Тутта Ларсен: Если с началом СВО твоя жизнь не поменялась, что-то не так с твоей жизнью
В. Алфимов:
- Здравствуйте, дорогие друзья. Я – Валентин Алфимов. Рядом со мной – Тутта Ларсен. Тутта, привет!
Т. Ларсен:
- Привет!
В. Алфимов:
- Можно, я не буду титровать – телеведущая, радиоведущая, это всё? Я думаю, все прекрасно знают, кто такая Тутта Ларсен. Кто не знает, мы сейчас расскажем. У тебя сейчас выходит замечательный проект – «Православный щит Донбасса».
Т. Ларсен:
- Да.
В. Алфимов:
- Что это такое? Звучит в целом понятно, но есть ощущение, что непонятно.
Т. Ларсен:
- На самом деле ни для кого, наверное, не секрет, по крайней мере, из тех людей, которые более-менее следят за моей жизнью и работой, я родом из Донбасса, я родилась в Донецке, выросла в Макеевке. И те события, которые там происходят, для меня происходят уже давно, с 2014 года. Более того, у меня папа живет в Донецке, сводный брат живет в Макеевке, я из первых рук знаю обо всем, что там происходит. И когда все это началось, поскольку там оставались и родственники, и знакомые, друзья друзей, бывшие одноклассники, коллеги и т.д., Донбасс был в чудовищном совершенно вакууме, туда не доезжали элементарные предметы первой необходимости в самом начале всего этого замеса, в 2014 году. И людям были необходимы просто продукты, подгузники, лекарства и пр. И нам в Москву стали звонить знакомые с просьбой что-то передать. И так получилось, что сначала это были знакомые, потом знакомые знакомых, потом это, как снежный ком, стало расти, расти, расти. У меня не было времени этим заниматься, а моя мама, которая уже давно жила в Москве, вышла на пенсию, очень активно включилась. И в итоге она создала волонтерскую группу «Москва – Донбасс», которая все эти годы возит гуманитарную помощь в ДНР и ЛНР. Более того, уже очень расширились разные варианты ее деятельности, и одним из ее проектов была помощь церкви в Донбассе в частности, и не только гуманитарная помощь с продуктами, одеждой, но и в восстановлении храмов. Очень многие храмы пострадали. Например, в моем родном поселке Ханженково-Северный, в котором я росла, там построили новый храм, но денег хватило, только чтобы стены покрасить краской. У них висели бумажные, распечатанные на принтере иконы.
И мама нашла потрясающих иконописцев в Брянске, Москве и Мстёре, которые писали безвозмездно для храмов Донбасса эти иконы. Потом стали просить не только в храмы, но и в госпиталь, куда-то в школу, куда-то еще. И меня эта история очень вдохновила. Поэтому когда Президентский фонд культурных инициатив кинул клич о том, что можно выиграть грант на проект, посвященный Донбассу, мы сразу эту идею о том, чтобы рассказать, как церковь живет в Донбассе, как люди помогают церкви, а церковь людям, подхватили, выиграли грант, нам дали деньги, и мы поехали снимать. И как раз в первой серии мы снимали мою маму.
В. Алфимов:
- Тот самый случай – кто, если не я?
Т. Ларсен:
- Да. Хотя для меня это был достаточно непростой проект. Оказалось, что там невероятное количество подводных камней, что в церкви все очень сложно там сейчас. Ну, буквально очень многие епархии поделены. То есть епархия одна с точки зрения церкви, а с точки зрения границ это две разные страны, противостояние и там и сям. Очень многие не хотели с нами разговаривать, по разным личным причинам. У нас не складывалась командировка, мы туда только с третьего раза доехали, у нас разваливалась команда. То есть было сложно.
В. Алфимов:
- Не хотели разговаривать здесь у нас, в ДНР?
Т. Ларсен:
- Здесь, у нас. Мы снимали только в ДНР. Но даже были такие озвучены причины, что «я не могу с вами сейчас говорить, потому что у меня с той стороны прихожане».
В. Алфимов:
- Это страшно.
Т. Ларсен:
- Да, это очень страшно. Конечно, на церкви там колоссальная нагрузка и колоссальная ответственность. Потому что, в том числе, Русская православная церковь – это один из форпостов сейчас гуманитарной деятельности там, это такой, знаешь, Ноев ковчег. Когда человек лишается дома, лишается всего, он бежит за помощью в храм. И храмы стали таким аккумулятором всего – и одежды, и продуктов, в храмах люди скрывались от бомбежек, в храмах людей кормили горячей едой. Сейчас, например, в Мариуполе очень большая социальная деятельность идет через несколько храмов – поиск родных, одежда, обувь, финансирование, жизни семей и т.д., даже вывоз подростков сюда на психологическую реабилитацию. Все это идет по каналам церкви. Когда я в это погрузилась, я открыла для себя колоссальный пласт, во-первых, совершенно потрясающих примеров человеческого тепла, любви и милосердия и огромные возможности помогать.
Для меня это просто проект невероятной терапевтической мощи. Потому что когда приезжаешь в Донбасс, конечно, видишь… Мой первый город был Мариуполь, в который я заехала. Я в Донбассе не была с 2012 года. И у тебя возникает какое-то онемение, недоумение. Первое чувство, которое тебя посещает, это недоумение, как вообще это возможно в XXI веке, как мы до этого докатилось, почему это происходит. И очень просто впасть в уныние. И если бы не люди, с которыми мы там общались, если бы не истории, которые мы рассказываем, наверное, мы бы расстроились.
