Эдуард Бояков: Украина вела культурный геноцид против русских
С. Мардан:
- Всем здравствуйте. В эфире Радио «Комсомольская правда». Я – Сергей Мардан. Сегодня будем разговаривать с Эдуардом Бояковым, режиссером, продюсером, общественным деятелем, моим большим товарищем.
Э. Бояков:
- Привет!
С. Мардан:
- Ты ездил совсем недавно на Донбасс. Мне казалось, что я понимаю те переживания и эмоциональные реакции, которые у тебя и Донбасс вызвал, и Мариуполь. А зачем в этот раз ты поехал?
Э. Бояков:
- Я поехал, во-первых, чтобы пообщаться со своими старыми друзьями. Их там много. И в Донецке, и вокруг. Я с 2015 года езжу. И сложился какой-то уже круг общения, круг поэтов, продюсеров, музыкантов, которые мне дороги. И каждый раз я с ними общаюсь. Во-вторых, я понимал, что территории, которые вновь присоединены к ДНР в результате спецоперации, они находились по ту сторону разделительной линии, то есть это бывшая Донецкая область, которая не перешла к Донецку, оккупированная Украиной. С 2014 до 2022 года там была вот такая украинская жизнь.
Я хотел понаблюдать за этой жизнью, я хотел понять, что происходит с людьми. Действительно ли так радостно встречают русских, или, наоборот, действительно ли есть вот это ощущение: мы вас не звали, зачем вы к нам пришли? Что происходит с образованием. И, прежде всего, просто что происходит с детьми. Выросло целое поколение – восемь лет люди жили вне. Даже если с 2014 года отсчитывать. Хотя ситуация, конечно, развивалась не с 2014 года. На самом деле то, что мы сейчас называем культурным геноцидом, денацификацией и прочее, это процесс, который был запущен в 90-х годах.
Другое дело, нельзя было вот до того бреда сегодняшнего доводить сразу. И в этом отношении западные кураторы все четко, понятно написали. Сперва надо просто говорить про то, что украинский язык такой же важный, такой же хороший, как и русский. Сперва надо его вводить потихонечку в каналы, в документы. Потом в какой-то момент в официальном документообороте. Ради бога, никто вам не запрещает разговаривать на украинском, на русском в семьях или в школы русские ходить. Но когда вы будете заполнять налоговую декларацию, у нас же Украина, это только на украинском. Мы вам не разрешим это сделать. Русский язык вытеснялся вместе с русской культурой, вместе с русским логосом, вместе с русской цивилизацией вот так очень грамотно.
В итоге мы получили детей, которых я видел своими глазами. Дети, которым 8-9 лет, они продолжают оставаться русскоговорящими. Потому что в семьях они говорят на русском языке. Но они не знают Пушкина. Я не мог представить такое.
С. Мардан:
- Мы понимаем, что воспитание ни в какой не в школе, не в институте, не на улице. Воспитание – дома.
Э. Бояков:
- Не только, ты не прав.
С. Мардан:
- Но в основном-то? Если ребенок не знает Пушкина, значит, ему Пушкина папа с мамой и бабушка с дедушкой не читают.
Э. Бояков:
- Я часто рассказываю эту ситуацию, когда у нас было восемь спектаклей. И на первом спектакле, это кукольный театр, мы его сымпровизировали. И мы общаемся с детишками, рассказываем не просто «Сказку о рыбаке и рыбке», мы говорим про театральный код. Мы рассуждаем про то, как театр устроен, что вы можете в семьях в театр поиграть. Когда я рассказываю про эту историю, я сразу говорю: вы все знаете сказку Пушкина. Пауза такая, и я вижу, что не все кивают мне. На третий-четвертый спектакль я начал задавать вопрос: знаете ли вы сказку Пушкина? Знаете ли вы Пушкина? И где-то половина детей кивали и поднимали руки. Это чудовищно.
Когда я рассказываю про этот кейс, я очень часто слышу: а куда родители смотрели? Надо родителей жалеть в этой ситуации. Вот эта половина детей, которые знали Пушкина, они получили от родителей какую-то отдачу. А другая половина живет под медийным чудовищным гнетом. Живые воспитательницы в детском саду, в абсолютно русском поселке, мне говорят: нам запрещают говорить в детском саду с детьми по-русски. И ведь у этой воспитательницы тоже есть ребенок.
