«Мы же животные, жажда крови в нас сидит»: устроил ли общество приговор Серебренникову
Мы предлагаем полный текст радиопередачи.
Ю. Грымов:
- Гость, которого я сейчас представлю, мы собирались говорить вообще о нем. Потому что человек яркий, я знаю его уже очень давно, уважаю, восхищаюсь им… Но там совпало, что сегодня процесс, да, мы сегодня говорим про театральное дело, мы говорим про приговор Кириллу Серебренникову – вы слышали сейчас, что ему дали три года условно и плюс штраф. Но, когда я говорю про культурный код, хочу задать вопрос всем вам – а вообще милосердие это культурный код всех нас? Как мы к этому относимся?..
А сегодня у меня в гостях Павел Каплевич – художник, продюсер театра и кино, заслуженный деятель искусств. Павел, здравствуй.
П. Каплевич:
- Да, привет.
Ю. Грымов:
- Вот закончился суд – три года условно плюс штрафы – как ты оцениваешь это наказание? Вот как близкий друг, сподвижник?
П. Каплевич:
- Я считаю, что это безобразие. Правильно Стасик Тыркин сказал, что мы ждали всего, чего угодно, милосердия уж точно мы не ждали, поэтому то, что объявили условный срок, мы его как счастье восприняли, но на самом деле кристально чистому человеку, и не только ему, и Леша Малобродский, Юра Итин – это все люди высочайшего уровня порядочности, честности. Я по поводу Кирилла Серебренникова могу это сказать абсолютно уверенно, потому что я с ним работал конкретно, я с ним работал как продюсер, на спектакле «Чаадский», который, кстати, сегодня в семь часов «Геликон» у себя разместил на странице, можно посмотреть. Спектакль, за который Кирилл Серебренников получил Золотую маску. Это опера Саши Маноцкова по «Горе от ума». Как раз лишнего человека история. Получилось так, что Кирилл Серебренников – это лишний человек в нашей жизни. Не для меня, для меня он самый необходимый человек. Но для власти и для сложившейся ситуации, которая существует, она его не просто выгоняет или выплевывает, она просто его истерзает. Так получилось, что мы думали, что Кирилл Серебренников просто хороший режиссер или там просто хороший педагог, или прекрасный концептуальный продюсер больших проектов, таких, как вот эта платформа прекраснейшая, за которую его сейчас судят, а оказалось, что он назвал эпоху в театре, во всяком случае, это теперь – время Кирилла Серебренникова. И мы все – старше ли мы, младше ли мы – но мы оказались его современниками, Юра, понимаешь? Хочешь ты этого или нет. И это сделал не он сам, а атмосфера, в которую он был вкручен. Как было время Мейерхольда, которое было названо временем Мейерхольда не просто так, а Сталин большую роль в этом сыграл. Сталин вошел в историю во многом как человек, который сделал эпоху Мейерхольда, понимаешь. Вот такая история.
Ю. Грымов:
- На самом деле, ты же помнишь прекрасно, что, когда случилось уже развенчание культа личности Сталина, и Заболоцкий, и очень многие художники, писатели, которые даже сидели в тюрьме, помнишь, когда пришел Хрущев, они писали – вот теперь будет настоящий каюк, потому что приходит совершенно безграмотный человек, и Хрущев не скрывал, что он ни одной книжки не прочитал, даже на съезде писателей…
П. Каплевич:
- Ну, мы же помним ботинки Хрущева… оттепель мы тоже помним.
Ю. Грымов:
- Ну, просто проблема в том, что пришел безграмотный человек. Знаешь, что больше всего меня возмущало во всем этом деле? Вот даже когда был сегодня прямой эфир, я видел его, люди, зрители писали замечательные слова, и слова поддержки, и сострадания, все это было. Но были люди, которые были крайне жестоки… Вот что это такое? Они не видели спектаклей Кирилла Серебренникова, они не понимают ничего про это дело, - почему, по-твоему, происходит такая война в умах этих людей по отношению к человеку, которого они не знают?
