Рогозин - Радио КП: Причиной несанкционированного включения двигателей «Науки» мог стать человеческий фактор
А. Милкус:
- Здравствуйте. Я – Александр Милкус, обозреватель «Комсомольской правды». И у нас сегодня для вас сюрприз – мы сегодня выходим в эфир вместе с Дмитрием Олеговичем Рогозиным, руководителем госкорпорации «Роскосмос». И будем говорить о, наверное, самом важном событии в отечественной пилотируемой космонавтике, по крайней мере, за десять лет, - это пуск и стыковка многофункционального лабораторного модуля «Наука».
Д. Рогозин:
- Я на связи.
А. Милкус:
- Я вчера в ЦУПе смотрел это фантастическое зрелище. Давно не виданное – 11 лет – стыковку такого массивного аппарата 20-тонного со станцией. Но я смотрел со стороны, а вы-то всю историю проживали изнутри. Дмитрий Олегович, давайте объясним нашим слушателям, очень много звонков и вопросов поступает. Потому что во всех публикациях рассказывается, что модуль начали 25 лет назад строить, в 2002 году он был построен на 80 %. А запустили его в 2021 году! Почему мы радуемся?
Д. Рогозин:
- Вы сказали, что вчера были в ЦУПе, правда, я вас там видел. И благодарен, что вы приехали на такое очень важное и ответственное для всех нас событие. Хочу сказать, что у нас ЦУП ликовал, другое слово не подберешь. Потому что люди обычно сдержанные, я на многие стыковки приезжал, сложные и непростые, но так, чтобы, действительно, люди радовались! Наши, не насовцы. Насовцы – понятно, они там демонстративно хлопают в ладоши, их шикарные голливудские улыбки. Наши очень сдержанные, в отличие от американцев. И поэтому такая реакция меня тоже вчера поразила. И это говорит просто о том, что это результат колоссальной работы, колоссального напряжения, которое люди испытывали в течение всех этих восьми суток после запуска модуля «Наука». И, действительно, очень радовались тому, что результат, несмотря на все замечания, проблемы, которые были, радовались тому, что это успех. А победителей, как говорится, не судят.
Теперь что касается самого модуля. Да, изначально всегда, когда создается какой-то крупный дорогостоящий космический объект, коим являются модули орбитальной станции, обычно создается и дублер для такого модуля. Мало ли, что может произойти в ходе запуска. Может быть авария ракеты-носителя. И с тем, чтобы не нарушать программу, всегда под рукой должен быть модуль-дублер. Но в тот момент все прошло штатно. Поэтому будущая «Наука» как бы осталась в цехе, долго в те годы еще обсуждали, как ее дальше использовать, были споры. Я, к сожалению, это время не застал, занимался другими делами.
Собственно говоря, к 2006 году наконец-то было принято решение о том, чтобы взять и адаптировать этот запасной модуль, находящийся на ответственном хранении, под задачи расширения российского сегмента МКС. А дальше столкнулись с колоссальными проблемами. Те, которые были обнаружены в ходе подготовки к пуску. И вот в течение 12 лет движения никакого не было, до 2018 года. То есть были подходы к снаряду, потом были разочарования: вдруг обнаружили там мы одно, обнаружили другое.
Больше всего грешили на так называемые сильфоны, это уникальные топливные баки. Они как гармошка раскрываются в случае подачи топлива, особенно топлива в баки высокого давления. Но именно эти так называемые сильфоны, их технология оказалась безупречной.
Поэтому, когда сформировалась новая администрация «Роскосмоса» в 2018 году, я, понимая стоимость этой конструкции, то, что потрачено колоссальное количество сил, нервов, средств, бюджетных средств на создание этого модуля, просто не мог реагировать спокойно на предложения, которые были мне адресованы: слушай, не связывайся ты с этим модулем, давай отправим его куда-нибудь на ВДНХ, в павильон.
А. Милкус:
- Но ведь ваши предшественники так и делали. Так вот задвинули модуль. Я видел его, закрытый щитами, в углу на заводе имени Хруничева. Это лишние хлопоты, это ответственность. Можно и кресло потерять, если не получится.
Д. Рогозин:
- Кресло потерять – это, наверное, да. Но, честно говоря, потерять 18 млрд. рублей – это намного хуже. И здесь надо было рисковать. Надо было принимать решение. Поэтому я создал техническую комиссию из высочайшего уровня специалистов, которые мне написали объективный отчет о тех рисках, которые предстоят в связи с этим запуском.
Что мы решили сделать? Так называемую вот эту бочку, как мы ее жаргоном называем, то есть сам корпус, он, действительно, тот самый, который был создан как дублер одного из первых модулей для МКС. А вот начинку мы постарались сделать максимально новую. То есть там на самом деле все внутреннее оборудование этого модуля, то, что предназначено для проведения научных экспериментов, это самые современные уже технологии сегодняшнего дня. Конечно, от каких-то решений не могли отказаться, поскольку они были связаны уже со схемотехническими, конструкторскими решениями. И, к сожалению, мы получили проблемы именно вот с этими решениями. Но, тем не менее, все железо, как мы его называем, оно нас не подвело.
