Эксперт: о том, что русский язык в опасности, говорят с 18 века
Скачать передачу [mp3, 43.6 МБ]
Мы предлагаем полный текст радиопередачи.
А. Милкус:
- Здравствуйте, наши уважаемые слушатели. Александр Милкус, обозреватель газеты "Комсомольская правда". Со мной рядом моя соведущая – Дарья Завгородняя, журналист, учительница русского языка и литературы. У нас вообще сегодня специализированный эфир. У нас в гостях Наталья Александровна Боженкова, доктор филологических наук, профессор Института русского языка им. Пушкина. И профессор, заведующий научно-учебной лабораторией лингвистической конфликтологии и современных коммуникативных практик Высшей школы экономики Максим Анисимович Кронгауз.
Н. Боженкова:
- Здравствуйте.
М. Кронгауз:
- Добрый день.
А. Милкус:
- Мы собрали сегодня очень горячую тему. Последние дни в сфере русского языка происходили скандальные события, тревожные события. Профессор ВШЭ Гасан Гусейнов заявил, что страна пишет и говорит на «клоачном русском языке». Буквально через несколько дней был круглый стол по русскому языку о президента Путина. Он там сказал, что войну русскому языку объявляют не только «пещерные русофобы», но и разного рода маргиналы активно и агрессивно работают против нашего замечательного языка. На следующий день состоялось заседание Общества русской словесности. Все очень тревожно происходит.
У меня есть ощущение, что что-то происходит в обществе, что-то происходит с языком. Он теряется, он огрубляется. Может быть, не «клоачным» становится, но проще, банальнее, с ошибками, и их все больше и больше. Или это только мне кажется? Я помню, когда я пришел в журналистику, били за плохой язык, за неумение строить предложения, фразы. А сейчас этого полным-полно. Что происходит?
Н. Боженкова:
- Мне кажется, что ощущение опасности есть на протяжении всего существования языка как системы. Об этом говорили в XVIII веке и в XIX веке, когда Пушкин создавал новый русский язык. И в начале ХХ века говорили, и в конце ХХ века. И, конечно, в начале XXI века, если считать, что это начало, прошли уже первые два десятилетия. Мне кажется, что в первую очередь нужно разделять – мы говорим о русском языке или о русской речи. Потому что язык – это стройная система. Сам по себе язык достаточно сложно, как система, изменяется.
Недавно был большой круглый стол, который проводил в Институте Пушкина в основном Институт языкознания Российской академии наук. И как раз мы обсуждали, что входит в сферу лингвистики, что не входит. И один из выступающих сказал, что, как бы нам ни хотелось, а прилагательное не будет согласовываться по-другому с существительным, потому что просто есть законы языка. А вот то, как мы используем этот язык, что транслируется, что мы воспринимаем и, что самое главное, мы принимаем за норму, в силу того, что у нас, к сожалению, нет практики, в том числе и у филологов, лингвистов, людей, которые профессионально погружены в эту сферу, - у нас нет практики с утра открывать словарь и проверять, а правильно ли мы говорим, а хорошо ли мы знаем значение слова.
И, соответственно, нет такой практики у наших детей. Потому что мы понимаем, что дети формируются по подражанию. И, если они от рождения не видят, что родители читают, проверяют и следят, что бы мы ни говорили, как бы мы ни говорили, они будут повторять то, что транслируют значимые для них люди.
А. Милкус:
- У меня ощущение, что язык сейчас убивается. Даже студенты Высшей школы экономики, для них «система образования» и «образовательная система» – это словосочетания-синонимы. Они не понимают разницы.
Н. Боженкова:
- Сказки бабушки – бабушкины сказки.
А. Милкус:
- Примерно так. Хотя это абсолютно разные вещи. Я сегодня утром выписал заголовки крупнейших изданий в интернете: «В Польше задержали украинского националиста по запросу России». «В России высмеяли слова Зеленского о создавших первых спутник украинцах». «Определен виновный в заболевании вейперов компонент». Кто-то почему-то решил, что запятых в заголовке быть не должно. Поэтому вот эти жуткие конструкции, где непонятно, какие слова с чем сочетаются. Они вообще стали популярны. И дети думают, что так правильно. Может, у нас теперь норма такая?
