Худрук «Геликон-Оперы»: «Мы все обнулились, потому что нет продаж, нет денег»
Мы предлагаем полный текст радиопередачи.
Ю. Грымов:
- Добрый вечер, это программа «Культурный код». Мне помогает вести программу Светлана Андреевская. Сегодня мы будем говорить о культурном коде оперы, как опера влияет, входит ли она туда.
Но я начну с другого. Борис Титов, омбудсмен по бизнесу, призвал разрешить корпоративы для спасения шоу-бизнеса в России. Понятно, пир во время чумы, надо разрешить корпоративы. Все теперь будут танцевать и петь. Это сказал Титов. Между прочим, он баллотировался в президенты. Мне интересно, как это происходит. У нас сегодня в гостях мой знакомый. Но не простой знакомый. Не у каждого есть знакомый, имеющий титул графа Суверенного ордена святого Иоанна. У него на груди еще Мальтийский крест. У него множество наград. У него французский орден – Академическая пальмовая ветвь. Прекрасный человек, творческий, активный, красивый, яркий – художественный руководитель театра «Геликон-Опера» Дмитрий Бертман.
Дима, я уже упоминал, что Титов сказал: давайте разрешать корпоративы, чтобы артисты шоу-бизнеса зарабатывали. Как часто оперные певцы участвуют в корпоративах?
Д. Бертман:
- Юрочка, ты понимаешь, в последнее время опера стала очень популярным видом искусства. Раньше всегда говорили, что опера это очень элитарно, говорили, что в оперу ходят только люди, которые должны понимать музыку, подготовленная публика. Сейчас все изменилось. Сейчас у нас в зале 70% молодежи сидит, когда мы работали. Вообще опера стала даже гламурной. В этом даже есть какая-то прелесть, но и опасность. Наверное, сейчас не обходится ни один корпоратив и ни один день рождения какого-то высокого чиновника без выступления оперных певцов, да еще звезд, которых привозят из-за рубежа, иногда наших соотечественников, платят им какие-то невероятные гонорары, минимум в 10 раз больше, чем стоит их выступление в европейском театре в ведущей партии.
Ю. Грымов:
- Получается, Борис Титов говорил не только про шоу-бизнес, но в то же время про корпоративы, на которых могут выступать артисты «Геликон-Оперы». Дима, помнишь замечательную фразу из фильма «Москва слезам не верит»: «Ничего не будет – ни кино, ни театра, ни книг, будет одно сплошное телевидение»? Герой говорит: «Вспомните мои слова через 20 лет». Прошло 40 лет. Обрати внимание, сейчас исчезает театр, исчезает кино, а телевидение поднимается. И победило нас не телевидение, а коронавирус.
Д. Бертман:
- Я думаю, что коронавирус победил сейчас, но, думаю, он временно победил. Я бы поспорил, что с телевидением все хорошо. С телевидением не так все хорошо, как кажется.
Ю. Грымов:
- Рейтинги набирает, больше стало просмотров на телевидении.
Д. Бертман:
- В соцсетях они превышают намного, эти рейтинги. На телевидении рейтинги высокие только у каких-то очень развлекательных проектов. Сейчас резко упали рейтинги, по-моему, всех этих ток-шоу. Я слежу иногда за рейтингами. Мне кажется, народ просто не хочет включать иногда, потому что очень много негатива идет, крика, визга. Мне кажется, даже какой-то формат появился такой… Мы как люди, работающие на телевидении, на радио, знаем, что такое формат. У меня такое ощущение, что неофициальный формат – надо обязательно накладываться на другого собеседника, чтобы была такая свара, шум, крик. Мне кажется, это уже формат даже. Но это ужасно смотрится – таким зоопарком невоспитанности, неуважения к человеку, в общем, ко всему тому, что у человека должно быть впитано с молоком матери – слушать человека, слушать собеседника. Я уже не говорю про то, что вообще в нашей стране родился Станиславский. Вообще Станиславский это не только театральный деятель, это философ, это психолог. И метод Станиславского, по-моему, самый идеальный вообще для жизни человечества, его схема «я в предлагаемых обстоятельствах», если бы каждый человек ее применял… Вот передо мной находится мой оппонент, и на секунду сказать: вот я сейчас – он. И сразу откроется очень многое. И у этого оппонента есть своя правда, у него есть своя адвокатура.