И тогда вот где-то уже примерно год тому назад стало понятно, что мы летим, что для нас это крайне важно. Потому что это на треть увеличивает рабочий объем российского сегмента. Это означает, что те эксперименты, о которых просила Академия наук годами, которые не могли быть реализованы в нынешнем гермообъеме российского сегмента МКС, могут быть реализованы в МЛМ – многофункциональном лабораторном модуле, который некоторые мои предшественники называли «многострадальным лабораторным модулем». В этой связи, действительно, все, что можно было обновить, освежить и сделать модуль максимально приближенным к тем задачам, которые мы сейчас ставим в отношении орбитальных станций, это все было сделано буквально за последние два-три года.
А. Милкус:
- Если честно, вам было страшно, когда вы запускали модуль, когда начались первые проблемы с телеметрией во время первых суток полета модуля? Вы рискуете своим местом?
Д. Рогозин:
- Слушайте, честно говоря, я об этом вообще меньше всего думаю – о своем этом месте. Я надеюсь, что сколько лет мне доведется работать, сколько мне доверит президент заниматься ракетно-космической отраслью, я всю душу свою вложу в то, чтобы создать работоспособный коллектив, который не только будет высокопрофессиональным, но не будет бояться каких-то сложных задач. Понимаете, когда мы начинаем всех пугать: а вот ты сейчас лишишься этого места. Или: мы сейчас тебе уголовное дело какое-нибудь сделаем, если ты ошибешься. Так нельзя работать.
Конструкторы, инженеры должны иметь право на ошибку, они должны иметь возможность рисковать. И мы рисковали. Мы не боялись. Мы, правда, рисковали. Но нам это нужно было сделать. мы понимали, что мы столкнемся с кучей проблем в ходе полета. Поэтому и отвели восемь суток, в том числе резервные дни. И это решение полностью себя оправдало. Потому что именно это нам позволило в момент, когда начинали сбоить какие-то отдельные системы, что в принципе было ожидаемо, мы сформировали рабочую группу в помощь главной оперативной группе управления, которая как раз и обеспечивает работу ЦУПа. Вот эта рабочая группа госкомиссии, которую я сформировал, в нее вошли разработчики двигательных систем, разработчики внутренней конструкции, разработчики по системе управления, разработчики звездных датчиков, и так далее, и так далее.
Это были первые лучшие наши специалисты, эксперты, руководители предприятий и конструкторы. И именно под их экспертным руководством ГОГУ – главная оперативная группа управления и смогла вносить оперативные изменения в полетное задание, когда мы сталкивались с какими-то проблемами. Поэтому я точно могу подтвердить: далеко не все шло гладко. Но оно никогда не бывает гладко. Это космическая техника. И если вы только считаете, что все это, особенно пилотируемая космонавтика, может стать рутиной, у всех идет все хорошо, да вы посмотрите, что и у наших американских коллег происходит. И аварии бывают, и ошибки бывают. Вот сейчас они планируют запустить новый свой корабль «Боинга» - «Старлайнер», по-моему, называется.
А. Милкус:
- Но они опять перенесли его пуск. Наши журналисты тут же связали перенос с тем, что у нас проблемы были на МКС. А американцы сказали: нет, мы не готовы к запуску, мы его переносим на несколько дней.
Д. Рогозин:
- Я бы на их месте тоже перенес бы. Зачем они вообще поставили встык свой запуск с нашей стыковкой? Это с самого начала было неразумно с их стороны. Потому что новый модуль прилетел, надо спокойно его адаптировать, отключить всю автоматику, обеспечить открытие люков. Мы ожидаем сегодня через полтора часа открытие люков. Надо стравить давление в топливных баках, провести их вакуумизацию, и так далее. Это требует определенного времени для спокойной работы. Нет, им надо было обязательно лететь немедленно. Теперь они поняли, что это опрометчивый был шаг. Возможно, у них есть какие-то другие основания, помимо погоды. Поэтому нормально они полетят 3 августа. Никто их не торопит, ничего их не прижимает, никого им спасать не надо. У них была ошибка с этим кораблем в свое время. Они его запустили…
А. Милкус:
- Первый нормально не слетал.
Д. Рогозин:
- У них была проблема в программном обеспечении, в софте. И они пролетели мимо МКС и пошли на посадку. Поэтому сейчас это повторение того, что полтора года назад была неудачная попытка испытаний. Пожелаем им удачи, чтобы у них все было нормально. Но просто я не очень понимаю какие-то там с их стороны нервные окончания. Если люди слабонервные, им лучше не заниматься космической деятельностью. Им надо идти в блогеры. Вот у нас в блогерах одни слабонервные. Пусть они там и трудятся. В космической отрасли должны работать люди компетентные, мотивированные на результат, готовые рисковать и способные работать в единой команде.
А. Милкус:
- Дмитрий Олегович, эта история нервы потрепала нам, когда неожиданно включились двигатели «Науки», уже пристыкованной к международной космической станции. Это что такое было?