Смотри, что происходит с ее головой. Попробуем заняться доморощенным психоанализом. Она приходит вечером, укладывает ребенка спать. И она должна решить, какую сказку ребенку почитать. И она только что днем получила вздрючку от начальников за то, что с детьми нельзя разговаривать на русском языке в детском садике. Она жалеет своего ребенка, она его должна сохранить. Она понимает, что если она и дальше будет воспитывать ребенка как не просто русскоговорящего, а как человека русской культуры, у него могут быть проблемы. И они у него гарантированно будут. И она возьмет какого-нибудь «Гарри Поттера» читать.
С. Мардан:
- В украинском переводе.
Э. Бояков:
- А если учитывать, что люди, которые не доморощенным психоанализом занимаются, как мы с тобой, а очень грамотной социальной психологией, рассчитывают все, просчитывают, показывают время, прайм-тайм, какой репертуар песенок детских, на каком язык, о том, как хорошо, когда вот этот иностранный персонаж, диснеевский пингвиненок начнет разговаривать на украинском в мультфильме. И ты в кинотеатре уже видишь диснеевский мультфильм с украинским переводом. А с русским переводом его нет. И ребенок начинает себя с этим утенком, пингвиненком, разговаривающим на украинском, ассоциировать. И он начинает относиться к своему русскому языку как к языку, к какой-то маргиналии. Не как к имперскому великому языку, а как к языку бабушки и дедушки.
Для того, чтобы сохранить любовь к своему родному логосу, как это делают чеченцы или таджики, кого-то раздражает, когда в Москве около какого-нибудь кафе или в общественном месте, в парке пять здоровых чеченцев разговаривают на своем языке. Меня это не раздражает. Я завидую этим людям. Я понимаю, что русские люди не обладают достаточным пассионарным импульсом, пафосом, энергией для того, чтобы так за свою культуру держаться. И мы, русские, можем проиграть. Я бью в колокол.
И для этого мы с Захаром Прилепиным делаем фестиваль «Традиция», который совсем скоро пройдет. Просто чтобы собрать и показать: русская культура тотальна, универсальна. Это великая культура, которая принадлежит мировому континууму. Это культура Достоевского, Толстого и Пушкина. Но это культура еще ежедневных семейных практик. Это культура колыбельной песни, это культура сказочки. Просто даже сымпровизированной, придуманной, не записанной кем-то – Афанасьевым или еще что-то. Мы сочинять должны на русском языке эти сказки.
С. Мардан:
- Я сочинял детям сказкам.
Э. Бояков:
- Какое счастье! А там под Мариуполем живут дети, которые в страшном стрессе находятся. И этот стресс я, как эксперт, разбираюсь в этом. Я режиссер, я наблюдаю за людьми, за их характеристиками. И я разговариваю с детьми в школе. Мы приехали в школу, мы встречаемся с ними. В их школе стоял «Азов». Эти дети не были прикованы к батареям страшными цепями. Но в их школе стоял «Азов», и это факт. Рядом здание общежития разрушено в хлам, снесен кусок здания. Вот такая картина, которую они сейчас видят ежедневно. Школа стоит, рядом многоэтажное здание разрушено наполовину, крыша снесена. Внутри школы стены расписаны, вся эта жовто-блакитна символика. Легко догадаться про то, что пишут люди на стенах во время войны. Там и про «русню», и прочее. Понятно, что это как-то замазывается новыми пришедшими властями и старыми учителями.
Учителя с нами, большинство с нами. Большинство женщин, которые работают в детском саду, с нами. И это слава богу, это главное. Мне неинтересно слушать, что там скажет донецкий диктор по телевидению. Понятно, что он скажет, он скажет то, что Пушилин ему скажет. И, слава богу, с этим у нас все нормально. Но люди готовы принимать русскую культуру. Но, конечно, они очень боятся. Дело не в бомбежках, дело в том, что ребенку запрещают говорить на его языке.
С. Мардан:
- Ты начал говорить про очень важных людей – учителей.
