Музыкант Аким Апачев - что сейчас происходит в Донецке, почему хочет переехать в Белгород и как будем жить после окончания СВО
Н. Фридрихсон:
- Всем здравствуйте! На волнах Радио «Комсомольская правда» сегодня особенный гость - донецкий рэпер, художник, музыкант, военкор Аким Апачев. Привет!
А. Апачев:
- Приветствую, студия. Приветствую, Надана Александровна.
Н. Фридрихсон:
- Ну что, давай начнем с главной нашей темы. Как живут наши новые регионы? Ты там постоянно находишься. Давай начнем с Донецка, который мне уже, как родной.
А. Апачев:
- Донецк прекрасен. Пишу много очень, в Донецке работаю, запустил студию. В общем, обрастает Донецк, знаешь, такой новой миссией своей в России. Ну, если раньше не было такого образа будущего. Донецк очень хотел стать частью России, вот мы стали, и что дальше? И сейчас как будто эти смыслы начинают рождаться, мы начинаем осмыслять это всё – и художники, и музыканты, и деятели культуры, и военкоры. Ну, как будто, знаешь, Донецк находит себя в этом большом нашем русском мире.
Н. Фридрихсон:
- А если какие-то конкретные примеры, что ты замечаешь, из чего делаешь вывод, что Донецк находит себя в большой России и не тонет в ней?
А. Апачев:
- Ну, визуала очень много, много граффити прекрасных. Знаешь, как будто смыслом наполняется. Эти граффити уличные, они, конечно, очень много значат. В Донецке много этого арт-искусства, и оно прекрасно. Кстати, я скоро буду тоже большое граффити рисовать в Донецке. Ну, Донецк – это как будто холст такой. И Мариуполь, и Донецк сегодня – холсты.
Н. Фридрихсон:
- Скажи, по городу лупят меньше или в принципе все, как и было?
А. Апачев:
- Честно признаюсь, поймал себя на мысли, что как будто Донецк уже становится такой легкой попсой. Когда-то он был андеграундом таким, когда регулярно прилетало, когда пройтись по набережной надо было набраться смелости, то сейчас как будто бы слишком спокойно. Смотришь на Белгород и думаешь: может, туда надо? Ловлю себя на мысли, что иногда у меня конь дергается, хочется в ту сторону поскакать.
Н. Фридрихсон:
- То есть тянет все-таки к местам, где погорячее?
А. Апачев:
- Да. Как будто Донецк выдохнул после освобождения Авдеевки. Что бы ни говорили, отодвинулась украинская артиллерия, и гораздо спокойнее в городе. Ну, прилетает, конечно, по окраинам, и Петровский район регулярно обстреливается, там регулярно «двухсотые» и «трехсотые», но, знаешь, эти же люди все – самураи, они уже давно смирились. Вот там, на окраинах, живут самураи.
Н. Фридрихсон:
- Безусловно. Я как-то видела картину, когда Петровский район и очередные раскаты, бахи, обстрелы. Пожилые бабушки вышли во двор и занимаются физкультурой – для здоровья полезно. Сказать, что я обалдела, это не сказать ровным счетом ничего. Поэтому «самураи» - это еще мягко сказано. Удивительные люди в этой части.
Что с настроением у людей? То, что обстрелов стало меньше, я думаю, конечно же, жителей Донецка радует, но давай посмотрим правде в глаза. Молодежь из Донецка уезжает, и пока обратного процесса мы не наблюдаем.
А. Апачев:
- Знаешь, молодежь из Донецка уже уехала. Она начала уезжать в 2014 году. И Донецк, который был одним из центров Украины не только потому, что промышленность, а еще и потому, что огромное количество людей и высококвалифицированных специалистов обитало. Сейчас, конечно же, с 2014 года идет отток, но, тем не менее, и приезжает много в Донецк. Я думаю, какой-то пробел будет у нас, потому что слишком большой город и слишком мало молодежи. Это отличает, конечно, Донецк от того же Мелитополя, где молодежь осталась, отличает от Ростова. Но, знаешь, у меня товарищ, он одну из должностей занимает. У него жена рожала, и у него был выбор, где жена могла родить. И он выбрал Донецк. Немного, конечно, рождается детей в Донецке, но они все – прямо дети Спарты. Я надеюсь, что мы когда-нибудь придумаем механизм привлечения молодежи. Потому что многие из Донецка уехали, допустим, в 2014 году семья уехала, муж уехал куда-нибудь на заработки, нашел работу, забрал жену, ребенка, уехал. Они донецкие, они бы могли формировать нашу экономику, работать на благо Донецкой Народной Республики, но пока вынуждены жить где-то в другом регионе. Когда мы выдохнем окончательно, тогда, я думаю, люди вернутся в Донецк семьями.
Н. Фридрихсон:
- Я тоже этого момента очень жду. Даже мне тяжело смотреть на то, что Донецк в этом плане стареет. Тебе, я думаю, еще тяжелее, потому что я с Донецком познакомилась только в 2021 году, а ты – намного лет раньше. Поэтому, я думаю, это для тебя особенная тема. Коль уж ты назвал Мелитополь, давай из Донецка перенесемся туда. Там молодежь есть, но с ней как бы по-прежнему проблемы, насколько я понимаю. Не вся молодежь там до сих пор осознаёт себя частью России, некоторые из них - то ли спящие, то ли полулежащие и т.д. Ты лучше погружен в эту тему. Расскажи.