Д. Рогозин:
- Ну, сегодня же Владимир Алексеевич Соловьев сказал про эти полеты. Он сказал, что был кратковременный сбой в программе. Специалисты Центра управления полетами провели все необходимые операции, стыковка прошла идеально, на минимальной скорости. Мы рассчитали, что скорость стыковки не должна превышать 15 см в секунду. Мы зашли на стыковку со скоростью примерно 8 см в секунду. То есть все шло хорошо. Я вам скажу так. Человеческий фактор в каком-то смысле. То есть была такая эйфория, люди в каком-то смысле расслабились. Возможно, кто-то из операторов просто не учел, что, возможно, система управления самого блока будет продолжать себя корректировать в пространстве. И она определила этот момент спустя 3 часа, и было включение двигателя, которое тут же было компенсировано нашими же, российскими двигателями на модуле «Звезда» и на нашем грузовом транспортном корабле «Прогресс». Надо просто иметь в виду, что вообще ориентация станции в пространстве, увод ее от опасных столкновений осуществляется исключительно российскими средствами, нашими кораблями, нашими возможностями. Поэтому если мы и совершили какую-то небольшую ошибку, наши операторы, то эта ошибка была немедленно компенсирована. Поэтому ничего не то что страшного, это, скажем так, инцидент, для того чтобы потом сделать выводы. Кто-то посмеется, кто-то потом получит замечания, чтобы был повнимательнее. Но, еще раз говорю, это не угроза безопасности (это для нас важнейший критерий работы на МКС), ни каких-то травм для самой станции не могло причинить. Просто была определенная сдвижка по оси станции, которая тут же компенсировалась двигателями, и тут же встало все на место.
А. Милкус:
- Насколько это было опасно для космонавтов? Ведь по первоначальному плану открытие люков и первый заход космонавтов в «Науку» должен был состояться через два витка, через 6 часов. Теперь перенесено почти на сутки. Мало того, насколько я читал, наши космонавты Новицкий и Дубров какое-то время были вынуждены провести в американском сегменте.
Д. Рогозин:
- Да нет, это американцы нам дружески предложили во время проведения операции переместиться в российский сегмент, но такой доброй помощью мы решили не пользоваться. Потому что у нас в принципе и так все нормально, штатно и безопасно.
Что касается того, что это противоречит, как вы говорите, некоторым первоначальным планам, слушайте, там полетное задание, оно утверждается председателем государственной комиссии, но в той ситуации, в которой мы находились, оно, конечно, корректируется, исходя из конкретной ситуации. Поэтому мы изначально понимали, что люки будем открывать позже, потому что у нас осталось еще остаточное топливо. Топливо там не должно находиться по идее, надо его стравливать. Поэтому мы решили, чтобы эти операции провести не спеша, и они проводятся в то время, которое мы сами определяем. Это мы определяем, в какое время нам люки открывать, а не блогеры. Мы определяем, наши специалисты. Когда мы считаем необходимым, мы даем указание экипажу, когда мы завершаем все штатные операции. Поэтому кто там чего-то переживает, кто-то волнуется, кто-то пишет, что «Наука» куда-то не улетит или пролетит… Все это, слава богу, в силу просто колоссальной загрузки, эмоциональной и физической, в течение всех 8 суток наши специалисты не имели, к радости своей, возможности читать. И слава богу.
А. Милкус:
- Нужно отдать должное, что американские специалисты, как и наши в Центре управления полетом, рукоплескали этой стыковке. Я знаю, что поздравление было и от нас, и от Илона Маска, как коллега коллеге. И тут как раз никаких злонамеренных мыслей, по-моему, не было.
Д. Рогозин:
- Слушайте, специалисты в отрасли (наши, американские, китайские) все прекрасно понимают, впервые за 21 год… Целое поколение сменилось, ушли специалисты, которые знали, как это делать, пришли новые специалисты, для которых это был первый опыт. Таких тяжелых модулей еще никто не таскал на МКС – ни американцы, ни японцы, ни европейцы. Мы впервые это сделали и, я считаю, с большим успехом. Поэтому мы не только выполнили эту операцию, но еще продемонстрировали, что в «Роскосмосе» появился новый класс специалистов, которые теперь умеют это делать. Это означает для нас большие перспективы, что мы теперь фактически можем опираться на наличие специалистов, мы их проверили в деле, которые учтут, безусловно, те ошибки, которые были на исходе этого запуска, и проведут гораздо более плавно, гладко запуск всех модулей для будущей российской орбитальной станции. Это была такая тренировка. А на тренировке, на испытаниях… Они для того и проводятся, по большому счету, чтобы выявить какие-то недочеты и их устранить в дальнейшем.
Поэтому и американские, и другие специалисты, и господин Маск, и сенатор Нельсон, руководитель НАСА, прислали свои поздравления. Они просто понимали, что произошло, в отличие от тех, кто не специалист и клюет на всякую непонятную информацию.
А. Милкус:
- Дмитрий Олегович, за несколько месяцев до того, как «Наука» ушла на «Байконур» для окончательных испытаний, я побывал в этом модуле вместе с генеральным директором Центра им. Хруничева Варочко. Мы проползли, я бы сказал, на коленях, где-то на животе по этому модулю. Все-таки панели выглядят архаично, выглядят, как панели модуля «Звезда», который был отправлен больше 20 лет назад. Американские интерьеры, хотя они тоже 10-15-летней давности, они выглядят, как в фильме Стэнли Кубрика «Одиссея-2001». Если поменяли начинку, нельзя было сделать, чтобы выглядело модно, современно – белые панели, что-то красивое такое?
Д. Рогозин:
- А у нас там что, должен быть парад мини-бикини-2021 или работать мы там собираемся? Слушайте, у американцев другой подход. Они много значения уделяют и огромные деньги тратят на пиар, ставят там кучу камер, ставят эти квакеров с аплодисментами. Так называемый вау-эффект. Но я вам скажу, люди, которые занимаются непосредственно техникой, они настолько все заняты и переживают за успех этой техники, что им не до этих бантиков. Но если хотите, мы там повесим ваш портрет.
