Гарик Сукачев — про молодых рокеров, отношение к Пугачёвой и единство нашего правительства
- Это радио «Комсомольская правда», меня зовут Александр Анатольевич. И у нас громкий гость - и в прямом, и в переносном смысле, старинный друг, с душой и песней, с вопросами и ответами. Мы сейчас обо всем поговорим. Это артист, за которого вы всегда голосуете, которого вы всегда рады видеть в нашей студии. Дамы и господа, Гарик Иванович Сукачев. Здравствуй, Гарик.
- Здравствуйте, радиослушатели.
- Разговор будет обо всем по чуть-чуть, а может быть, мы даже кое-что углубим и расширим. Все может быть. Начнем, конечно, с творчества. Какую свою песню вы, Гарик Иванович, считаете самой выдающейся?
- «Ольга», наверное. Для меня очень важна эта песня.
- А можно чуть больше узнать нашим современникам, почему эта песня самая выдающаяся? Я-то знаю, пусть знает все.
- потому что я ее вообще жене написал, Ольге моей. Там смешная история была. Я ее написал, это был 1992 год, очень давно, много лет назад. Написал я ее на Куршской косе. Была плохая погода, отрубилось электричество, холодно, есть нечего. С нами еще тогда наш сын был, он еще ребенком был, сейчас уже это взрослый мужчина. И я сказал: Оля, я буду писать тебе песенки. И написал ей несколько песенок, которые потом, собственно, и вошли в первый альбом группы «Неприкасаемые» - «Брел, брел, брел». Такая милая история.
- Гарик Иванович не позволяет громких слов в его присутствии, но я вам скажу - песня великая. И главное, она невероятно настоящая. Продолжаем. В «Настоящем хит-параде» участвует ваша песня с группой «Биртман» – «Полетела». Остались ли вы довольны этой работой? Какой ваш дуэт самый крутой? Какая коллаба, перевожу на современный язык, самая клевая?
- «Биртман» сначала. Все было вполне неожиданно, с одной стороны. С другой стороны, просто был рок-фестиваль в прошлом году. И как раз ребята ко мне подошли после нашего выступления уже ночью. И сказали, что мы пишем новую пластинку. Ты как вообще относишься к этому? Я говорю: да, давайте, парни, если у меня будет время, с удовольствием. В начале осени они позвонили опять, у меня было время. Я говорю: приезжайте ко мне на студию, и мы быстро все это сделаем. Есть дурацкая привычка, знаешь, не отказывать, если один раз дал обещание. Ребята приехали, и очень быстро мы ее записали, максимум за полчаса.
- Прямо с первого дубля?
- Ты знаешь, я делаю довольно хитро. Я в принципе так и в кино работаю, как артист. Я говорю: давайте я вам четыре дубля спою по-разному.. У вас будет четыре варианта, то как я это сделал, а вы уже в монтаже, потому что вы авторы этого произведения, выберете, как надо в монтаже. Потому что должен быть какой-то определенный контекст, должен быть контекст у автора, потому что он тоже поет эту песню. Как говорят старшие ребята во дворе, творческое взаимодействие. Я так же в кино делаю, я говорю: давайте я вам сейчас сделаю в озвучании несколько вариантов, а потом вы это подстрижете, как вам это удобно. Это быстро и в принципе просто.
- Что называется, у нас хорошие ножницы и крепкий клей.
- Совершенно верно. Все же делается на монтаже.
- Как говорят операторы, на столе соберем.
- Это старая киношная поговорка.
- А вообще коллабораций было, как известно, немало. Какая самая любимая?
- Их было очень много, конечно же. Наверное, все-таки эта старинная, еще когда была «Бригада С», «Все это рок-н-ролл».
- Ничего себе коллаборация!
- Это, пожалуй, такая памятная для меня и для Сергея Галанина, конечно же.
- И для всех. Там сколько народу-то было.
