Жириновскому - 75: В стране я на втором месте из тех, с кем бы наши граждане хотели встретить Новый год
В. Алфимов:
- Здравствуйте, дорогие друзья. Я – Валентин Алфимов. Как всегда, в это время рядом со мной Владимир Жириновский. Но у нас сегодня не совсем стандартная программа. Мы не будем подводить итоги недели. Потому что 25 апреля Владимир Жириновский празднует свой юбилей. Так что давайте сделаем такое интервью не столько по повестке, сколько о жизни. Владимир Вольфович, знаем, что вы работали в Турции. Чем вы там занимались?
В. Жириновский:
- Там началось строительство объектов при содействии Советского Союза. Как сейчас мы строим там атомную станцию, и тогда строили металлургические заводы, завод серной кислоты и т.д., 6 объектов. И потребовались переводчики. А я проходил стажировку в Радиокомитете, в турецкой редакции. А рядом – Госкомитет по внешнеэкономическим связям. И слышу, что контракт заключен, поедут советские инженеры строить объекты, и требуются переводчики с турецким языком. Я позвонил в кадры. Они говорят: «Приходите». Заполнил анкету. Язык редкий. С английским всегда полно, с французским уже меньше, с немецким, с испанским, а восточные – всегда вакансии. А с Турцией не было хороших отношений, впервые стали восстанавливаться (это 69-70-й годы). Меня подключили к группе инженеров, которые выезжали с проектной документацией металлургического завода в Искендеруне, но переговоры шли в Анкаре.
Вот так я оказался в Анкаре. А потом завод серной кислоты в другом турецком городе. Через 8 месяцев я уехал в Москву, закончил вуз с отличием летом 70-го, и меня призвали в армию. Так я оказался на Кавказе, офицером политического управления Закавказского военного округа. Поэтому все произошло ввиду улучшения экономических связей между Турцией и Советским Союзом, поэтому потребовались переводчики, и я таким оказался, хотя еще был студентом.
В. Алфимов:
- А вы сейчас не забыли турецкий язык, Владимир Вольфович?
В. Жириновский:
- Но я же не работаю ни как переводчик, ни как преподаватель. Я турецкий изучал, французский, английский, немецкий. Больше всего сил у меня ушло на турецкий, 6 раз в неделю занятия. И преподавали нам носители языка, турки. Но я же не работаю. Я могу прочитать, понять что-то, но сказать, что я сегодня глубоко и хорошо знаю, это было бы неправильно. Как хирург. Если хирург окончил медицинский вуз и на протяжении 40-50 лет ни одной операции не сделал, он может считать, что он хирург по специализации, но опыта у него нет, он ушел, и опасно ему доверить операцию. Язык на бытовом уровне – почитать газету, послушать радио, с этим я более-менее справляюсь. Но необходимости нет. Я с вами сейчас по-русски говорю, и так каждый день с 9 утра до 9 вечера, и радио русское, и телевидение, и интернет, и люди, и общение. Поэтому необходимости нет использовать язык. Сегодня все переводится. И самое главное, они все сейчас хорошо знают русский язык. И они стараются, если сюда приезжают, они хорошо знают русский, а если нас приглашают туда, там у них тоже полно людей, которые знают местный язык. Поэтому не возникало необходимости хорошо владеть языком.
В. Алфимов:
- Владимир Вольфович, знаю, что у вас там был какой-то конфликт с местными властями из-за коммунистической пропаганды.
В. Жириновский:
- Да. Я уезжал, в «Шереметьево» 3 рубля советских осталось. По действующему закону нельзя советские деньги вывозить за рубеж. Я иду в киоск, думаю, что купить. Значки. 30 копеек значок, 10 значков любых дайте, чтобы не нарушать правила. И потом там общаюсь, когда время свободное – в кофейню зайдешь, сидишь с молодежью, говоришь с ними. Я вспомнил про значки, подумал, подарю ребятам значки. И я им раздал значки. А за соседним столиком всегда сидел агент турецкого КГБ, поскольку они подозревали: вот, в этом городе какой-то инженер, а с ним какой-то переводчик. И у них, естественно, страх, что мы шпионы или можем пропаганду какую-то устроить. И они решили прицепиться.