Н. Боженкова:
- Нет, нормы такой нет. Это использование. Дальше мы будем переходить уже в общие места, которые транслируются везде и всюду. Нынешняя система поглощения информации, нынешние каналы коммуникационные – они же приводят к тому, что, во-первых, актуализировался визуальный образ, в отличие от аудиального канала, когда мы хорошо слышали. Дети не могут сегодня воспринимать практически информацию на слух. Они даже звонить перестали. Они общаются только искаженным письменным языком. В результате они не слышат ни норму ударения, ни норму произношения. Поскольку нужно общаться быстро, теряется орфография, пунктуация и все остальное. Переходим в известные терминологические вещи, такие как клиповое мышление, фреймовое мышление. На самом деле это некие гештальты, когда у них есть представление, они этими представлениями пользуются. Но мы все равно говорим об использовании языковой системы.
А. Милкус:
- Дети говорят неправильно. Но они вырастут. И те нормы, к которым они привыкли, они станут нормальными, естественными нормами для русского языка.
М. Кронгауз:
- Да. По-разному.
А. Милкус:
- Я уже буду дедушкой, и мне будет резать слух, как они говорят.
М. Кронгауз:
- Сразу было задано очень много вопросов. Вернусь к самому началу, когда вы сказали, что в последние дни происходит что-то в области русского языка. Мне кажется, что происходит не в русском языке, не в области русского языка, а вокруг него. Эти скандалы, которые возникли последние несколько дней, резкие высказывания, это все-таки некая суета вокруг языка. Язык, действительно, с ним что-то происходит. Но не последние несколько дней, а последние несколько десятилетий. Примерно тридцать лет, начиная с 90-х годов. Фактически после перестройки.
Мы начали разговор о языке и речи, но это такой немножко научный спор. Что-то происходит, прежде всего, с нашей лексикой. Появились новые слова, старые слова уходят или произносятся часто неправильно, потому что это письменная речь. И дети читают меньше. Но я не согласен, что дети перестали воспринимать информацию на слух. Сегодня необычайно модны подкасты.
Д. Завгородняя:
- И аудиокниги.
М. Кронгауз:
- Все время происходит некая борьба, если хотите, между письменной и устной формой языка. И то письменная побеждает, то наоборот. То письменная теснит устную, и мы стали общаться письменно. Мы переписываемся больше, чем разговариваем. Проще написать сообщение, чем позвонить. С другой стороны, устная атакует, теснит письменную. Аудиокнига вместо чтения. Подкаст вместо быстрого прочтения. Нехватка устной формы тоже ощутима. И мы начинаем ее в каких-то новых формах набирать.
В чем проблема для детей с письменной речью? Лексический запас индивидуальный, индивидуальный лексикон наращивается с помощью чтения. Очень многие слова мы встречаем именно в книгах и не используем их в устной речи. Если дети перестают читать, то у них неизбежно уменьшается словарный запас. Это проблема, от нее никуда не деться. Но со всем остальным, с той легкой паникой, о которой вы говорили, я не очень согласен. Есть такое понятие – алармистские настроения по поводу языка. Тревога, паника, как хотите, используйте любое слово.
Дети говорят иначе, чем мы. И мы очень этим недовольны. Но это не значит, что они говорят хуже нас. В частности, в последние годы активно критикуют письменную речь, она стала беднее, исчезают сложные обороты, сложноподчиненные предложения мало используются, лексика стала беднее. Но это говорят о том, как мы общаемся в социальных сетях. Но это живое общение. И оно не подразумевает большого лексикона или сложных конструкций.
А. Милкус:
- Вы за то, что изменения происходят? Это хорошо или плохо? В конце 80-х годов я работал в одесской молодежке. У меня была заведующая отделом культуры Люда Погорелова. Когда я писал плохие заметки с плохим языком, она говорила: ты опять принес кострубатую заметку. Кострубатый – шершавый, лохматый. Мне было стыдно жутко. Я все старался переписать, найти правильные слова, образы. Сейчас «кострубатый» язык есть. Это нормально? Куда мы идем?
М. Кронгауз:
- Вы хотите от меня эмоциональной оценки, а я все-таки пришел к вам как лингвист. То, что вы упоминаете заголовки, уже говорит о том, что сегодня к письму допущена огромная масса людей. Если раньше писали журналисты, писатели, то сегодня пишет любой человек, который хочет написать. И это означает естественное резкое падение среднего уровня. Но если мы говорим о массах, то можно говорить о подъеме письменной культуры. Потому что такое количество людей никогда в жизни, в истории человечества не было допущено к письму. Такое количество людей никогда не занималось языковым творчеством. Сегодня огромное количество пишет, дает заголовки. И дает заголовки, наверное, не так, как хочется профессионалам. Они тренируются.