- Наверное, моя первая работа, это, по-моему, 1989 год, она называлась «Акция нонсенс». И мы ее делали на студии Стаса Намина в Парке Горького. И делали мы ее с Сережей Вороновым вдвоем. Полгода мы прям жили по-настоящему на студии, привезли туда матрасы и там спали. Ясно, что иногда приезжали домой, потому что нужно помыться, зуб почистить, побриться. И там принимало участие огромное количество и классических музыкантов, и рок-музыкантов. В полном практически составе принимал «Парк Горького», когда они только еще собрались и еще не уехали в Соединенные Штаты. Еще ребята здесь репетировали, все мы там встречались, потому что мы и были все в Центре Стаса Намина. Такие две для меня памятные работы, потому что и ту, и другую я делал совсем не спонтанно. Как-то хотелось вместе быть с теми музыкантами, которых ты любишь, или быть с теми музыкантами, с которыми ты прежде никогда не работал вместе, и очень хотелось с ними просто поработать.
- Над чем сейчас работаете? Может быть, какая-то коллаборация намечается?
- Нет, совсем не намечается. Довольно часто кто-то спонтанно приглашает: давайте споем. Нельзя сказать, что я всегда соглашаюсь. Нет, ничего подобного, потому что мы закончили практически новую пластинку, ее можно назвать новой, хотя это, ты знаешь, такая работа, которая у меня заняла пять лет. Три года назад вышел макси-сингл, он называется «Помнишь», это первая часть этой пластинки. Я надеюсь, что в феврале уже выйдет вторая часть. Не совсем от меня, как ты понимаешь, зависит, как это будет делать издатель изначально. То ли он сначала выпустит ее как отдельную вторую часть, а потом уже как полный законченный альбом. Но это такая довольно долгая для всех нас, для нашего оркестрика и для меня, довольно долгая работа была. Мы ее только-только буквально закончили. Нас ждут концерты. И у меня есть какие-то другие виды, но не связанные с музыкой, в следующем году, но это пока что планы.
- Это прямо секрет-секрет?
- Ты знаешь, мы все немножко суеверные люди. И я в том числе. Как-то не хочется говорить. Я так много говорил в жизни о том, что я хочу делать, а потом это не происходило, что сейчас не хочу говорить. У меня есть какие-то мысли. Во-первых, у меня есть приглашение работать в театре. Но я пока что еще думаю. Мне нужно, чтобы закончился этот год. Нас ждут большие концерты, выход этой пластинки. И как-то немножко успокоиться. Слава тебе, Господи, что Новый год. У меня будет дней десять, надеюсь, свободных, прям совсем свободных. И там уж я буду определяться, как я буду действовать дальше в следующем году. В любом случае, планы всегда дальние, и они занимают определенный не маленький отрезок времени. Если это музыка - проще и легче, а когда ты работаешь в театре или в кино, это все процесс несколько более длительный.
- Концертов много?
- О, да, мы немало играли в этом году. Нас ждет два больших концерта. Один будет в Питере, а другой будет в Москве. Один буквально через несколько дней, 29 ноября. А второй, 6 декабря здесь в Москве. И все. Этот музыкальный год для нас будет закончен.
- Масштаб, надеюсь, гигантский?
- Да, приходи, мы сыграем большие концерты. Репетируем практически каждый день. Сегодня у нас такой, что называется, день тишины, мы сегодня не репетируем, завтра опять будем репетировать.
- Ты несколько минут назад сказал «мы с нашим оркестриком». Гарик, давай определимся, что это за оркестрик? Там народу сколько?
- На сцене нас 12-14 человек.
- Понятно, что не симфонический оркестр. По сравнению с симфоническим это, конечно, небольшая группа музыкантов.