А. Апачев:
- Откуда такая информация, кто вам это всё рассказывает?
Н. Фридрихсон:
- Люди, которые работают в Мелитополе. Наши уши и глаза везде.
А. Апачев:
- Активная молодежь, которая примкнула к нам, их супермного, и они суперрусские. Они больше русские, чем в Москве. Знаешь, почему? Потому что быть русским там, где тебя за это могут убить, это как бы чуть сложнее, чем там, где можно безболезненно крикнуть «Слава России!». Поэтому эти дети, они другие совсем. И они своим примером показывают. Да, конечно же, там есть среда, есть много молодежи, которая нас не поддерживает. Но это не потому, что они ждуны или враги, а потому что часть семей находится с той стороны, они информацию потребляют с той стороны. Но наша задача – рассказывать им, показывать. В частности, вот эти дети, которые к нам примкнули, которые создали актив «Юга Молодого», это прекрасная поросль, это те ребята, которыми можно гордиться. И их вполне достаточно там. И они эту мысль рассказывают через ТикТок, через свои мессенджеры, через Telegram, у них медиашкола, они работают, они рассказывают, попадают под пристальное внимание Службы безопасности Украины, которая их кошмарит регулярно. Представь, тебе вечером пишут: мы придем, убьем тебя и всю твою семью, потому что ты поддерживаешь русских. И вот там быть русским, конечно же, похвально.
Знаешь, тенденция такая. Если тогда были самые смелые, сейчас к ним примкнули… Ну, пассионарии, они ярко выраженные, а субпассионарии начинают на втором уровне притягиваться. Как будто бы сейчас включились субпассионарии. Я думаю, через 2-3 года мы не узнаем этот город. Он уже изменился за 2 года, просто стал другим, и у нас еще вся жизнь впереди.
Н. Фридрихсон:
- Я правильно тебя понимаю, что в числе так называемых спящих, ждунов, не ждунов молодежи сейчас меньше всего в Мелитополе?
А. Апачев:
- Я не хочу разделять на молодежь и не молодежь. Мне кажется, это не имеет смысла, кто там из ждунов молодежь, не молодежь. Мы же знаем, как работает Служба безопасности Украины. Они могут эту спящую ячейку по чуть-чуть вырастить. Дается какое-то задание – иди, сфотографируй объект военный. Дальше человека начинают разрабатывать. Потом он становится ждуном в какой-то момент. То есть сначала он даже не понимает, что делает, он просто хочет помочь великой Украине. Знаешь, вот у него брат воюет в ВСУ. Может ведь быть и такая история. То есть мотивация у человека может быть разная. Ну да, опасно. Слушай, у нас и в Шебекино, помнишь, сколько было эпизодов, когда из этих беженцев ребята ездили, фотографировали блокпосты на велосипедах, а потом «укропам» скидывали. Поэтому, я думаю, это тенденция, и нужны какие-то пути урегулирования. На точке входа мы должны понимать, что сама среда не очень за нас. И вот среду эту нужно менять. Знаешь, мы как будто бы на войну телевизора отвечаем войной холодильника.
Н. Фридрихсон:
- Хорошо сказал.
А. Апачев:
- Да, по украинскому телевизору рассказывают, как всё плохо в России, а тут в Мелитополе выходит дедушка, у него пенсия хорошая, у него в холодильнике колбаска есть, дорогу построили, русские пришли, помогают, жизнь налаживается. Вот там, с той стороны, бегут непонятно как, а я здесь жил, живу, черешню свою собираю. И как бы холодильник победит телевизор.
Н. Фридрихсон:
- Думаешь? А мне кажется, что пока в новых регионах, как мы их называем, все-таки украинский телек побеждает в каких-то моментах. Ведь находятся люди, кто все-таки подписывается там на все плохое.
А. Апачев:
- Украинский телек побеждает много где. У нас в России есть много тех, кто подписан на то, на что нельзя быть подписанным. Нельзя предполагать, что это какая-то плохая среда. Она не совсем наша. И наша задача, деятелей культуры, Министерства молодежной политики, из этих детей сделать русских. А они и так русские, там не надо ничего делать, надо просто им рассказать, как все на самом деле. И процесс очень быстро пойдет. На самом деле для меня есть пример Мариуполя. В 2014 году город, безусловно, пророссийский, где и молодежь, и все поддерживают Донецкую Народную Республику, но уже, наверное, в 2018 году это уже проукраинский город, где молодежь уже переформатировали в том числе. То есть за 4 года у них получилось. У нас всего 2 прошло.