Значок, а на нем «Аврора», звезды какие-то наши, серп и молот, кремлевские башни. А ребята у меня спрашивали, что на значке. Я им объяснял: «Аврора» - это судно, которое известило о начале Октябрьского переворота, а это Кремль, башни его, а это серп и молот, еще что-то. Турки всё это записали и решили изобразить, что вел коммунистическую пропаганду. А у них был Уголовный кодекс, они списали с кодекса у Муссолини (фашистская Италия). А там любое упоминание Советского Союза, восхваление жизни в Советском Союзе – все это считалось коммунистической пропагандой. И наказание там – 20 лет тюрьмы. Они пытались что-то сделать, состоялся суд, но судья видит, что это не является пропагандой, это подарок, сувенир, значок. Значок выпускает государство. В любой стране мира много значков, люди обмениваются значками. Поэтому подарок значка, который принадлежит данной стране, не может являться предметом коммунистической пропаганды. А я, зная, что там очень строго, им еще говорил: «Вы меня не расспрашивайте, как жизнь в Советском Союзе». Потому что достаточно мне сказать фразу « в Советском Союзе все хорошо», это было бы уже коммунистической пропагандой. То есть провокацию пытались устроить, но не получилось, никакого приговора суда не было, все отменили, и я не имел никаких последствий.
В. Алфимов:
- Владимир Вольфович, вы же успели посидеть в застенках у них. О чем думали в тот момент?
В. Жириновский:
- Это административный арест. Как у нас – митинг разогнали и посадили, административный арест. Но приговора, и чтобы у меня была статья, как говорится, по уголовному делу, этого не было. Было задержание. И освободили. А посидел я 17 дней.
В. Алфимов:
- О чем думали все эти 17 дней, Владимир Вольфович?
В. Жириновский:
- Ну, неприятно, потому что впервые в жизни тюрьма, в чужой стране. Однажды у них религиозный урок. Всех из камеры зовут на занятия, пришел мулла. И я вышел тоже, сел. Потом они видят, что сидит христианин, разрешили мне не ходить.
Питание. Тюрьма дает только хлеб и воду, а остальное сами должны покупать на рынке. Кстати, на рынке самое лучшее питание можно обеспечить. А поскольку я был переводчиком по контракту, мой инженер договорился, мне из ресторана гостиницы, где мы жили, доставляли обед, и я питался там. Постель мне туда прислали, не тюремный матрас и одеяло, а постель из моего номера в гостинице. Там, кстати, такие бытовые условия… Отдельная комната, где можно готовить пищу. И совсем отдельно туалет. Это у нас до сих пор говорят: у параши твое место. В общей камере отхожее место. У них этого нет, исключено. То есть камера отдельно, двухъярусные нары, внизу удобнее, потому что свет. Свет горит всю ночь. Но я спал внизу, и верхние нары мне закрывали свет от лампочки, которая горела постоянно наверху. Разговаривал с ними. Там один сидел за убийство, другой за наркотики, третий – за реальную коммунистическую пропаганду, турецкий коммунист. Один ДТП совершил в Стамбуле, кого-то сбил. 40 дней тюрьмы ему дали.
Прошло какое-то время, суд меня оправдывает, нет никакого состава преступления, и я ухожу. Но неприятно. Кто знает, какие у них мысли? Там каждый вечер пересчет. Дворик есть у каждой камеры. А наверху солнце, шум моря. Ну, почти курорт. Правда, там забор, охрана. Дом назывался не тюрьма, а по-русски это, скажем так, «штрафной дом», дом, где люди сидят, поскольку какой-то штраф требуется от них. Прогулки во дворе. Я вышел и не хочу участвовать в этом, считать: один, второй, третий, четвертый, пятый. Тюремщик ушел, а этот, который бандит, за убийство сидел, говорит: «Смотри, если еще раз вот так сделаешь, я сделаю так, что у тебя мозги на полу все растекутся». Конечно, неприятно, он же уже сидит за убийство, что ему второе убийство не совершить, тем более там сроки большие.