Ю. Грымов:
- Да, конечно. У нас передача называется «Культурный код». Мне все время казалось, что важно у гостя спросить, из чего он состоит. А потом я понял, что не хочу это спрашивать. Сразу понятно, как человек общается, какие у него интонации, какие у него цели и идеалы. У нас были разные гости, и вели себя все по-разному.
Дима, как будем выходить из кризиса – и драматические театры, и музыкальные театры? Как ты видишь это относительно зрителя? Я сейчас не про труппу.
Д. Бертман:
- Юрочка, во-первых, я хочу сказать тебе спасибо, что ты меня пригласил. Я слушатель твоей программы, под огромным впечатление от твоих программ, как ты разговариваешь с собеседником, как они открываются, оголяются и не понимают даже, мне кажется, когда ты просто делаешь стриптиз – то, что скрывать надо, они прямо в эфир говорят. Такое впечатление, что счастливые даже от этого.
Перед тем как мы будем говорить, я хочу выразить соболезнование Радио «Комсомольская правда» в связи с кончиной Юлии Норкиной. Трагическая новость, которая просто поразила, потому что молодая, красивая, умная. Она к нам в театр часто ходила. Недавно у нас была премьера «Золушки» Леонида Вайнштейна, она была тоже в театре, мы общались. Как это так, инфаркт в таком возрасте? Кстати, насколько я знаю, это не коронавирус, но говорят, что коронавирус как раз бьет по таким заболеваниям, помогает людям уйти с такими заболеваниями.
Насчет выхода театров. Во-первых, мне кажется, надо радиослушателям сказать, что у нас в департаменте по культуре есть Совет художественных руководителей театров (именно не директоров, а художественных руководителей). Мы обычно собирались несколько раз в год для решения каких-то проблем – не идеологических, а чисто материальных, когда выделялась мэром или департаментом по культуре сумма денег, на которые какие-то театры могут ставить дополнительные постановки. И вот совет рассматривал список этих заявок и рекомендовали. То есть мы не деньги выделяли, а рекомендовали, какой проект интереснее и т.д. Кстати, старались всем помочь и делали все для того, чтобы ничего не ушло из отрасли.
А в этот раз мы собираемся часто, и не только в Зуме, а еще у нас есть группа в WhatsApp, она живет 24 часа в сутки. Потому что мы все пытаемся найти выход из положения, как нам выходить. Вот вчера было очень интересное совещание в администрации президента с директорами музыкальных театров, оперных театров, вместе с Роспотребнадзором. И мы выясняли. Потому что это большая разница – драматический и музыкальный, потому что музыкальный – это еще и оркестр, и хор, и все службы в геометрической прогрессии, оркестр в яме, в замкнутом пространстве. Помимо того, что мы должны публику охранять, мы же должны охранять еще и тех людей, кто на сцене. И вот мы придумывали, как все-таки двинуться. Потому что если мы не будем открываться, это просто трагедия. Потому что, во-первых, у нас должен быть первый этап, когда артисты должны зайти в здание театра.
Ю. Грымов:
- Маленькая ремарка. Мариинский театр потерял миллиард рублей, и Гергиев об этом сообщает. Вопрос – как мы будем выходить из карантина, и возможно ли эти убытки как-то восполнить после карантина, и как быстро? Как будет возвращаться зритель? Страшно ему, чего он боится, и на что мы готовы пойти сейчас?
Д. Бертман:
- Юра, перед этим вопросом ты сказал про Мариинский театр, сколько они потеряли. Я хочу сказать, сейчас, наверное, такой период обнуления в стране и в мире. В общем, мы все обнулились.