Н. Фридрихсон:
- Я здесь с тобой согласна. Но надо тоже признавать, если киевский режим хорошо впитал эти западные методички по промывке мозгов, мы, Россия, как мне кажется, в этом вопросе уступаем сегодня и западным методичкам, и киевскому режиму. И когда идет борьба вот этих пропаганд…
А. Апачев:
- Это скорее просто война Афины, которую мы регулярно проигрываем. То есть информационная война, где мы ничего не можем предложить той стороне уже давно. С 2014 года я не вижу ни одной нормальной какой-то линии информационной повестки. Мы перестали говорить с той стороной, мы перестали с ними разговаривать в какой-то момент, и мы не могли в то время им образа будущего предложить, а сейчас – тем более. У нас внутри отсутствует образ, русская идея, у нас внутри проблемы большие. Мы, конечно же, рано или поздно найдем выход и предложим решение не только Украине, но еще и всем восточным славянам, но это будет не скоро еще. Когда русская идея созреет, она уплетёт за собой всю Восточную Европу.
Н. Фридрихсон:
- И тут где-то вздрогнули поляки. Аким, я где-то с тобой согласна, что Россия сегодня не оформила вот этот образ будущего, что наша страна предлагает. Это проблема, скажем так, и в глубинной России, но мы сейчас с тобой говорим про так называемые новые регионы. Ты уже сказал, что в новых регионах, в том же Мелитополе, например, очень много русской молодежи, они русские, они ощущают себя русскими, они готовы быть частью России. Но тут как бы проблема. Они себя ощущают Россией, а получается, что Россия им ничего не предлагает, образ будущего какой-то понятный. И тогда дальше что, будет развал этой концепции у них в головах?
А. Апачев:
- Знаешь, можно по-разному относиться к молодежной политике в Российской Федерации, но, мне кажется, она сегодня на высоком уровне. Потому что вот эта молодежь новых регионов, ее очень грамотно интегрировали в молодежь России, они погрузились, начали ездить на «Тавриды», на фестивале всероссийские. То есть эти ребята проехали всю Россию, посмотрели. Знаешь, когда ты живешь в своем Мелитополе, а это часть, простите, этой непонятной Украины, где ни дорог, ничего, и тут ты видишь эту огромную, бесконечную просто… Еду по России, не доеду до конца. Ты понимаешь масштабы. И вот с этого маленького своего хутора ты просто масштабируешься, и в этом масштабе ты большой, ты часть империи. И многие увидели эти масштабы и были поражены. И они, конечно же, станут частью большой России. Там очень хорошо работают с молодежью, она интегрируется внутрь России. И донецкая молодежь интегрируется. Уже сейчас, я знаю, многие донецкие занимают места, работают не только в молодежной политике. Потому что есть дух, есть, что предложить, есть идея. Эти люди, они своим собственным мироощущением поняли все прелести одной, другой стороны, они уже определились, они уже с нами. У них назад дороги нет. Их за то, что они с нами, хотят убить, и этого достаточно.
Н. Фридрихсон:
- То, что ты говоришь, это чудовищно. То, что там ребятам, девчонкам, например, 16 лет эти СБУшники, ВСУшники начинают написывать: мы вас поймаем и убьем, - ну, это дикость уже абсолютная.
А. Апачев:
- Там есть специальный человек, который говорит: «Не убьют. Придут, попробуют, мы их сами убьем». Должен быть кто-то, кто объяснит, что всё, мы здесь, вашу безопасность мы обеспечим, не бойтесь этих ждунов, мы их будем ловить, мы их будем уничтожать. Но они есть, потому что есть еще нынешняя Украина, есть еще нынешний киевский режим. И, в том числе, эти теракты стоят денег, ты же сама понимаешь.
Н. Фридрихсон:
- Конечно.
А. Апачев:
- То есть это всё проплачивается. В Киеве исполнили, где-нибудь в Бердянске взорвали, кто-то в Киеве получил деньги, до исполнителя вообще ничего не дошло, они отчитались. Для них это просто бизнес. И вот пока там есть заказчик на такие теракты, они, конечно, будут продолжаться.
Н. Фридрихсон:
- Давай не будем покидать в целом Запорожье. Тут еще один важный момент. Запорожье разделено. Какую-то часть мы освободили, какая-то часть до сих пор под киевским режимом. Из того, что я слышала год назад, большая проблема, что мы не транслируем туда свои идеи, нарративы, и ты это сейчас подтверждаешь. То есть тупо не ставим там радиовышки, чтобы глушить все украинские частоты и навязывать свои частоты. Сейчас как с этим обстановка?
А. Апачев:
- Нет, сейчас выравнивается. ЦУР работает хорошо. Я выпустил песню «Волга 149200» с Чичериной, и она сразу попала в премьеру на всех радиочастотах по линии боевого соприкосновения. То есть она еще не вышла на наших радиостанциях, но туда вышла. То есть работа ведется. Но, тем не менее, я был под Токмаком, и там украинская частота. Слушай, я иронично отношусь. Мы, конечно же, отстали стратегически, но тактически сейчас, конечно, шаги применяются. Стратегически, пожалуй, пока нет осмысления, стратегически пока мы боимся даже слова «Новороссия».
Н. Фридрихсон:
- А почему, кстати? У тебя есть ответ? Я с тобой согласна, побаиваемся. А почему?
А. Апачев:
- Потому что что-то большое и непонятное – Новороссия, за которую мы все умираем. То есть это наш Китеж-град. Это идея какая-то.
Н. Фридрихсон:
- А когда русских это пугало?