А. Милкус:
- Это неплохо?
М. Кронгауз:
- Это хорошо.
Н. Боженкова:
- Но можно ли здесь говорить, что это культура? Поднятие письменной культуры. То, что расширение письменного фонда большое.
М. Кронгауз:
- И сразу про заголовки я скажу. Более узкая тема, но, наверное, важная. Даже за последние тридцать лет культура заголовка очень сильно менялась. Вам не нравятся сегодняшние заголовки, я бы сказал, заголовки содержательные, куда пытаются впихнуть как можно больше содержания. А вспомним 90-е годы. Многие тоже были недовольны. Безумная мода на такие клишированные заголовки. Иногда клише разорвано. Два политика называются «такой-то и такой-то – в одном флаконе». Берется клише из рекламы, и в него всовывается что угодно. Таких заголовков было огромное количество, это стало штампом. Были газеты, которые давали только такие заголовки. Кто-то радовался, смеялся поначалу. Потом всем надоело, все стали недовольными.
Сегодня изменились заголовки. Да, они иногда неловкие, перегруженные. Но это другая мода, и пусть будет. Через пять-десять лет заголовки будут другими. Сегодня они менее бессмысленные, чем были в 90-е. Потому что в 90-е годы, видя заголовок, ты не мог представить, о чем будет статья. Настолько функция заголовка была другая. Сегодня в блогах, в газетных статьях заголовок сообщает максимальное количество информации.
А. Милкус:
- Чтобы дальше заметку не читать.
М. Кронгауз:
- Я выбираю новость, которую мне интересно читать. Это одна из десяти новостей.
Д. Завгородняя:
- Люди, когда видят неграмотно написанный текст или уродливый заголовок, они начинают в комментариях поправлять автора. И часто автор говорит: да, я буду следить за своим русским языком, я буду улучшаться, я буду меняться.
А. Милкус:
- Вы меня уже наполнили оптимизмом, что у нас прямо народная корректура происходит.
М. Кронгауз:
- Это очень важно. Потому что сегодня письменное общение, действительно, это общение. Если раньше автор статьи, я уж не говорю – книги, был гораздо выше читателя, читатель не мог вступить с ним в диалог, то сегодня он может вступить в диалог и надеется получить ответ.
А. Милкус:
- Мы лет десять назад так же кричали, нервничали по поводу олбанского языка.
Н. Боженкова:
- Лет двадцать назад уже.
М. Кронгауз:
- Нулевые годы.
А. Милкус:
- А уже нету! Он ушел, как будто его и не было. Это нормально – такие волны, когда вдруг появляется какое-то замещение, мода какая-то? Я читал исследование о том, что современные посты детей ВКонтакте стали более длинными, более насыщенными и более литературно оформленными. В другую сторону маятник качнулся? Действительно дети пытаются освоить русский язык постами в соцсетях?
Н. Боженкова:
- Вернемся к вашей первой реплике, когда вы сказали: я стану дедушкой и буду слышать другие нормы. Все-таки норма – это выбор одного из реально бытующих речевых вариантов. Я предполагаю, что выбор одного из реально бытующих может быть так, как вы сейчас говорите. Когда уйдет одна единица, которая появилась, была в определенное время модной. Потом она растворяется. Детям невозможно объяснить, что такое пейджер, уже на том основании, что самого явления нет. Не успев из неологизма стать обыденной единицей, уже стало, по большому счету, историзмом.
Мы не знаем, как он будет. Я точно не смогу дать прогноз. То, что дети сейчас ВКонтакте стали писать более длинно, я думаю, что, вариант первый: стало меньше детей, которые стали писать посты ВКонтакте. А пишут те, кому этот процесс нравится. Все равно не считаю, что вот это расширение возможностей выражать себя письменно – это есть увеличение письменной культуры. Нет, к сожалению, практика интернета показывает, что там совсем с культурой плохо. То, что воспринимается это как возможность употреблять в таком или ином виде, да, безусловно. Потому что то, что напечатано, написано, это уже есть некий образец.
То, что нам сложно сравнивать с тем, как должно быть, здесь есть две составляющие. Составляющая социальная, потому что понятно, как должно быть, знаем мы, уже определенного возраста, за последние 50 лет словари практически не поменялись. И, соответственно, для нас это нормально, для молодежи это ненормально. И есть уже просто социальное противостояние. Мы будем говорить по-другому, потому что мы другие, не хотим быть на вас похожи. И вторая составляющая – действительно, словари и вообще все, что связано с закреплением, с лексикографией, оно, конечно, по определению, отстает от реальной речевой практики коммуникативной.