П. Каплевич:
- Никто садистов, мозахистов не отменял. Мы же животные, жажда крови и жертвы в нас сидит. Просто нравственный человек это преодолевает в себе и он набирает другие качества, которые становятся для него главными. И вот эта физиология уходит на второй план, а потом она вообще уходит. И к концу жизни человек превращается, может быть, в ангела, если он как-то особенным способом с собой работал. Мне кажется, это вот так. А под видом агрессии и жесткости часто скрываются зависть. Я считаю, что огромная история с театральным так называемым делом – это, конечно, то, что мы имеем дело с неординарнейшим человеком. И это раздражитель. Именно факта существования какой-то яркой личности в то время, когда ты серый или ты пользуешься только приоритетами своего места служебного и прочее, прочее. А когда есть рядом проживающий жизнь человек-бомба…
Ю. Грымов:
- Я всегда чувствовал, что в тебе есть все время какая-то внутренняя война. Вот сегодня та война, которая происходит у тебя внутри, в чем она заключается?
П. Каплевич:
- Ну, ты знаешь, я же себя все время определяю в жизни. Я же самоидентификацией занимаюсь. Кто я сегодня? Вчера я был продюсер, сегодня я художник, послезавтра я создатель опер, соавтор либретто или там пишу сейчас сценарий большой. То есть, я все время нахожусь в поиске самого себя. Я ухожу иногда далеко от того, чем я как бы генерально занимаюсь, потом я к этому возвращаюсь. Скорее всего, это. Плюс еще возраст… Вот я до 60 лет думал, что возраст одним способом определяется. А сейчас он другой. Я с возрастом со своим борюсь где-то. С ленью своей борюсь. Лень тоже существует, ее никто не отменял. В самых ярких людях она все равно существует. Борюсь с тем, что вокруг меня происходит. Вот эта ситуация с Кириллом, я думал, хоть чуть-чуть я сейчас передохну. Потому что последние два года еще так-сяк, вот с того момента, когда Кирилла из-под домашнего ареста выпустили, я чуть-чуть в себя стал приходить. Потому что это огромный для меня удар прямо, он у меня еще на глазах был, я был в Питере, когда его забирали. То есть, как-то все сразу, вот прямо совсем рядом. Я это ощущал, как собственную трагедию какую-то.
Ю. Грымов:
- Паш, вот я сегодня слышал на всевозможных онлайн-площадках, журналисты задавали вопрос, прямо навязчиво вопрос звучал всем, я его, кстати, не первый раз слышу. Не только с делом по Серебренникову, это было связано и с коронавирусом и т.д. Очень много раз журналисты задают вопрос – как это изменит мир театра? Как ты считаешь, вот почему они задают этот вопрос? Может, они сами хотят измениться, но не могут?
П. Каплевич:
- Этот вопрос был связан с тем, что, если вдруг срок объявят, если заберут в колонию, как просил прокурор, если заберут в колонию наших товарищей, то как после этого мы сможем работать? Я так понимаю, что этот смысл вкладывался. То есть, как можно работать, зная, что твои друзья, самые лучшие художники нашего времени, находятся в ситуации, абсолютно неправомерной? Слава богу, мы, конечно, все молились, потому что, когда начали читать сегодня все материалы и все, что готовилось, стало страшно, конечно. Просто было понятно, что оправдательных никаких вариантов не будет. И мы рассчитывали уже, мы стали нервничать все ужасно… Я вот уехал из-за того, что я договорился с вами встречаться. Я только что оттуда приехал.
Ю. Грымов:
- А сейчас мы решили набрать Кирилла Викторовича Кабанова, председателя национального антикоррупционного кабинета. Кирилл Викторович, вы меня слышите?
К. Кабанов:
- Да, да.
Ю. Грымов:
- Кирилл Викторович, как вы оцениваете завершение этого большого – я имею в виду и по времени, и по тяжести происходящего – как вы оцениваете этот приговор?
К. Кабанов:
- Я могу сказать, что для меня приговор… я не боюсь быть не в тренде… это пример сословного правоприменения. Дело в том, что с самого начала, когда был разговор, говорили – одно из двух. Если Серебренников виноват, его будут осуждать, то такие суммы огромные злоупотреблений, это в практике всегда воспринимается как серьезная уголовная ответственность. Серьезная уголовная ответственность с отбыванием срока наказания. Это практика. Но последние тренды, которые были, они были, понятно, что на сегодняшний момент все уже были уверены практически, что будет условное наказание. И ?? пошел каким путем? С одной стороны, сделали ход в сторону правоохранителей и суда, потому что нельзя оправдать человека за ?? преступление, потому что уже были экспертизы, было все доказано, были показания свидетелей. С другой стороны, ход в сторону некоей группы, которая позиционирует себя, как люди, которые являются работниками культуры. Проблема заключается в том, что с 90-х годов вот эти дотации в культурной сфере являлись всегда поводом для злоупотреблений. Это факт. На самом деле зарабатывали на всем. На декорациях, на костюмах…
П. Каплевич:
- А вы откуда знаете?