- Как раз ты его и увидишь. В этот раз с нами будут играть и симфонический оркестр, и Большой хор Центрального радио и телевидения, с которым, впрочем, я уже больше двадцати лет работаю. Они не будут играть прям всю эту программу, тем не менее, они будут участвовать. Мне попались на глаза наши старые партитуры для Большого симфонического оркестра в начале этого года или в середине. Когда встал этот вопрос, предложение появилось о том, чтобы мы сыграли в Москве, я сказал: ой, мы же так давно не играли, а это так широко звучит, это так красиво, давайте-ка мы в этот раз для публики сделаем такую работу. И он будет, конечно же, не похож на концерт прошлого года, который там же был. Он будет отличаться. Хотя, как ты знаешь, какие-то песенки, которые публика знает и любит, мы, безусловно, сыграем. Но он, тем не менее, будет, как говорится, драматургически будет отличаться.
- Выстроено будет, без этого никак. Все-таки я же разговариваю с режиссером и своего музыкального действия тоже. По поводу бас-гитары. Если бы Анатолий Крупнов сейчас был жив, поддержал бы он специальную военную операцию?
- Во-первых, сослагательного наклонения не терпит человеческая жизнь, человеческая история.
- Как появилась новая версия песни «Я остаюсь»? Кого было сложнее всего уговорить поучаствовать в этой записи, в этом проекте? Может быть, кто-то отказался?
- Во-первых, я попросил разрешения, ты же понимаешь. Не я даже сам это делал, а делал Саша Юрасов. И Саня приехал, мы с ним поговорили, и он сказал: я поговорю с ребятами. Он прям знает и общается с огромным количеством музыкантов. У него есть прямые телефоны. Это было быстро довольно-таки. Отказались? Я не буду называть имен. Просто это неприлично и не нужно. Я-то никогда не сомневался, что это было связано с той самой эмиграцией, которую называли колбасной, когда уезжали. Во-первых, «Бригада С» полгруппы уехало тогда за границу. Жанна Агузарова уехала за границу, как ты помнишь. Еще лидер «Черного кофе» Варшавский. Всех не назовешь, очень много музыкантов тогда «к свободе рвались мы, пройдя через ОВИРы» - цитата из песни. Тогда было это время. Я написал песню «Он уехал в Париж, она уехала в Химки» тогда. И Толя написал тогда «Я остаюсь».
- Это какой год?
- 1994-й уже мы собрали группу «Неприкасаемые» все вместе. Толик, Сережа Воронов, Паша Кузин - барабанщик группы «Браво» и я. Мы создали эту группу, и эта песня уже была. Потому что Толик ее играл в составе «Черного обелиска», она такая потяжелей была. А уже когда мы ее стали играть, мы ее стали играть в таком ска.
- Там уже появилась гармошечка.
- Там Леша Ермолин, саксофон, покойный тоже играл. Она такая в ска, повеселее эта песня. Да, она была связана именно с этим временем эмиграции.
- И связана с сегодняшним днем. Как же она опять всплыла в сознании и пришла в работу, к выступлению, к записи?
- Все просто. Ты знаешь, так много писали о том, что Гарик предъявил кому-то, Гарик в ответ. Я сто раз говорил, и сейчас тебе повторю, что ничего подобного. Я так, во-первых, не устроен, чтобы назло бабушке отморозить уши. Я так совершенно не устроен. Но в те дни так много вопросов задавали журналисты. И то время было, что я сказал себе: я сейчас спою эту песню, в этой песне все сказано. В ней все сказано.
- Это был ответ на многочисленные вопросы?
- Совершенно верно. И потом же, когда это вышло, я же сказал: все, я вам все ответил.
- И ответил песней?
- Да, этой песней. Больше я об этом говорить не хочу. В этой песне все сказано. И мои товарищи музыканты к этому присоединились.
- Все-таки еще чуть-чуть побудем в 90-х. Почему на них сейчас такая большая мода пошла?
- Ты знаешь, я это слышу от тебя не от первого. Ответ на поверхности - мода в одежде возвращается так или иначе, через 20-25 лет. Три года назад бананы вошли в моду.
