Григорий Заславский, ректор ГИТИСа: Людям надо дать шанс на раскаяние
С. Мардан:
- Всем здравствуйте! В эфире радио «Комсомольская правда». Я – Сергей Мардан. Сегодня мы будем разговаривать с Григорием Заславским, ректором Российского института театрального искусства, знаменитого ГИТИСа.
Григорий Анатольевич, здравствуйте!
Г. Заславский:
- Здравствуйте! Я не подготовился так серьезно, думал, что вы меня будете называть Григорием, а я вас просто Сергеем.
С. Мардан:
- Хорошо. Тогда будем считать, что я вас представил, а дальше буду обращаться к вам по имени.
Г. Заславский:
- Да.
С. Мардан:
- Почему так вдруг мы на излете июня решили поговорить про театральное образование? Не просто так. Несколько дней назад в моем утреннем эфире я неожиданно коснулся именно темы культуры. И там был упомянут и ГИТИС. Говорили мы об одном из преподавателей ГИТИСа Сергее Голомазове, который в свое время разместил у себя в Facebook пост следующего содержания: «Путин, прекрати братоубийственную войну! Это преступление!»
Ну, дальше вы легко можете представить, какого рода комментарии я на этот счет дал. И меня-то здесь в некоторое нервное состояние ввел не сам факт, что человек не согласен с войной, бога ради – согласен или не согласен, а тем, что он является преподавателем федерального учебного заведения.
Григорий Заславский позвонил, сказал, что я категорически не прав. И что, в общем, ему есть что сказать по этому поводу, ответить, объясниться и за институт, который он возглавляет, и за своего преподавателя.
Григорий, я вас прошу, вам слово.
Г. Заславский:
- Спасибо большое. Все так. И вы не единственный, кто задает мне вопросы, связанные с конкретным преподавателем и с несколькими двумя, по-моему, еще другими. И просто потому, что я слушаю радио «Комсмольская правда», я решил прийти именно к вам. И мне показалось, что ваше выступление было вполне искренним. И поэтому я со всей искренностью вызвался прийти и поговорить с вами на эту тему. Более того, вчера мне довольно давно, месяца два назад каким-то образом заблокировало социальную сеть, которая признана в Российской Федерации экстремистской…
С. Мардан:
- Как хорошо, что вы сказали – Facebook, она запрещена у нас.
Г. Заславский:
- Да. И я не очень сильно переживал, нет, я переживал, потому что там есть со дня моего рождения есть кое-какие проблемы, потому что ты, к сожалению, далеко не всех помнишь, когда и у кого день рождения. А эта социальная сеть нам довольно услужливо это каждый день напоминала. И тем самым привязывала к себе еще крепче.
И у меня были заблокированы все пароли, там нужно было какую-то тройную блокировку обойти. И вот вчера благодаря вашей программе я зашел, дождался, когда пришли все пароли. И зашел, чтобы посмотреть, в том числе, страницу названного вами Сергея Анатольевича Голомазова, человека, с которым мы учились почти параллельно в конце 80-х – начале 90-х годов. И который замечательный артист, выпускник мастерской Андрея Александровича Гончарова фронтовика, выдающегося выпускника ГИТИСа. И несколько лет назад Голомазов после того, как он… Или до того, как он перестал быть художественным руководителем Театра на Малой Бронной, одновременно он возглавил и Рижский русский театр – один из старейших русских театров на постсоветском пространстве. И вот здесь, наверное, дальше я чуть-чуть бы отступил от разговора о Голомазове, а сказал бы немного о себе и своей позиции по этим вопросам. Потому что мне интересно сегодня вдруг слышать упреки, в данном случае вы их, как мне кажется, задавали, исходя из конкретного поста конкретного режиссера, но когда я слышу упреки и от людей, которые меня не знают, от людей, которые даже знают меня, в некотором недостаточном патриотизме. Это для меня сильно неожиданно. Потому что на протяжении двадцати с лишним лет для очень большой части либеральной общественности я всегда был таким образцом именно консервативного и патриотического взгляда. И я всегда себя считал евреем-патриотом. И называл таким образом. И среди моих очень близких людей были и Николай Николаевич Губенко, и мы близко и очень как-то доверительно всегда общались с Сергеем Николаевичем Есиным, которого многие называли и антисемитом, и черносотенцем, как угодно еще. И с Володей Бондаренко, и так далее.