Э. Бояков:
- Учителя и воспитательницы в детских садах. Я очень часто говорю о них. Я, действительно, считаю, что это такой хребет нации. Это соль нации. Это важнее, чем врачи, при всем моем восхищении. Особенно сейчас, когда мы пережили эти волны пандемии. Это важнее, чем полицейские, при всей важности невероятной этой профессии. И при том, что можно очень много говорить: посмотрите, друзья, сограждане, давайте подумаем, что мы делаем с этими «ментами», с этой ненавистью, которую автоматически мы извергаем по отношению к людям, которые находятся в форме. Ведь мы готовили этих навальнистов, мы сами готовили, снимая эти фильмы с этим названием, про страшных ментов, про ментов, которые покровительствуют проституткам, бандитам, которые воруют.
А потом мы вдруг узнаем, что есть люди, которые совершают подвиги во имя России. Которые во имя други своя идут и жертвуют собственной жизнью, которые воюют, которые записываются в добровольцы, которые сейчас воюют на Донбассе, которые погибают. И это невероятно. Но с мозгами нашими происходит некий… начинают они скрипеть, мучиться. А вот что касается детей, которые жили восемь, девять, десять лет под этим воздействием украинской пропаганды, очень тонкой. Украинская пропаганда – это не пропаганда, где говорится, что Путин – подлец и преступник. Нет, украинская пропаганда – это правильный, умный, качественный перевод диснеевского мультика на украинский язык. И зомбирование этим переводом русскоговорящего населения.
А потом – правильная культурная политика в отношении уже подростковой культуры, в отношении популярной музыки. Если мы посмотрим конкурс «Голос. Дети» на Первом канале, все наши «Голубые огоньки», эстрадные плей-листы музыкальных радиостанций, там огромное количество украинских продюсеров, которые на русском языке сочиняют музыку, но с украинскими режиссерами, с украинскими девушками-певицами. На Евровидении в 2009 году Приходько представляла Россию.
С. Мардан:
- А теперь пишет: будьте вы прокляты, все вы сдохнете.
Э. Бояков:
- Вот это представитель России с фамилией Приходько. Это все не случайно. Надо понимать, насколько это такая тонкая, правильная политика. С вот этими группами «ВИА Гра», с этими Меладзе, которые уезжают или недоуезжают.
С. Мардан:
- А потом приезжают.
Э. Бояков:
- С Верами Брежневыми, и так далее. Это такая очень грамотная, тонкая работа. Это и есть мягкая сила. Эту работу у нас в России никто не вел. Мы думали: мы и так великие. Мы, действительно, великие. Мы большие, нас много.
С. Мардан:
- Мы не великие – мы большие. Это большая разница. Великими были наши предки. А мы так себе.
Э. Бояков:
- А мы на этой халяве, на этой инерции проедаем их капитал. И мы должны проснуться и начать чувствовать себя наследниками этой великой культурной традиции.
С. Мардан:
- Подхвачу тему про украинских продюсеров, певцов, предпринимателей. Я помню время, когда активно было это взаимопроникновение, как казалось. Хотя взаимным оно не было. Ехали сюда. А там инфильтроваться было практически невозможно. Очень закрытая среда.
Э. Бояков:
- Так зачем?
С. Мардан:
- Не было смысла, на самом деле.
Э. Бояков:
- Если ты Савик Шустер, ты можешь туда приехать.
С. Мардан:
- Если ты сбитый летчик, Савик Шустер, то ты ехал, работал на каком-нибудь говенном украинском телеканале. А если ты был Александром Роднянским, провинциальным предпринимателем, ты приезжал в столицу империи.
Э. Бояков:
- И стриг эту капусту всю, и получал государственное финансирование, делал фильм «Сталинград».
С. Мардан:
- А до этого был «Девятая рота» еще, тоже крайне сомнительный.
Э. Бояков:
- Покупал «Кинотавр».
С. Мардан:
- Я просто помню то время, и у меня было ощущение, это ж как при советской власти, вот днепропетровские, Брежнев, все окружение, один народ, одна система. И вот сейчас мы опять поглотим, и все встанет на свои места. Только на выходе получилось немножечко другое. Мы-то были сосредоточены просто на бабках, а они, помимо бабок, имели в голове то, что тот же Роднянский сейчас ежедневно озвучивает: вы – гнилая имперская культура, и мы вас ненавидим. А почему мы 15-17 лет назад были до такой степени слепые? Это отказ в принципе от традиции? Или замена традиции?