А. Апачев:
- Нас – нет. Но ты видишь, там разговоры о федеральном округе чем заканчиваются. Заканчиваются откатами. Новороссия, она уже есть. Я это всё называю Новороссией. Конечно, она физически не оформлена. Духовная Новороссия существует, за нее люди умирают. Это значит, что она уже есть. Пока, конечно, это формально нигде не описано, но, мне кажется, рано или поздно это произойдет.
Н. Фридрихсон:
- На твой взгляд, какой сегодня самый проблемный для России новый регион?
А. Апачев:
- Запорожье – хорошо. Очень тяжело в Херсонской области. Мне кажется, это сегодня самый сложный регион. Там, во-первых, условия работы не очень хорошие. Это прям край света, дальше только бездна. Путешествуя по регионам, я понял, что тяжелее всего мне лично там, и я вижу, многим сотрудникам.
Н. Фридрихсон:
- Помимо обстрелов, дронов, это понятно, что все это там происходит, с чем еще сталкиваются?
А. Апачев:
- Экономически. Если в Запорожской области остался ресурс человеческий, то в Херсонской, после того как был подрыв дамбы, людям многим дали сертификаты на расселение в России, многие уехали. Поэтому там просто людей физически не хватает. И я себе слабо представляю, чтобы сегодня высококвалифицированный специалист, допустим, врач, сказал бы: а не махнуть ли мне в Херсонскую губернию? Здесь должны быть регионы, где просто по умолчанию зарплата должна быть с коэффициентом, для того чтобы туда человек приехал – там льготная ипотека и т.д. Для того чтобы эту Новороссию встроить в Россию, чтобы она вышла на какой-то уровень самообеспечения, потому что богатейший край – Запорожская область (и элеваторы, и пшеница, и т.д.), это все может и должно приносить доход государству российскому. Но пока нет людей.
Н. Фридрихсон:
- Хорошо, тогда вопрос. Ты считаешь себя сегодня таким идеологом Новороссии?
А. Апачев:
- Нет, не считаю. Потому что делает Новороссию Александр Гельевич Дугин, он ее придумал, Стрелков ее понес, и мы в нее все поверили. Я, правда, в эту всю историю поверил, я верю в эту Новороссию. Тогда она имеет смысл…
Н. Фридрихсон:
- А когда ты поверил? Ты помнишь момент?
А. Апачев:
- Да. Это был Донецк, 2014 год. Ночью какие-то типы забомбили весь Донецк, и там появились флаги Новороссии и надпись – Новороссия. Я иду по Донецку, и такой: вот эта история мне нравится, в это я готов вписаться. Ну, и вписался.
Н. Фридрихсон:
- Ты вписался, что называется, по самые уши. На твой взгляд, концепция Новороссии – это что-то должно быть мягкое, ласковое (на уровне искусства и творчества я имею в виду) или это что-то должно быть такое, жесткое, в стиле Владлена Татарского: кого надо, убьем, кого надо, ограбим, - как ты считаешь?
А. Апачев:
- Новороссия, по Даше Дугиной, это фронтир. Это наше пограничное состояние, оно может принимать разные формы. Я думаю, в Сирии у нас такая же условная Новороссия, но только чуть-чуть другая. То есть то место, где идет битва за границы. Условно это пограничье. И Новороссия стала таким пограничьем, но на Украине. То есть Новороссия – это конкретный фронтир на Украине. Слушай, я многое романтизирую, я же поэт, художник, и мне хочется находить какие-то глобальные сакральные смыслы в этом всем.
Н. Фридрихсон:
- Да, но у тебя есть песня: мы, конечно же, построим там дивный новый мир, но сначала мы их всех убьем. Скажу сразу, я люблю эту песню, она у меня есть в плей-листе. Но я слышала критику, причем от людей патриотических взглядов, кто говорит: подождите, так нельзя, Новороссия, она же не про это. Все-таки у тебя есть эти элементы.
А. Апачев:
- У меня недавно вышла песня «Всех убить, все отнять», там вообще…
Н. Фридрихсон:
- А, еще лучше. Ты пошел дальше.
А. Апачев:
- Слушай, у меня на самом деле очень много миролюбивых, светлых песен, но люди цепляются и находят что-то свое. Если им хочется представить Апачева каким-то страшным бармалеем с кинжалом…
Н. Фридрихсон:
- Апачев будет только рад. Друзья, перестаньте ему подыгрывать.
А. Апачев:
- Я пытаюсь сказать одну важную вещь. Что мы делаем это не из чувства ненависти. Мы воюем не потому, что мы ненавидим. Мы воюем, потому что мы хотим выжить, мы хотим, чтобы наши дети жили. И это, пожалуй, главное, что я пытаюсь своим творчеством донести. Что я здесь стою и готов убить и умереть не потому, что я ненавижу противника, иногда я его даже уважаю. Когда он принимает смерть достойно, он тоже достоин уважения. Просто это состояние такое. Мы все рано или поздно должны в нем оказаться, если мы хотим изменить этот уклад, который сейчас, в том числе, возник на новых территориях. Ситуация должна измениться.
