потом надо иметь в виду, что в процентном соотношении, конечно, несопоставимые вещи. Я имею в виду, с точки зрения количества коллаборантов. Потому что если в рядах той же бендеровской повстанческой армии максимум воевало до 70 тысяч предателей, то среди бойцов и командиров рабоче-крестьянской Красной Армии было как минимум 5 миллионов (а то, говорят, и 8 миллионов) граждан Украинской ССР. То есть граждан Советского Союза, проживающих на территории Украинской ССР и призванных с территории Украинской ССР либо в начале войны, либо до войны, либо уже в ходе самой войны. Я напомню, что когда освобождались соответствующие районы Украинской ССР, то там шел такой же призыв.

Я в качестве примера приведу судьбу первого секретаря Полтавского обкома партии Федора Трофимовича Моргуна. Он был призван в армию в конце 43-го года, а до этого он проживал на территории, оккупированной немцами. Потому что он был 24-го года рождения, в начале войны ему было 17 лет. Когда в 43-м году эти районы Полтавской области были освобождены, то он как человек призывного возраста был призван на службу в рабоче-крестьянскую Красную Армию. И таких примеров было полным-полно.

А. Норкин:

- Евгений Юрьевич, пока Следственный комитет собирает данные по делу о геноциде в связи со Сталинградской битвой, там ветеранам присылают повестки с требованием явиться на допрос в качестве свидетеля. И очень многих это возмутило, потому что вроде дело хорошее, но метод какой-то совершенно паскудный.

Е. Спицын:

- Ну да, я согласен с вами, что эта бюрократия, этот излишний формализм, конечно, никуда не годятся. Потому что люди, которые были свидетелями Сталинградской битвы, тех ужасов, которые были в Сталинграде, это глубокие старики. Возьмите, например, ту же Александру Пахмутову. Она как раз была свидетелем всех этих зверств нацистов, в том числе и варварской бомбежки Сталинграда, в ходе которой было разрушено больше половины города. Ей тогда было 13 лет. Ей уже за 90. То есть следователи сами должны выезжать к этим людям, не пугать их, условно говоря, этими повестками, объяснять причину приезда.

Кстати, со Сталинградом и судьба моей семьи связана. Потому что под хутором Блиновским в ходе сталинградского контрнаступления,на второй день этого наступления погиб старший брат моего отца, Александр Михайлович Шведов, которому тогда было всего 20 лет, он был командиром взвода разведроты 5-й танковой армии генерала Романенко. Там имя его, кстати, выбито на Мамаевом кургане как участника Сталинградской битвы. Поэтому для меня Сталинградская битва – это еще и близкое, родное что-то.

В. Алфимов:

- Смотрите, как я понимаю всю эту историю. Эта история, конечно, не про деньги, не про репарации никакие.

А. Норкин:

- Хотя очень многие пишут, что надо, надо, надо… Правда, сомневаются.

В. Алфимов:

- Это история все-таки политическая. Это наше противодействие тому, что всякие там наши партнеры очень хотят переписывать историю. Значит, надо идти до конца.

А. Норкин:

- Давайте попробуем. Я боюсь, что они не будут обращать на это внимания. Они как бы считают, что у них за спиной, над головой есть какая-то крыша, где можно спрятаться, за кого можно спрятаться. Вот мы вынесем решение суда. Что, они перестанут эти попытки делать?

Вот Эдуард нам написал: «Тонкая тема. Кто имеет право признавать факт геноцида? Можно ли считать бомбежку Гамбурга, Хиросимы и т.д.?» Ну, формально определение геноцида было утверждено, по-моему, в конце 40-х ООН. Что такое геноцид? «Действия, совершаемые с намерением уничтожить полностью или частично какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую». Те, кому не нравятся эти наши попытки в судебном порядке доказать факты геноцида советского народа, они на это как раз и нажимают. Мы сейчас Евгения Юрьевича спрашивали, что такое советский народ. Это не национальная, не этническая, не расовая, не религиозная группа. Но Евгений Спицын нам объяснил. А вообще это тема, к сожалению, настолько тонкая, что ее можно легко надорвать и в разные стороны повернуть.

Мы сказали, что вспомним сегодня Ефремова. Почему? Потому что перевели Михаила Олеговича из СИЗО в колонию. И он написал письмо.