Э. Бояков:
- А почему люди бухают? А почему люди принимают наркотики? Это очень сложный вопрос. Потому что человек грешен. Человек слаб. Человеческая природа находится под воздействием этого дьявольского искушения постоянного. И мы знаем, что бухать плохо, но мы попадаем в эту зависимость. Мы знаем, что принимать наркотики плохо, но мы – страна, в которой ужасные цифры. Слава богу, мы с героином разобрались. Но то, что происходит в даркнете сейчас. Было потрясающее расследование на сайте LENTA.RU года полтора назад. И только сейчас разгромлен даркнетовский ресурс, который назывался «Гидра», о котором знала любая молодежь. Это миллиарды долларов. Не миллионы, не десятки миллионов, не сотни миллионов, - миллиарды долларов оборота, тридцать с чем-то миллионов наших соотечественников пользователи этих услуг. Это uber-технологии, это невероятного качества сервис. Это не какой-то грязный, с разбитым лицом…
С. Мардан:
- Цыгане, которые толкают тебе коробок с анашой.
Э. Бояков:
- Около Киевского вокзала паленый героин. Нет, это уже качественный сервис на уровне Яндекс.Такси.
С. Мардан:
- Аккуратнее, а то подадут в суд на то, что ты их ассоциативно связал.
Э. Бояков:
- Да, ,это uber-технологии. Это то, чем мы пользуемся. Это доставка. И тебе эта же доставка доставляет наркотики. Это чудовищное искушение, страшная история. Как с этим бороться? Только культурой, только духом, только молитвой, только духовным развитием, духовным подвигом. Нет другого способа. Ты неизбежно будешь выбирать это, это отрицательная селекция. Тебе говорят: сделай себе приятное, купи эту штуку. Мы не употребляем наркотиков. О'кей, ну и что? Но мы постоянно употребляем вот это медийное, попкультурное говно.
Даже когда мы говорим, мы признаемся в ненависти к творчеству Киркорова, но мы не можем все равно этого избежать, потому что он на нас смотрит со всех билбордов, он дает концерты в Кремлевском дворце, в Кремле – в сердце России. В святыне, внутри Кремля, внутри этих стен, где был Чудов монастырь, где патриархи служили, где царей короновали.
С. Мардан:
- Где усыпальница царская.
Э. Бояков:
- И вот метров двести до царской усыпальницы, до всех этих невероятных соборов, в которых персонально молились цари, в которых усыпальницы, которые расписаны моим любим Гурием Никитиным, например. И вот здесь в двухстах метрах…
С. Мардан:
- … Филипп пляшет на кресте.
Э. Бояков:
- Да, это страшная зараза. Это страшный наркотик. Мы прощаем себя, говорим: ну нет, бухать плохо, но все равно сегодня можно выпить, чтобы расслабиться. Вот так же мы относимся и к культуре, к образованию собственных детей. И начинаем терять, терять, терять. А те культуры, которые могут собраться, в кулак собраться, то, что происходит в Индии, например. Удивительные процессы сейчас. Я очень серьезно занимаюсь Индией, я ею интересуюсь, я всю свою сознательную жизнь туда езжу. У меня двое детей родились в Гималаях. И несмотря на мою православную воцерковленность, я очень серьезно стараюсь, как исследователь, просто изучать. И нахожу потрясающие вещи.
С. Мардан:
- Вы начали рассказывать про Индию и про ее какую-то для меня необъяснимую связь с Россией и православием. А где связь?