И это было связано с тем, что работая в «Независимой газете», я с середины 90-х годов, так вышло, принимал участие, например, в такой сегодня уже подзабытой, слава богу, борьбе за возвращение, а я, как раз, боролся за невозврашение перемещенных культурных ценностей. Например, однажды, когда Борис Николаевич Ельцин ехал в Германию, то Готскую библиотеку несколько раз запаковывали и распаковывали. И поскольку у меня было очень много публикаций, что однажды меня вызвал на ковер посол ФРГ и его секретарю я сказал, что он не секретарь парторганизации, чтобы вызывать на ковер заведующего или заместителя заведующего отдела, не помню, кем я там был – отдела культуры «Независимой газеты». И меня даже в партийный, в комсомольский орган никогда не вызывали на ковер, а тут он никто, чтобы меня вызывать. И, в общем, благодаря этим моим выступлениям появилось немало людей, которые имеют доступ к секретной и совершенно секретной информации о передаче тех или других культурных ценностей. Связывались со мной. Я связывался после этого с Николаем Николаевичем Губенко, он возглавлял тогда Комитет по культуре Госдумы Российской Федерации. И два очень серьезных невозвращения нам удалось добиться. Причем, второе – это уже был март 2000-го года, когда Владимир Владимирович Путин был премьер-министром, исполнял обязанности президента Российской Федерации, но еще не был избран президентом. И не помню, кто мне тогда сообщил, что готовится передача, по-моему, это была Балдинская коллекция, то есть, коллекция Кенигса Нидерландам. И Николай Николаевич позвонил Владимиру Владимировичу. Даже по АТС эта связь не может быть осуществлена мгновенно, но около 11 вечера Владимир Владимирович перезвонил, выслушал внимательно и эта передача тоже не была осуществлена.
Со мной боролись многие театральные критики, театроведы, называя меня кондовым и так далее. И меня это никогда не смущало, я всегда был за основы государственной культурной политики, и я никогда не видел, ну, потому что я очень много интересуюсь этим, знаю, какая по-настоящему цензура существует, например, в Канаде, какая цензура существует в США.
То, что в России, это никакого отношения к цензуре не имело, но сейчас мы живем в условиях специальной военной операции. И в определенном смысле по законам военного времени, но даже те ограничения в части информации, которые есть у нас, они не сопоставимы с теми, которые давно уже существуют в соседней с нами Украине.
И за две недели до начала специальной военной операции мы в Общественной палате проводили слушания по основам защиты традиционных духовных и нравственных ценностей. И это была довольно открытая дискуссия. И все те, кто нас довольно жестко осуждали, поливали – это все те люди, которые потом подписывали куда более жесткие письма. И все те люди, многие из них довольно стремительно покинули Российскую Федерацию, будучи не согласными, мягко говоря, с тем, что происходит.
Дальше я, как уже ректор Российского института театрального искусства – ГИТИСа, как один из членов правления Ассоциации вузов культуры и искусства, а операция началась 24-го, а 26-го мы начали с Владимиром Сергеевичем Малышевым сочинять наше письмо-обращение руководителей вузов Ассоциации. И в воскресенье мы его разместили – это было 27-е число. И не могу сказать, что в тот момент все уже разобрались в том, что происходит. И вот, пожалуй, с этого момента я свою позицию зафиксировав, опубликовав, по-моему, через три или четыре дня Рада Украинская заседала и нас – Малышева-ректора ВГИКа, меня, Князева, Рыжинского, Соколова и Бориса Николаевича Любимова включили в какой-то самый первый список после депутатом, сначала члены Совета Безопасности, потом депутаты, которые ратифицировали.
У нас наше обращение, оно начиналось с того, что мы категорически поддерживаем признание ЛНР и ДНР. Для нас это было очень важно.
С. Мардан:
- Григорий, и снова здравствуйте!
Г. Заславский:
- Вы сказали «и снова здравствуйте», для меня это позывные Юрия Подоляки!
С. Мардан:
- Я думал, что это мое фирменное.
Г. Заславский:
- Да? Значит, он у вас позаимствовал.
С. Мардан:
- Надеюсь, нет. Юрия Подоляка давно окормляет свою паству, поэтому, думаю, что мы параллельными курсами идем.