Вот так время прошло, я оттуда вышел. И это на всю жизнь был урок, воспоминание. Но адвоката взяли, он за услуги взял 20 тысяч долларов, посольство заплатило. Суд прошел, меня оправдали, и я уехал в Анкару, там еще какое-то время пробыл. Потом билет на самолет – и улетел в Москву. В Москву я вернулся в день 90-летия со дня рождения Сталина. С удовольствием открываю газету, а там 90 лет со дня рождения И.В. Сталина. Это было 21 декабря 69-го года. Заканчиваю свою жизнь в университете, в июне получаю диплом с отличием.
В. Алфимов:
- Владимир Вольфович, вы буквально с самых первых выборов в России участвуете в выборах президента.
В. Жириновский:
- Самые первые. Шесть раз уже.
В. Алфимов:
- Еще рассчитываете?
В. Жириновский:
- Обязательно. Вот 24-й год, 30-й и 36-й. В 24-м мне будет 78 лет. Как Байден. Он в 78 лет стал президентом, а я еще раз попытаюсь в 30-м году, там уже мне 84 будет. Это возраст, когда Байден закончит свой срок. И последний раз – в 36-м году, мне будет 90 лет. Вот три кампании я готов выдержать. И стану чемпионом мира. Потому что больше, чем я, 6 раз, в Европе никто свою кандидатуру не выставлял. А если я буду 9 раз, еще три кампании, то это вообще рекорд. И потом, может быт успех, может быть, я в 24-м буду победителем.
Но самые первые это, конечно, 30 лет назад, 91-й год. И я был единственный от политических партий. Все испугались, даже коммунисты. У них Николай Иванович Рыжков пошел как самовыдвиженец. Я единственный шел от партии. То есть 6 раз я участвовал в выборах президента России.
В. Алфимов:
- Почему вы не пошли на выборы в 2004 году? Почему Олег Малышкин шел от партии ЛДПР?
В. Жириновский:
- Поднялась кампания, шум. Березовский решил устроить провокацию – убить кого-то из кандидатов в президенты, чтобы выборы были отменены, а на вновь назначенные выборы идти кандидаты уже не могут, и выдвигаются новые. То есть он хотел убрать Путина с возможности избираться президентом в 2004 году, после истечения первого срока. И для этого планировалось убийство кого-то из кандидатов. Путина он, конечно, не смог бы и боялся, а любого кандидата – и выборы отменяются, а на новые идут только новые кандидаты. То есть Путин не мог бы идти на выборы, и я бы не мог идти.
Ведь там же реально было. Там у нас был кандидат в президенты Рыбкин. Его же увезли, по-моему, даже в Лондон, и там хотели убить. Но потом что-то у них расстроилось, его вернули, и он был возмущен. То есть это уже стало реальностью. По плану, Рыбкина увозят за границу и убивают там, и выборы отменяются. Но что-то не срослось, и Рыбкин вернулся, его плохо себя чувствовал. Выборы состоялись, и я решил вместо себя направить другого кандидата, чтобы не подставлять под планы тех, кто хотел бы сорвать выборы. Во-первых, в случае убийства Рыбкина я бы мог участвовать, были бы назначены снова выборы. А если бы я был кандидатом, а Рыбкина убивают, то я бы не имел права идти на выборы. То есть здесь было необходимо обеспечить мое участие в выборах, если бы эта провокация удалась. Но она не удалась, поэтому выборы состоялись.
В. Алфимов:
- Если вернуться в 91-й год, вы тогда уже были знакомы с Ельциным?
В. Жириновский:
- Я напрямую с ним нигде не сталкивался еще. Потом уже, 98-й год, кризис и т.д.д., в Кремль он нас пригласил. Но ему докладывали каждый день. Я всю выборную кампанию в 91-м году вел против него. Потому что я хорошо видел, знал, что он против СССР, против Союзного государства, единственный, все остальные более или менее выступали за сохранение СССР. И он был с демократами, и все эти демократы его поддерживали – «Демократическая Россия», «Демвыбор России», Гайдары, Чубайсы, Старовойтова, ну, вся эта команда, Явлинский тогда еще его поддерживал. Зюганов тогда не пошел на выборы, первый раз он пойдет на выборы в 96-м году.