Если мы говорим о языке, я бы не беспокоилась. Если о речи, я беспокоюсь. То, что звучит, то, что транслируется, и то, что воспринимается как норма, с моей точки зрения, это не совсем правильно.
А. Милкус:
- Анна из Твери спрашивает: «Как вы относитесь к засилью англицизмов в речи современной российской молодежи? И не только молодежи».
М. Кронгауз:
- Это началось в 90-е годы, с разрушением барьеров, в том числе языковых. И сегодня все большие языки находятся под влиянием английского языка. Заимствуем мы много. Некоторые люди это воспринимают естественно. Те, кто помоложе, те, кто оказались сразу внутри этого процесса. Некоторых это раздражает. Но это факт, это ни хорошо и ни плохо. Сегодня английский язык влияет, давит на все языки мира. Так что мы так говорим. Последнее десятилетие, я думаю, этот процесс немножко спал. Это не та безумная волна, которая была в 90-е годы.
Д. Завгородняя:
- Дорогие слушатели, когда при вас говорят неправильно по-русски, вы исправляете человека? В интернете исправляете безграмотных людей?
А. Милкус:
- Уверены ли вы, что сами говорите правильно?
Д. Завгородняя:
- У нас все уверены, что правильно говорят.
А. Милкус:
- Нам дозвонился Андрей из Балашихи.
Андрей:
- Как вы относитесь к письму Даниила Заточника?
А. Милкус:
- Это достаточно специфическая тема.
Н. Боженкова:
- А почему вы этот вопрос решили задать?
Андрей:
- Те материалы, которые ко мне попали, часть из них пришла от Алексея Соколова. Он ушел из жизни. Он исполнял обязанности модератора сайта Поэма.ру. Вполне возможно, это редчайшие материалы. Эти материалы должны были быть представлены Марку Анатольевичу Захарову.
Д. Завгородняя:
- «Моление Даниила Заточника» - очень известный памятник древнерусской литературы. Он много раз был напечатан.
Владимир из Саратова:
- К нам проникают иностранные слова только те, кто что-то изобрел раньше нас. И этим пользуется. Открыл, изобрел. Пожалуйста, давайте создавать условия в России, чтобы у нас возникало новое. И наш язык начнет подниматься и проникать во все другие языки. «Спутник» - этим можем сразу похвалиться.
А. Милкус:
- Еще «Калашников» вспоминается.
Д. Завгородняя:
- Давайте свой айфон изобретем.
М. Кронгауз:
- Это очень мудрая мысль. Из последнего, что появилось в европейских словарях, это уже лет пять назад слово «малосоль» в словаре французского языка. Это наш вклад. Но он невелик. Действительно, тот язык влияет на другие языки, который подкрепляется влиянием экономическим, политическим и культурным.
Н. Боженкова:
- То, о чем говорил президент на заседании.
М. Кронгауз:
- Но я бы добавил к этому. Еще очень важно, когда мы заимствуем чужое, не всегда мы заимствуем необходимое. В частности, очень важен фактор моды. И очень часто мы заимствуем, потому что это модно. У нас уже есть похожее слово, но мы заимствуем еще раз, иногда из другого языка, сейчас мы заимствуем из английского. Отсюда возникают консалтинговые компании, которые дают консультационные услуги. Сталкиваются слова, заимствованные в разные эпохи. Фактор моды сегодня тоже один из главных, определяющих причины заимствований.
Д. Завгородняя:
- Наталья Александровна, вы говорили о том, что заимствование англицизмов в огромных количествах и употребление их происходит, потому что люди стараются сделать свой индивидуальный язык более престижным, более статусным.
Н. Боженкова:
- Я говорили немножко о другом – о теории Лабова, о социальной престижности языка. Если есть одна из разновидностей языка, которая оказывается более социально престижна, то именно эта разновидность будет в большей степени развиваться. На рубеже ХХ-ХХI веков владение английским языком, употребление единиц английского языка, его американского варианта, оно, безусловно, социально более престижно. Потому что, с одной стороны, возможно, открывает двери, демонстрирует образованность, интеллект и так далее.
Но такая ситуация была на протяжении всех лет. Если мы вспомним XVIII век, то там были германизмы. Если мы вспомним XIX век, там были франконизмы. ХХ век – в начале века много чего было представлено, поскольку вообще был слом системы языка. Наше время – это, конечно, англицизмы. Если это будет подтверждаться экономически, и социально престижным станут элементы русского языка, конечно, они будут вкраплены.