А. Милкус:
- Нет, мой не надо. Он не в тренде.
Д. Рогозин:
- Ну, разрисуем бантиками – ради бога. Но еще раз говорю, это лаборатория, она должна выглядеть как лаборатория, а не как гламурный ларец.
А. Милкус:
- Дмитрий Олегович, вы вчера на пресс-подходе говорили о том, что первым делом поздравили с успешной стыковой президента Российской академии наук Александра Михайловича Сергеева. Я помню, буквально полгода назад вы были на собрании в РАН и довольно жестко критиковали академиков за отсутствие предложений по научным экспериментам в космосе. Что изменилось за это время?
Д. Рогозин:
- Во-первых, появилось взаимопонимание. У меня с Александром Михайловичем сегодня была встреча, мы поздравили друг другу уже очно. И говорили действительно о том, как будем разворачивать новую программу экспериментов. Тут программа в чем? Мы действительно обратили внимание, что до 18-го года очень многие эксперименты разрабатывались и утверждались чрезвычайно долго.
А. Милкус:
- Годами.
Д. Рогозин:
- Конечно. Извините, до 10 лет доходили некоторые эксперименты, их разработка. Когда уже состарился сам разработчик и сам эксперимент потерял свою научную значимость и актуальность. Мы это пересмотрели. Во главе этой комиссии, которая отбирает эксперименты, стоит молодой наш специалист Александр Витальевич Блошенко, который является исполнительным директором «Роскосмоса» по науке и перспективным технологиям. Поэтому теперь у нас уходит полтора, максимум два года на постановку этого эксперимента.
Во-вторых, количество рабочих мест для проведения экспериментов на модуле «Наука» чуть ли не в два раза превышает, чем то, что у нас сейчас есть на станции.
А. Милкус:
- Насколько я помню, минимум 30 рабочих мест там создано под разную аппаратуру.
Д. Рогозин:
- Я не помню, где-то около 30. Сейчас вслед за этим мы понимаем, что станция получит второе дыхание, по крайней мере, российский сегмент. Конечно, то, о чем мы мечтаем и почему мы говорим о новой станции на будущее, важно использовать не только внутренний борт, то есть гермобъем отсеков, для того чтобы там можно было проводить эксперименты – выращивать ткани на 3D-биопринтерах, выращивать продукты питания, технология которых понадобится для дальних космических походов, переходов и т.д. Важно использовать внешний объем станции, которая должна быть увешана аппаратурой. И на том борту, который смотрит на Землю, должна быть аппаратура дистанционного зондирования Земли, и в «Зените», где мы можем исследовать внешнее космическое пространство, следить, в том числе и за космическим мусором, и т.д.
Сама «Наук» для этого тоже не приспособлена, как и все остальные модули всех сегментов, включая и наши, и американские, и т.д. Но внутренний объем сейчас позволяет широко развернуться, и мы надеемся, что после нескольких выходов в открытый космос наших космонавтов, которые окончательно завершат обновление, адаптацию модуля ко всему российскому сегменту, после этого модуль заработает в полную силу. Я думаю, до Нового года мы справимся.
А. Милкус:
- Вчера говорили о том, что будут открыты люки, и наши космонавты Новицкий и Дубров уже могут там жить и работать. Это с одной стороны. С другой стороны, мы все время читаем, и вы говорите о том, что нужно около 10 выходов в открытый космос, для того чтобы интегрировать модуль «Наука». Так могут они там жить или надо все-таки подождать, когда проведут работы в открытом космосе?
Д. Рогозин:
- Мы сейчас говорим о чем? О том, что модуль уже является неотъемлемой частью станции. То есть модуль дышит, модуль открыт, он герметичен. Сейчас надо его разгрузить, потому что там много научной аппаратуры, много различной полезной нагрузки, которую надо переместить в другие отсеки. После этого уже можно его использовать для жизни в полной мере. Для проведения экспериментов надо будет подключить дополнительные системы. Именно о них идет речь, потому что отдельные кабели надо будет просто соединить, они находятся на внешнем борту. Вот об этом мы говорим. Поэтому, скажем так, модуль готов уже к жизни процентов на 50…
А. Милкус:
- То есть ночевать в каюте там уже можно?
Д. Рогозин:
- Пожалуйста, ради бога, пользоваться всеми его системами. Но с точки зрения подключения научного оборудования потребуется еще несколько месяцев, чтобы в открытом космосе обеспечить эти работы.
А. Милкус:
- Вы можете нам секрет такой открыть в прямом эфире? Я знаю, что в модуле «Наука» космонавтам были отправлены некие сюрпризы.
Д. Рогозин:
- Ну, на то они и сюрпризы, чтобы я о них не рассказывал вам.
А. Милкус:
- То есть мы не узнаем?
Д. Рогозин:
- Вы считаете, что космонавты у нас такие дураки, что они не слушают радио «Комсомольская правда»?
А. Милкус:
- Я надеюсь, что слушают.
Д. Рогозин:
- Поэтому я не буду раскрывать сюрпризы.
А. Милкус:
- Ну, когда они их получат, мы сможем узнать, что конкретно там было?
Д. Рогозин:
- Конечно. Я вчера разговаривал с Олегом Новицким сразу после стыковки, мы с ним обсуждали как раз планы работы на ближайшие дни. Поэтому, думаю, когда они сами сочтут необходимым, они об этом скажут.