Я его критиковал. Ему докладывали, и он на меня был очень зол. Когда его просили дать мне какой-то пост министра, он так скривил свое лицо, не стал идти навстречу, после победы на выборах в Госдуму даже не принял. Обычно глава государства принимает лидера победившей на выборах партии, это общее правило для всего человечества, а он поручил Черномырдину, чтобы тот меня принял. Я поехал в Белый дом, встретился с Черномырдиным, и мы с ним пообщались.
У нас дебаты должны были состояться 10 июня, в последний день выборной кампании. Он испугался. Было огромное количество политологов из Америки, и они посоветовали ему: Борис Николаевич, если вы пойдете на дебаты 10 июня, вы проиграете дебаты и выборы, Жириновский вас обыграет. И он поехал в Сыктывкар. Как бы не может принять участие в дебатах, ему надо ехать в Сыктывкар. Поэтому я солировал практически один 10 июня 1991 года. Выборы были скомканы. Две недели. 17 мая я получил право участвовать в выборах, за меня проголосовало в два раза больше депутатов Верховного Совета РСФСР, мне дали деньги, 200 тысяч долларов. Я успел 80 тысяч израсходовать. То есть все скомкано, бегом, две недели. Ну как можно? Тяжело было очень. И все равно мне говорили, что у меня было намного больше голосов, чем мне оставили. Так что у Ельцина и его первая победа в 91-м году под сомнением. Так получилось, объявили его победителем, и 5 лет он был президентом России.
В. Алфимов:
- Как вы познакомились с Путиным?
В. Жириновский:
- 93-й год. Идет конституционное совещание. Я лидер партии, и все партии включили, кто хочет. Собчак вел. 3-4 заседания в Кремле. И я выступал, излагал свою позицию, говорил, что я за президентский режим, России нужен мощный аппарат управления, чтобы обеспечить безопасность страны. Это Собчаку понравилось, поскольку он выполнял заказ Ельцина, чтобы был принят вариант Конституции, где был бы режим президентской республики. И, возвращаясь в Петербург, он говорил Путину (а Путин у него был замом): присмотрись, Жириновский и эта партия, он очень хорошо про Конституцию говорит, молодец. И потом будет последнее заседание конституционного совещания, сентябрь 1993 года, мне Ельцин одному дал слово от политических партий. Я его долбал в 91-м году, но поскольку я хорошо агитировал за принятие Конституции, ибо коммунисты говорили «антинародная», демократы говорили «авторитарная», а я говорил: ну, другой у нас нет, если мы не примем Конституцию 12 декабря, то выборы наши будут недействительные, выборы заложены в эту Конституцию.
Поэтому это Ельцину понравилось, и Путин обратил внимание, что вот есть такой. Потом он в Москву переехал. И особенно когда он в ФСБ был, тогда он тоже наблюдать мог (и обязан был наблюдать, было 5-е управление, Бобков, они за нами за всеми следили). Ну, а потом председатель правительства. Он приходит во фракцию, мы его заслушиваем, задаем вопросы. Мы должны были утвердить его. Это был август 99-го года, когда Ельцин назначает его премьер-министром. И он обходил все фракции.
Ну, когда его назначили, он смотрел, как фракции голосуют, кто-то из его аппарата, может быть, с чем-то обращался к нам – ускорить голосование какое-то или еще что-то. То есть стал наблюдать. Ну, а когда стал президентом, буквально через полгода, тогда уже он с нами встречался регулярно, 2-3 раза в год, в Кремле, в этом зеленом зале. И уже пошли контакты постоянные, и возложение венков… Он всегда со всеми здоровался, я иногда что-то говорил ему. То есть пошли частые контакты. Потому что он был молодой президент и хотел слышать всех. Коммунистов-то он знал. «Справедливой России» еще не было, «Единая» делала первые шаги. Поэтому самая опытная была партия ЛДПР, и он к нам прислушивался и хорошо относился. Ну, так, нейтрально, не было у него к нам никакой вражды.
В. Алфимов:
- Владимир Вольфович, за что вы благодарны Владимиру Путину?