Н. Фридрихсон:
- Все-таки фактор ненависти, тут я с тобой поспорила бы. Я встречала немало людей в самых разных точках новых регионов, у кого, прости, прямо уже ненависть, причем и к киевскому режиму, и к украинцам. И они объясняют почему.
А. Апачев:
- Я объясню. В 2014 году я ненавидел их. Где-то году в 16-17-м уже перестал. Это уже не ненависть, для меня это состояние. Состояние, в котором я должен пребывать. Ненависть – это такое топливо, оно, конечно, быстрое, но оно рано или поздно угасает. Ненавидеть можно какое-то время, а потом ненависть… Вот у меня примерно такое же произошло. Нет ненависти вообще к противнику. Я говорю о том, что мы должны его убить, но не из чувства ненависти. Это главный посыл, который я пытаюсь донести многим. Врага можно и нужно уважать, о чем нам всегда говорил Евгений Викторович. Времена такие тяжелые, но, знаешь, тем приятнее в них жить. Мне нравится.
Н. Фридрихсон:
- А тут я с тобой, кстати, согласна, я люблю, когда такие активности происходят.
Аким, перед тем, как мы перейдем к большой политике и геополитике, давай еще про твое творчество в новых регионах. Я внимательно слежу за твоим Telegram-каналом. Аким, много граффити в новых регионах, есть с нецензурной лексикой, есть более такие… Вот эти граффити для чего? В чем задумка этого андеграунда?
А. Апачев:
- Эти граффити для того, чтобы обозначить свое присутствие. Мы с Димой Бамбергом заехали в Каховку и нарисовали на крыше дома огромный…
Н. Фридрихсон:
- …детородный орган.
А. Апачев:
- Фаллос, да, большой фаллос, направленный в стороне врага. ВСУшный коптер каждое утро летит и видит этот русский фаллос, который смотрит в его сторону. И понимает, что мы здесь пришли и мы здесь стоим. Что такое столб пограничный? Это тоже типа фаллос… ты же знаешь, Фрейд говорил, что главное присмотреться и можно везде найти фаллос. Для меня это примерно то же самое. Мы здесь, мы мужчины, мы готовы за эту землю умереть и вот вам, смотрите, что мы отвечаем на ваши претензии.
Н. Фридрихсон:
- Да, но твои критики, например, пишут, что это же обычное хулиганство на заборе, в этом нет доблести боевых действий…
А. Апачев:
- Нет, где-нибудь нарисовать это в Нижнем Новгороде – это одно. Как бы у нас было три минуты, пока нас не засек коптер, мы тренировались, высыпались, у нас было прямо спланировано, мы понимали, что сейчас нас срисуют, по нам точно может прилететь и нам за три минуты нужно выскочить десантироваться, занять крышу, нарисовать, собраться и отвалить.
Н. Фридрихсон:
- Тем более. Объясни, рисковать своей жизнью, рисковать своим реальным детородным органом, чтобы нарисовать детородный орган… ну, как бы в чем прикол?
А. Апачев:
- Ну, как в чем прикол? Знаешь, с той стороны приезжает Бэнкси и пытается какие-то высокие смыслы… Ну, а мы что могли, то и нарисовали.
Н. Фридрихсон:
- Хорошо, почему именно это? То есть, можно было что-то другое, наверное, изобразить. Нет?
А. Апачев:
- Это была просто фановая история. Но задача была приехать… а до этого появились в городе украинские граффити, очень много украинских граффити. И мне товарищ рассказывал – пришли к памятнику воинам-освободителям и там флаги нарисовали, «Слава Украине» и задача была, знаешь, вот как контрпротивовес. Мы много приличного всего написали на самом деле, ну и неприличного, в том числе… То есть, русские здесь, мы здесь, мы никуда отсюда не собираемся. Приедет Апачев нарисует, приедет еще кто-то и нарисует. Понимаешь, есть Донецк, куда все стремятся, а есть еще куча Новороссии, куда все боятся ездить. Там, правда, страшно. Но памятники Пушкину стоят. Вообще в Каховке мне очень понравилось.
Н. Фридрихсон:
- Хорошо, давай от фаллоса на заборе перейдем к большим материям, что называется. С учетом того образа жизни, который ты введешь, такой андеграундный, рискованный, как ты встретил новость, что президент России предложил не просто переговоры по Украине, а как бы заморозить эту историю и поставить точку?
А. Апачев:
- Вполне нормально. Идет игра. Есть шахматная доска, фигуры двигаются. Мы пока не понимаем глубинных процессов, но я понимаю, что так и должно быть. Многое должно оставаться под завесой. Мне кажется, это и происходит.
Н. Фридрихсон:
- Подожди. То есть, тебя это не напугало? Представим себе, что подписывается какой-то мирный договор и это означает, что все, боевые действия закончились, а ты мне 15 минут назад говорил, что в Донецке что-то приуныл, надо ехать в Белгород…
А. Апачев:
- Сколько раз мы подписывали эти мирные соглашения, как долго они исполнялись? Я из Донецка, меня мирными соглашениями не испугать.
Н. Фридрихсон:
- Это звучит прекрасно. То есть, ты спокойно это воспринял, потому что держишь в уме, что ничего работать не будет?