В. Алфимов:
- Что больше всего поразило, удивило на Донбассе сейчас? Я готов поспорить, что сейчас ты скажешь: люди.
Т. Ларсен:
- Безусловно, люди, этот совершенно непередаваемый стоицизм донбасский. Это крепость, это чистота, это красота человеческая, которую ты там видишь. Поскольку мы снимали людей церкви… Хотя среди героев у нас есть, например, мусульманин, чеченский офицер, который восстанавливает храм в Мариуполе на деньги Фонда Ахмата Кадырова. У нас есть немка-антифашист. Про них уже вышли выпуски, мы выложили, они есть во всех наших соцсетях. Она атеист, антифашист, немка, которая выросла в ГДР, которая считает необходимым помогать церкви, потому что она понимает, что это важный гуманитарный институт, она так это определяет. То есть самые разные люди, не только воцерковленные, но это все люди, которыми движет любовь к человеку. И это поразительно.
Конечно, командировка в Донбасс – это было что-то неописуемое. Знаешь, каждый день крещендо. То есть ты начинаешь день, не зная, как ты его закончишь, и каждый следующий день круче предыдущего с точки зрения встреч, эмоций, впечатлений. У меня там было несколько очень серьезных личных таких моментов. Я съездила во двор своего детства. Это вообще отдельная история. У нас было интервью с Александром Сергеевичем Ходаковским, и непонятно было, во сколько. Потом в итоге мы проснулись утром, созвонились, и стало ясно, что интервью во второй половине дня, у нас вся первая половина дня свободна. И я попросила нашего водителя: «Отвези меня в Макеевку, я хочу во двор своего детства». Он меня туда отвез. Я первым делом пошла в сквер, где мы с бабушкой гуляли, когда мне было 2-3 года, к Вечному огню. Вечный огонь не горел, но мне навстречу шла пара с коляской. И парень, подняв голову, посмотрел на меня и сказал: «О, Тутта, привет! А ты помнишь, мы с тобой на концерт Михея ходили в Ханженково 20 лет назад?» И мы обнялись.
Я села на бордюр, где мы сидели с бабушкой, я залезла под елку, под которой я лазала в детстве, она всё еще там, у нее всё еще такие же длинные лапы до земли, и там всё так же можно спрятаться в домике. И потом я пошла во двор своего детства, в дом своего детства. У нас сталинка, она в самом центре Макеевке. Все, конечно, жутко обшарпанное, облезлое, страшные надписи «Убежище» со стрелками в сторону подвала. Я хожу по этому двору в черном худи, в черных трениках, никак себя особо не обозначаю, просто хожу по двору. Поднимаю голову – на балконе третьего этажа стоит седовласый мужчина, красивый, похожий на Шона Коннери, и говорит мне: «Что, Таня, потянуло тебя в родные места?» Как он меня увидел с третьего этажа, как он меня узнал? Непонятно. Это было второе такое «объятие», знаешь.
А третье было, когда мы шли с моей командой, я рассказывала им: сюда я ходила в детстве, вот здесь мы покупали сладкий хворост, вот здесь еще что-то, а вот это Краеведческий музей, куда мы бегали смотреть на облезлые чучела степных волков, которые водятся в Донбассе. И в этот момент, когда я прохожу, открывается дверь, выглядывает смотрительница музея и говорит: «Здравствуйте. Какими вы судьбами у нас сегодня в городе?» Я 40 минут провела в Макеевке, и за 40 минут меня город три раза «обнял». И это все время происходило.
Наверное, самое сильное впечатление, которое у меня осталось от Донбасса, это заправщик на автозаправке. Мы ехали на какое-то очередное интервью, остановились на заправочной станции. Часть команды пошла в кафешку за кофе и сладостями, а мы с мужем остались сидеть в нашем автобусе. И вдруг он меня так дергает и говорит: «Смотри». Я поворачиваюсь и вижу, что заправщик, который нас обслуживает, вставил пистолет в бак, он в обычной форме автозаправочной станции, он стоит, тянет четки и молится (ну, видно, губы шевелятся). Молится и четки перебирает. Потом поклонился, перекрестил себя, перекрестил всю заправку, нашу машину, перекрестил это кафе и пошел заправлять следующую машину. Это такое было божье чудо явлено. Мы приехали снимать про православный щит Донбасса, и, конечно же, православный щит Донбасса – это люди.
И еще было безумное впечатление, тоже это была фантастика, когда мы снимали в одном храме литургию и должны были сделать интервью со священником. И он говорит: «Подождите, мне нужно время, у меня крестины, мы крестим людей после литургии». И выяснилось, что к нему пришли солдаты креститься. К нему пришли два взрослых 40-летних мужика, они прямо из окопа, было видно. И они пришли не одни, а с какими-то своими братьями по оружию, в церковь набилась куча людей в камуфляже. Я впервые видела на самом деле, как ни странно, как крестят взрослых людей. Это было первый раз, когда я разревелась там. Хотя поводов было много, но как-то было не до того. Я реально видела, как рождается христианин. Вот эти два взрослых дядьки, они стояли перед купелью, два мужика 40+, и на моих глазах в процессе таинства они превращались в мальчишек. Причем один был такой веселый, улыбчивый, всему радовался, а второй был такой собранный, серьезный, но это было два ребенка. Это надо было видеть, как у них расправились плечи, осветились лица. Это было что-то, абсолютно не передаваемое словами.
В. Алфимов:
- Ты судьбу их знаешь дальше?