Смотрите, за себя вы все четко сформулировали, я скажу больше, к вам никаких вопросов-то и не было. Я-то исхожу из того, что на должность ректора ГИТИСа в наше непростое время абы кого не назначат. И с политической позицией все должно быть верно, да и, ну, я вас знаю, на самом деле, еще со времен «Независимой газеты».
Но здесь ведь вопрос другой. А вы возглавляете большую сложную организацию, где работает большой штат русских с советской закваской интеллигентов, а советская интеллигенция, она диссидентская в массе-то своей. И вот чего с ними делать-то? Вот вам что с ними делать? Вы должны следить за их моральным обликом? Хотя вы оговорились, что вас и партийную организацию не вызывали, так, может, вызывать вам в свою партийную организацию таких как Голомазов? Думаю, что у вас список достаточно длинный.
Может, задать вопросы, как они к политике партии и правительства относятся?
Г. Заславский:
- Вот это… Я, естественно, ни в коем случае не хотел бы, чтобы был такой монолог, как в первой части.
С. Мардан:
- Не стесняйтесь, говорите.
Г. Заславский:
- Вот я сказал про свою позицию именно потому, что я сам в какой-то момент понял, что и во мне самом тоже была растерянность, и не только во мне самом, потому что утром 24-го числа меня разбудил звонок одного очень близкого мне человека, который занимал довольно высокий пост в системе одного из довольно серьезных ведомств, И он тоже был растерян. И позвонил с тем, чтобы мы приобрели туалетной бумаги достаточное количество, круп и так далее. То есть этот момент растерянности, он чем дальше, тем больше мне понятен. Потому что нас никто не готовил к ненависти, нас никто не готовил к тому, что там, за границей Украины, живут враги. Нас не готовили к этому. Вот вы на меня так смотрите недоверчиво и с сомнением…
С. Мардан:
- Да нет, почему недоверчиво? С удивлением, я бы сказал. Почему это вас не готовили? Что, 8 лет прошли мимо вас?
Г. Заславский:
- Они прошли не то что мимо. Но, извините, Гитлер пришел к власти в 1933 году, и песня «Если завтра война, если завтра в поход», тоже ее пели уже несколько лет. А когда война началась, то было тоже серьезное смятение в советских людях, и среди очень многих людей на протяжении довольно продолжительного времени (нескольких недель даже) была иллюзия, что сейчас они войдут и начнут бросать оружие, это же наши братья, рабочие, они же пролетарии. И мы тоже почему-то думали, что там есть какая-то горстка неонацистов. Да в России тоже есть неонацисты, они есть везде, кто-то же рисует время от времени у нас свастики даже на московских фасадах. И основная масса украинцев, она не пойдет за этим, она не будет воевать, она будет с пониманием относиться, что мы пришли, для того чтобы провести денацификацию и т.д.
В тот самый момент, когда я стал об этом думать, я понял, что не имею права осуждать тех, кто подписал те или другие неправильные… Я подписал то, что нужно. Не просто подписал, я являюсь соавтором этого письма нашего. Я не имею права осуждать тех, кто подписал те или другие письма в первые дни. Более того, я даже одно время говорил: почему мы не перехватываем эту самую тему мира, почему мы не выходим на митинги здесь и не говорим: это мы за мир, это я за мир, а они за войну. Мне казалось, что это неправильно. Более того, чем дальше, тем больше я анализирую все это и думаю: боже мой… Я не знаю, его, наверное, нельзя назвать выдающимся поэтом, его нельзя назвать выдающимся писателем и даже выдающимся драматургом, но, тем не менее, Дмитрий Сергеевич Мережковский – это одна из важнейших фигур русской культуры начала ХХ века, и сегодня его пьесы идут в российских театрах. Это человек, который в середине 30-х годов близко общался в Муссолини и пользовался его расположением, лично с ним встречался. Это человек, который искал диалога и понимания у Франко, и человек, который поддержал войну Гитлера. А потом проходят десятилетия, и мы говорим: Голомазов и все другие, они не поддерживают Гитлера, с которым, на мой взгляд, было все намного понятнее.