А. Милкус:
- Мы снова в студии. Напоминаю, у нас эксклюзивный разговор с Дмитрием Олеговичем Рогозиным, руководителем госкорпорации "Роскосмос". Я очень благодарен Дмитрию Олеговичу, что он вышел с нами на связи, потому что дни очень горячие, очень сложные, очень насыщенные. Еще раз повторю, мы разговариваем, обсуждаем историю с многофункциональным лабораторным модулем «Наука», который пристыковался вчера. Сейчас через час должны быть открыты люки, зайти туда космонавты. Это и технически, и очень важно, на мой взгляд, то, что сказал Дмитрий Олегович только что: волевая победа нашей космонавтики. Это значит, что новое поколение конструкторов, инженеров у нас формируется.
Дмитрий Олегович, а вот что дальше будет? Как мы дальше будем формировать российские сегменты МКС? И зачем мы его формируем, если пока в 2024 году мы должны вместе с американцами покинуть это сооружение?
Д. Рогозин:
- Нет, секундочку! Какая-то путаница. Смотрите, такого никто не говорил, ни мы, ни американцы. Просто у нас есть совместное решение участников проекта МКС: и американцев, и россиян, и японцев, и канадцев, и европейцев о том, что мы подтверждаем нашу готовность работать на станции до 2024 года. Но, конечно, технические специалисты говорят о том, что часть этих модулей, особенно те, которые были в основе станции, они, ну, слушайте, они не вечные. Правильно? Ведь станция то нагревается, то она остывает, то она подвергается различного рода внешнему воздействию. И лучам, и микрометеоритам, и так далее. Поэтому часть систем этой станции имеет свой ограниченный ресурс, поэтому мы просто проводим ежегодно совместную работу по оценке технического состояния станции. Это не значит, что она в 2024 году должна быть затоплена.
А. Милкус:
- То есть, это пока только договор о том, что мы до 2024 года ее эксплуатируем? Дальше тоже может быть продлен срок работы?
Д. Рогозин:
- Естественно, да. Мы еще ждем, на самом деле, решение американцев, они должны подтвердить через Конгресс США. Ведь это тоже связано и с бюджетным финансированием , американцы несут колоссальную долю расходов за станцию. У них, извините, если сравнить, до прилета МЛМ российский сегмент весил 40 тонн, а американский сегмент 400 тонн.
А. Милкус:
- В десять раз больше.
Д. Рогозин:
- Ну, конечно. Поэтому, соответственно, это все связано и с деньгами, и с рисками, и с ответственностью специалистов за стабильность работы самой станции. Да, там, конечно, все эти системы резервированы дважды, трижды, но, тем не менее, все равно у всего есть свой предельный срок. Поэтому после 2024 года, я думаю, что станция продолжит свою работу определенное время. И только коллективно будет приниматься решение о прекращении ее работы. И о принятии решения, что будем делать дальше. Либо мы расходимся из этой прекрасной коммунальной квартиры по национальным своим квартирам, значит, отдельным. Либо будет какой-то иной проект, который продолжит международное космическое сотрудничество.
А. Милкус:
- Но у «Науки» гарантийный срок до 2027 года. Как я понимаю, технически вряд ли есть возможность ее отстыковать и использовать еще и в российской станции, когда она будет национальная.
Д. Рогозин:
- У нас завтра в 11 часов здесь, в «Роскосмосе», я сейчас отсюда вам звоню, пройдет заседание научно-технического совета во главе с Юрием Николаевичем Коптевым, он у нас возглавляет, как раз, НТС. И мы будем обсуждать конфигурацию новой российской станции. Есть два предложения. Первое из них состоит в том, чтобы формирование российской национальной станции происходило путем дальнейшего наращивания российского сегмента МКС по следующим отделениям и сохранением на той же самой орбите, то есть, с отклонением 51,6 градуса. Есть свои плюсы в этом деле, потому что, понятно, что даже ресурс, про который вы сказали, модуля «Наука» - это установленный ресурс. Это не значит, что сломается модуль в 2027 году. У нас модули, которые входят в состав МКС, имели ресурс 10-15 лет. Вы сами знаете, что они работают намного дольше. Намного дольше того, что было тогда определено еще в 1998 году. Поэтому это одна концепция. Вторая концепция состоит в том, что с этой станции нам придется уходить, переходя на российскую орбитальную служебную станцию, которая, по сути дела, сейчас уже формируется по технологиям, по подходам научно-энергетического модуля. Он уже у нас сделан, создан. Находится в Королеве в помещении монтажно-испытательного корпуса ракетно-космической корпорации «Энергия». И здесь, как раз, от завтрашнего решения и от последующего согласования с правительством будет зависеть вот этот НЭМ – это что? Это еще один модуль, который пойдет на МКС? Потому что мы 24 ноября этого года планирует отправить еще один модуль, так называемый узловой модуль «Причал» - э то такой стыковочный, имеющий несколько стыковочных узлов модуль для расширения возможностей состыковки с пилотируемыми грузовыми кораблями. А к нему уже теоретически раньше планировался, как раз, пристыковаться и научно-энергетический модуль.
Это первая концепция. Здесь в чем вопрос? Если у МКС ресурс ограничен и там, условно, 2027-2028 год – это все, да? И станция подлежит затоплению, тогда есть ли смысл в 2024 году отправлять новейшие технологии – наш модуль? Это не «Наука», это гораздо более совершенная конструкция.