Т. Ларсен:
- Нет, я не знаю их судьбу. Я, к сожалению, даже…
В. Алфимов:
- Не спросила имен?
Т. Ларсен:
- Нет, я спросила имена. Я просто забываю о них молиться, не каждый раз поминаю их в своих молитвах. Нам потом священник сказал, что это большая редкость, когда в черте города крестятся. Солдаты обычно крестятся либо в блиндажных храмах, либо прямо там, в окопах (там есть священники, которые приезжают к ним). Он сказал, что «особо сейчас мы не крестим, потому что все крещеные». Люди, может быть, не воцерковленные, может, с Христом никогда в жизни не встречались, но, тем не менее, в детстве всех крестили.
В. Алфимов:
- Мы говорим о проекте «Православный щит Донбасса», который вышел уже на всех площадках, на которых только можно.
Т. Ларсен:
- Он есть во всех соцсетях – ВК, Одноклассники, Яндекс Дзен, Telegram и есть отдельный канал в YouTube.
В. Алфимов:
- А на Rutube есть?
Т. Ларсен:
- Я думаю, что есть тоже.
В. Алфимов:
- Это важно. Просто на YouTube что хочешь заблокируют и всё. Как ты помогаешь новым регионам? Некоторым говорят: новые территории. Нет, это не новые для нас территории, а вот регионы новые.
Т. Ларсен:
- Мне вообще больше нравится формулировка «освобожденные территории». Благодаря моей маме и ее волонтерской группе «Москва – Донбасс» я имею возможность помогать всегда. И сейчас я довольно тесно сотрудничаю с синодальным отделом по благотворительности, и благодаря им как раз у нас несколько сюжетов было снято. В частности, мы рассказывали про мобильный госпиталь в Мариуполе и про волонтеров, которые ездят в Мариуполь восстанавливать дома в частном секторе. Кстати, к этой акции может присоединиться абсолютно любой человек, сайт у них «Миром.Хелп». И тебе необязательно даже иметь какие-то строительные компетенции. Ты можешь поехать просто помогать. Там проблема в том, что Мариуполь, конечно, восстанавливается семимильными шагами, но у крупных корпораций нет возможности заходить в частный сектор, потому что это слишком мелкие проекты. А там очень большой частный сектор, и очень много домов сильно пострадало. И синодальный отдел собирает волонтеров, они ездят, восстанавливают тепловой контур дома, то есть окна и крышу, чтобы люди могли жить. Многие люди жили просто с дыркой вместо крыши. А кто там остался? Дети, старики, инвалиды, те, кому некуда ехать, у кого нет возможности уехать.
Я снимала про них. Это потрясающе. Люди берут отпуск и едут туда в свое свободное время поработать на благо других людей. Слушай, это такая красота, это такая благодать. Ты оттуда приезжаешь, почти как после причастия из храма выходишь. Когда ты видишь это все, ты видишь, как Господь действует в людях. Это просто фантастика. Мне кажется, что вообще каждый человек должен съездить в Донбасс, съездить хотя бы в Мариуполь, пусть в глубокий тыл. Просто съездить, пообщаться с людьми, посмотреть им в глаза, поговорить, позадавать вопросы, а лучше – что-то сделать: отвезти одежду, продукты, в храм привезти какую-то церковную утварь (свечи, ладан, масло). И это все необходимо.
В. Алфимов:
- Приедешь, пообщаешься и сразу все поймешь, если вдруг, не дай бог, в чем-то сомневаешься.
Т. Ларсен:
- Конечно. Там даже не надо разговаривать. Там все прописано этой атмосферой.
В. Алфимов:
- А есть кто-нибудь в новых регионах… Скажем так, есть ли у тебя там новые друзья? Вот ты приехала, познакомилась и поддерживаешь отношения.
Т. Ларсен:
- Да. Во-первых, мы подружились с нашим потрясающим водителем Юрой, он ветеран батальона «Восток», он в 2014 году как раз воевал, потерял большую часть своих соратников. Такой стопроцентный донбасский мужик, очень классный, прям золотой. Мы подружились с игуменьей Анной, которая игуменья женской части Никольского монастыря, мы делали с ней интервью. И это тоже какой-то потрясающей красоты человек внутренне и внешне, очень образованная, очень теплая, очень светлая. Она духовное чадо старца Зосимы с 7 лет, и он ее, собственно, в игуменство и благословил.
В Мариуполе я познакомилась с замечательной девушкой Лизой. Это отдельная история. Мы снимали ее в серии про медицину. Потому что главврач больницы святителя Алексия – Алексей Юрьевич Заров некоторых людей из Мариуполя забирал в Москву с какими-то срочными проблемами. Мы снимали историю про одного мужчину, которому он сделал протез здесь. И вот эта Лиза, у которой было онкологическое заболевание, и он ее оперировал в Москве.