Хотя и тут тоже один из моих старших коллег рассказал: «А вы знаете замечательную историю про дедушку Павла Лунгина, который…» По-моему, это про него. Или про Липкина. В общем, про кого-то из замечательных и выдающихся советских евреев, которые не очень сильно любили советскую власть. И в начале июня, живя в Одессе, он говорил: «Да вы что, наконец-то закончится эта мерзкая большевистская власть, придут эти люди замечательной культуры Бетховена, Баха, Моцарта и т.д.». И вот его в последний поезд засунули за шкирку. Слава богу, он не встретился и, так сказать, под музыку Бетховена не пошел в газовые камеры.
Вот этих иллюзий тоже было очень много. Поэтому, к сожалению, те люди, которые были на том фланге, они, конечно же, намного точнее готовили весь этот идеологический подлесок того противодействия российской специальной военной операции, с чем мы сегодня сталкиваемся. Ко мне в ГИТИС приезжают разные люди, и один из моих очень добрых знакомых возглавляет одну крупную компанию в Ростове-на-Дону. И он, приехав вскоре после начала специальной военной операции, говорит мне… Он помогает гуманитарно, оплачивает лечение, оплачивает протезы. Кстати говоря, мне рассказывал один из профессоров ВГИКа, как его ребята из ростовского филиала ВГИКа выступали в ростовском госпитале. Там открыли двери в палаты, а ребят даже не пустили в палаты. Мы тоже выступали. 22 июня наши студенты выступали в Архангельском, где санаторий Министерства обороны, и тоже многие пришли с перевязанными руками, на костылях и т.д. Но я вижу, как военные жалеют студентов и не дают увидеть весь настоящий ужас войны. Потому что мы до этого выступали в Ногинске в госпитале, в Москве в госпитале Вишневского, но это каждый раз были выступления перед легкоранеными. И вот этот мой знакомый, они привозят оттуда огромное количество экстремистской литературы. Я говорю: «Я хочу посмотреть». Он сказал: «Привезем». Мы стали с ним разговаривать. Выяснилось, что провезти эту литературу нельзя, что это, в общем, нарушение довольно серьезной статьи Уголовного кодекса.
Я не оставлял эту свою мысль увидеть эти книги. И он мне через какое-то время сказал: «Приезжает человек, он помощник председателя правительства ДНР». И он привозит очередной чемодан с этой самой неонацистской литературой. Я согласовал это с Генпрокуратурой, нам по описи этот чемодан выдали на несколько часов. И он тоже согласовал, с кем нужно поговорил про возможность такой встречи. Это была сильнейшая встреча для меня. Я специально сделал так, чтобы ни одного студента не приглашали насильно, чтобы никого не загоняли. Я насильно согнал только одного человека, это мой старший сын Миша. Все остальные (преподаватели, студенты, какие-то мои знакомые) пришли, кто мог. Потом несколько дней мне звонили и говорили: «Почему ты меня не позвал?»
И вот был эффект книжки. Понимаете, ужас заключается в том, что очень многие из них абсолютно невинные. Например, детская книжка, изданная на деньги Организации Объединенных Наций, где на развороте все поделено надвое, как граница такая. С одной стороны границы цветная жизнь, жовто-блакитный этот флаг, кошечка такая милая, пухленькая, задорная. А с другой стороны вся жизнь черно-белая, даже наш триколор черно-белый, и кошка такая злобная. Это же не неонацистская литература, но хорошая с точки зрения воспитания ребенка. В общем, мы тоже воспитывали наших детей очень странными учебниками. Я в свое время написал статью про учебник, по которому учился в 2008 или 2009 году мой сын в московской школе. Учебник, в котором с 1924 по 1953 год фамилия Сталина вообще ни разу не упоминается. Есть некий список с военачальниками Великой Отечественной войны, там просто показано, что они были разных национальностей.
С. Мардан:
- И всё?
Г. Заславский:
- И всё. Дорасскажу историю про учебник, по которому учился мой ребенок. И там была глава «Страны–участницы Второй мировой войны». Это учебник, по которому учились совсем еще недавно в московских школах.
С. Мардан:
- Это когда было?