В. Алфимов:

- Ну, очевидно, что письмо он написал не сегодня.

А. Норкин:

- Может быть, он его передал.

В. Алфимов:

- Да, оно попало в средства массовой информации, сегодня об этом стало известно. Такое покаянное письмо. Что пишет Михаил Ефремов?

А. Норкин:

- Это письмо адресовано вдове Сергея Захарова, насколько я понимаю.

В. Алфимов:

- «Уважаемая Маргарита Владимировна, вы, конечно, можете сразу выкинуть это письмо, потому что вам пишет Михаил Ефремов, убийца, как вы сказали, вашего мужа. Я сотни раз пытался написать это письмо, но никак не мог подобрать верные слова.

Когда случилась эта трагедия, я был в беспамятстве, не могу понять до сих пор, как это случилось, но знаю точно одно – с того дня моя жизнь разделилась на до и после…» В общем, такое большое письмо. И в конце: «Я не знаю, как теперь мне общаться со своей семьей, как смотреть в глаза своей жене, как воспитывать своих детей. Того веселого, ироничного, безалаберного Михаила Ефремова, которым был я, больше не будет никогда. Даже если вы простите меня за тот смертный грех, что я совершил, мне все равно придется отвечать перед Богом. Искренне раскаиваюсь в том, что совершил, в своем грехе».

Повлияет это письмо на судьбу Михаила Олеговича или нет, это вопрос открытый, пока неизвестно.

А. Норкин:

- Это процедурный вопрос. Я не знаю, когда будет кассация проходить. Но, насколько я помню, когда была апелляция, то суд не учел, а наоборот, сказал, что надо было раньше.

Я не очень люблю оказываться в шкуре человека, который выносит какие-то приговоры, я не судья. Мне «не судите, да не судимы будете» нравится больше, хотя я понимаю, что так, наверное, не всегда получается. Тут у нас спрашивают: «А как это письмо попало в СМИ?»

В. Алфимов:

- Это письмо в СМИ прислал адвокат Александр Добровинский. Ему передала это письмо супруга.

А. Норкин:

- Это не открытое письмо. Интересно, кстати. Вот и Татьяна пишет нам: «Читать чужие письма – позор». Видишь, как все повернулось.

В. Алфимов:

- Это письмо выложил адвокат потерпевшей стороны.

А. Норкин:

- Лишенный, насколько я помню, статуса.

В. Алфимов:

- Неважно. А ему это письмо передала сама Маргарита Захарова.

А. Норкин:

- Господина Добровинского сейчас отстранили от ведения дела за нарушение адвокатской этики. Я не знаю, я не адвокат. А вообще это нормально, когда адвокат предает огласке письменное заявление своего подзащитного, которое не адвокату было направлено?

Опять нам пишут: «А имел право Добровинский на передачу письма?» Вот какая дискуссия, а не то, веришь ты в раскаяние Ефремова или нет. Я думаю, что сейчас он раскаивается искренне.

В. Алфимов:

- А тогда он раскаивался или нет?

А. Норкин:

- Я не знаю. Думаю, что нет.

В. Алфимов:

- А то видео, которое он записал на третий день?

А. Норкин:

- Тогда, по-моему, он тоже был еще не «совсем здоров». Я не хочу представлять, что кто-то окажется на месте Михаила Ефремова. Мне в этой истории всегда как раз интересовали действия адвокатов.

В. Алфимов:

- Ефремов сменил адвоката, Эльман Пашаев больше не его адвокат (и не адвокат вообще).

А. Норкин:

- Да его пять раз лишали адвокатского статуса, а он потом всегда восстанавливался. И Добровинский восстановится. Более того, бюро Добровинского, насколько я понимаю, может продолжать вести дела, только не он сам, а его подчиненные.

Вот что говорит господин Добровинский: «Маргарита Захарова передала мне это письмо, в котором Михаил Ефремов раскаивается в содеянном и приносит свои извинения. Эти слова показались нам искренними и человечными. Их Михаилу Олеговичу следовало бы сказать изначально».

В. Алфимов:

- Не спорим с господином Добровинским.

А. Норкин:

- Но, мне кажется, это как-то странно.

В. Алфимов:

- Сейчас каяться?

А. Норкин:

- Не сейчас каяться, а письмо это выкладывать в «Комсомольскую правду».