- Варенки.
- У меня самого двое варенок и куртка вареная. Прям я обожаю. А теперь вошли бананы. Девушки стали ходить в джинсах-бананы, в кроссовках. И для меня это был какой-то 1982 год, потому что так ходили девчонки в 1982 году. Так и музыка возвращается. Ты же знаешь, с музыкой связана вся твоя жизнь. То, называют трендами, так или иначе возвращается. Кроме того, мы же тоже с тобой были молодыми ребятами. И помимо того, что мы интересовались, прежде всего, актуальной музыкой, которая сейчас нам интересна, ее делают наши сверстники и такие же ребята, но они в других странах живут, но это модное, новое, нонконформисты, которые делают такую новую музыку. Но при этом мы с тобой слушали музыку, которая была десять лет назад написана, еще какую-то. Она нас тоже интересовала. Не обязательно, что мы ее любили, но мы были абсолютно в курсе. Мне кажется, это один из маленьких кусочков ответа – почему.
- Это просто виток?
- Безусловно. А потом, время безвременья продолжается. И мы тоже его проходили, когда музыкальное движение 70-х годов и движение хиппи было с этим напрямую связано. И эта музыка закончилась, по сути, исчерпала себя, казалось бы. К концу 70-х годов появилось такое время тягучее, которое заняло не больше четырех лет. Появилась, помнишь, итальянская эстрада вдруг, появилась диско-музыка. Казалось бы, нет ничего, и вдруг как взрыв появляется new wave. В случае Советского Союза, хотя панк-рок начал развиваться в 1976 году, но мы об этом ничего не знали. И появляется панк-рок, это же все начало 80-х. Где он появляется? У нас, группы начинают играть. И новая волна не смела все прежнее, но это такой новый музыкальный колоссальный вектор был, который еще больше расширил рок-музыку.
- Вспоминается еще одно сотрудничество. Большая съемочная смена. Григорий Константинопольский, Гарик Сукачев, Алла Пугачева. И многие знаменитые тогда светские музыкальные персонажи в ГУМе. Как называлось произведение?
- «Мал-помалу».
- Тогда вы дружили с Аллой Пугачевой.
- Это громко очень сказано. Нет, конечно. Она ко мне очень хорошо всегда относилась, и я всегда ей платил тем же самым.
- А как в целом относитесь к уехавшим артистам?
- По-разному.
- Надо их понять, простить, прокомментировать как-то?
- Знаешь, сейчас то самое время, когда, как бы я об этом ни думал, как бы я вдруг в какие-то секунды ни впадал в презрение к кому-либо из этих людей, как бы я время от времени в какую-то жуткую жалость кое к кому из этих людей ни впадал, как бы я ни впадал в до слез какие-то сентиментальные воспоминания прошлого кое к кому из этих людей, - лично для меня сейчас это не время такого определения. Всегда это время приходит потом. Знаешь, все надо как-то прожить, как-то все должно встать на свои места.
- Другими словами, вы с выводами не спешите?
- Нет, у меня есть определенные выводы кое к кому, я не буду этих имен называть. Есть люди, к которым я, как я тебе сказал, с презрении отношусь, и мое отношение к ним никак не изменится. Есть люди, к которым я отношусь совсем как-то иначе.
- Другими словами, со временем, наверное, что-то будет более ясно, и вы выскажетесь, когда придет время. Как вы помогаете, Гарик Иванович, участникам СВО?
- Неприлично об этом говорить. Я помогаю. Без меня ребята расскажут как-нибудь. А может, и не расскажут. Если не расскажут, я буду только рад. Это неприлично, вот и все.
- Хорошо, вы помогаете.
- Все нормально. Передаю парням, кто меня знает, и девчатам, и молодежи, и взрослым людям, кто меня знает на Донбассе, передаю всем вам огромный привет. Поздравляю всех вас с наступающим Новым годом. С огромной надеждой желаю, чтобы в следующем году над всеми нами было мирное небо, чтобы закончилась это военная операция, чтобы все вернулись домой живыми, здоровыми. С наступающим Новым годом.