Г. Заславский:
- У меня сын 2000 года рождения. Это он был в 4 классе. Соответственно, ему было 11 лет. 2011 год, то есть это было совсем недавно. А он мне рассказал об этом года два спустя. Но учебник был. Я его фотографировал, носил, показывал всем. Страны–участницы Второй мировой войны. Я специально спорил на деньги и выиграл какое-то количество денег, потому что выиграть у меня было невозможно. Там было рассказано про две страны, глава называлась этими двумя странами. Но все дело в том, что этих стран в то время не существовало. Страны-участницы Второй мировой войны – Белоруссия и Великобритания. Зато там был огромный текст про то, какая прекрасная организация Гринпис. Естественно, на деньги фонда Сороса этот учебник был профинансирован.
Понимаете, эта работа велась и здесь. Поэтому я для себя, исходя из своих глубоко патриотических взглядов и настроений, понял, что не имею права вот этих людей, которые ошиблись 24 и 25 числа, осуждать. На мой взгляд, намного важнее, что сегодня Сергей Голомазов руководит Русским театром в Риге, что тот пост, который вам кто-то прислал, он его стер. Я ему позвонил. Для меня жизнь в ГИТИСе после 24-го и до 24-го – это две совершенно разных жизни. Я разговариваю с каждым студентом, я разговариваю со своими студентами моего курса театроведческого факультета. И они мне каждый раз говорили: спасибо большое, что вы с нами разговариваете на эту тему. И это борьба за каждого студента, который в какой-то момент… Например, одна девочка, которая была задержана на каком-то митинга в самом начале, она потом мне позвонила и говорит: «Я все поняла, я должна просто учиться».
Более того, те взгляды, к которым я сегодня пришел (я об этом говорю каким-то нашим кураторам и т.д.), это взгляды, к которым я пришел в результате собственного, извините, пути само- и просто познания. Потому что это я, слушая украинские паблики и российские паблики, читая и переводя статьи из журнала The Economist, где очень много объективных материалов. Ну, тот знаменитый сюжет про английского наемника, который 8,5 часов пробыл на территории Украины и убежал, просто потому, что он увидел, когда ехал еще в автобусе из Польши, что вокруг него одни неонацисты. Да, английские, но неонацисты. А он парамедик, он совершенно не собирался оказываться в такой компании. И это все очень подробно описано и опубликовано в британском еженедельнике. То есть, кто хочет, тот правду знает.
И мне кажется, что сегодняшнее существование в центре этой самой злобной по отношению к России Европы, этих неофитов прибалтийских, которые… Мы как-то ехали по Европе и думали: да у них тут каждые выходные какой-нибудь день траура, так или иначе связанный с Россией. И то, как мы спокойно смотрели на это… Кстати, голодомор. То, что эта дата там отмечается, притом, что в эти же самые годы был страшный голод в Москве. Но мы почему-то нигде не говорим, что это Украина не снабжала нас зерном специально, чтобы уничтожить русский народ. То, как перевернуто это воспринималось еще и до 14-го года в Украине, когда они отмечают этот самый День голодомора. А мы к этому относились легкомысленно.
Или я слушаю интервью с одним украинским писателем, который в начале 80-х написал, а в середине 80-х, будучи членом Союза писателей СССР, опубликовал роман «Кацапы», где говорится, что русские – это не народ. Мы к этому не готовы были. Нас никто никогда, слава богу, не учил, что там не народ, что украинцы – это не народ.
С. Мардан:
- Позвольте я вас перебью. Мы ведь начали говорить про вашу работу как руководителя института, как человека, который, так или иначе, берет на себя груз ответственности, в том числе не только за творческую позицию, но и за политическую позицию своих преподавателей, которые работают с молодыми людьми, которых либо никто не учил, либо учили по таким же учебникам, как вашего сына. Ну, Голомазов, мягко говоря, очень немолодой человек. Ну, условный Голомазов. Я не конкретно про него сейчас говорю, что он чего-то не знал, что он чего-то не видел, что нас к чему-то не готовили. В 60 лет мы всё уже видели.
Г. Заславский:
- Я не знал, не видел, и меня не готовили. Это я говорю…
С. Мардан:
- В 60 лет мы прожили длинную жизнь. Мы видели перестройку, мы застали до перестройки, мы видели кровавые гражданские войны по периметру страны. Мы всё видели и всё знаем. То есть сказать, что мы что-то не понимаем… Творческий ты человек или ты торгуешь линолеумом, никакой разницы, люди все одинаковые. И отсюда ведь простой вопрос. Если бы условный преподаватель Х внутренне не согласен, в нем все протестует, он вырос на Украине, условно говоря, или у него первая жена оттуда…
Г. Заславский:
- Вырос на Украине Мединский, это не мешает ему быть российским патриотом.