А. Апачев:
- Возможно, какое-то время нам оно тоже надо. Я для себя смиренно теперь принимаю… В 2022-м я еще играл в эксперта и рассказывал на телеканале «Звезда» - один из самых моих любимых телеканалов – вот там я, может быть, еще бы и размышлял. Но сейчас процессы идут слишком быстро, время ускорилось. Я вот недавно подумал – за год столько всего изменилось! Со дня смерти Татарского просто невероятно жизнь изменилась! То есть, как будто за один год я прожил три, четыре жизни. Мне кажется, делай, что должно. Есть вещи, на которые мы не способны повлиять – будет сегодня дождь или нет – но зонтик ты возьмешь. И ровно так же в большой политике, потому что есть многие вещи, которые остаются вне нашего поля зрения. Мы не можем делать выводы о большой политике, потому что у нас нет всего описания происходящего. Мы можем себе придумать что-то и как хочешь интерпретировать. Мы же просто интерпретируем какие-то шаги. Но то. Что там есть глубинный смысл какой-то… для меня куда важнее, что сейчас мы переходим уже на такое плотное сотрудничество с Китаем, и оно сегодня очевидно…
Н. Фридрихсон:
- Да, Китай, Северная Корея…
А. Апачев:
- Да. То есть, наша позиция, скорее, ответ на вот этот последний санкционный удар, потому что… я писал о том, что санкции – это сопоставим с ударом тактическим ядерным оружием. Если мы говорим о войне экономической, то это прямо серьезный по нам удар. Но мы к нему оказались готовы.
Н. Фридрихсон:
- А ты допускаешь, что все-таки это конфронтация, все-таки это уже не конфликт Москвы и киевского режима, это конфликт России с коллективным западом, и есть уже факты, которые это подтверждают. И что все это доведет нас до ядерной войны.
А. Апачев:
- Очень сложный вопрос. Потому что одна часть меня говорит о том, что я бы уже по ним ударил, а другая часть говорит о том, что это же рубикон некий. Я признаюсь тебе, что я, конечно, ястребов, а не голубей, но я понимаю, насколько это ответственный шаг. И принять решение – это тоже очень сложно. То есть, взять на себя ответственность об использовании ядерного оружия – это большая ответственность.
Н. Фридрихсон:
- С этим спора вообще нет. Но лично ты, условно, про себя готов, что может дойти до этой точки? А это означает, что все могут расчехлить все, что у них есть.
А. Апачев:
- Хорошо, что я таких решений не принимаю.
Н. Фридрихсон:
- Я с этим согласна…
А. Апачев:
- Нет, иногда очень хочется. Иногда кажется, что это прямо решит. Но я думаю, что можно поиграть… я бы уже припугнул, типа, алё, Вашингтон, у вас 24 часа, через 24 часа мы нанесем удар тактическим ядерным оружием по местам скопления украинских вооруженных сил. И посмотреть, как они отреагируют, как быстро они оттуда свалят. Просто посмотреть на их реакцию. А потом бы, наверное, уже ударил.
Н. Фридрихсон:
- Ладно, Владимир Владимирович нам на полях ПМЭФ завещал – хватит уже спекулировать этой темой – он нам четко это проговорил. Мой вопрос в другом. Ты про себя лично готов, вот у тебя личного страха нет, что может дойти до ядерного гриба? Или есть ли у тебя какой-то план действий, если мы вкатимся в ядерный апокалипсис?
А. Апачев:
- Да, сидеть с бутылочкой рома на берегу Азовского моря и смотреть на несущийся на тебя гриб.
Н. Фридрихсон:
- Серьезно?
А. Апачев:
- А что ты сделаешь? Ну, можно пережить в Азовстали…
Н. Фридрихсон:
- Кстати, там же недавно нашли азовцев…
А. Апачев:
- Все равно мы в рай попадем, а они сдохнут. У меня, кстати, об этом будет одна из песен в новом альбоме, в августе выйдет, о ядерной войне. Мне кажется, надо говорить об этом.
Н. Фридрихсон:
- Все-таки ты решил об этом поговорить.
А. Апачев:
- Написать песню.
Н. Фридрихсон:
- Твое творчество за последний год качнулось больше в какую сторону?
А. Апачев:
- У меня дуализм сейчас больше такой. С одной стороны, я, конечно, хочу скорейшего окончания войны. С другой стороны, понимаю, что так быстро не получится и надо работать много. И вот этот дуализм во мне пока совмещается. Конечно же, я хочу окончания, как все люди. Глупо хотеть жить под обстрелами, да, но я понимаю, что история не закончится. Любое мирное соглашение Украиной будет использовано для того, чтобы перегруппироваться, пересобраться, дать возможность отдохнуть личному составу. В них столько вливается сейчас миллиардов… переформатироваться, стать новыми вооруженными силами, уйти на какой-то виток реформы, и мы тоже в принципе будем это время использовать для этого. Поэтому я не знаю, возможно, это пауза будет. Опять же, в разрезе истории это будет пауза, может, на год, на два, на три, может, на восемь. Но то, что конфликт не решен и он будет всегда, тоже очевидно и понятно.