Я могу бесконечно рассказывать. Ну, еще одна история. Мы заходим к Лизе в дом делать с ней интервью. Я никогда не видела Лизу. Елизавета Калашникова, ну, какой-то человек. Я захожу, мне навстречу выходит она, смотрит на меня и говорит: «Это правда ты? Да мне же твоя бабушка все про тебя рассказала». Моей бабушки нет уже 7 лет. Я не понимаю, что происходит. И дальше выясняется, что Лиза Калашникова, когда ей было 17 лет, с моей бабой Таней, которая меня вырастила и в честь которой меня назвали, 30 лет назад ехала на поезде вместе из Москвы в Донбасс. Бабушка ехала в Макеевку, а Лиза ехала в Мариуполь, они были вдвоем в купе. И моя бабушка ей рассказывала всю дорогу про нашу семью. А поскольку я тогда только-только становилась Туттой Ларсен, больше всего бабушка рассказывала про меня, потому что она была мною горда, восхищалась этим. И вот 20 или 30 лет спустя она мне говорит: «Ты не понимаешь, твоя бабушка перевернула мою жизнь. Она такая потрясающая, она мне стихи написала, я их найду и тебе передам. Я недавно нашла эту бумажку со стихами». Я вообще просто приехала в Мариуполь первый раз к незнакомому человеку делать интервью. И она все время поднимала голову наверх и говорила: «Ну, баба Таня, ты даешь, конечно». Вот после этого скажи, что Бога нет.
В. Алфимов:
- Давай вернемся оттуда, с Донбасса, сюда, на землю грешную. Сейчас очень много разговоров идет о том, что русская культура трансформируется. О культуре в целом сейчас поговорим. Очень большой упор сейчас делается на патриотизм, духовные ценности, и все культурные деятели сейчас об этом говорят, и президент об этом очень много говорит. Ты с этим вектором согласна?
Т. Ларсен:
- Я, безусловно, с этим вектором согласна. Здесь очень большой вопрос – как и кто это делает. Например, уроки мужества в школе, насколько я знаю, достаточно часто профанируются или просто делаются ужасно скучно. Есть педагоги, которым самим это интересно, и они делятся с детьми чем-то, но довольно часто это просто формальность, как у нас в советской школе была политинформация.
В. Алфимов:
- А почему? Потому что педагогам неинтересно, и они против? Или потому, что они просто некомпетентны, в смысле, не знают? Вот им навязали сверху – давай, и им приходится.
Т. Ларсен:
- Да, я думаю, что во многом оттого, что им это навязали сверху, и оттого, что у них и так очень много работы, и часов, и всякой другой – волокиты бумажной с всякими отчетами, дневниками и прочим. И 30 человек в классе, и таких классов у них не один. Просто так, таким волевым усилием – а теперь мы все будем патриоты, - это так не работает, конечно. Чтобы воспитывать детей, надо воспитывать взрослых. Мой девиз в отношениях с ребенком – если у тебя проблемы с ребенком, это твои проблемы, проблемы взрослого. Ребенок не виноват в том, что ты плохо его воспитываешь, или ты его не понимаешь, или ты не можешь выстроить с ним доверительную коммуникацию. Поэтому здесь тоже все надо с взрослых начинать. Здесь надо начинать с того, как в семье относятся, как лично ты (не как педагог, а как человек) относишься к Родине, к СВО, к истории и т.д.
В. Алфимов:
- Вот сегодня сажусь в машину и обращаю внимание на детский сад, который у меня возле дома стоит. И там российский флаг. Может быть, я раньше не замечал, не обращал внимания. Нужны российские флаги в детских садах, школах? Нужны ли эти разговоры о важном в школах? У тебя двое детей-школьников.
Т. Ларсен:
- Да. У нас частная школа, там нет разговоров о важном, но у нас, например, учебный год начинается с молебна, хотя у нас светская школа. У нас с детьми говорят о Рождестве. Вообще у нас школа очень сильно настроена на то, чтобы развивать в детях эмоциональный интеллект, эмпатию, уважение к другому человеку. Вопросы патриотизма и традиционных ценностей, в школе на это такого серьезного упора нет, но я бы сказала, что просто наши педагоги таковы, они это транслируют, может быть, без всякой методики, методического пособия, просто такая школа, в которой уважают человека, любят Родину, Бога и детей, самое главное.
Я считаю, что не просто в школе, я бы очень хотела у себя на даче поставить флагшток и повесить флаг.
В. Алфимов:
- Что тебе мешает?
Т. Ларсен:
- По-моему, это у нас как-то не очень разрешено законом, именно в частном владении флаг. Мне муж говорил, что это как-то сложно, что давай пока Андреевский флаг повесим.
В. Алфимов:
- А соседи что скажут?
Т. Ларсен:
- Соседи у нас нормальные. Я могу делать на своем участке, если это не мешает никому… Мне кажется, что у нас нельзя частным лицам флаг вот так просто взять и вывесить у себя на доме. Это надо уточнить. Может быть, я и чушь какую-то сейчас говорю. Мы просто с мужем об этом говорили: почему у нас нет флагштока, как в Америке? Я хочу поднимать флаг, когда приезжаю на дачу.
В. Алфимов:
- Когда президент в Кремле, то штандарт поднимается. Так и здесь, Тутта приехала на дачу – флаг подняли.
Т. Ларсен:
- Я считаю, что день должен начинаться с гимна. Мои дети знают гимн слово в слово. Они знали еще даже раньше, чем я.
В. Алфимов:
- И ты даже не сбиваешься на советский гимн?
Т. Ларсен:
- Иногда сбивалась, но теперь не сбиваюсь, после того как мы с моим супругом открывали Год семьи на ВДНХ и представляли нашего президента, мы там пели гимн, и теперь я точно не сбиваюсь.
В. Алфимов:
- Про детей. Почему я спрашиваю про флаги, разговоры о важном? Принято, что дети очень часто идут от противного. Ну, это протест. Нормальная история, что папа болеет за «Спартак», хорошо, значит, я буду болеть за ЦСКА (ну, принципиальный такой момент). Не всегда, но часто. Папа в 90-е слушал группу «Машина времени», поэтому я буду смотреть MTV и слушать Rage Against the Machine и Red Hot Chili Peppers. Сейчас навязывание патриотизма (я не знаю, можно сказать, что мы его навязываем или нет?) мы не можем сделать хуже?