Ю. Грымов:
- Заметьте, не я это сказал.
Д. Бертман:
- Да, мы все обнулились, мы опять начнем с нуля практически. Потому что нет продаж, нет денег. Мы существуем на бюджетное финансирование, плюс то, что мы заработаем. Сейчас, слава богу, государство нас поддерживает в смысле заработной платы, притом не на минимуме, а на нормальном уровне. А все остальное – конечно, катастрофа.
Как выходить? Сейчас и для нас, и, я так понимаю, для Роспотребнадзора стоит вопрос безопасности публики. Это самое главное. Конечно, мы предлагаем, и нам говорят, какие требования. Естественно, публика должна будет приходить в масках. У нас была идея, может быть, сделать такие защитные экраны. На Западе во многих театрах их уже ввели. Можно слушать, видеть, все видно, и ничего не летит тебе в лицо.
С. Андреевская:
- А сзади если кто-то будет?
Д. Бертман:
- Сзади не страшно, потому что дистанция прежде всего. Дистанция – это вообще требование. Но, мне кажется, тут помимо наших обязательств очень важна дисциплина самих людей. Люди должны понимать сами и брать на себя ответственность как свободные люди, что от этой дистанции зависит их здоровье. Потому что, естественно, когда приходит сколько-то сотен человек, они должны понимать, мы же не сможем людей в фойе или перед театром бегать и расталкивать.
Ю. Грымов:
- Еще есть и общая вентиляция. Дима, согласись, психологически, когда человек заходит в буфет, выпивает бокал вина, ходит по твоему красивому фойе, собирается послушать оперу и надевает на себя эту маску, психологически ему будет нелегко.
Д. Бертман:
- Юрочка, мы с тобой вместе работали в Японии и знаем прекрасно, что японцы, например, даже когда не было никакого коронавируса, они носят маски. По той причине, что у них есть такой закон, что им не оплачиваются больничные. Просто такая система в Японии при высоких заработных платах, которые они имеют, те дни, когда они болеют, не оплачиваются. То есть эта ответственность ложится на каждого человека лично, чтобы не болеть. И человек следит за своим здоровьем. Поэтому люди, которые на улице, в основном ходят в масках. Мы над этим смеялись раньше. Я ставил спектакль и улыбался над этим, что они ходят в масках. На репетиции они снимаются маски, но если кто-то плохо себя почувствовал, у него есть риск какой-то, то он все равно будет в маске и на репетиции.
Ю. Грымов:
- Ты знаешь, почему люди преклонного возраста ходят в маске? Потому что в 60-70-х годах в Японии была страшная загазованность, и у них это уже привычка, они до сих пор ходят в масках.
Д. Бертман:
- Может быть. Я полтора месяца жил в Токио в этом году. Хочу сказать, я удивлялся, потому что действительно огромное количество машин, дорог, но воздух там, как в парке. Я иногда шел пешком от дома, в котором жил, до театра, это довольно большое расстояние, минут 40 идти. И я просто наслаждался тем, что дышал и думал, какой воздух такой интересный, что не имеет никаких привкусов. Я спрашивал про маски и актеров, и техников. Всем, с кем работал, я задавал несколько вопросов – про Хиросиму, про маски, про их отношение к Курилам. Очень много ответов было, парадоксальных для меня, которые я не ожидал. В частности, про маски. Они объяснили, что привыкли к этому, что это гарантия безопасности их здоровья, уходит риск. Я говорю не о том, что так надо жить, но уже есть такой опыт в мире, когда люди так жили без всякого коронавируса. Но нам сейчас еще очень долго жить с коронавирусом. И тут есть два пути. Или мы будем приспосабливаться к этому и жить полноценной жизнью, или мы запремся на два года и будем сидеть дома два года, боясь выйти на улицу, пока не изобретут вакцину, о которой еще тоже никто не знает, потому что столько штаммов, как будет мутировать вирус. Все лаборатории мира делают, в каждой стране по 30 лабораторий это изготавливают. Потом это будут испытывать, а это очень долгая история. А после испытаний еще будут производить, чтобы сделать эту вакцину. И мы за это время разучимся петь, танцевать, нам понравится сидеть дома. Потому что мы отвыкнем от того, что надо выходить на улицу, что надо работать, что мы от этого получали удовольствие. То есть это трагедия. Вообще то, что сейчас происходит, это катастрофа космического масштаба. И когда у тебя в эфире наш начальник сказал, что это выходные, я его очень люблю, нашего Александра Владимировича, мы дружим…
Ю. Грымов:
- Мы говорим про Кибовского.