Э. Бояков:
- Необъяснимая связь, огромная связь. Еще в 19 веке Стасов, великий музыковед, ну, фактически создатель нашей музыкальной критики, я его знал всегда вот с этого, то есть, это друг Римского-Корсакова, Мусоргского и т.д., ну, великий авторитет, он там в акрополе в Невской Лавре похоронен, у него один из самых красивых памятников. Оказывается, он всю жизнь занимался еще и исследованием русского фольклора, русской мифологии, русских былин. Я еще на филологическом факультете задавал себе вопрос. Вот греческая мифология, такой космос, такая структура, вот Калевала, тюрки, манас, аланы, осетины имеют эпос, который невероятно более такой прочный, более законченный. А где же русский эпос, где же русский фольклор, он кроме вот этих сказочек каких-то что-то имеет? И только сейчас оказывается, что там была проведена невероятная такая политтехнологическая работа где-то в районе 17-18 веков и вот тогдашние либералы очень постарались. Для того, чтобы русский культурный код засыпать такой вот европейской трухой, европейской пылью какой-то. Эта энергия шла, прежде всего, с запада и, конечно, она была связана с желанием католиков, ну, понятно, что делать. Униатская церковь, раскол, который был политтехнологическим проектом, сейчас это понятно, то есть, это страшная трагедия, которая тогда произошла. И вот тогда были совершены всяческие подмены и в исторические хроники, ну и в документы, в общем-то, это народный фольклор, он же не записывался, тогда не было еще культуры вот этой документации. И когда эта культура начала появляться, вместе, кстати, с книгопечатанием, то есть, я сейчас немножечко сумбурно говорю, но это страшная история. Например, Иван Федоров, который нами почитается как первый книгоиздатель…
С. Мардан:
- Тайный католик – это мы знаем.
Э. Бояков:
- Да, да.
С. Мардан:
- Служил полякам.
Э. Бояков:
- Ой, ой, ой, служил полякам. И уехав из России, нас крыл такими словами, что…
С. Мардан:
- Навальный 16 века.
Э. Бояков:
- Да, да, что Роднянскому и Гордону не снилось… А Стасов, издавая свой труд, обнаруживает, что русские былины, русский эпос практически повторяет индийский. Один в один. Это вот такая арийская линия, которая была невероятно крепкой, которая совершенно очевидно связывала Среднюю Азию, Казахстан нынешний, то есть, Среднюю Волгу, в общем-то, от Астрахани до Самары, Рязань и до Владимира. То есть, Владимир – это уже самый верх вот этого Волжского бассейна. И оказывается, а ведь мифологические эти источники, былины – они основа. И оказывается, что мы имеем в основе своей культуры, своих сюжетных вот этих паттернов абсолютно вот эти восточные, ну, я не буду говорить даже индийские…
С. Мардан:
- Ну, индоарийские, говоря филологическими терминами.
Э. Бояков:
- Да, да, это индийские сказания. Это доказывается абсолютно статистически. То есть, в филологии очень много есть специальных статистических методов и это легко доказать. Например, вы видите, что там во всех былинах – Илья Муромец пришел в Киев. Ну да, он пришел в Киев, сказал князю, князь его послал и Илья Муромец пошел дальше делать какие-то свои подвиги. Так в чем дело-то заключается? В том, что до того, как он пришел в Киев и после того, как он пришел в Киев, в былине подробнейшее описание интерьеров, экстерьеров, ландшафтов, природы и т.д. А про Киев ничего нет. Стасов, а потом Пыжиков, вот покойный историк, который недавно ушел из жизни, просто доказывают, что это вставленные зубы. Киев никогда не был матерью городов русских. Мать городов русских…
С. Мардан:
- …это Ладога или Новгород.
Э. Бояков:
- Конечно, это Волга. Даже не Новгород. Новгород – это такая же окраина, как и Украина.
С. Мардан:
- Я пытаюсь тебя подвести теперь ближе к сердцу России и к тому, чем ты занимаешься. Итак, все, мы поняли, что традиции, культура уходит глубиной в тысячелетия. Я понял. Тем не менее, мир современный очень динамичный. А ты веришь в то, что вот такой очень специфический формат, как фестиваль, вот множество площадок, это то, что работает? А как же охват, там сотни тысяч людей?