Н. Фридрихсон:
- Аким, ты сказал, что год назад Владлен Татарский погиб и меня вдруг коротнуло – а это же действительно произошло 2 апреля 2023-го… и мне тоже кажется, что это было уже года четыре назад. Ты сказал и меня аж током ударило. А потом и Даша погибла, и Семен Еремин, кстати, правда, в зоне боевых действий, и много кто… Вот в тебе что поменялось за этот год? Ведь многие из этих людей тебе очень близки.
А. Апачев:
- Много, очень много. Я был разным за этот год. Ну, ты же пропускаешь это все через себя, ты же не можешь не соучаствовать. Конечно же, Татарский – это, наверное, моя личная история. За три дня до смерти он был у меня на концерте в Донецке. И я ждал его, не начинал концерт. Он был под Углегорском, кажется, и он говорил – братан, лечу, но я грязный, вонючий, с фронта, а я говорю – я не начинаю концерт, жду, пока ты приедешь. Для меня это личная история, конечно же. Опять же, в Донецке день рождения Владлена, мне кажется, это должно стать хорошей традицией… не день смерти только вспоминать – вот как грустно, что этот человек ушел – у Бога же мертвых нет, собраться, выпить, как за живого. Он мне снится периодически. Мне кажется, знаешь, я же все равно повернут на ингалианской(?) теории и мне кажется, что в этом коллективном бессознательном человек остается навсегда.
Н. Фридрихсон:
- Хорошая, кстати, концепция. Да, мне она тоже нравится. И все-таки, вот мы с тобой говорили сегодня про Новороссию, можно, наверное, про Русский мир в этой части вспомнить, вот Даша Дугина абсолютно светлый человечек во всех смыслах. Удивительная была Даша, такая добрая. Кстати, редкий случай, когда это слово прямо применяется к человеку. И Владлен. Который временами злой, такой немножко авантюрист, немножко про такую сатиру. И Даша, и Владлен были по одну сторону Русского мира. Вот меня это до сих пор поражает.
А. Апачев:
- Ну, нас много, мы разные. Знаешь, мы все понимаем, что только сообща, только вместе мы все осилим. Только помогая друг другу. И поэтому сегодня в окопе и левый, и правый, и у них друг к другу вопросов нет, они в одном окопе, на одной баррикаде.
Н. Фридрихсон:
- Это сейчас нету, но мы ж с тобой оба понимаем, что рано или поздно окопы закончатся и вот отсюда мой следующий вопрос. Эти же люди опять окажутся по разные стороны баррикад.
А. Апачев:
- Я думаю, нет. Я думаю, это две вещи, это инь и янь, это как будто… ты не можешь быть или правым, или левым. Ну, как будто ты не можешь быть не в этом… Дело не в этом. Мне кажется, знаешь, как будто бы должен прийти Аристотель, Сократ, Платон и сказать – да, левое и правое, но есть еще что-то следующее. Вот как будто этого следующего пока не созрело. Вот у нас есть одно прошлое, есть другое прошлое, но давайте не в прошлое смотреть, давайте не строить ни красное, ни белое прошлое, давайте вместе строить новое будущее. И вот мы пока, как будто пока фокус там у нас. Как будто мы вот там застряли. Вместо того, чтобы уйти в этот открытый русский космос и посмотреть вот туда, в огромное пространство бесконечное, где мы все помещаемся, мы как будто бы там заняты. Для меня это народная забава – между левыми и правыми. Потому что я и с теми, и с теми общаюсь, и в хороших отношениях. И они одинаковые.
Н. Фридрихсон:
- О, они знают, что ты так считаешь?
А. Апачев:
- Чисто по-человечески. А их политические воззрения мне вообще неинтересны.
Н. Фридрихсон:
- Если от космоса сузиться до реальности России как государства, до масштабов экономики, - ну, мы же с тобой понимаем, что не все герои СВО, участники СВО – это и те, кто жил под обстрелами годами, и волонтеры, и медики, и военнослужащие, ведь велик риск, что не все они смогут найти себя в мирной жизни России, в мирной экономике. Тут же недавно прогремел скандал с праймериз одной партии, что участникам СВО чуть ли не очень настойчиво предлагали снимать свои кандидатуры. Типа, вам тут не место. Ну, там в отдельно взятом российском регионе. И для многих это показатель – а что же будет дальше? Ведь если они не найдут себя в мирной России, это же станет трагедией.
А. Апачев:
- Пока рано говорить о той мирной России, в которой мы все хотим оказаться. Пока вопрос еще не решен. И вопрос в том, насколько они находят поддержку государства. То есть, мы сейчас находимся на том уровне, где у нас армия сформирована в основном из добровольцев, насколько я понимаю. То есть, те, которые подписали осознанно контракт с министерством обороны. По сути, это добровольцы. Они как в 2014 году были, так и сейчас. Только права и форма их изменилась. Поэтому, если мы хотим, чтобы люди подписывали контракты и дальше, мы должны обеспечивать, государство должно обеспечивать их со своей стороны. Государство делает это, я вижу это. Конечно, есть в отдельных регионах отдельные личности, есть конкретная ситуация на земле – кто-то пытается купить героев СВО: давайте вы войдете в наш партийный список, а мы вам какую-то плюшку дадим. Есть же и другие процессы. Все зависит от человека. СВО еще не закончилось. Ветеранов пока нет. Ветераны появляются, когда боевые действия окончены. Вот когда закончится война, тогда и посмотрим. Война меняет форму, меняет локацию, но она протекает, что-то мне подсказывает, что она не закончится так быстро, как бы нам хотелось.