Д. Бертман:
- Но я воспринял это как оскорбление. Потому что это не выходные.
Ю. Грымов:
- Да, это не выходные, это трагедия. Дима, ты вспомнил Японию. Чем отличается зритель японский от русского?
Д. Бертман:
- Это вообще тема отдельной передачи. Во-первых, я могу сказать про оперу. В Японии в энциклопедии культуры написано: Чайковский Петр Ильич – национальный японский композитор, родился в России… И дальше идет вся история Петра Ильича, но национальный японский композитор. И Чайковского знают все вообще, наизусть, у них в телефонах Чайковский, у них культ Чайковского.
Ю. Грымов:
- Это культурный код. Получается, даже не только наш культурный код – такой великий композитор, но и японцев.
Д. Бертман:
- Нет, я считаю, что он у них более любим, чем у нас. Вот я ставил «Евгения Онегина» в Национальной опере Токио на русском языке. У меня пели Вася Ладюк, Женя Муравьева, Леша Тихомиров, Паша Колгатин в главной партии. Остальные партии, и тоже главные, пели японцы. И хор, конечно, японский, огромный, 100 человек. Они пели на прекрасном русском языке, хотя в их языке нет некоторых букв вообще. До такой степени уважение к языку, к слову. У нас такие огромные хоры в больших театрах, мы вряд ли разберем текст. А здесь каждое слово понятно.
Ю. Грымов:
- Скажи, достаточно ли, по-твоему, государство уделяет внимания опере? Вот у нас в программе «Культурный код» был Федор Николаевич Юрчихин, Герой России, космонавт, который сказал еще в 10-м году, что мы отстали на 10 лет, ну а сейчас еще больше. Как ты считаешь, государство уделяет внимание такому жанру, как опера?
Д. Бертман:
- Так как опера стала популярным искусством… Вообще когда-то великий Борис Александрович Покровский говорил, что опера будет самым популярным искусством в мире, потому что оно синтетическое. Потому что это искусство, которое включает в себя все виды искусства. И сегодня оперный театр очень высоко поднялся, потому что ушла такая опера толстых, как принято было, а появились молодые красивые артисты, они очень эффектно работают как актеры, они понимают, что это сегодня очень нужно, и не просто петь нужно, а надо играть. От этого зависит их успех, как они прослушивание на сцене проводят, как они действуют.
Ю. Грымов:
- Ты заговорил про действие. Тебя не смущает, что недавно в Австрии показали «Риголетто», и там одним из сценических действий был цирк, причем цирк не как образ, а именно цирк на уровне цирка Du Soleil. Тебя не смущает, что в оперу приходят такие яркие смежные жанры?
Д. Бертман:
- Я считаю, это прекрасно. Потому что опять же, опера – синтетический вид искусства и, если это нужно для постановки, для решения спектакля, почему нет?
Ю. Грымов:
- Да, вот сейчас те, кто нас слушает, они видят… у Дмитрия была такая очень яркая собака с абсолютно оперной кличкой, и вот сейчас за его спиной я вижу кошку. Как кошку зовут?
Д. Бертман:
- Гелик. Потому что это кот, который пришел в театр сам, во время дождя, в ошейнике, котенком…
Ю. Грымов:
- Дим, так вот, эти технологии, они укрепляют тебя, как режиссера, и зрителю они не мешают смотреть? Ты же сам знаешь фразу, когда плохая постановка в опере, всегда говорят – погасите свет, мы просто будем слушать.