Т. Ларсен:
- Можем, конечно. Потому что, если мы лжем, если мы транслируем детям ценности, которые не являются ценностями для нас, если мы их не поддерживаем внутри себя, то это будет ужасная ложь.
В. Алфимов:
- В то же время я смотрю видео из Парка Горького с выпускного прошлого года, выступает Шаман, и тысячи молодых ребят-выпускников скачут под песню «Я русский», как я не плясал ни под кого никогда.
Т. Ларсен:
- Да. На самом деле наша молодежь куда более умна и ответственна, чем нам кажется. Я смотрю на своего старшего сына, который сейчас проходит срочную службу в Вооруженных силах Российской Федерации, и офигеваю. Потому что это было целиком и полностью его решение, это был его выбор, и его поддерживают друзья. И если раньше взрослые крутили пальцем у виска и говорили: вы сумасшедшие, вы зачем ребенка отпустили? - мы говорим: мы его как бы не держали, это его решение, его выбор. И это витает в воздухе. И, конечно, в этом есть определенная доля романтики, юношеского максимализма, но желание гордиться своей страной, любить свою Родину, гордиться тем, что ты русский, это же базовая прошивка. Сколько из нас это просто вымывали, выдирали с корнем.
В. Алфимов:
- В 2000-е за это сажали.
Т. Ларсен:
- Да. Как поет моя любимая группа «25/17», мы поедем по 282…
В. Алфимов:
- Да. И только за фото с Константином Кинчевым можно при желании отправиться на кичу.
Т. Ларсен:
- Тектонические сдвиги происходят во всем мире, не только в России. И ты не можешь этого не чувствовать, и ты должен как-то к этому относиться, для того чтобы объяснить своим детям, что происходит. Потому что, если ты этого не делаешь, они найдут объяснение в другом месте, и, вполне возможно, тебе это не понравится.
В. Алфимов:
- Раз мы про Луку заговорили, я нашим слушателям напомню, старший сын Тутты Ларсен осенью отправился служить срочную службу. Как у него дела?
Т. Ларсен:
- Нормально. У него немного слетел этот романтический флер. Он же думал, что сразу будут пиу-пиу бластеры, а армия отчасти – это все равно «квадратное катай, круглое носи». В первую очередь это жесткая иерархия, дисциплина, мало сна, много физического труда типа уборки снега. Он же думал, что из него там будут сразу спецназовца готовить. Он переживает, что не может там заниматься спортом. Потому что он качок, он каждый день бегал, качался, ходил на бокс. Он себя готовил к армии реально. Он настолько себя готовил, что у него -1,5, так он каждый день гимнастикой для глаз занимался, чтобы хоть чуть-чуть зрение улучшить. То есть очень ответственно подошел. Но при этом он очень возмужал, он очень помудрел. Он стал говорить такие вещи, поразительные для меня. Он говорит: «Я понял, что очень хорошо жил. Я смотрю, здесь у людей такие ситуации, такие обстоятельства, такая непростая семейная какая-то драма, может быть. А у меня все неплохо». Армия – это такое зеркало общества в концентрированном формате. Для него это, конечно, очень хороший опыт в плане определения своего места, позиционирования себя, выстраивания коммуникаций, смирения с тем, что ты не можешь изменить. И в целом он такую вещь интересную сказал: «Понимаешь, если бы я поступил сейчас в вуз, я бы еще на 4 года продлил детство, а я хотел стать взрослее». И в этом смысле он, конечно, своей цели добьется. Он вообще хотел дальше идти тоже по какой-то военной стезе, но не знаю, отслужит год, там решим.
В. Алфимов:
- А что ты сделаешь, если он осенью тебе позвонит и скажет: мама, я сегодня дембель, но я домой не приеду, я подписал контракт и ушел на СВО?
Т. Ларсен:
- Ну, я с трудом себе представляю такую ситуацию, потому что это все-таки такой очень жесткий шаг в отношении меня. Ну, не зайдя, не обняв и не расцеловав меня, он вряд ли это сделает.
В. Алфимов:
- Хорошо, если он приедет домой, обнимет и поедет?
Т. Ларсен:
- Ну, в том смысле, если он вот так поставит меня перед фактом, вряд ли это произойдет. Но если он захочет это сделать, я не смогу его остановить, и не буду. Он взрослый человек. Знаешь, когда он был маленький, я думала: как же это будет, как этот мой пирожочек вырастет, как же я его выпущу из гнезда, как же я без него… Ни фига, он все сделал сам. Он мне очень облегчил этот процесс, потому что у меня выбора не было вообще. Просто в какой-то момент ты понимаешь: это взрослый человек, ты на него больше не влияешь. Ты можешь посоветовать, можешь поддержать, можешь подискутировать, но ты не будешь им манипулировать. Если, конечно, ты порядочный родитель, ты не будешь ставить ему условия какие-то жесткие, которые он вынужден будет выполнять и потом не доверять тебе всю оставшуюся жизнь.
И потом, я верующий человек, и я понимаю, что этот ребенок мне Господом дан, для того чтобы я помогла ему вырасти и состояться, но это не мой ребенок, это сам по себе человек, это божий ребенок, которого мне доверили. Всё, он вырос, дальше как Господь его ведет, так он и идет.