По поводу моды и того, что мы с удовольствием берем, последнее слово, с которым очень много вопросов было, это слово «фейковый». Хотя как термин эта единица присутствовала давно в языке. Но это был термин из области товароведения. Фейковый, который был употреблен президентом США, это его родное слово, почему-то журналисты его радостно закрепили в этой номинации. А дальше деривация такая, какая и всегда. Там и прилагательное появилось от «фейк», и существительные, и глагол.
М. Кронгауз:
- Поправлю. Трамп все-таки произнес не «фейк», а «фейк ньюс».
Н. Боженкова:
- Да, и первый журналистский новостной выпуск как раз был с буквальным цитированием Трампа. А сейчас мы имеем и прилагательные, и глаголы, и все остальное.
А. Милкус:
- Потому что они отражают во многом ситуацию.
Н. Боженкова:
- А почему нельзя сказать: фальшивые, лживые?
М. Кронгауз:
- Интересно, когда заимствование приходит к нам волнами. Не отдельное слово «фейк». Оно подкрепляется еще целым рядом слов. Вспомним последние английские слова. Вот постправда – то слово из того же разряда смыслового, что и фейк. Постправда – от английского post truth. Появилось слово газлайтинг – gaslighting, такое манипулирование сознанием другого человека. Это целая волна таких слов, связанных с обманом и манипуляциями. Совершенно очевидно, что это очень важная проблема для всего мира. И английский как доминирующий язык глобализма, он эти слова вбрасывает.
Сергей из Чехова:
- Есть хорошая пословица: если хочешь победить своего врага, воспитай его детей. На данный момент через болонскую систему образования и воспитываются. А надо брать культуру, которая была до Петра I. Вот если мы ее возвратим, то и русский язык будет нормальным.
А. Милкус:
- Если бы еще знать, какая культура была до Петра I.
М. Кронгауз:
- Есть сомнение, что культура до Петра I сможет конкурировать сегодня с другими культурами.
Михаил из Севастополя:
- Хочу напомнить вам, как говорят канадские украинцы: «Жинка, зачини дору, бо чилдренята на стриту повтикают". Это на предмет заимствования иностранных слов. Ответ на эти вопрос лежит на поверхности. У нас есть эталонный язык – церковнославянский. Сделайте первые три года обучения в младшей школе с преподаванием церковнославянского языка, с проработкой звуков, с выработкой фонетических норм. И дальше дети сделают выбор сами, на каком языке и как им говорят. У них будет база, им будет с чем сравнивать.
М. Кронгауз:
- Церковнославянский не является эталонным сейчас ни для кого, кроме церковной службы.
А. Милкус:
- «На меня жена обижается, когда я ее поправляю», - пишет Михаил из Омска. «Слово «силовики» тоже используют в некоторых других языках, и ничего». «По радио сплошь и рядом говорят неграмотно. И это журналисты». Надеюсь, что к нашему эфиру это не относится.
М. Кронгауз:
- Мне кажется, что жена правильно обижается на мужа. Потому что, когда мы поправляем собеседника, ему обидно. И это очень важно понимать. Человек, который поправляет, как правило, поправляет не для того, чтобы улучшить качество русской речи в мире, во вселенной. А чтобы возвыситься над собеседником. Просто показать, что он в культурной иерархии находится выше. Поправлять взрослого человека абсолютно бессмысленно.
Н. Боженкова:
- Но это же супруга, которая транслирует ребенку. Ребенок будет знать неправильный вариант.
М. Кронгауз:
- Если жена обижается, то уж тем более не надо ее поправлять. Когда мы эмоционально разговариваем на важную тему, и вдруг собеседник поправляет нас, происходит абсолютный коммуникативный сбой.
Н. Боженкова:
- Но мы опять говорим про конкретную ситуацию. Вероятно, просто это не очень корректная форма исправления речевой или грамматической ошибки или недочета.
А. Милкус:
- Классическая история с «надевать» и «одевать».
М. Кронгауз:
- Уже больше людей говорят неправильно. «Одевать» вытесняет глагол «надевать» из нашей речи. Это тот случай, когда большинство носителей русского языка говорят иначе. Из двух вариантов один более частотный, а другой объявлен правильным.
Н. Боженкова:
- Не совсем соглашусь с тем, что большее количество. По результатам ЕГЭ, да, безусловно, у нас выпускников средних школ существенно меньше, чем носителей русского языка, но выпускники средних школ не делают здесь ошибок.