- Кого из новых музыкантов выделяете? Кто-то, может быть, зацепил?
- Ой, так много сейчас молодежи прекрасной. Ты знаешь, я прям имена не назову. И девчонки прямо необычайно талантливые. Если мы говорим с тобой о том, что теперь можно условно, для меня, по крайней мере, условно называть рок-музыкой. Потому что это тоже как-то изменилось. Это что-то такое новое, там есть интонация рок-музыки, но это уже XXI век, первая четверть его, это уже новая музыка XXI века. И ребята, и девчонки. Кто-то, знаешь, на языке у меня есть, но я не хочу, их много. А из тех ребят, которые себя уже зарекомендовали, которых любит публика, но для меня это все-таки, ты знаешь, это новое поколение, это The Hatters, конечно, они мне очень нравятся.
- Я сейчас вспомнил стародавний наш разговор на камеру, на микрофон, мы все записывали для MTV, и на одном из фестивалей мы у вас с ребятами спросили, а кто впечатлил. И тогда Гарик Иванович сказал: вот эти ребята прикольные, группировка «Ленинград», мне, например, песня «Терминатор» очень заходит, прям молодцы, хорошие ребята. А тогда ребята только-только появлялись.
- Это правда.
- Хорошо появились, надо сказать. Может быть, что-нибудь скажете про Шнура сегодня?
- А что я скажу про Сергея сегодня? Во-первых, мы редко видимся. Сережа, я тебе передаю привет. Я тебя по-прежнему по-братски люблю. Хорошо к тебе отношусь, как ты знаешь. Ты мне платишь тем же. Это устоявшаяся группа, у них такой стиль. Он никак не изменяется. От людей, у которых уже седы усы и бороды, требовать чего-то новаторского бессмысленно.
- А может, и не надо?
- И не надо. Зачем это все? Люди уже сделали все, что должны сделать, создали свой стиль. Они пришли к своему музыкальному стилю, они его так или иначе теперь декларируют. Не развивают, потому что они его развили, они его создали. Но если вспомнить первый «Ленинград», Серега на меня не обидится, потому что я ему говорил об этом, первый «Ленинград», андеграунд еще, который, правда, никто вообще не знал, это микроклубики малюсенькие. Это что-то потрясающее. Это как взрыв атомной бомбы был. Это что-то необычайное было. Не только я, моя жена прям поклонница. И по-прежнему она горячая поклонница. Иногда, знаешь, бывает такой, не часто, но бывает какой-то разговор, который касается темы музыки. Это очень редко бывает. И когда «Ленинград», Ольга Николаевна тоже говорит: блин, слушай, я вспоминаю, когда ребята еще играли в этих маленьких клубах, какие же они были, какая-то музыка была, какая это была энергия.
Сергей на меня очень повлиял. Это довольно специфичная вещь, связанная, наверное, с профессией. У меня было такое время в конце 90-х, как когда-то у меня было с «Бригадой С», что она сделала все, что она могла сделать, и ее не должно больше быть. Что касается «Неприкасаемых», это была похожая ситуация. Я внутренне понимал, что стилистически создано все, что возможно было создать. Толика нет, Леши Ермолина нет, Саши Косорунина нет. За шесть лет умерло из шести человек три человека. С одной стороны. А с другой стороны, эта идея за шесть лет тоже себя исчерпала. И я был в каком-то внутреннем поиске. И вдруг «Ленинград». И я прям офигел. Мы с Сережкой же очень быстро познакомились. У нас же было много концертов, у «Неприкасаемых». Как-то мы даже их брали с собой, как группу, чтобы они выступали, как саппорт-группа, перед нами. Это не было очень много раз, тем не менее, это было, и мы очень плотно общались и дружили. И, конечно, харизма всей группы, и музыкальное движение, и этот новый язык, который он принес...