В. Алфимов:
- Про младших. Мы заговорили про школу. Иван и Марфа – школьники. Хотелось бы еще немного развить тему уроков. Какие уроки надо в школе отменить, а какие добавить?
Т. Ларсен:
- Повторюсь, у нас все-таки частная школа, и у нас все очень хорошо с образованием. Но я бы вернула астрономию как минимум. А так у нас все в порядке. Единственное, очень большая нагрузка у детей. Марфа в 8 классе, у них по 8 уроков, плюс классные часы, плюс она еще посещает в школе литературный клуб, потому что хочет быть писателем. У них календарь расписан пожестче, чем у меня даже.
В. Алфимов:
- Плюс еще съемки с тобой.
Т. Ларсен:
- Да, плюс по выходным съемки. А съемки по выходным, потому что школу нельзя пропускать в будние дни. У меня дети, конечно, труженики.
В. Алфимов:
- Нужно ли прощать уехавших артистов, телеведущих, прочих ЛОМов (лидеров общественного мнения), которые нагадили, которые не нагадили?
Т. Ларсен:
- Мне кажется, что мы уделяем слишком много внимания этой теме. Мы бы столько внимания уделяли семьям в Донбассе, которые остались без крова, еды и одежды. Вот мы бы про них так часто говорили, как мы говорим про всех этих уехавших людей. Они сделали свой выбор и почему-то не хотят при этом следовать за этим выборам, не хотят принимать его последствий. Вот это очень странно. Я как бы нагадил под дверью, но я все-таки дверь приоткрытой оставил, пусть даже вам пованивает, потому что я через эту кучу могу переступить и зайти обратно, но вам неприятно будет, потому что воняет. Я не понимаю. Это всё для меня какая-то абсолютно непостижимая тема. Чаще всего я испытываю чувство неловкости и стыда. И очень страшно, конечно, когда люди, которых ты считал умными, оказываются такими дураками. Ну, это очень глупо. И они мучаются все в основном.
В. Алфимов:
- Не знаю. Я смотрю на них – кто икру ест, кто еще что-то, и все довольны.
Т. Ларсен:
- Слушай, я сегодня читала великолепное интервью Васи В. Он очень правильную вещь сказал, я абсолютно подписываюсь под каждым словом, которое он сказал. Что ты вроде как бы уехал, но уехал не весь. Потому что у тебя здесь осталось всё – твои могилы, твои воспоминания, у кого-то квартирки и домики даже остались, осталась вся твоя история, она здесь. И ты там сидишь, Вася Васин, естественно, тебе плохо, ты хочешь домой. Ты до сих пор считаешь, что Купчино – это центр мира, где у тебя квартира. Но все те высказывания, которые ты себе позволил, и та идеологическая позиция, которую ты сам себе искусственно построил, они тебя никогда не вернут домой. Это глупо. Я уж не говорю про то, что нагадить в колодец, из которого ты пьешь, просто оплевать единственную страну, в которой ты можешь зарабатывать, это просто непонятно вообще, зачем. Я понимаю иноагентов, я понимаю людей, которые там этим зарабатывают деньги, это хотя бы объяснимо, в этом есть какая-то логика, пусть она мне не близка и вызывает у меня отвращение, но тем не менее.
Про прощение. Мне некого прощать, потому что мне никто из них не причинил никакого зла. Повторюсь, я искренне сочувствую большинству из этих людей, и среди них есть действительно хорошие, порядочные люди, которые заблуждаются, и которые сделали что-то ужасное, неправильное, и теперь непонятно, поправимо ли это. Возможно, они бы уже и хотели этот фарш провернуть назад. Я думаю, что страна их простит. Мы очень великодушны, мы очень многие вещи готовы простить. У нас поэтому бандеровцы и бегают по Украине, потому что мы очень много чего прощаем.
В. Алфимов:
- А есть кто-то из твоих близких, кто уехал? Поддерживаешь ли ты с ними отношения?
Т. Ларсен:
- У меня половина семьи, не самый близкий круг, но некоторая часть моей семьи, мои родственники, одни уехали, и некоторые даже на Украине с той стороны.
В. Алфимов:
- Поддерживаешь отношения?
Т. Ларсен:
- Мы бы поддерживали. С нами отношения не поддерживают, мы – враги. Когда вся эта история началась в феврале 2022 года, я чувствовала себя (все время такой образ передо мной встает), как Хома Брут в «Вие», когда петух закричал. Вот когда он стоит в этом очерченном мелом круге в церкви, а в окна лезут бесы, пытаются из церкви убежать, застревают, задницы торчат из окон, и они орут и лезут во все щели, чтобы убежать. У меня было такое впечатление, что я стою, и вокруг меня вот эта волна убегающих, орущих, людей в истерике. Вообще очень страшно видеть, как тебе казалось, умных, авторитетных, серьезных людей в истерике. Это очень некрасивое зрелище. И, конечно, вся моя фейсбучная лента просто утекла, как вода в раковину.
В. Алфимов:
- Фейсбук – это детище корпорации Meta, которая запрещена в России.
Т. Ларсен:
- Да, прости. Ну, я туда не хожу уже два года, поэтому я даже не знаю, что там. Там все так и осталось, наверное.
В. Алфимов:
- Обычно плохие журналисты последний вопрос задают – ваши творческие планы?
Т. Ларсен:
- Планов громадье.
В. Алфимов:
- Я не очень плохой журналист. Я знаю, что у тебя готовится еще один проект, который называется «Рожденные сердцем», про волонтеров. Правильно я понимаю?