А. Милкус:
- С 2017 года его начали строить, это современный совсем модуль.
Д. Рогозин:
- Во-первых, это так. И там их несколько тоже. Там есть и дублеры его, которые находятся на электроиспытаниях и так далее. Надо ли отправлять модуль, который минимум имеет ресурс 15 лет для того, чтобы он прожил, условно, с 2024 до 2027 год? Три года. Ну, это, честно говоря, я не понимаю. Мне как-то не укладывается в голове.
Либо второй вариант. Этот научно-энергетический модуль доделывается, частично переделывается, там ставятся дополнительные системы ориентации, системы жизнеобеспечения, которые позволят его использовать в качестве базового модуля для развертывания новой российской станции. А вот где она будет находиться? Есть второй вариант – это не 51,6 градуса отклонение, а это 97-98 градусов. Это такая приполярная орбита, которая позволит видеть не только то, что видит МКС, но видеть гораздо больше, я бы сказал так, полностью всю планету, но поскольку каждые двое суток эта станция будет находиться, облетать практически все точки Земли. То есть, обзор ее и возможность наблюдения с этой станции будет намного больше и объемнее, чем то, что есть сегодня у МКС.
И второй там преимущество у этой станции, что она каждые полтора часа будет находиться над Арктикой, а Арктика – это зона наших особых интересов. Это Северный морской путь, это и решение иных задач в том числе, обороны и безопасности страны. Но есть минус большой у этого наклонения. Прежде всего, он состоит в том, что эта орбита гораздо более радиационно нагруженная, то есть…
А. Милкус:
- Облучение космонавты могут получать больше.
Д. Рогозин:
- Совершенно верно. Там нельзя будет находиться год, скажем, полтора, как раньше было. На этом наклонении можно работать, скажем, месяц, полтора, два. Это потребует иного подхода работы на этой станции, то есть, это не станция постоянного пребывания экипажа, а посещаемая станция. Но тоже в этом ест смысл: они прилетели, выполнили какие-то задачи, установили новое оборудование, подвесили новый спутник, какую-то аппаратуру, которую надо оттестировать в условиях открытого космоса. И вернулись на Землю.
И второй минус, который состоит в том, что эта орбита потребует гораздо более мощных средств выведения. То есть, грубо говоря, чтобы отправить корабль «Союз МС» на орбиту МКС, необходима ракета «Союз-2.1а». А для того, чтобы отправить тот же самый корабль на орбиту 97-98 градусов, потребуется ракета модификации «Союз-2.1б», более мощная, более тяговооруженная и грузоподъемная. Это минус, с одной стороны, с другой стороны, мы сейчас получаем уникальные новые средства выведения. Сейчас идет работа, мы отправляем с Центра Хруничева очередную тяжелую «Ангару» для подготовки летных испытаний на наш северный космодром Плесецк. Поэтому скоро мы получим уже по завершению этих летно-конструкторских испытаний новейшую нашу тяжелую ракету, способную решать задачи гораздо более серьезные, чем «Протон». Потому что «Протон» поднимает примерно на 5 тонн меньше, чем сможет тяжелая «Ангара».
Ну и на подходе у нас, конечно, «Союз-5». Сейчас в Самаре в цехах Ракетно-космического центра «Прогресс» вовсю идет работа. Установлено новое технологическое оборудование, новое сварочное оборудование, так называемая фрикционная сварка – сварка трением с перемешиванием, которая дает гораздо более серьезные прочностные характеристики для обечаек для корпуса ракеты.
И, конечно, у этой ракеты будет супердвигатель – РД-171МВ, самый мощный в мире жидкостной ракетный двигатель, который сейчас уже прошел горячие испытания в Химках на нашем «Энергомаше».
А. Милкус:
- А будет эта ракета многоразовой?
Д. Рогозин:
- С этим двигателем кислород-керосин, когда один большой двигатель, это невозможно сделать. Но экономика этой ракеты будет такая, что она будет абсолютно конкурентна со всеми существующими перспективными средствами выведения. А вот многоразовым мы задумали другое средство выведения – «Амур». Это ракета, которая будет практически в том же самом корпусе, как и «Союз-5», то есть тот же корпус с диаметром 4100, примерно с тех же самых стартовых комплексов она может взлетать. Но там первая ступень – там будут стоять двигатели, которые сейчас в разработке у нас в Воронеже на КБ «Химавтоматики». И там двигатели на метане, то есть на сжиженном природном газе. И они позволяют многократно включать этот двигатель, выключать его. То есть до трех включений получается в ходе одного полета. То есть на взлете, на торможении, уже когда отделяется первая ступень, и потом на динамической посадке.
И задали характеристику, чтобы этот двигатель мог включаться не мне 300 раз. Это означает, что теоретически один и тот же двигатель может летать сто раз. То есть три включения за один полет – итого сто полетов. Но это, конечно, будет прорыв в целом в ракетостроении. Потому что то, что делают сейчас американцы, это замечательно, прекрасно. Но они летают на кислородно-керосиновых двигателях, которые требуют переборки после полета, очистки дополнительной.
А. Милкус:
- Вы в данном случае имеете в виду Маска, Falcon-9?