- Да и старый язык, тот самый.
- И старый язык, да. На меня это прям повлияло, я прям воспрянул. Не то что я сказал: вот моя дорога, я ею пойду. Нет-нет-нет. Мои какие-то внутренние раздрызги и шатания каким-то образом эта группа взяла и купировала. Что-то у меня стало приходить.
- Реанимировали они что-то?
- Какое-то внутреннее понимание, куда мне двигаться дальше. Благодаря, между прочим, им. Я говорю откровенно. Но это не очень понятно, конечно же, не музыкантам. Хотя, я думаю, в любой профессии бывает такое, что человек устал, он говорит: я деньги зарабатываю, мне все надоело, мне уже неинтересно.
- Это не про вас, вы беспокойные товарищи.
- И вдруг приходит какой-то другой человек. Это новая кровь называется.
- Да, переливание.
- Да, приходит новая кровь, и вдруг опять жизнь новыми красками. То, что ты не видел прежде, оно прямо перед тобой. То, что казалось тебе недостижим, оказывается достижимым, к этому надо идти. Вот так на меня повлияла группа «Ленинград».
- Сейчас в Госдуме очень часто пытаются что-то запретить. Нужно ли запрещать все подряд? И если да, то что бы запретили лично вы? Что категорически нельзя, на твой взгляд?
- Ты имеешь в виду применительно к сцене?
- Применительно к сцене, к музыке, к искусству.
- Во-первых, искусство на то оно искусство.
- Цензура, может быть?
- Цензура, мы тобой знаем, только дает толчок к дальнейшему развитию искусства. Любой запрет всегда рождает противодействие. Нас самих вспомнить.
- Другими словами, чем больше запрещаешь, тем больше они будут делать это?
- Появляется эзопов язык. Вспомни Театр на Таганке, вспомни «Современник» того времени, брежневского. Время застоя. Нам с тобой далеко ходить не надо. Мы с тобой были молодые ребята, которые уже читали, любили. Такие времена, о которых мы тобой сегодня говорили чуть выше, не могут обходиться без тех или иных запретов. Они всегда так выглядят. И выглядят они не только у нас, они везде так выглядят. Давайте, ребята, вспомните маккартизм. Но вы не знаете, что это такое, а я, откровенно говоря, немножко знаю, что это такое. Можно вспомнить Китай, можно вспомнить Северную Корею, можно вспомнить нас самих, Советский Союз, систему запретов и так дальше. Когда идут такого рода исторические процессы, так или иначе это происходит.
Цензурирование? Ты знаешь, оно же всегда было и есть. Как мой отец говорил мне. Как два медведя в одной берлоге не могли ужиться, настолько мы были совершенно разными людьми. И я, когда был молодым человеком, конечно же, мы все, мое окружение, товарищи, и мальчики, и девочки, были «антисоветчиками» - в кавычках, без кавычек, мы все крутили «Голос Америки», BBC, были в курсе, читали самиздат, слушали музыку, которая не приветствовалась, ходили в тертых джинсах. Какой-то у меня спор с отцом был, а отец был человек старой закалки, войну прошел, с сильным, мощным характером человек. Я на всю жизнь это запомнил, потому что он сказал верные слова. Тогда я не придал этому никакого значения. Он сказал: а ты вообще не путай твою свободу, о которой ты мне тут, блин, с утра до ночи, со вседозволенностью. И мне стоило прожить немаленькую жизнь, чтобы в полной мере понять, что мне говорил мой отец. Поэтому время от времени в каких-то частных беседах с людьми я то же самое говорю, говорю: слушай, старик, а ты, пожалуйста, не путай свободу и все дозволенность. Это разные абсолютно вещи.