Т. Ларсен:
- Начну издалека. Я очень много лет мечтала делать проекты о людях. Я вообще считаю как журналист, что ничего интереснее человека нет, это самая классная тема. Постучи в любую дверь на лестничной клетке у себя в подъезде, и ты найдешь за этой дверью всё – комедию, трагедию, чудо, подвиг, подлость. Ни один сценарист турецкого сериала не придумает такие сюжеты. И я всю жизнь мечтала об этом рассказывать, о том, какие удивительные люди, какие они прекрасные, конечно. Гнусность тоже присутствует в человеке, но мне хотелось рассказывать о прекрасном. И везде мне говорили, во всех медиа, на всех радиостанциях, где я работала, во всех телекомпаниях: это скучно, неинтересно, это не рейтингово. Счастливая семья, успешный гуманитарный проект - кому это интересно? Все это не соберет никаких рейтингов.
И я вынашивала некоторое количество проектов много лет в своем сердце, не имея ни малейшей возможности их реализовать. Сейчас благодаря Президентскому фонду культурных инициатив, этим грантам, которые они нам дают на наши проекты, мы можем реализовать многое. У нас сейчас вышел «Православный щит Донбасса», у нас уже вышли 10 серий замечательного проекта о семейных путешествиях «Путеродитель», где снимается тоже вся моя семья. Сейчас мы выиграли грант на второй сезон, мы начинаем съемки. И сейчас уже мы почти досняли пул еще одного проекта, который называется «Счастливы по-разному». Это тоже грантовый проект ПФКИ, и он про счастливую семью. Мы рассказываем истории самых разных семей, у которых очень разные жизненные обстоятельства и какие-то сложности. Это могут быть особые дети, сложные профессии, большая разница в возрасте, разница в культуре, потому что он иностранец, она русская и т.д. И эти люди, несмотря ни на что, преодолевают все препятствия и остаются счастливой семьей, рожают детей, приумножают любовь в своем доме и т.д. Очень терапевтичный проект. Когда погружаешься в чужое счастье, это очень питает и дает тебе не только поддержку, но и какие-то вектора, в направлении которых стоит двигаться.
И еще совсем недавно мы придумали проект «Рожденные сердцем». Потому что мы хотим вернуться в Донбасс. Это тоже непостижимая такая вещь. Потому что, единожды туда съездив, ты все время хочешь вернуться. Я не знаю почему, как это работает.
В. Алфимов:
- Ну, тебе сам бог велел, ты там родилась и выросла.
Т. Ларсен:
- Там родилась, но это не только про меня. Мой муж там не родился. Мы ездили вместе, и он горит, он хочет, постоянно ездит туда теперь с гуманитарными миссиями. Там смерть, но там и жизнь. И там истина какая-то. Понимаешь, там все ясно, как в Евангелии, да – это да, а нет – это нет. Наверняка там есть другое, но, знаешь, твое сокровище там, где твое сердце, и то, что мы видим, это невероятная красота человека, красота божьего мира, как ни странно. Потому что даже на воронке от кассетной бомбы пробиваются цветы сквозь асфальт и пр. Это все очень метафорично, но когда ты туда приезжаешь, ты там становишься тем, кто ты есть, и это удивительно просто. Там такое мощное переформатирование тебя, ты возвращаешься в Москву и думаешь: что я здесь делаю вообще, в этой суете, в этом комфорте? Знаешь, я ехала первый раз из Мариуполя (мы были в Мариуполе и Волновахе), и в женском чатике мои подружки писали: девочки, где самые свежие устрицы в Москве сегодня? И я думаю: блин… Но это нормально. Должны быть устрицы, должно быть шампанское, люди должны танцевать и радоваться жизни. Но очень важно понимать, что есть еще и это, есть другая сторона, что 10 лет вы закрывали глаза на то, что там гибнут люди, на то, что там происходит настоящий геноцид. Почти всем было плевать.
И слава богу, что далеко не все, кто об этом не знал, сегодня продолжают на это закрывать глаза и делать вид, что этого не было. Очень много людей узнали о том, что на Донбассе происходит, только с началом СВО, и включились, и помогают, и это невероятно круто. Поэтому мы, конечно же, хотим туда вернуться. И мы придумали проект про волонтеров, как раз про этих добровольцев, которые делают все для того, чтобы помочь людям Донбасса, помочь фронту, помочь мирным жителям, помочь животным, которых там тоже до фига, старикам, детям и т.д. Пока этот проект только на бумаге, мы подаем заявку. Я очень надеюсь, что Президентский фонд культурных инициатив заметит нашу заявку. Мы уже вроде как показали, что мы умеем делать качественные проекты, и надеемся, что нам дадут на это бюджет.
В. Алфимов:
- Слушай, у нас раньше в стране волонтеров не было.
Т. Ларсен:
- Они были, но это была какая-то деятельность, крайне незаметная.
В. Алфимов:
- Мне кажется, до 2014 года вообще волонтеров не было.
Т. Ларсен:
- Ну, были сестры милосердия, был синодальный отдел по благотворительности. По церковной линии точно были.
В. Алфимов:
- Сейчас этим не занимается только ленивый либо совсем идиот.
Т. Ларсен:
- Согласна.
В. Алфимов:
- 90% людей хоть 100-200 рублей через банк скинут. И тысячи людей тратят свою жизнь, свои отпуска, свои выходные, свои зарплаты на то, чтобы поехать туда и за спасибо (в прямом смысле слова) тратят всё ради вот этого. Почему сейчас стало так много волонтеров? Мы проснулись, мы увидели?