Д. Бертман:
- Дело в том, что все зависит от степени таланта постановщика и от степени, если это сделано просто ради того, чтобы цирк Дюссолей был на сцене – это одно дело. А если это нужно для какого-то режиссерского приема, например, вот у моего коллеги Георгия Саакяна есть спектакль «Любовь к трем апельсинам», идет у нас в театре в детском музыкальном, замечательный спектакль, и там использованы приемы аватарной магики и цирковые приемы. Это очень интересно. И у нас в спектаклях есть пропадания, есть какие-то приемы, которые тоже используются в цирке. Но дело в том, что это все – ответственность художника, здесь невозможно запретить кому-то что-то делать. Мне кажется, в этом и счастье искусства, что у него нет границ, что в искусстве должно быть все, просто ответственность моральная всегда на человеке на любом – на враче, на водителе автобуса, на пилоте, а так же и на режиссере.
Ю. Грымов:
- Вот сейчас в новостях сказали про вино. Я знаю такую вещь, что многие виноделы в мире приглашают оперных исполнителей и музыкантов играть классическую музыку в подвалах, где, по мнению виноделов, такое получается уникальное вино. Вот ты как к этому относишься? Тебе это как прикол или что-то в этом есть?
Д. Бертман:
- Я думаю, что, во-первых, они приглашают оперных певцов опять же потому, что это популярно, да. И потом, человеческий голос – это то же самое, как вино, это природное явление. Это как виноград, который растет на солнце. Ведь человек рождается с этими двумя связками – каждый человек рождается. Но вот человек, который одарен пением и который одарен этим вокальным голосом, и потом он его культивировал, он получил какой-то божественный космический дар. К сожалению, я его не получил. Если бы яч его получил, я бы не был режиссером. Это космический дар. Это какой-то язык, на котором люди не разговаривают и люди, которые не понимают этот язык, им в принципе нужно прийти или они придут к этому, потому что это язык, который понимают и в Японии, это язык, который понимают в России, в Африке, везде. То есть, это информация, это не просто красота. Это информация. В тембре эта информация заложена. Ведь не зря говорят, что есть цветочные фермы, где разводят цветы, где под музыку симфоническую они по-другому растут. Потому что это вибрация. Это энергетическая вибрация. Я думаю, что в этом есть какой-то смысл тоже.
Ю. Грымов:
- Тогда что же происходит с людьми, которые приходят и в Геликон-оперу, и в другие театры, какие-то есть исследования, что люди, которые сидят и слушают оперу, кто-то шутит, кто-то засыпает… но если это сочетание действительно уникального сценического действия с уникальными солистами, музыкой, вот есть исследования, что происходит с человеком, когда он слушает оперную музыку?
Д. Бертман:
- У меня этих исследований очень много. За мою долгую жизнь в опере у меня были встречи с людьми, которые были очень далеки от музыки, от оперы и вообще от культуры даже. Но я могу быстро сказать примеры… Самое яркое. Меня гаишник остановил, у меня денег не было, это много лет назад было, он штраф с меня хотел взять, я говорю – у меня денег нет, давайте я вас в театр приглашу. Он говорит – в какой? Я говорю – в оперный. Он говорит – будешь дважды платить, я оперу ненавижу, я вообще в любой театр могу попасть. В конечном итоге я его уговорил, он пришел с женой, с ребенком на спектакль… И он стал сейчас коллекционером оперных записей. Я вот ему недавно звонил, брал у него редкую запись, он коллекционирует их. Он абсолютно перевербовался. У меня была история, когда мы строили театр с чиновниками, с рабочими, с прорабами, которые сейчас стали фанатами оперы. То есть, они строили, они уже смотрели наши спектакли, ходили на Арбат, и они строили с такой любовью, и потом они стали просто фанатами. Они отдыхают в Вероне, чтобы ходить на фестиваль Arena di Verona. Я их отговариваю, говорю, что это не самое лучшее место для оперы, но они просто меня удивляют. То есть, опера меняет людей очень сильно на самом деле. Не зря сейчас молодежь пошла в оперный театр. Потом, Юрочка, это же биологическое оружие, это биологический продукт. Тут нет микрофона, это вот чистая природа. Это уникальное. Это может быть один раз вечером и больше, может быть, этого не повторится.