Э. Бояков:
- Любой фестиваль – это прообраз, это как бета-версия, это как проект. Невозможно построить дом без архитектурного проекта. Это не муравейник, это не арабский город, который сам строится. То есть .мы все-таки в этом отношении европейцы. Поэтому нужны модели культуры. И фестиваль, вот я создавал «Золотую маску». Я создавал «Золотую маску» как модель театрального хозяйства. И она начала экстраполироваться. И у нас получилась сегодня «Золотая маска» и уже там 10-15 лет назад она уже была зафиксирована в качестве культурного института и она тиражирует вот эти экспертные оценки, вот эти жанровые понимания природы театра. Когда я создавал фестиваль «Золотая маска» и премию, мне предъявляли просто все, включая всех авторитетов, там Табаков, Захаров и т.д., говорили – кто тебе дает право называть этот проект национальной премией, что это такое? Так я так просто решил назвать, потому что это национальный охват, потому что она является национальным проектом. Поэтому мы и назвали национальным. Ну и так далее. То же самое с фестивалем «Традиция». Фестиваль «Традиция» со мной и Захаром Прилепиным, с которым мы придумывали и придумываем эту программу, это пространство – это фестиваль как бы такого семейного космоса, фестиваль русского космоса. Мы так, кстати, наш гала-концерт решили назвать – Русский космос. Так называется книга потрясающего поэта Ани Долгаревой. И вот в этом русском космосе должно быть все то, что русскому человеку требуется. Русский человек должен быть полноценен, он должен быть полным, он должен быть цельным. Если у него есть дети, но нет мозгов, если у него есть музыка, но нету тела, если у него есть медицина, но нет образования, значит, это все, его жизнь автоматически она рассыпется, она превратится в труху. И мы пытаемся на фестивале «Традиция», который пройдет в пушкинской усадьбе – это Одинцовский районе, с Белорусского вокзала 50 минут на электричке, это очень легко, и мы вас приглашаем на целый день 20 августа, и там будет много-много всего интересного. И для детей. Огромное количество детских театров, специальная площадка, которая называется «Лукоморье». Дети, мастер-классы для детей, мастер-классы для родителей, разговоры с родителями, какие-то кукольные спектакли, какие-то просто хороводы. То есть, вот такое пространство, где родители пообщаются с другими родителями, посмотрят на своих детей и на чужих. Порадуются. Будут, конечно, музыкальные площадки, то есть, там огромное количество выдающихся музыкантов. Ну, «Калинов мост» - это потрясающая, великая группа, ее надо слушать, слушать, слушать. А то, как мы относимся к звуку, к пространству – это серьезно. То есть, к сожалению, не все московские клубы могут похвастаться хорошим звуком. Если у нас артисты выступают даже на открытом воздухе, то это тот звук, который потом… тот же Саша Скляр говорит – потрясающий концерт, один из лучших концертов в моей жизни, если говорить про качество того, как я звучал. Вот Саша Скляр будет сейчас. «Калинов мост» будет. Евгения Смольянинова, обладательница невероятного хрустального какого-то уже я не знаю мега-сопрано, как правильно называется ее вот этот голос на грани фальцета, я не знаю, но то, как она поет, как поет ее душа, как она поет и русские романсы, и русские песни, как она эти свои песни сочетает со своей практикой, а она занимается лечением тяжелых больных своей музыкой, понимаешь. Это очень серьезные вещи. Это невероятно. «Патризан ФМ», ансамбль «Сирин» - это великий ансамбль с великим Котовым во главе, это люди, которые, вот мы коснулись 17 века, которые поют те песнопения, которые пели наши предки до раскола. Они знают русский культурный код на уровне даже документов, на уровне записей. Ведь вот эта привычная пять линеек музыкальная запись, она ведь совсем недавно появилась, ей всего 400 лет. А до этого в России была крюковая нотация – специальный способ записывания музыки и сонастраивание музыки. Ты настраиваясь на вот этот камертон, ты намного более к эзотерическим, духовным, энергетическим вещам апеллируешь нежели к какому-то там механическому звуку. Рядом с этой музыкой будет много стихов. Аня Долгарева. Аня Ревякина. Игорь Караулов. Многие из нас узнали этих поэтов только сейчас.
С. Мардан:
- Итак, на поэтах мы остановились.