К. Кабанов:
- Я много чего знаю…
Ю. Грымов:
- Кирилл Викторович, мне кажется, не надо так как-то обобщать. Вы знаете, я тоже знаю людей, сам работаю в театре и, знаете, вот в театр приходят люди не воровать. Я это знаю точно. Кирилл Викторович, я читал ваше интервью, где вы сказали, что там тусовка какая-то защищает его и т.д. Вот поверьте мне на слово – уж куда-куда, а в театр приходят сподвижники… Просто очень обидно слышать, когда что-то обобщается. Вот есть театр на Перовской, вот посадили там директора на пять лет, потому что воровал там энное количество времени, и, видите, - тишина. Не потому что он там был известный или неизвестный, но просто там действительно было доказано воровство и он получил пять лет тюрьмы. А сегодня мы театральное дело называем театральным делом. А вообще на самом деле я и очень многие мечтают, чтобы был театральный роман. А сегодня – дело. И ваше высказывание меня очень удивило. Почему вы так резко относитесь лично к Кириллу Серебренникову?
К. Кабанов:
- Нет, у меня лично к Кириллу Серебренникову нет никакого отношения. Дело в том, что, когда нам был представлен ряд документов, в том числе, экспертизы – они были в открытом доступе, мы же их видели. Значит, я всегда говорю одну простую истину. Если человека обвиняют и вменяют ему 150 миллионов, тогда будьте любезны соответственно закона и соответственно практики вносить наказание. Если человек невиновен, тогда его надо оправдывать. Несоответствие признанного ущерба и наказания является для меня в меньшей степени понимание, а в том, что это решение было принято… даже все люди говорят, которые сегодня были на площади, что под нашим давлением, под нашим обращением было такое решение. Этого никто не скрывает. На самом деле, любое давление на судебный процесс – это неправильно. Будь то власть, будь то деятели культуры.
Ю. Грымов:
- Но это же общественное мнение.
П. Каплевич:
- Можно я скажу? Мне кажется, если вы не видели ни одного спектакля Кирилла Серебренникова, если вы не видели ничего, что происходило на платформе, то вы вообще неправомочны об этом разговаривать. Вы разговариваете огульно. Было проведено 370 мероприятий. Я, как театральный продюсер, и Юра, который занимается практическим театром, он понимает, что мероприятие не может стоить 300 тысяч. Спектакль не может стоить300 тысяч, они все 370 названий сделали из расчета, что они стоили 300 тысяч рублей. А они стоили некоторые 20 миллионов. Это обман. Нормальная экспертиза была перед новым годом проведена, где было доказано, что на проект было затрачено более 300 миллионов. Ее не учли и сделали так, как было угодно, скажем, вашему требованию.
К. Кабанов:
- Я ничего не требовал. Я вообще ничего не требовал… Значит, давайте вернемся еще раз. Если приговор обвинительный и он обвиняется в 150 миллионах мошенничества, ну, нет таких историй, чтобы условно. Если человек невиновен, он должен признаваться невиновным. Есть два показателя. Потому что 150 миллионов мошенничества и условный срок – это, по меньшей мере, издевательство над правосудием.
П. Каплевич:
- Ну ладно, все понятно.
Ю. Грымов:
- Кирилл Викторович, большое спасибо, что вы к нам подсоединились.
К. Кабанов:
- Всего доброго.
Ю. Грымов:
- Паш, я видел документальный фильм, который делал телеканал «Дождь» об этом расследовании. По-моему, Гордеева делала этот фильм.
П. Каплевич:
- Видел, конечно.
Ю. Грымов:
- Там была женщина, среднего возраста, она была какой-то там директор, полудиректор, она сказала сама в эфире – я сожгла документы, которые подтверждают все эти данные, о которых ты говоришь. Вот это же преступление – то, что она сожгла?