В. Алфимов:

- Может быть, Маргарита Захарова сама хотела это сделать, просто у нее нет социальных сетей?

А. Норкин:

- Зачем? Слушай, Маргарита Захарова попала тоже в такую историю с этой всплывшей второй семьей…

В. Алфимов:

- Меня удивляет, что вы, Андрей Владимирович, и наши слушатели уверены, что она не давала на это согласия.

А. Норкин:

- Я не говорю, давала она согласие или не давала. Наверное, давала согласие. Потому что Добровинский – большой мастер своего дела.

В. Алфимов:

- Она показала Добровинскому. Он сказал: «Можно я выложу?» Она ответила: «Ну, выложи».

А. Норкин:

- Нет. Уверен, что было не так. Не Добровинский спрашивал: «Можно ли я выложу?» Скорее всего, уважаемый мэтр Добровинский сказал: «А вот это мы с вами предоставим СМИ». Я думаю, что первую скрипку здесь играет именно адвокат Добровинский. Тем более что он такой большой специалист по ведению дел с участием наших звезд шоу-бизнеса и пр. Человек, который судился с собственной 11-летней дочерью из-за доли в квартире…

В. Алфимов:

- Кто победил?

А. Норкин:

- Я даже не помню. По-моему, он проиграл. У него, кстати, было много каких-то семейных пертурбацией смешных.

В. Алфимов:

- Я хотел слушателей спросить: вы верите в раскаяние Михаила Ефремова или нет?

А. Норкин:

- Вот пишут: «Как вы достали с этим Ефремовым! Больше не о чем говорить?» Да я пытаюсь как раз не про Ефремова говорить. Потому что когда мы всё это обсуждали, у меня волосы на голове вставали дыбом, когда приходили адвокаты с судебной практикой и говорили: «За справедливостью в суд может идти только сумасшедший. О какой справедливости вы говорите? - говорили они мне. – Это бизнес». Я говорю: «Подождите, какой бизнес? Вот Эльман Пашаев зарабатывает на деле Ефремова?» Они говорили: «Да, он заработал себе миллионные контракты. Потому что он не адвокат даже, а решала».

В. Алфимов:

- Даже несмотря на то, что он работал бесплатно на Ефремова?

А. Норкин:

- Во-первых, он работал не бесплатно на Ефремова.

В. Алфимов:

- Но он сам говорил.

А. Норкин:

- Как мне объясняли уважаемые представители этой творческой, как я теперь понимаю, профессии, просто слишком большое внимание было к этому процессу. И адвокат Пашаев не смог использовать те инструменты, которые он использует обычно в подобных делах. Мне адвокаты говорили: это не адвокат, то решала, который решает вопросы. Я говорю: «Как, он же проиграл». Мне говорят: «Нет, Андрей Владимирович, вы ничего не понимаете. У него сейчас клиентская база расширилась просто на тысячу человек. А в суд не надо ходить за справедливостью». Я говорю: «То есть у нас справедливость есть только понятийная?» - «Да», - так радостно мне улыбаются представители адвокатского сообщества. Кошмар какой-то просто. Я не про Ефремова. Интересно совершенно другое.

Спрашивают: «Какова цель Добровинского? Чтобы учли это письмо и пожалели?»

В. Алфимов:

- Для того чтобы подогреть интерес к этому делу, про которое все забыли.

А. Норкин:

- Если бы это сделали адвокаты Ефремова, тогда я бы понял. А адвокат потерпевшей стороны зачем это публикует?

В. Алфимов:

- Вот что нам пишет Юрий. «Норкин – это наша история, это наша эпоха».

А. Норкин:

- Да мы еще поработаем. Спасибо, Юрий. Вот тут пишут: «Самопиар Добровинского», «Мне тоже кажется, что публиковать письмо не стоило. Можно было просто сказать, что получили письмо от Ефремова, и оно показалось нам искренним, и т.д.».

В. Алфимов:

- Давайте переходить к следующей теме.

А. Норкин:

- Я был уверен, что этот вопрос уже закрыли и 31 декабря не будет выходным днем. А оказывается, это продолжают обсуждать.

В. Алфимов:

- Член Общественной палаты, глава «Трезвой России» Султан Хамзаев попросил глав регионов объявить 31 декабря выходным днем.