Ю. Грымов:
- Ну, замечательно, когда с такой любовью люди, которые неважно где работают – в театре, на стройке - говорят о том, что они делают. Дим, вот ты сказал про милиционера, который стал коллекционировать оперные записи, а я знаю, что ты коллекционируешь тарелочки.
Д. Бертман:
- Тарелочки мама коллекционирует. Я со своими коллекциями расстался. Когда я делал ремонт дома, я выбросил все практически. Я решил обновить так сознание, чтобы были стены просто. А коллекционирую я отрицательную прессу. У меня есть такая папочка, которая называется «Говно». Эту папочку завел Мстислав Леопольдович Ростропович. Он выбирал цвет, каким вы клеите эти слова, эти буквы. Он мне сказал – коллекционируй отрицательные рецензии, ты будешь ждать каждую отрицательную рецензию, потому что у тебя коллекция. И я ему благодарен безумно, потому что это действительно коллекция…
Ю. Грымов:
- Я эту папочку помню, ты мне ее показывал еще на Новом Арбате, и на самом деле это правильно, потому что вот этот негатив, который выливается, вот его надо собирать, это чье-то творчество… \
Скажи, пожалуйста, а твои солисты в соцсетях так же популярны, как какие-то сомнительные фитнес-тренеры и т.д.? Они живут этой социальной жизнью, оперные люди?
Д. Бертман:
- Во-первых, я хочу сказать, что у меня коллекция людей. Вот бывают театры, где есть балласт, где есть какие-то проблемы, но у нас театр, хоть ему и 30 лет, но он подбирался… чтобы попасть в театр, надо обладать помимо голоса таким комплексом человеческим, поэтому я счастливый человек. У нас просто свое государство в театре, со своей моралью, со своим отношением. Если посмотреть соцсети, то у нас одни сопрано, которые поют эту же роль, пишут комплименты или там идет какой-то флэшмоб, они объявляют премию каждый день новому солисту, и она дает премию той же, которая поет ее роли. Это уникальная история, такого нет нигде. Я в разных театрах работал, такого нет. Поэтому солисты наши они особые, но очень активны они и в соцсетях, многие делают клипы, реальные клипы, собирают огромный рейтинг, у них огромное количество просмотров, они делают флэшмобы по изготовлению каких-то поделок, еды. Сейчас объявил флэшмоб к юбилею метро, который все сейчас пропустили с коронавирусом.
Ю. Грымов:
- Дим, у нас такой сейчас блиц будет. Кому ты звонишь первому, когда тебе морально плохо?
Д. Бертман:
- Сначала я не звоню никому, когда мне мораль но плохо. Я разбираюсь с собой. С тем, как быть.
Ю. Грымов:
- Какой бы еще профессией Дмитрий Бертман хотел бы овладеть?
Д. Бертман:
- Таксист.
Ю. Грымов:
- Дим, лучшая опера в мире?
Д. Бертман:
- Одной нет.
Ю. Грымов:
- Давай несколько.
Д. Бертман:
- Я скажу так. «Пиковая дама» Чайковский, «Леди Макбет Мценского уезда Шостакович и, наверное, для меня «Отелло» Верди, остальное все опера.
Ю. Грымов:
- Вот видите, таксист Дмитрий Бертман какую музыку будет ставить пассажирам, которые будут сопровождать его в дороге. Итак, дальше. Что снится оперному режиссеру?