П. Каплевич:
- Юр, как театральный человек, ты прекрасно понимаешь, что, если ты хочешь быть эффективным, если ты работаешь в системе государственной, ты в любом случае – так она построена – ты не можешь не совершать халатных преступлений. Вот разговор про обналичивание – это же процессуальная вещь. Тебе нужно сделать спектакль, а ты на него деньги получаешь после того, как ты его сделал. А как ты можешь оплатить приезжих артистов, как ты можешь заплатить за реквизит, за декорации? Ты должен выкручиваться. И они выкручивались! То есть, они брали деньги с одного проекта, перекидывали на другой, а отчет был потом. И получалось, что они потраченные деньги в мае – отчитывались за них в сентябре. Деньги пришли в сентябре, значит, они должны были в октябре купить, но тогда бы они спектакль не выпустили. Сейчас все эти нормативы и системы пересматриваются, потому что они изначально были сделаны неверно, они вели нас всех к преступлению. Я, в отличие от вас от всех, не работаю с государственными деньгами. И это меня освобождает. То есть, я работаю с ними, но я делаю это очень свободно. Я перевожу возможность государственных денег на те институции, в которыми я сотрудничаю. «Геликон-опера» получил на проект «Чаадский» частные деньги, которые я привлек, и государственные, которые пришли непосредственно в театр. Ко мне они не приходят. Таким образом я от них освобожден, мне не нужно за них отчитываться. Именно по причине невозможности с ними работать мобильно.
Ю. Грымов:
- Да, я хочу подтвердить, что работа с деньгами вещь очень ответственная, с государственными деньгами очень трудно и я абсолютно согласен с Павлом, что те документы, которые мы составляем в театре, в частности, вот у меня в театре «Модерн», это действительно большой документооборот. И психологически это сильно давит.
Сегодня мы говорим не про театральный роман, мы говорим про театральное дело. Я хочу, чтобы эти страшные события, перевертыши судьбы, насилие, отсутствие милосердия закончились. Надо обсуждать спектакли, фильмы, книги, спорить, ругаться по этому поводу, а не по этим судебным делам.
Паша, ты в одном интервью сказал: «У нас, как только ты занимаешься чем-то действительно серьезным, тебя сразу истребляют». Это так? Что такое было в твоей судьбе, исходя из твоих слов?
П. Каплевич:
- Может быть, я не добрался до таких высот, которые я имею в виду, но то, что, например, произошло с Анатолием Васильевым, что произошло с Иосифом Бродским, что произошло с Всеволодом Мейерхольдом, то, что происходило сейчас с Кириллом Серебренниковым. Я в данном случае себя к этой когорте не отношу, я являюсь свидетелем. Ну, как свидетелем? Так или иначе, спектакль «Чаадский» не идет, который я продюсировал.
Ю. Грымов:
- Почему не идет?
П. Каплевич:
- Мы как раз его выпустили под эту ситуацию. Да, Дима Бертман очень хорошо к ней отнесся, очень хорошо нас принял, но спектакль не идет. При этом он получил «Золотые маски», 6 номинаций было, и Кира получил. И так очень много разного. Самые яркие вещи, они почему-то приказывают долго жить. Это какое-то такое свойство. Но я не про себя в данном случае. Я себя отношу к категории, скажем так, лояльных. Я работаю с государством, так или иначе, я своих площадок не имею, работаю на государственных площадках. Поэтому я не могу делать такие смелые опыты, как, скажем, Ян Фабр. Представить себе на сцене российского театра спектакль «Гора Олимп», который я дважды посмотрел… Я его смотрел в Иерусалиме, в особенном месте, где очень требовательны к позиции этики, эстетики, секса и прочего, почему-то они считают, что не страшно такое показывать.
Ю. Грымов:
- Объясни радиослушателям, что там такое было, чего не может быть в России.
П. Каплевич:
- Ян Фабр – это редчайший бельгийско-голландский художник, режиссер, продюсер, авто сценария.
Ю. Грымов:
- Что там такого показывали, что не может быть в России?
П. Каплевич:
- А ты не видел этого спектакля?
Ю. Грымов:
- Нет, не видел.
П. Каплевич:
- Даже не слышал про него?
Ю. Грымов:
- Я название слышал, но не видел.
П. Каплевич:
- Он идет 24 часа. Они в каждой стране по одному представлению дают.