- Очень точная фраза. Закончим про Госдуму такой сентенцией. В следующем году будут выборы в Госдуму. В чем главная проблема депутатов? Нужно ли Госдуму разогнать или подкорректировать ее работу? Мы все смотрим телевизор и думаем: эх, я бы на их месте… Есть такие мысли?
- Сейчас нет. Сейчас был сосредоточен и по-прежнему сосредоточен на другого рода вещах. Я даже активно не наблюдаю, что происходит. А потом, ты же знаешь, всегда же нас провоцирует какой-то такой скандал. Даже если мы не интересовались, и вдруг что-то такое экстраординарное происходит, и мы начинаем: что там произошло? А, давайте интересоваться.
- И нам начинает казаться, что мы начинаем понимать.
- Да. Мне-то кажется, что ничего экстраординарного. Мне нравится единство правительства. Это мне нравится.
- Значит, согласие в решениях, единое понимание?
- Да. Мне просто прежде все это напоминало какой-то 1916 год. Потому что все это напоминало очень Первую мировую войну. Я тоже тогда об этом очень много говорил, что мне напоминает очень то, что происходит, это политическое нежелание слышать друг друга, которое может разрушить Россию. Это уже было. Сейчас я этого не наблюдаю. Для России, на мой взгляд, это очень важно, что сейчас есть такое единство. Я имею в виду институты власти, прежде всего.
- Хорошо. Тогда просто мальчишеский вопрос, и отойдем от этой нашей настоящей суровой, но прекрасной реальности. Когда мы все юноши, молодые, горячие, понимаем мы что-то или нет, у нас всегда срывается с уст фраза: дай мне волю, я бы... Если бы я стал президентом, то я бы первым делом подписал такой приказ.
- Нет, я об этом никогда...
- Допустим, сейчас можно подписать первый приказ в этой должности. Что бы вы сделали?
- Да что ты, нет!
- Разрешил рок-фестивали, концерты?
- Ты же понимаешь, почему их не может быть сейчас. Дроновая опасность. Я это знаю не понаслышке, то, что фестивали отменяются. Их все меньше и меньше. Они еще есть, но даже там, где это довольно далеко, скажем так, у нас же огромная страна, прекраснейшая, все равно и охранные мероприятия, и предупреждение, и так далее. Вспомни, когда в 90-е шла Чеченская война, что было.
- Но также я помню ваше родное Тушино в 1991 году.
- Да.
- Гарик Иванович мудро не ответил на этот вопрос.
- Знаешь, кто-то подумает, что я большой хитрец, но я просто честно.
- Мудрец. Я знаю Гарика не первый день лично.
- «Его никто не знал, зато он охотно откликался на любое имя».
- Возвращаемся в прекрасный мир музыки и попытаемся подвести некий итог музыкальному 2025 году. Кого бы могли назвать, все-таки назвать какие-то имена, может быть, в личном хит-параде, в личном плейлисте? Кто именно больше всех понравился? Мы никого не заденем, никого не забудем. Кто на слуху спонтанно, они понравились в 2025 году больше всех?
- Можно, я не о действующих группах. Как моя жена мне иногда говорит: ты опять о себе любимом.
- Ольга Николаевна имеет право.
- Я ее боюсь, как огня, блин. Петя Налич, Петр Налич. Конечно, и в этом году, и два года назад, полтора года заняла эта работа, я мечтал с ним работать, мы наконец-то работали вместе в театре. Конечно же, я знал, насколько тонкий музыкант Петр, насколько он талантлив, насколько он глубок, как композитор. Мне так хотелось ним поработать, и я ним поработал, и конечно же, в работе с ним его такие глубины и широты для меня открылись. Я прям от Пети в восторге, восторг испытываю. Какие-то минуты счастья, когда я вспоминаю, что мы работали вместе. Очень надеюсь как-нибудь опять с ним работать, потому что, знаешь, он становится все больше, и больше, и больше большим композитором, композитором больших форм. Я умею это оценить, я кое-что в этом, конечно же, понимаю. И это лично для меня в музыке, конечно же, огромное событие в моей жизни и огромная радость и гордость, конечно.