Э. Бояков:
- Один из прекрасных результатов специальной военной операции – это появление в нашем медийном поле разговора о поэтах. Действительно, многие вспомнили про поэзию, многие начали читать. И то, что и как пишет Аня Долгарева, Игорь Караулов – это потрясающее свидетельство. И в истории останутся не вот эти пропагандистские какие-то выпуски, которые мы тоже смотрим, кто-то из нас их производит –и правильно. В истории, конечно, останутся стихи, точно так, как в истории осталось описание там поля военного Толстым, его «Севастопольские рассказы», не говоря уже о всем Золотом веке. Весь Золотой век русской поэзии, до Пушкина, - это все вояки. Все вояки. Державин, Батюшков и т.д. Не только Денис Давыдов – Глинка. Это потрясающие офицеры, которые, собственно, Золотой век русской поэзии и создали. И сейчас это все возвращается. И сейчас эти поэты будут звучать рядом с музыкантами, рядом с этими детьми. Они сами приедут. Мы делаем такие форматы, где мы будем говорить. Мария Ватутина, Дмитрий Воденников будет говорить об изысканной поэзии, а Аня Долгарева будет говорить о военной поэзии. Мы не делаем из этого – вот, сейчас всех с Донбасса мы привезем, из окопов. Нет, нет, наша жизнь состоит не только из войны, но она включает в себя войну, это тоже надо учитывать. Она еще и состоит, кроме детей, музыки и поэзии, она состоит из мысли. Нужны мыслящие люди, умнейшие люди нашей эпохи, к коим я, безусловно, отношу и Александра Гельевича Дугина, и Трофименкова, и Садулаева. То есть, вот такой уровень лекторов будет говорить каждый о чем-то. Тот же Садулаев потрясающе говорит про индоевропейскую культуру, но у нас он будет говорить про кавказские адаты, про то, как устроено кавказское вот это социальное такое пространство, где помимо религии, помимо государства, есть еще и социальные правила. Это очень важно. Трофименков – это вообще гений, его разборы фильмов, его рассуждения о и европейской, и голливудской, и советской, поздней советской культуре, о советском кино – это удивительно. Таисия Краснопевцева, разговор о балканских проблемах. Конечно, Захар Прилепин будет присутствовать в самых разных качествах. Я надеюсь, что он расскажет и про свою работу над Шолоховым. Потому что то, что он мне рассказывает в таких личных, частных разговорах, у меня просто волосы встают. Я думал, что я знал Шолохова. Но то, что Захар говорит, а он сейчас пишет огромную книгу. И я надеюсь, что она сыграет такую же роль, как и его книга про Есенина. Потому что есенинская книга – это выдающийся труд совершенно. Но то, как Захар умеет погружаться в автора – это потрясающе, это такое редкое качество и, я надеюсь, он про Шолохова расскажет.
Хор Даниловского монастыря – это потрясающий хор! Прямо это такой канонический уровень! Все-таки после того, как Тихон Шевкунов переехал в Псков, Даниловский хор претендует на то, чтобы быть…
С. Мардан:
- Стать основным.
Э. Бояков:
- Да, да, стать основным. Он, во всяком случае, конкурирует со Сретенским, безусловно.
Потрясающие батюшки, православные мыслители, священники будут представлены в нашей программе. Много еды – здоровой, хорошей, живой. Без бухла, без вот этих примет фестивальной жизни, без пьяных людей, которые беснуются, орут и разбрасываются пивными банками. То есть, мы создаем вот такую атмосферу и в общем-то тысяч 15-20 мы ожидаем вот на Захаровском поле. Там есть пространство, а в центре этого пространства стоит Пушкинская усадьба. Усадьба, где он научился, он не просто встретился там с Ариной Родионовной – это факт, он там встретился с Ариной Родионовной – он там по-русски научился говорить. Он же приехал в шесть лет, не говоря ни слова по-русски. Он был французским ребенком.
С. Мардан:
- Родившимся в России французским ребенком.
Э. Бояков:
- Да. И его бабушка, Мария Алексеевна, тоже имевшая в молодости много так сказать всяких историй таких взрослых, ну, все эти понятные так сказать эфиопские корни работали, она вот на старости лет решила внучка растить в русском культурном таком космосе и позвала Арину Родионовну, которая выполнила роль не столько нянечки, сколько невероятного продюсера. Арина Родионовна собрала десяток девок, мужиков, нарядила их и они начали этому ребеночку читать сказки и петь песни. Параллельно Пушкин учился не только русскому языку, но и учился плавать. Он получал еще и физическую такую инициацию, да. То есть, он увидел этот пруд, он увидел эту природу этих речек, этих бугорков, этих холмов и поэтому, когда я читаю «Руслана и Людмилу», я точно знаю, где Пушкин это все первый раз увидел.