В. Жириновский:
- Нас в декабре 99-го года пытались отстранить от выборов. Придрались, что у нас в тройке списка один человек неправильно указал, что якобы у него нет машины, а машина есть, но она сгорела. Он решил, что ее можно не указывать. А когда сгорела, то уголовное дело, и машина на учете сохраняется за владельцем. И вот к этому прицепились, и всю партию снимают с выборов. Я был возмущен. А что делать? Там Вишняков был, до Ельцина не добраться. Я звоню Козаку (он руководителем аппарата был у Путина), попросил о встрече с Владимиром Владимировичем. Он меня принимает, говорит: «Ну-ка, покажи список». Я показал ему список. Он говорит: «Это криминал у вас (из Петербурга некоторые люди, он их знал), этих убери, этих убери». Я всех убрал. Он позвонил Вишнякову и сказал: «Там есть возможность, чтобы не ЛДПР пошла, а Блок Жириновского». Мы срочно провели съезд, две партии, создали блок. То есть нам позволили пойти на выборы, но не как ЛДПР, а как Блок Жириновского во главе со мной, но в Думе мы уже это обозначили как фракция ЛДПР. Вот его понимание… Он за демократию, чтобы всем дать возможность участвовать в выборах. Тогда и партия «Яблоко» участвовала, СПС, и все были допущены до выборов. И вот он помог только нам, потому что всех остальных до выборов допустили. Мне это очень понравилось, что человек настроен был демократически, за расширение.
В. Алфимов:
- Владимир Вольфович, а за что Путин может быть вам благодарен?
В. Жириновский:
- Я думаю, что ему всегда импонировала наша патриотическая позиция. Мы всегда стояли за интересы России. Это он видел все. Когда требовалось принять какой-то закон, нужный правительству, мы шли навстречу. Где-то, может, бюджет нужно срочно принимать.
И самое главное – все действия по Ираку, кстати, наша позиция была ему близка, потому что в 2003 году они вместе с французами и немцами был как бы в оппозиции к Бушу, начавшему войну в Ираке. Все наши внешнеполитические инициативы, внутренние, отношение к русской православной церкви, к собственности. Мы хотели, чтобы была смешанная экономика, чтобы развивалась демократия. Мы не клеветали на Советский Союз, мы защитили его и были теми, кто защищал ГКЧП. И за это тогдашний мэр Москвы Попов на один месяц запретил деятельность ЛДПР на территории Москвы.
Мы все делали в интересах России. За армию выступали, за КГБ, за авиацию. Вот сейчас мы, мы первые потребовали принять постановление о поддержке авиастроения в нашей стране. Все поломали! Все рухнуло! Никаких наших самолетов. Все вот наши действия были направлены, чтобы восстановить промышленность, сельское хозяйство, помогать всем.
Русский вопрос. Все наши инициативы, они могли идти на пользу самому президенту, потому что у его партии еще не было, понятно, еще какая идеология. Ибо там большое участие принимал Березовский на первом этапе. И там, возможно, были люди больше к западной демократии привязанные, чем патриоты России. Поэтому наша деятельность, мы не были экстремистами. Появилась «Родина». И там у них какие-то заявления были – это не понравилось руководству страны. И мэру Москвы Лужкову. Мы никогда не проводили митингов против власти. Мы требовали, просили разрешения, нам разрешали – Пушкинская площадь, другие места. Мы критиковали. Но вот вариант, как Навальный, как Рашкин, как Платошкин, там, где «долой власть», «революция», «отобрать» - таких лозунгов у нас не было. Мы понимали, что олигархи наносят большой вред, понимали, что плохо дела шли в сельском хозяйстве, но не было никакого экстремизма. И радикализма. И это тоже способствовало успокоению в стране, тому, что люди не хотели, чтобы снова проливалась кровь. И были какие-то действия, что плохо было бы у нас в стране.