С. Мардан:
- То есть эмоциональная вовлеченность, она понятна. Здесь ведь речь не про эмоциональную вовлеченность, здесь такая совершенно какая-то необъяснимая подлейшая привычка бывших советских интеллигентов показать fuck власти, которая их кормит, выразить свое несогласие, причем в момент, когда просто чувство взрослого человека подсказывает: ну, ты сейчас промолчи. А если вдруг сорвался, то вроде как объясниться надо. Вместо условного Голомазова объясняется его работодатель Заславский. Я вот этого не понимаю.
Г. Заславский:
- Я это понимаю и, более того, я считаю, что в первый день было много разных писем, которые подписали многие, в том числе, и выдающиеся деятели культуры. И для меня огромная потеря – что Туминас сегодня не руководит театром Вахтангова, но после его второго интервью, я считаю, он не мог больше оставаться художественным руководителем театра и это огромная потеря, но, к сожалению, абсолютно справедливое и не знающее разночтений здесь было принято решение. А в случае, например, с Евгением Мироновым, ну, можно было его снять с руководства Театром Наций и те, кто не сделали этого, они оказались намного мудрее, потому что, когда он поехал в Мариуполь, его потрясение было… и, вы знаете, я, как театральный критик, я думаю – верить или не верить? Верю я ему или не верю?
С. Мардан:
- Так вы верите?
Г. Заславский:
- Верю. Абсолютно верю.
С. Мардан:
- А можно актеру профессиональному верить? Хорошему актеру. Миронову.
Г. Заславский:
- Это, кстати говоря, тоже очень серьезная тема – то, что на протяжении последних не 20 лет, а многих еще более лет, ну, например, с первого съезда народных депутатов, мы превратили актеров в каких-то самых главных ЛОМов – лидеров общественного мнения. А сегодня мы удивляемся, что они не соответствуют. Да они никогда не должны были соответствовать и не могли. Да, есть Никулин, который гражданин – то есть, Юрий Владимирович Никулин был гражданином. А есть просто актер, который актер и актер. Но я ему верю, потому что там не может быть другого эмоционального восприятия того, что он увидел и вот я уже говорил про этого человека, Яна Дмитриевича Гагина, который помощник председателя правительства ДНР и был, и выступал в ГИТИСе, и одна из тех, кто пришел на эту встречу, это Ира Великанова, Ирина Яковлевна, директор музея современной истории России, она абсолютно простодушно и искренне задала вопрос, который и меня тоже волнует. Она говорит – а что мы можем сделать? Вот мы, здесь, в Москве? И он, человек, который абсолютно не сентиментальный, который воевал в 25 войнах, сказал – такой жестокости по отношению к солдатам я не встречал нигде. Он не лектор, он рассказывал много того, что, наверное, никто другой бы и по телевизору точно не расскажет. И вот на вопрос «что», он ответил очень просто – в спину не плюйте! Потому что, говорит, я, пройдя обе чеченские войны, вообразить не мог не то что в середине 90-х, не то что в 2000-м, да в 2010-м, наверное, году я бы еще не поверил, если бы мне кто-то сказал, что в 2022-м мы будем бок о бок сражаться с чеченцами во время проведения специальной военной операции. И мы там иногда шутим, что сегодня чеченцы больше россияне, чем москвичи. И мне понятно, о чем он говорит. И я понимаю вот эту ответственность, которую он обозначил и которой мы должны в общем-то соответствовать. И я, со своей стороны, мне кажется, где-то осторожно, где-то более настойчиво, стараюсь делать так, чтобы вот это прозрение приходило к людям как можно скорее. Может быть, это наивно. Может быть. Но, поверьте мне, я тоже, естественно, не самый умный человек и, когда началась операция, мне мама одной нашей девочки начала писать, из Харькова. Она мне стала присылать какие-то страшные картины, видео обстрелов, ужасы, там разбитые квартиры и т.