М. Кронгауз:
- Потому что их тренируют на то, чтобы они на экзамене отвечали правильно.
А. Милкус:
- Так хорошо же!
Н. Боженкова:
- Результаты ЕГЭ показывают, что кодифицированные нормы выпускниками усвоены. И они сейчас говорят так, как записано в словарях, и отличается этот способ говорения…
А. Милкус:
- Вы хотите мне вернуть оптимизм, что нынешнее поколение после ЕГЭ, более грамотное?
Н. Боженкова:
- Однозначно.
М. Кронгауз:
- А я не согласен. Потому что через месяц после того, как они прошли ЕГЭ, они забывают об этих нормах.
Н. Боженкова:
- Не согласна.
А. Милкус:
- Если они правильно сдают ЕГЭ, им должны были это вбить в голову.
М. Кронгауз:
- А вы знаете, сколько таких норм, как «надевать – одевать»? Это ударение в глаголе «звонИт», род слова «кофе», управление глагола «довлеть» - довлеть кому-то или довлеть над кем-то. Этих примеров в пределах десяти. Если школьник это выучил, слава богу. Но говорить все равно, скорее всего, он будет так, как говорят в его окружении, а не так, как его тренировали перед ЕГЭ.
А. Милкус:
- Если это все окружение, которое прошло ЕГЭ, тогда есть шанс, что они будут говорить правильно?
Н. Боженкова:
- Да.
М. Кронгауз:
- Отключается регистр экзаменационный, он в жизни не работает. Проверить этого мы не можем.
Н. Боженкова:
- Я проверяю только на аспирантах и учащихся старших курсов технического вуза – университета им. Баумана. И они говорят правильно. Поступают они с ЕГЭ порядка 90-100 баллов.
А. Милкус:
- Они же не сдают литературу.
Н. Боженкова:
- Но русский – обязательный. А вопросы нормирования – это все-таки вопросы экзамена по русскому языку. Мы не говорим о красивости, о риторических аспектах.
А. Милкус:
- Все-таки ЕГЭ положительные моменты принес?
Н. Боженкова:
- Вот! Принес положительные моменты совершенно однозначно. Я наблюдаю, что у них вот этот безумный тренинг, который наблюдается два последних года, вот это плохо.
М. Кронгауз:
- Это забывается, когда последний год детей натаскивают на это.
Н. Боженкова:
- Понятно, что филологи с этим остаются, студенты нашего института на протяжении дальнейшего обучения говорят грамотно. Но и технические вузы – я это наблюдаю, они говорят правильно.
А. Милкус:
- Есть ощущение, что дети говорят более правильно, чем среднее поколение, чем их родители?
Н. Боженкова:
- Да.
А. Милкус:
- Или пишут?
Н. Боженкова:
- Нет, говорят. Это ведь достаточно ограниченный круг норм, которые проверяет ЕГЭ. Он же не проверяет весь спектр языка. Если на слуху десять примеров, наиболее частотные – пять, в самом ЕГЭ пусть их тридцать вариантов.
М. Кронгауз:
- Приведу пример, который всем нам близок. Черный кофе. В школе все заучивают, что кофе – мужского рода. И это словосочетание «черный кофе» заучивают все, кто проходит школу, сдает экзамен. Но если мы послушаем речь реальную, то огромное количество людей говорит «кофе» в среднем роде, только не в этой заученной конструкции. С глаголом прошедшего времени огромное количество людей скажет «остыло кофе», «закипело» и так далее. Если «кофе» нужно заменить на местоимение, то огромное количество интеллигентных, образованных людей скажут «оно».
Н. Боженкова:
- Будем считать, что у нас разное речевое окружение.
М. Кронгауз:
- Я ловил на «кофе» лингвистов. Образованные люди говорят «оно».
А. Милкус:
- То есть это не показатель интеллигентности, как они говорят слово «кофе»?
Н. Боженкова:
- А виски – это показатель интеллигентности?
М. Кронгауз:
- Там двояко определяется род.
Н. Боженкова:
- В словаре – мужской.
М. Кронгауз:
- Это проблема эталонных примеров. А в речи все обстоит не так, и это надо специально наблюдать.
А. Милкус:
- На этом мы заканчиваем нашу программу. Думаю, такие беседы мы будем проводить достаточно часто. Потому что людям это интересно. Наталья Александровна Боженкова и Максим Анисимович Кронгауз – наши гости.