Д. Рогозин:
- Он, конечно, показал эту технологию, хотя мы ее знаем, и эта технология разрабатывалась еще в последние годы в Советском Союзе. И такой даже метановый двигатель существовал у нас, был создан один экземпляр. В 90-е годы приехали американцы, по-моему, за один миллион долларов купили его, вывезли. Собственно говоря, все американские разработки во многом пошли благодаря этому прототипу.
Конечно, вопрос не только в многоразовости, чтобы было красиво и чтобы был такой вау-эффект, чтобы все поклонники, энтузиасты космонавтики были в восторге. Это, конечно, замечательно. Но главное - другое. Еще раз говорю – это цена конкретного килограмма полезной нагрузки, выводимого с помощью ракеты-носителя. То есть чистая экономика. Если мы поймем, что многоразовая система ракеты «Амур» на метановых двигателях позволит нам удешевить пусковые услуги, то мы, конечно, пойдем этим путем. Но сначала «Союз-5», в 2023 году летные испытания.
А. Милкус:
- Давайте вернемся в космос, на модуль «Наука». Должны полететь Клим Шипенко и актриса Юлия Пересильд в октябре на МКС. Им будет разрешено заходить в модуль «Наука»? Готовились ли они к тому, чтобы знать специфику, особенности этого модуля:
Д. Рогозин:
- Они были в этом модуле, когда он был на Земле. Не в том, который был на Байконуре, они были в его электромакете, который находится в корпорации «Энергия». В принципе, да, предполагается. Кинематографисты запросили возможность осуществления ряда съемок именно в МЛМ. Это предусмотрено.
А. Милкус:
- А кто-то из них будет ночевать? У нас там во время пересменки пять человек. Где они будут ночевать? У нас две каюты, одна каюта в «Науке». Как распределяются каюты тех, кто прилетает на время?
Д. Рогозин:
- Вы же сами понимаете, что понятие «каюта» - это понятие относительное в невесомости.
А. Милкус:
- Какая каюта самая удобная? В «Науке»? Ее, наверное, Пересильд и предоставят?
Д. Рогозин:
- Мы об этом пока еще не думали. Если "Комсомольская правда" готова предложить такой вариант, мы обязательно его обсудим с экипажем. Но я думаю, что это дело житейское, бытовое, они сами между собой там договорятся, кто там где будет ночевать.
Еще раз хочу сказать, опытные космонавты мне иногда рассказывали, что, поскольку понятия «верх-низ», «лево-право» отсутствует в невесомости, многие из них предпочитали не в каюте ночевать, а просто выбирали себе на самой станции укромное местечко и там восстанавливали свои силы. Разберутся. Это не самая главная проблема.
А. Милкус:
- А есть какие-то проблемы с отправкой космонавтов-актеров на станцию? Проект идет по графику?
Д. Рогозин:
- Для нас в «Роскосмосе» самое главное – это тот эффект, который мы получим для ракетно-космической отрасли. Для кого это может быть интересно, что кто-то полетит из известных людей. Для нас важней другое, чтобы в итоге мы получили продукт, ради которого стоило так рисковать и спорить со многими критиками. Ведь мы рассчитываем на то, что, во-первых, мы получим настоящий такой мощный просветительский, образовательный и пропагандистский, извините за слово, продукт, который расскажет о том, как реально работает машина под названием «ракетно-космическая отрасль России». Кто такие наши специалисты Центра подготовки космонавтов, которые людей, которые не имеют представления о космических полетах, за кратчайшее время готовы будут подготовить. А это очень важно для нас. Потому что, когда придется, не дай бог, отправлять какого-то специалиста на станцию для решения оперативной задачи, у нас должен быть опыт такого рода оперативной подготовки.
Второй момент, который крайне для нас важен, это, конечно, сопровождающие сами съемки фильма съемки того, как идет подготовка. Мы здесь рассчитываем на то, что те люди, которые заинтересованы стать космическими туристами, могли увидеть преимущества российской пилотируемой космонавтики. Увидеть, что наш корабль самый быстрый. Мы сейчас будем планировать полет уже не за три часа до МКС, а за один виток. То есть за полтора часа. Мы иногда смеемся, что участники космического полета не успеют испугаться – они уже будут на станции.
Конечно, ни один американский корабль не может себе позволить такие скорости, такое удобство для людей, которые сразу смогут уже адаптироваться к космосу непосредственно на станции, в нормальном объеме, а не в достаточно узких условиях работы в самом корабле.
Ну и, конечно, третье. Мы договорились с кинематографистами о том, что наши специалисты тщательно, с карандашом в руке прочтут весь сценарий. Чтобы там не было никакой, извините за выражение, жеребятины.
А. Милкус:
- Просто благодарность. Потому что режиссер Клим Шипенко в «Салюте-7» придумал, что станцию чинят кувалдой. Страшное дело было.
Д. Рогозин:
- Ну, знаете, я разговаривал на эту тему со многими опытными космонавтами. Некоторые из них посмеивались над этим сюжетом, другие говорили: ну да, художественный замысел. Конечно, это выглядит странно для профессионалов. И, конечно, ничего подобного в том материале, который сейчас готовится, быть не может. Потому что каждая строка сценария пройдет через мощнейшие экспертные фильтры. Будут определенные допуски, которые всегда связаны с художественной картиной, это понятно, на что-то придется, скажем так, закрывать глаза, на какие-то моменты. Поскольку событие, которое обычно у нас растянуто во времени, там оно будет сжато именно за эти 1,5 часа острого сюжета. Но, еще раз говорю, для нас важно другое.