Ю. Грымов:
- В России тоже были длинные спектакли. В чем особенность того, что это не может быть в России? Что там такого показали?
П. Каплевич:
- Юрочка, я сейчас тебе начну перечислять… Фистинг там показывают, например. Там есть всё. Там есть жизнь, там есть кровь, там есть секс, там есть юмор, там есть политические высказывания. Там есть всё про мироздание. Это история всех древнегреческих мифов, которые они, так или иначе, иллюстрируют. Но при этом все участники – это суперзвезды. Там есть американские звезды, голливудские звезды, там есть порнозвезды из порнографической индустрии и пр. Это интереснейший художник, скажем так.
Ю. Грымов:
- Все серьезно заканчивается, там истребляют людей. Помнишь фразу в армии – дальше от начальства, ближе к кухне?
П. Каплевич:
- Я не так считал.
Ю. Грымов:
- А как?
П. Каплевич:
- Я считаю, что есть очень яркие личности, которые не могут быть дальше от начальства, ближе от начальства. Они делают все, как получается. При этом вдруг при этом почему-то оказывается начальство рядом. А бывает, когда оно и далеко. Я понимаю, о чем ты хочешь сказать. Условно говоря, работая в государственном театре, ты не должен делать экспериментальные спектакли. Это общее место того, что сейчас все время говорится. Беря деньги от государства, ты не можешь экспериментировать.
Ю. Грымов:
- Это немножко не так.
П. Каплевич:
- Я с этим в корне не согласен. Я считаю, театр «Гоголь-центр», который сделал Кирилл Серебренников, это самое интересное место на сегодняшний день в Москве. В каком виде искусства? В любом. Вот хочет человек получить от литературы, он может пойти и посмотреть спектакль «Кафка», он может посмотреть спектакль «Маленькие трагедии». Что такое сегодня изображение, что такое vision сегодня? Это опять же пойти «Маленькие трагедии» посмотреть или посмотреть спектакль, скажем, «Барокко». Если кто-то интересуется русской модой, можно пойти и посмотреть спектакль «Русские сказки».
Ю. Грымов:
- Когда я говорил про начальство и про кухню, я имел в виду немножко другое. Очень часто в прессе писали, что у Кирилла были очень сильные покровители. Мне все время казалось, что самая прямая дорога – это к зрителю, а все эти начальники, которые рядом, они иногда могут и помешать.
П. Каплевич:
- Юра, ну что ты словоблудством занимаешься? Ты же понимаешь, что это все неправда, это ерунда. Я про себя могу сказать. У меня тоже есть люди, которые мне помогают. Но я стараюсь с государственниками не входить в отношения. Вся проблема здесь только от государства, я считаю. То есть человек такого рода, как Кирилл, и государство несовместимы, и не только в России. Нас с тобой государство способно адаптировать и быть с нами в разговоре и в диалоге, а у Кирилла такая яркость, что к нему, конечно, тянет государственников, но… Я, конечно, понимаю, что и в этом тоже есть часть проблемы, но она не главная. Что про это говорить?
Ю. Грымов:
- Я хочу сказать в защиту многих театров, которые я знаю. Может быть, не всех хвалить, но многие.
П. Каплевич:
- Ну, например, какой театр ты похвалишь? Куда ты пойдешь? Вот я пойду в «Гоголь-центр». А куда ты еще пойдешь, в какой театр?
Ю. Грымов:
- Я пойду в Вахтангова.
П. Каплевич:
- В Вахтангова ты пойдешь Римаса Туминаса смотреть?
Ю. Грымов:
- Римаса пойду.
П. Каплевич:
- Римас Туминас последнюю премьеру сделал 3 года назад. Мы всё посмотрели. Дальше что? У Кирилла 8 премьер спектаклей в год.
Ю. Грымов:
- Пойду к Панкову. Тоже прекрасный театр, очень яркая труппа.
П. Каплевич:
- Слушай, 20 человек в зале. Между прочим, Панков работал в «Гоголь-центре».
Ю. Грымов:
- Да, я знаю. Театр «Гоголь-центр» тоже финансируется государством. И многие театры финансируются государством. Это не так?