А. Норкин:

- У нас вообще главы регионов имеют такие полномочия, насколько я помню. Но никто, по-моему, не откликнулся.

В. Алфимов:

- «На протяжении более 6 лет продвигаем общественную инициативу: 31 декабря – выходной день. По итогам социологических опросов, проводимых ежегодно, доля поддержки инициативы составляет 85% от всех опрошенных граждан», - говорится в обращении.

А. Норкин:

- Каждый год 31 декабря мы с друзьями ходим в баню… Я к тому, что 31 декабря мало кто трезвый.

В. Алфимов:

- Я, кстати, удивлен такой постановке вопроса. Потому что, зная Султана Султановича, обычно он, наоборот, за здоровый образ жизни и т.д. Я напомню нашим слушателям, что в этом году 31 декабря – рабочий день.

А. Норкин:

- Он, по-моему, сокращенный.

В. Алфимов:

- Он всегда сокращенный.

А. Норкин:

- Он официально сокращенный всегда?

В. Алфимов:

- Да.

А. Норкин:

- Но все равно никто не работает.

В. Алфимов:

- А в следующем году – официально выходной день 31 декабря. Правительство приняло такое постановление: 31 декабря 2021 года – официальный выходной, 31 декабря 2020 года – рабочий день.

А. Норкин:

- Слушай, никто не работает 31-го, даже те, кто работает.

В. Алфимов:

- Ну, так назовите его выходным. Что вы делаете вид, что это рабочий день, все якобы приходят на работу, по каким-то графикам, ведомостям он проходит как рабочий день…

А. Норкин:

- И что? Будет он нерабочим. Сжалились бы над женщинами. Им 31-го нужно сходить в парикмахерскую, убрать квартиру, нарезать салат…

Роман пишет: «Можно салат купить готовый. Во-вторых, можно жене помочь, хотя бы убрать квартиру». Вот это как раз было бы исполнением предложения Султана Султановича, что вы всей семьей готовитесь к празднику. А выпить действительно можно и попозже. Промежуточный вариант: «31 декабря – рабочий день, плавно переходящий в выходной». Но оно так и получается. Я бы вообще ничего не делал, как есть, так и есть. Мы десятилетиями так живем. Вроде рабочий день. Пришли на работу… А есть непрерывные производства. Людям будет обидно, что 31-го все гуляют, а они вроде как работают. А так не очень обидно.

Я бы вообще не поднимал эту тему: давайте сделаем 31 декабря выходным днем. Он и так практически выходной.

«Вы за всех не говорите, что 31-го никто не работает. Офисный планктон не работает, но кроме них, еще много людей».

В. Алфимов:

- Все правильно.

А. Норкин:

- «Зачем воздух сотрясать? Как будто кто-то когда-то не успел Новый год встретить…» Тоже логично.

В. Алфимов:

- «Вот проблема, так проблема. Я 31-го с утра жене бы помогал», - пишет наш слушатель.

А. Норкин:

- Нет, надо пораньше начинать помогать. «А народ спрашивали, что им нужно к Новому году – выпивать или работать?» Можно в принципе как-то это совмещать – и поработать, и немножко выпить. Но немножко.

В. Алфимов:

- А вот у нашего слушателя очень грамотное начальство: «Мы сейчас две субботы отработаем, 29-го – корпоратив. И в праздники с головой». То есть 30-31-е у них в компании официально будут выходными, потому что они до этого отработают две субботы.

А. Норкин:

- Ну, они так договорились. Значит, у них коллектив дружный. Выходной или не выходной 31 декабря – мне кажется, это не та проблема, которую следует обсуждать настолько серьезно.

В. Алфимов:

- Знаете, что хорошего в предложении члена Общественной палаты и главы «Трезвой России» Султана Хамзаева? В конце 2020 года, который превзошел не просто все ожидания, а который стал ярче, чем любой год за последние 75 лет точно…

А. Норкин:

- Нужен дополнительный день для релакса?

В. Алфимов:

- Нет. Просто вот эту проблему в конце года ставят наши общественники, а не какую-то другую – о помощи семьям или еще кому-то.

А. Норкин:

- Я, собственно, про это и говорю, что есть вопросы более серьезные.

В. Алфимов:

- Значит, все не так плохо. Андрей Владимирович, давайте прощаться с нашими слушателями.

А. Норкин:

- Прощайте. До следующего вторника.