Для нас важны две вещи. Первое. Отработка технологии ускоренной подготовки человека, который в принципе не планировал оказаться на орбите, но он там может понадобиться. Врач или астроном, или биолог, геолог. Человек, который может остро понадобиться на орбите, и у нас не будет никакого иного шанса, кроме как найти лучшего специалиста на земле, ускоренно его подготовить и отправить на орбиту. Это чрезвычайно важно с точки зрения будущих наших работ экспедиций. Пока таких экспериментов мы не проводили.
А. Милкус:
- А я для наших слушателей скажу, что с сентября, насколько я помню, на Первом канале планируется шоу практически каждый день, где будет показано, как готовится сейчас Шипенко, Пересильд и их дублеры в режиме реального времени. И зрители смогут почувствовать, посмотреть буквально за месяц до полета рабочий график непрофессиональных космонавтов. Правильно я говорю? По-моему, с сентября, насколько я помню.
Д. Рогозин:
- Да. Я бы слово «шоу» убрал.
А. Милкус:
- Это из пресс-релиза Первого канала.
Д. Рогозин:
- Ну, они там люди более продвинутые, мы все-таки люди больше советской формации. Поэтому я исхожу из того, что там должна быть просто камера, которая будет подсматривать за тем, как идет процесс подготовки. Мне ведь важно, чтобы и моих специалистов показали, как они мучаются с этими кинематографистами, как они из них делают людей, способных…
А. Милкус:
- Да, как делают людей.
Д. Рогозин:
- Это самое интересное. И второй момент. Я очень хочу, чтобы наша отечественная космонавтика пользовалась уважением. Мы сейчас очень стараемся для этого. Мы стараемся больше не повторять никаких аварий. Уже перебили все возможные рекорды в нашей стране по безаварийным пускам. Это огромный труд, огромное напряжение сил. И сейчас крайне важно, чтобы вот это уважение, эта страсть к космосу, к российскому космосу, уважение к тем, кто работает в нашей отрасли, все это было полностью восстановлено. Поэтому я надеюсь, что этот проект один из тех проектов, которые в этом русле должен быть реализован.
А. Милкус:
- Дмитрий Олегович, тут есть несколько вопросов к вам от наших слушателей. Сергей спрашивает из Волгоградской области: «Чем закончился конкурс проектов на облик новой станции?» Был такой? Я не помню.
Д. Рогозин:
- Да, мы проводили действительно, даже в разных социальных сетях. Некоторые скептически улыбались. Но на самом деле я считал, что из этого точно что-то получится. Действительно, нам даже присылали из-за границы наши специалисты, которые когда-то уехали, в 90-е годы, из страны. Присылали свои наброски, и там было много чего полезного. И все это будет завтра рассматриваться на заседании научно-технического совета «Роскосмоса».
А. Милкус:
- Московская область. «Дмитрий Олегович, планируется ли у вас встреча с Илоном Маском?» Почему именно с Маском, не знаю, но вот люди интересуются.
Д. Рогозин:
- Илон Маск – талантливый человек, подрядчик НАСА, выполняющий очень серьезную задачу в интересах американской космической, прежде всего государственной программы, работающий в том числе на бюджетных средствах США. С удовольствием, конечно, я бы с ним (и не только с ним, но и с другими специалистами) познакомился. У меня проблема только одна – я под персональными санкциями нахожусь, не имею права въезжать на территорию стран Европейского союза, США, Канады, Австралии, еще каких-то стран. Поэтому я жду в гости. Пусть приезжает господин Маск, пусть приезжает глава НАСА сенатор Нельсон. Я с ним постоянно на связи по телефону. Он обещал с семьей приехать и погостить у меня дома. Поэтому я думаю, что рано или поздно такие встречи состоятся, и я думаю, они послужат общему делу.
А. Милкус:
- Дмитрий Олегович, очень важно подчеркнуть. Я знаю, что сегодня как раз «Роскосмос» об этом говорил. Следующий пуск 3 августа нового корабля Starliner проходит на американской ракете, в основе которой российские двигатели. Вот мы говорим, что мы отстаем, а ведь не полетит «Боинг», если не купили бы они у нас двигатели НПО «Энергомаш».
Д. Рогозин:
- Ну, и в Соединенных Штатах были люди типа покойного сенатора Маккейна, и у нас в стране были такие ура-патриоты, которые говорили, что надо прекратить продажу этих двигателей. Понимаете, для нас это важно. Во-первых, все-таки это подтверждение колоссального преимущества российского ракетного двигателестроения. Во-вторых, эти двигатели работают безаварийно. Я не знаю, какой это будет запуск РД-180, где-то за 90 уже перевалило. Третье. Безусловно, это мощнейшая поддержка для наших перспективных работ. Потому что все, что мы зарабатываем, мы вкладываем в новые наши ракетные двигатели. Важнейшим фактором является и то, что американцы настолько полюбили РД-180. У него нет аналогов, и они до сих пор пока не могут его ничем заменить, что, несмотря на все эти санкции и все остальное, они продолжают его покупать. Равно как и второй двигатель – РД-181М. Недавно правительство России нам разрешило осуществлять экспорт и этого двигателя. Поэтому российское двигателестроение будет работать и дальше, в том числе поставляя высокотехнологичную продукцию.
А. Милкус:
- Спасибо большое.