Н. Фридрихсон:
- Скорее да, чем нет. Государство – ладно, оно само себя отрегулирует. Но мы с тобой выходим на финальный пласт нашей беседы. Российское общество. Мы с тобой люди честные, прямые, мы же с тобой прекрасно знаем, что и в отдельных крупных российских медиа были люди, кто с первых дней не то что не поддерживали СВО, а вообще заняли позицию, что я даже новости на эту тему писать не буду, потому что фу-фу-фу… Их не уволили, их перевели там на какие-то другие должности и ставки, они по-прежнему получают зарплаты в этих крупных федеральных российских СМИ, неистово продолжая осуждать специальную военную операцию. Мы знаем, что отдельные представители шоу-бизнеса, искусства (не все же уехали, некоторые остались) молча про себя все это дело ненавидят. И это тоже часть нашего общества. Вот что с ними делать, не очень понятно.
А. Апачев:
- Ну, всегда говорил, что информационное обеспечение и СВО, и внутреннего контура у нас всегда на чоень плохом уровне. При всем при том, что войну афины(?) мы выигрываем, при всем при том, что рубль устоял, несмотря на серьезнейшие удары. Прошу напомнить, все эксперты западные пророчили нам гибель за год, экономическую. Мы устояли экономически. Они пророчили нам в контрнаступе провал, войну ареса мы якобы должны были проиграть. Мы и там устояли. А вот война аполлона (война смыслов) – конечно, я поэтизирую это все – вот мы ничего не говорим, мы не даем… почему это все происходит? Почему сейчас это происходит за нашим окном? Ну, и на это есть основания. И как будто бы ответы нам должна дать культура, в первую очередь…
Н. Фридрихсон:
- Подожди, ответь ты мне. Вот тебе до сих пор снится Владлен Татарский. Я знаю, что ты скучаешь по Даше, как и многие из нас. Вот ты лично сможешь жить в прекрасном российском обществе бок о бок с тем, кто с самого начала говорил, что все это …. Но просто тихонечко остался и не удрал. Вот лично ты сможешь с таким человеком сожительствовать?
А. Апачев:
- У меня таких в моем кругу нет. Нет и не будет. Все, кто в моем кругу, с кем я общаюсь, они понятны мне.
Н. Фридрихсон:
- В твоем кругу хорошо. Но вот наступит там 2030 какой-то год. Ты приходишь на какую-нибудь звукозаписывающую крутую компанию, записать новый альбом, и вдруг выясняешь, что режиссер с самого начала все это порицал и, слава богу, что все это закончилось… ты сможешь с таким человеком работать?
А. Апачев:
- Нет, я с такими не работаю, у меня таких нет.
Н. Фридрихсон:
- Сейчас нет. Но они появятся.
А. Апачев:
- Они меня сами боятся. Они меня обходят.
Н. Фридрихсон:
- Это пока обходят. Но пройдет несколько лет и они не будут тебя обходить. Дизайнеры, баристы, журналисты…
А. Апачев:
- У нас куча либеральной вот этой интеллигенции, условно, в культурной среде засело. Их больше всего в культурке. Я называю это культуркой. Когда ты говоришь «русская культура», я такой – нет, нет, можно я культуру Новороссии? Я вот там буду обитать. Потому что я не хочу относить себя к этой культуре. Потому что ничего общего с культурой она не имеет.
Н. Фридрихсон:
- Так. И что мы получаем? То есть, даже на уровне культуры у нас идет разделение. Есть Апачев, андеграунд, культура, а есть то, что ты называешь культуркой.
А. Апачев:
- Ну, пусть она живет себе. Знаешь, у меня было желание разрушить эту пирамиду. Сейчас нет. Я хочу свое что-то построить. Мне кажется, мне есть что предложить людям. Я говорю о том, что трогает не всех, конечно же, а трогает тех, кто погружен в это все. Вот если человек погружен, он меня понимает. А если человек не понимает процессов… как я могу ему объяснить, что происходит? Я и не пытаюсь этого делать.
Н. Фридрихсон:
- Ты считаешь, что две пирамиды могут ужиться?
А. Апачев:
- Сначала нужно построить свою… Мы свою построим, красивую. Маяк построим свой.
Н. Фридрихсон:
- На твой взгляд, в прекрасном телеке будущего место тебе и таким, как ты, или старой плеяде шоу-бизнеса – условной Ивлеевой, условной Бузовой, условной Пугачевой и т.д.
А. Апачев:
- Слушай, дайте мне канал федеральный на полгода и вы не узнаете страну.
Н. Фридрихсон:
- И что там будет, на этом канале?
А. Апачев:
- Там будет прекрасная культура нашей новой Новороссии.
Н. Фридрихсон:
- Это был Аким Апачев. Спасибо тебе, что пришел на радио «Комсомольская правда».
Подписывайтесь на наш подкаст, чтобы не пропустить новые крутые интервью