Т. Ларсен:
- Знаешь, я в Донбассе много раз слышала, что Господь попустил весь этот ужас, для того чтобы люди проснулись, посмотрели вокруг себя и поняли, что истинно ценно. Ценен человек. Это самая большая ценность. Для Бога мы самое ценное во Вселенной и для друг для друга, мы должны возлюбить ближнего. А мы не можем его возлюбить, живя в сытости, в комфорте, с «Домом-2» в телеке. Ну, не получается это у нас. И как только у нас сытость и комфорт, мы включаем «Дом-2». Ну, хлеба и зрелищ. Как говорил старец Зосима, где страдания, там Христос, и там просыпается в тебе самое человеческое. Я тебе говорю, Донбасс – это лакмусовая бумажка. Ты туда приезжаешь, и ты там такой, какой ты есть, и все дерьмо, которое в тебе есть, там явно проявляется, и вся красота, которая в тебе тоже есть. И ты сам даже не знал, что ты такой. И в этом смысле это и есть гражданское общество, и это очень круто. Меня это очень вдохновляет.
В. Алфимов:
- А где раньше оно было?
Т. Ларсен:
- Раньше оно сидело перед телевизором, ело попкорн и смотрело сериалы, а еще в соцсетях обсирало друг друга. Это свобода отчасти. Мы отчего-то освободились. Мы освободились от потребительского отношения к жизни и людям, многие из нас освободились, мы проснулись. Где мы жили-то, в чем мы жили? Мы жили в каком-то конструкте искусственном, в фантазиях, в матрице.
В. Алфимов:
- Что сделать, чтобы не уснуть заново? Специальная военная операция закончится нашей победой…
Т. Ларсен:
- Всегда найдется тот, кому нужна помощь, всегда найдется тот, кто будет нуждаться, кто будет слабее тебя, несчастнее тебя, и кому будет нужно твое плечо, твои деньги, твое время, твой ресурс, твоя поддержка. Это было всегда, просто мы на это внимания не обращали, пока это просто в нашу дверь не постучало. Как кто-то сказал из моих героев «Православного щита Донбасса», пока к людям война под одеяло не заберется, они ее не заметят. Видимо, так должно быть. А война-то никуда не делась. Я не про СВО, я про войну добра со злом. Извините, может быть, для кого-то это сейчас прозвучит какой-то бабушкиной сказочкой или каким-то мракобесием, но каждый человек, с которым я говорила на Донбассе, мне говорил: это не про политику, не про экономику, это Достоевский, здесь Бог с сатаной борется, а поле битвы – сердца людей. Это война духовная, и поэтому она такая страшная, но в то же время поэтому она такая очищающая и отрезвляющая.
В. Алфимов:
- Сейчас буду сам себе противоречить. Все равно у нас полстраны спит. До сих пор смотрят сериалы и обсирают друг друга в соцсетях. В Москве то же самое.
Т. Ларсен:
- В Москве даже в большей степени, чем где бы то ни было.
В. Алфимов:
- Выехать за МКАД, на восток, именно туда, подальше от линии соприкосновения… Чем ближе, понятно, Белгород, Брянск, Курск, там все серьезно. Туда, на восток, едешь – да нет ничего у людей.
Т. Ларсен:
- Я бы не сказала. Потому что целые регионы отправляли своих мужчин в большом количестве, та же Бурятия, например. Огромное количество людей оттуда. Или, например, Кострома. Наверное, и не надо, чтобы прямо все надрывались. Хорошо, когда есть свобода выбирать. Плохо, когда ты продолжаешь спать, когда ты делаешь вид, что ничего не происходит. Я считаю, что если с началом СВО твоя жизнь не поменялась, что-то не так с твоей жизнью. Все равно у тебя должна произойти какая-то переоценка твоей жизни, твоей эффективности, в конце концов. Я уже не говорю про нравственные вещи, я не говорю про патриотизм или любовь к Родине. Просто про то, для чего ты живешь вообще, ты кто, как ты себя определяешь. Но это сложная работа. Для большинства людей действительно ничего не поменялось, но оно все равно дойдет. Просто чем позже дойдет, тем больнее ударит по башке.
В. Алфимов:
- Их надо перевоспитывать, будить, встряхнуть?
Т. Ларсен:
- Да нет. Их жизнь разбудит. Как говорил мой отчим, стопроцентный малоросс Борис Андреевич Суковатый, шахтер, вот так горбатых и чухают. У него было очень много фразеологизмов самых разных. К сожалению, мы и в церковь приходим со скорбями, и к пробуждению мы тоже можем прийти… Ну, кто-то может проснуться в каком-то таком более-менее экологичном формате, а кому-то надо пинок под зад или ведро холодной воды на голову. Понимаешь, перед лицом вечности… Жизнь заканчивается так или иначе. Точно, что с каждым из нас произойдет, смерть каждого из нас ждет. С чем ты придешь к ней, с каким багажом, со свежими устрицами?
В. Алфимов:
- Тутта, спасибо большое, что ты до нас доехала.
Т. Ларсен:
- Спасибо.
В. Алфимов:
- Я – Валентин Алфимов. Вы слушаете Радио «Комсомольская правда». И совершенно правильно делаете, потому что слушать больше нечего.
Подписывайтесь на наш подкаст, чтобы не пропустить новые крутые интервью