С. Мардан:
- Да. Ну, это очень трудно считать сейчас, потому что я, когда не помню где-то я наткнулся на такой тезис о том, что Левитан свои пейзажи рисовал с окрестностей Истры подмосковной. И Чехов, соответственно, тоже любил эти места. Ну, я тут же сел на машину и поехал искать вот эти знакомые мне пейзажи. Нет, не нашел. Все застроено безобразными коттеджными поселками и прочей дрянью.
Э. Бояков:
- Да, Хрущев, Брежнев, Лужков и Собянин постарались.
Нет, можно найти эти осколки. Вот в этом Пушкинском музее Захарова работают потрясающие люди, они так тонко это чувствуют, они так это любят, что потрясающе сохраняют. Поэтому вот это пространство такой встречи аристократической культуры, потому что все-таки Пушкин – это аристократия, это не только вот… Ну, вот ансамбль «Сирин» это зерно, зерно, зерновая такая история. А Пушкин – это русская аристократия. Так же, как Денис фон Мекк – ну, понятно чей потомок, да, потрясающе рассказывает о Чайковском. Потрясающе говорит о встречах Чайковского с русской культурой. И он нам тоже прочтет лекцию. Это очень важно. Это очень интересно.
С. Мардан:
- Ну, ты же не случайно упомянул термин «аристократическая культура», ну а вот человеку не вполне подготовленному, погруженному, ему будет интересно? Детям будет это интересно?
Э. Бояков:
- Когда я говорю аристократическая культура, я говорю и аристократическая культура тоже. Потому что в основе всего вот этот русский народный пляс, русский мелос, русский аккорд в основе всего, русская песенная народная традиция, без которой Чайковский не написал бы свои ни Первой, ни очередной симфонии. Он не смог бы стать русским композитором, будучи абсолютно европейским по своему содержанию, по своему обустройству. Так же, как и Пушкин. И в лицее его первая кличка была – Француз. Пушкин – это европейское производное. Но встретившись с Ариной Родионовной и вовремя – это очень важно, что это не в 15 лет произошло, это произошло в шесть лет. В шесть лет он получил эту инициацию, он начал себя ощущать, распознавать, он стал русским человеком. А тогда Европа не противоречит русскости, она, наоборот, ее обогащает, она ее поддерживает. И все действительно огромные явления русской культуры, будь то Достоевский, будь до Дягилев, будь то Пушкин, будь то Чайковский – это встреча европейского модернизма, европейского нового времени – и Шостакович, и Прокофьев – это все встреча европейской логики, уже секулярной культуры, уже культуры, которая преодолела вот это наследие церковного диктата средних веков. С русской глубинной – то что я говорю про Индию, то, что я говорю про Пыжикова, то, что я говорю про Стасова – с глубинной такой какой-то основой непознаваемой. И то, что описано вот этими лешими, которые бродят, вот этими цепями, вот этими Черноморами, вот этими кикиморами и т.д. То есть, когда эта европейская рафинированная культура встречается с вот этим базисом, с вот этой почвой, тогда происходит действительно полноценная жизнь. А поодиночке это выродки.
С. Мардан:
- Так вот про какую традицию вы придумали сделать этот фестиваль. Еще раз, пожалуйста, даты, место, время.
Э. Бояков:
- 20 августа. Усадьба «Захарово», это Одинцовский район, прямая электричка с Белорусского вокзала и буквально от поезда, наверное, метров 200 – это очень удобно, потрясающее место. Усадьба Пушкинской бабушки и прекрасный парк, прекрасное пространство, где будет много музыки, веселья, общения, танцев и, надеемся, хорошая погода.
С. Мардан:
- Друзья мои, я тоже вас приглашаю, я тоже там буду, поэтому увидимся в пушкинских местах. С нами был Эдуард Бояков. Всего вам хорошего. Пока.