д. И я как-то ей сочувствовал, более того, я с ее дочерью говорил – пожалуйста, с мамой не надо рушить отношения. Позвонили – я здорова, мама, ты здорова? Все. Больше ни о чем не говорите. Главное – не должны рушиться семейные связи. А потом вдруг она мне говорит, мама пишет – а вы не могли бы мне дать какой-нибудь канал, где бы я могла это распространять? И дальше она рассказывает – а у меня муж служит в ВСУ… Я думаю – боже мой, да она же работает. Она работает. И как бы я должен был быть тем дуплом, через которые эти, как потом уже я понял, эти фейковые истории должны были транслироваться по максимально широкому кругу. И я к этому не был готов. Да, я, слава богу, никому это не переслал, ни одного из этих сообщений. Но то, что мое какое-то искреннее ей сочувствие – мы понимаем, да, во время боевых действий наверняка ракеты попадают, да, мы знаем, как сбитая ракета может убить, в результате упав не туда. Немало наверняка и мирных жителей Берлина в 1945 году тоже гибли точно так же, или, может быть, в меньшей степени, как гибли мирные жители до этого Сталинграда и всех российских городов, которые были в оккупации. Но сказать, что там вот эти жители Берлина совсем уж не причастны – такого все-таки, я думаю, мы не сможем сказать. И точно так же вот эти письма, которые посыпались на всех нас после того, как мы подписали это письмо. И вот письма якобы руководителей вузов, якобы чего-то еще… и как с нищими – если ты веришь, ты не можешь не дать – я поверил одному профессору, якобы из Праги, вроде он действительно реальный человек, я ему ответил, он мне вот такой список ссылок на полстраницы – почитайте всю правду, здесь это просто фашистское уничтожение вашей армией и все такое прочее. Я ему говорю – да вы почитайте «Экономист» английский, вот это почитайте, вот это – там много, кстати, материала было в первые дни. И он мне в третьем или во втором письме пишет –а вы не могли бы зарегистрироваться на каком-то независимом почтовом сервере, чтобы нам было свободнее вести беседы? И я ему говорю – слушайте, я-то пишу вообще из Москвы, я пишу то, что думаю – а вы-то там у себя в Праге, вам нечего бояться. И больше он мне не ответил. То есть, это огромная пропагандистская работа, которая велась, и опять же сегодня Голомазов находится в другом абсолютно информационном потоке, живя по преимуществу в Риге и руководя там Русским театром. И то, что там театр не снял название Русский, как это случилось…
С. Мардан:
- Пока.
Г. Заславский:
- Надеюсь. Снимет – другой разговор будет. То, что он вот этот свой пост тут же снял, как сняли свои посты и два других наших преподавателя, с которыми я говорил постоянно. Я говорю – ребята, если вы работаете, то надо все-таки и какие-то другие время от времени делать публикации. А они ничего не делают, никаких публикаций.
С. Мардан:
- Ну, вот смотрите. Вы очень правильный ректор. Вы очень хороший начальник. Вот вы защищаете своих подопечных как мало кто стал бы на самом деле, хотя я понимаю, что это известный риск. Но уж простите меня за настойчивость, то есть, то, что человек снял пост, снес его – это вообще ни о чем. По-хорошему, он, будучи преподавателем в федеральном вузе, должен был бы хоть в какой-нибудь форме, ну, я уж не говорю в Донецк, как Миронов поехал. Молодец. Даже неважно, искренне или нет. Мне все равно. То есть, я не смогу распознать – он гениальный актер.
Г. Заславский:
- Может, он поехал не искренне. Но вернулся абсолютно искренне.
С. Мардан:
- Тем более. И с этим я согласен. Тем не менее, как бы публично, если хотите, покаяться за подобные глупости взрослый человек должен. А если он просто снес пост и решил помолчать, то единственный вывод, который я делаю, что он, работая со студентами, то есть, он ведет свою мастерскую, так или иначе, они про разное говорят, а не только как нужно играть голосом или как повернуться, или какая там сценография должна быть. Все равно обсуждая общественно-политические вопросы, вот это бесконечное воспроизводство диссидентской интеллигенции будет продолжаться, продолжаться и продолжаться.