И все эти конфликты, Абхазия, Южная Осетия, Грузия. Мы были на стороне руководства страны, чтобы Грузию наказать за то, что она хотела уничтожить Абхазию и Южную Осетию. И сегодня вот – Карабах, защита русских в Прибалтике. Украина! Это вообще только мы поставили вопрос так вот в повестку дня, что надо что-то делать. Власти нет, президента нет. В Крыму русские могут быть в зоне риска. Все наши инициативы, все, что мы озвучивали на своих съездах, на митингах, в зале заседания Госдумы. Мы не раз предлагали привлечь к ответственности демократов за ошибки. Последнее наше действие, мы решили, что есть ошибки у Горбачева, у Ельцина. Но «Единая Россия» не голосовала. Мы и здесь как бы шли навстречу. Но, видимо, неудобно было президенту, все-таки, Ельцин его назначает преемником. А Госдума дает отрицательную оценку Ельцину. И получается, что человек с отрицательной оценкой Госдумы, а он как бы был тем, кто помог Путину стать президентом. И это постановление не прошло.
А так наша вся критика, думаю, имела большую пользу для того, чтобы дальше принимать какие-то меры.
В. Алфимов:
- А в чем залог вашего долголетия? И физического – вы в прекрасной форме. И политического.
В. Жириновский:
- Мы выбрали правильную линию. Советский Союз имел огромное количество достижений. Но сами коммунисты решили, что надо что-то делать. Сделали плохо – перестройка, Горбачев, неумело. И отказались от этой модели. Получается, что мы обманули миллиарды людей на земле. И своих собственных граждан.
В противовес им идут демократы. Давай, как на Западе. Мы этого не стали делать. Как на Западе у нас невозможно. Ультраправые у нас – свой правый сектор и так далее. Там РНЕ – это тоже могло привести к тому, что происходит на Украине.
А вот наше направление умеренное и центристское, где мы защищаем русских, не хотели бы, чтобы была война. И хотели бы смешанную экономику. И западной модели нам не подходит, уже тридцать лет прошло. Вы же сами убедились. И назад идти в СССР не надо, и социализм – что-то есть хорошее, но полностью восстанавливать социализм, как кому-то хотелось, тоже невозможно. Это вот мы были. КПРФ, у них левый вариант: снова социализм. Прозападные практически исчезли, их нет. Немцов там, Яшин-машин, Навальный – их нет. А вот есть три силы. Консерваторы – «Единая Россия», но это не очень всем нравится, ибо они все живут хорошо сегодня. Небольшая часть очень хорошо живет, но миллионы плохо. Поэтому люди смотрят на ЛДПР. Мы как бы даем четвертый вариант, но мы не коммунисты, не прозападные, мы не консерваторы. Вот мы даем то, что сегодня хотелось бы людям видеть. Чтобы мы не ломали ничего, и не пытались людей возбуждать на строительство какого-то социализма. А заниматься конкретной экономикой, помогать всем людям, решать с жильем. Вот сейчас дороги. Все больше денег дают на дороги – это наша программа. Жилье. Впервые в этом году, наконец, мы разрешаем ипотеку использовать на индивидуальное жилищное строительство. Ну, свой дом давайте дадим! Поддержка многодетных, дети, пенсионеры – все это мы эти идеи высказывали много раз. Повышение пенсий. Еще двадцать два года назад мы предложили. Все наши тысячи законов, которые мы выдвигали, не все прошли, некоторые у нас заимствовали, а мы все это сделали. И сегодня многие законы приняты, они работают на всю страну. Даже деление страны мы предложили – эти семь федеральных округов. Только мы назвали семь губерний. Столице мы дали, а по первому плану кремлевскому Самара была столицей Приволжского округа, так мы заставили их перенести в Нижний, что более правильно, в Нижний Новгород.
Вот деление страны. Мы и сейчас выступаем за отмену национального деления, чтобы было только территориальное. Так во всем мире. В мире нет страны, где внутри было бы деление по национальному признаку. Это мы потихонечку к этому идем. Шесть регионов были ликвидированы. Маленькие национальные округа, которые ничего не давали проживающим там лицам. Укрупнение регионов – наша идея.
Много по экономике, по социальной политике, по национальному вопросу, по внешней политике очень многое или принято, или может стоять в повестке дня на ближайшие годы.
В. Алфимов:
- Владимир Вольфович, есть ли у вас враги?