Д. Бертман:
- В обычное время мне почти ничего не снится. Потому что я сплю очень мало и я не успеваю сны посмотреть, к сожалению. Я всегда надеюсь, что мне приснится мой покойный папа и он не снится, а я все время жду этого. А что касается того, что снится – ну, театр снится, да, иногда снится, вот сейчас, но не как-то так, чтобы… как будто все нормально, как будто никакой нет проблемы. Снятся артисты, снятся какие-то встречи в коридорах. Вот это снится. Но вот таких сюжетов – нет.
Ю. Грымов:
- Для меня стало настоящим открытием…
Д. Бертман:
- Для меня открытие каждый раз – поступок человека. Каждый поступок человека – это открытие.
Ю. Грымов:
- Пол знаку Зодиака ты – Скорпион. Люди такого знака склонны к самокритике, ну, даже самоедству. Ругаешь себя за промахи?
Д. Бертман:
- Очень. Я типичный Скорпион, у меня и папа Скорпион, и родился я… вот Тамара Глоба мне сказала – а мы дружим очень – ну надо же, говорит, так родиться: ты Скорпион в двойной фазе, такое бывает раз в 500 лет, в этот день родиться… то есть, я просто Скорпион Скорпионыч настоящий. Но я хочу сказать, что это, правда, ужасное качество Скорпиона – то есть, я могу себя критиковать намного больше любого человека и то, что я с собой творю, вот даже когда конфликт какой-то, и когда несправедливы… ну, бывает так, что я закричу там, может быть, но потом что со мной творится, этого не будет знать никто. Я просто до невозможности это переживаю. Я себя истязаю за каждое слово, которое я сказал… Даже вот если человек неправ, я отхожу от угла, даю ему возможность выйти из угла, а он загоняется сам в угол… и вот тогда, когда уже он сам в угол влез, вот тут второе качество Скорпиона – это жало, бывает такое – но это нужно меня довести просто уже…
Ю. Грымов:
- Дим, где живет музыка?
Д. Бертман:
- Я думаю, что музыка живет в душе человека, которая вести там 21 грамм, да? Душа. Я думаю, что там. Кстати, одну секундочку. Вот когда мы говорили про вибрацию, то ведь есть такое оружие, которое в 30-е годы применялось, когда вот на частоте 4К, по-моему, есть такая частота, если по этой частоте пустить музыку или любой колокольчик, то человек начинает кидаться из окна, в пропасть и т.д.
Ю. Грымов:
- Нет, ну, вибрация – это очень опасно.
Д. Бертман:
- Да. А вот музыка – это очень врачующая вибрация. И она живет в человеке. И те композиторы, которые писали эту гениальную музыку, они же ее тоже откуда-то брали. Это душа и, наверное, космос. Потому что это связанные две величины – космос и душа. Потому что душа – она оттуда, из космоса.
Ю. Грымов:
- Животные лучше людей. Есть такое понятие. Чем?
Д. Бертман:
- Я не соглашусь с этим. Не лучше людей. Люди лучше животных. Ну, смотря какие люди. Потому что есть люди не только же аморальные, вообще надо как-то жить с позиции, что больше хороших людей. На самом деле, вообще все люди хорошие, даже те, которые делают плохие поступки, они же их делают из-за того, что их кто-то недолюбил, что-то случилось. Это несчастные люди, они больные. Поэтому им надо помочь. Или отойти в сторону и вообще не общаться с ними. Обычно я так и делаю – отхожу. Если я не могу помочь, если это невозвратимо. Но все равно я люблю людей. А животные? Ну, животные потрясающие, но они, к сожалению, мы не можем с ними поговорить. То есть, мы можем дать сигнал, но они не понимают нашего языка, а мы не понимаем их языка.
Ю. Грымов:
- Дим, моя сила заключается в…
Д. Бертман:
- Моя сила заключается в моих друзьях, коллегах, которых я всех в театр беру на одном основании – чтобы они были талантливее меня.
Ю. Грымов:
- У нас в гостях был Дмитрий Бертман, художественный руководитель театра Геликон-опера. Это был «Культурный код». Увидимся с вами во вторник. Пока.