П. Каплевич:
- Ты знаешь прекрасно, сколько денег получает на спектакли «Гоголь-центр» от государства. Он получает так же, как и ты, по 4 миллиона на спектакль. Спектакли у него стоят 50. И мы все собираем эти деньги, и я в том числе собираю деньги, чтобы он мог выпускать в «Гоголь-центре» спектакли.
Ю. Грымов:
- Но в таких условиях живут все.
П. Каплевич:
- Да, все живут, только эффективный – он. У него на спектакли подойти нельзя. Билеты стоят по 5 тысяч рублей, и люди купить их не могут.
Ю. Грымов:
- Я должен защитить не только себя, а хотя бы свой театр. У меня ситуация тоже очень неплохая, как и во многих театрах – и билеты, и аншлаги…
П. Каплевич:
- Юра, ну зачем… Мы же передачу не про твой театр делаем, мы про что-то другое разговариваем. Все люди разные.
Ю. Грымов:
- Я про здравый смысл. Мне кажется, что во всем этом деле не хватало здравого смысла. И я переживал за это дело, потому что оно было, как называется в России, оголтелое. Мне было жалко Кирилла. Я согласен с тобой, я видел и фильмы его, и спектакли. Но это было очень жестко. Я начал с милосердия. Мне хотелось, чтобы судья, который объявлял приговор, был милосерден. Это абсолютно русское понятие. И я рад, что сегодня все-таки не самый жестокий приговор, хотя все равно это обвинение.
Паша, ты сказал, что опера «Чадский» сейчас не идет. Ее запретили? Что случилось?
П. Каплевич:
- Нет, ее не запретили, не сняли из репертуара. Ее просто не ставят.
Ю. Грымов:
- А почему? Ты говорил с Димой Бертманом на эту тему?
П. Каплевич:
- Говорил. Когда была «Золотая маска», из-за «Золотой маски» поставили, а потом больше не ставили. Там довольно сложно собирать обратно. В общем, кроме меня, это никому не надо, а театру это не надо, скажем так.
Ю. Грымов:
- Но театр же потратил на это свой труд тоже.
П. Каплевич:
- Театр не потратил. Я привлекал деньги.
Ю. Грымов:
- Но там же поют солисты «Геликон-оперы».
П. Каплевич:
- Да, конечно. Там все артисты оперы «Геликон» поют. Просто в этом театре Кирилла Серебренникова… Я не знаю, они себя с ним не ассоциируют? Я не знаю почему. После того как закончилась ситуация с Кириллом, может быть, теперь будет проще. Но надо отдать должное Диме Бертману, он нас все равно поддерживал. Поддержал в тот момент, когда предложил, чтобы мы на его сцене поставили, и сегодня он выступил с большой поддержкой Кирилла. Но им почему-то не хочется, чтобы этот спектакль там шел. Если бы они захотели, он бы шел, но они не хотят. А я же не могу давить. Они мне предложили: пожалуйста, можете продать декорации или костюмы, на прокат отдать в какой-нибудь театр – Ковент-Гарден, Гранд-Опера или в Милан.
Ю. Грымов:
- С другой стороны, это большая работа. Опера – это же вообще трудоемко…
П. Каплевич:
- Юра, к чему разговоры? Это во имя спасения утопающих. Я уже давным-давно живу в таком режиме. Я делаю, показываю.
Ю. Грымов:
- Тогда давай блиц. Первый вопрос. Ваш самый смелый поступок за последнее время?
П. Каплевич:
- Смелый поступок? Я недавно говорил со своим сыном (а он круто очень в бизнесе работает): «Как ты с такой легкостью это делаешь?» Он говорит: «Знаешь, я на тебя смотрю. Потому что ты бесстрашный, из одной профессии в другую ныряешь»...
Ю. Грымов:
- У нас какой-то технический сбой произошел. К сожалению, такое бывает, потому что все на удаленке. Очень обидно, что мы не смогли пройти этот блиц с Павлом Каплевичем.
Очень жалко, что мы не смогли поговорить на большие темы, связанные с театром, о том, как театр будет выходить из коронавируса, как театральная общественность будет реагировать на этот судебный процесс, который шел безумно долго. Мне казалось, что это можно было сделать гораздо быстрее, но, наверное, в этом был какой-то смысл, который, конечно, нанес травму и зрителям, и театральной общественности. Я надеюсь, что все будет хорошо. Увидимся в театре. Давайте ходить в театр и спорить о театре.