Г. Заславский:
- Я с вами не соглашусь, потому что, во-первых, естественно, люди понимают, что ситуация очень непростая, а разговор, наоборот, будет простым. И поэтому мне кажется, что ситуация меняется. И она, меняясь, меняет сознание людей. В том числе, и мое сознание тоже меняется и оно становится как раз более уверенным в том, что вот это письмо наше оно могло бы быть даже и пожестче. Сегодня после всего, что произошло уже, я бы подписал и более жесткое письмо в поддержку того, что делают сегодня и начал 24 февраля Владимир Владимирович Путин. И мне кажется, что вот это не только потому, что, как говорят, за одного раскаявшегося грешника двух праведников дают, хотя этот подход христианский мне близок и, я думаю, что, ценя каждого праведника, мы понимаем, что человек, который меняет убеждения… мне очень понравилась фраза Льва Толстого, который сказал, что некоторые говорят глупо менять свои убеждения, а я на это скажу – глупо не менять свои убеждения. А Лев Толстой был точно умнее, чем я, и в этом смысле он для меня как раз тоже является примером. Поэтому в данном случае для меня намного важнее, чтобы эти люди, видя то, как им дают спокойно работать, не говорить на эти темы со студентами и уж тем более не заниматься какой-либо политической сегодня пропагандой. Ну, не то что вредной, а невозможной, естественно, сегодня в стенах ГИТИСа. Чтобы этим людям дать время свою позицию поменять. И я считаю, что это намного дороже и ценнее. В том числе, исходя из тяжелейшей истории России. Вот мы думаем – а правильно или нет, что Мережковского считали врагом, но при этом даже при советской власти его книги продавались в букинистических магазинах.
С. Мардан:
- Ну, это, скорее, исключение.
Г. Заславский:
- Нет, большинство русской эмиграции, конечно же, они были… да, естественно, 1941 год стал водоразделом, когда они вдруг вспомнили, что они все равно русские и что Сталин, не Сталин… я всегда вспоминаю в таких случаях Ахматову. Ну, точно ее жизнь была одной из самых трагических в СССР. И когда она говорит «Час мужества пробил на наших часах и мужество нас не покинет» или «Я была тогда с моим народом», и понимание, что в каких-то испытаниях нужно быть со своим народом, независимо от происходящего. Поэтому, мне кажется, что вот дать возможность людям переосмыслить и сказать то, что намного бОльший эффект даст, как это в случае с Евгением Мироновым, это лучше, чем если сказать – все, уволить!
С. Мардан:
- Сколько времени нужно дать людям, чтобы переосмыслить, как вы думаете?
Г. Заславский:
- Я думаю, время сегодня, как кто-то из умных людей написал, что бывают периоды, когда время движется с одной плотностью, а бывает время, когда оно развивается и движется с совершенно другой плотностью и вдруг за одну секунду может произойти намного больше событий, чем в принципе возможно. Мне кажется, что сегодня вот как раз такая иная плотность времени.
С. Мардан:
- Что это значит? Сколько нужно времени людям?
Г. Заславский:
- Не знаю. Но надо не торопить. И Миронов…
С. Мардан:
- Да, Миронов поторопился, быстро съездил. А остальные?
Г. Заславский:
- Не поторопился, но съездил. И очень правильно съездил. Я думаю, что люди тоже будут меняться.
С. Мардан:
- И мы будем ждать, пока они будут меняться?
Г. Заславский:
- От этого пользы больше, чем от любой репрессии, опыт которых ни к чему хорошему в нашей стране, к сожалению, не приводил.
С. Мардан:
- По-всякому было.
Г. Заславский:
- И по-всякому тоже было. Да, я согласен с вами.
С. Мардан:
- То есть, вы считаете, что не нужно устраивать охоту на ведьм, каждый должен сохранять свои убеждения и время все расставит на свои места?
Г. Заславский:
- Вы знаете, охота на ведьм – это такая штука, которая проходит 400 лет и потом какую-то ведьму реабилитируют. И этой ведьме, конечно, это уже неважно. Поэтому, мне кажется, что лучше дать всем прожить свой путь.
С. Мардан:
- Спасибо большое. Григорий Заславский был с нами, ректор ГИТИСа.
Понравилась программа? Подписывайтесь на новые выпуски в Apple Podcasts, Google Podcasts, Яндекс.Музыке, Spotify, Podcast Addict, CastBox и Player FM и слушайте, когда удобно!