- Есть какой-то прогноз, какая-нибудь мысль, искра, какой будет музыка в каком-нибудь дальнем году?
- Она будет, конечно, совсем другой.
- А сегодняшняя не останется?
- Через сотни и сотни лет? Как лютневая она останется. Ее, правда, как и лютневую, мало кто будет слушать.
- Где-нибудь какие-нибудь клавиры найдутся?
- Да-да-да, какие-нибудь древние клавиры.
- «Моя бабушка курит».
- Да-да-да-да. Уже на сцене консерватории будут выходить большие пианисты, большие симфонические оркестры. Будет написано огромное количество каких-то исследований музыковедов, которые на хрен никому не нужны.
- Археологические раскопки?
- Да, археологические раскопки. Медиатор Джимми Хендрикса. Был такой чувак. Конечно же, все поменяется, но останется главное, - то, что есть в музыке, музыка божественна. Искусство вообще божественная вещь. Но музыка первичная, потому что музыка задает все искусство, потому что музыка живет в нас с момента рождения, когда мы рождаемся на свет.
- И даже до.
- И даже до. Но когда мы рождаемся на свет, папы, мамы, особенно которые любят своих детей, а я очень люблю своих детей, они со мной согласятся, что малыш или малышка лежит еще в своей колыбельке, еще говорить не умеет. Они уже что-то поют. И если мы какую-то музыку ребенку ставим для того, чтобы он заснул, трехмесячный ребенок даже начинает подпевать. Это говорит о том, что она в нас живет. Это божественное что-то. И там есть и слова, там есть и чувства, есть все, что присуще нашей человеческой жизни. Это божественный дар. Знаешь, как Александр Наумович Митта, мой учитель, когда-то мне говорил применительно к искусству в целом. Он говорил: казалось бы, без этого можно было бы прожить совершенно спокойно. Но без этого прожить-то невозможно, потому что в нас во всех это живет. Музыка - у каждого есть какая-то любимая песня. Мы сегодня с тобой говорили о группах. Мы очень много минут посвятили с тобой разговору о музыке. И недаром, потому что в нас во всех она живет. Каждый любит что-то свое, ему это созвучно, возвращается к этому, поет там. Застолье хорошее. Это в молодости: фу, блин, они старые - эти папа и мама, опять свою эту «Под Дону гуляет». А сейчас, старик, то же самое. И это так прекрасно. Мы редко собираемся, видимся редко. И вдруг все собрались. Какие-то шашлыки. Дети приехали, которые еще не подросли. Собак каких-то привезли и так далее. Сделали эти шашлыки, порезали эти всякие огурчики, помидорчики. Сели, выпили. Поговорили. И запели, и вечер прошел, и все потанцевали. Ведь это же здорово.
- Это жизнь.
- Это музыка.
- Да здравствует жизнь, да здравствует музыка, и музыка в нашей жизни.
- Тут я с тобой полностью согласен.
- Дорогие друзья, это ли не прекрасный финал нашей беседы? У нас в студии радио «Комсомольская правда» был душевный, великолепный, мудрый и, конечно, неугомонный Гарик Иванович Сукачев. Спасибо тебе, дорогой.
- Спасибо, Александр Анатольевич. Я очень рад тебя был видеть. Ты знаешь, я всегда рад тебя видеть. Спасибо, дорогие друзья. И с наступающим всех вас Новым годом, веселых праздников, хорошего настроения.
Подписывайтесь на наш подкаст, чтобы не пропустить новые крутые интервью.
➤ Слушать прямой эфир: https://radiokp.ru
➤ Читать эксклюзивные новости: https://www.kp.ru
➤ Подписаться на наш телеграм: https://t.me/truekpru
➤ Самое интересное из эфира: https://t.me/radiokp