В. Жириновский:
- Их нельзя назвать врагами. Завистники, понимаете? Вот они завидуют мне. И не понимают, что люди устали от левой идеологии, от левой лексики. Но мы это испытали, сто лет это было. Вот эта зависть коммунистов и «Справедливой России» всех, кто слева. Западники видят, что мы название взяли западной партии, либерально-демократическая, и в условиях либеральной демократии живет вся Европа и Америка. Это они бы хотели, но они даже в парламент не могут попасть. Ибо у них избиратель – очень узкая группа. Они взяли очень узкую программу. И много напортачили при Ельцине. Вот ошибки ельцинского периода – девять лет, не позволяют сегодня прозападным демократам даже войти в парламент. Тоже нам завидуют.
Консерваторы. Вроде у них большинство, а народ слушает ЛДПР. Потому что им нечего сказать-то! Если они предлагают что-то, им говорят, ну, вы же у власти, чего вы не делаете? Двадцать лет у власти, у вас большинство. Поэтому им тяжело двигать программу какую-то, идти навстречу с избирателями, когда избиратель скажет каждый раз, ребята, ну, вы же у власти! Ваш президент, ваше правительство, ваше губернаторы. А мы, как говорится, свободны здесь. Нас не ограничивает ни Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, ни запад, ни какие-то другие идеологии. Мы – самая свободная партия. Мы полностью соответствуем названию. И вот это вызывает зависть.
Патриоты. Они бы хотели быть в Думе, но они взяли слишком такой вариант – там общество «Память», «Русское национальное единство», еще какие-то организации. «Русский марш». Многие были организации, но слишком они пошли вправо. Это пугало людей. И опять зависть: вот он на этой почве работает, за русских, за Россию. А они в парламент не могут пройти, потому что у них немножко экстремистская программа и экстремистские действия. И это все зависть вызывает, что все у ЛДПР хорошо.
В. Алфимов:
- Главное, чтобы и было хорошо.
В. Жириновский:
- Да.
В. Алфимов:
- И о личном, Владимир Вольфович. Ваши помощники мне не так давно рассказали, что вы ездите на машине, что чуть ли не из девяностых годов. Почему? Нет возможности поменять?
В. Жириновский:
- Нет, когда-то были у меня эти машины, подарили. Мне нужна машина – удлиненный кузов, чтобы ноги вытянуть. И перегородка. Сейчас все мечтают, чтобы была перегородка от переднего сиденья.
В. Алфимов:
- Вы – известный политик, вы – богатый человек. Вы можете купить себе новую! Последней модели. А у вас модель какого-то года…
В. Жириновский:
- Ну, правильно. Она стоит в гараже. И я не могу найти на нее покупателя. Уже есть другая машина, более современная и из этой же серии. Aurus мы бы с удовольствием приобрели, пока нет в продаже. Осенью обещают. И будет стоить дорого – 18 миллионов. Есть «Пульман» - президент ездит на нем, он там 16 тонн вес, там броня такая стоит, такой он тяжелый. И вот «седан», если переворотку сделать, но его нет в продаже еще. И дороговато.
В. Алфимов:
- В начале двухтысячных сеть взорвало ваше обращение к Бушу, где вы там, не стесняясь в выражениях, предлагали по Тбилиси ударить. Вот. Когда и где оно было записано?
В. Жириновский:
- Приехали в Ирак мы. Осень 2002 года. Саддам Хусейн уже практически в марте 2003 года - будет оккупация Ирака. И был Примаков Евгений – молодой. И еще один корреспондент НТВ. Они были от НТВ. А у меня знакомый араб, у него вилла, а в магазинах мало продуктов, в ресторанах плохо. Он приглашает поужинать. Я говорю, давай, ребята, вы устали уже. Поехали на виллу, посмотрите, как живет араб. Его вилла, питание, кухня, образ жизни.
Ну, приехали. А у них камеры куда им девать? Они в руках почти камеры, стоит где-то. Вот. Естественно, он угостил нас по-русскому обычаю. Виски поставил, какое-то вино. Немножко выпили, мясо, рыба, закуски. А у меня всегда настроение, все-таки, такое митинговое. Потому что я все время где-то в пропаганде, что-то мы должны делать. И здесь жалко Ирак, бомбят уже там, не знаю, пятнадцать лет. Погибло больше миллиона. Нам показывали бомбоубежище, где сгоревшие люди отпечатались телами на стене. И контуры тела отпечатались.
В. Алфимов:
- Вот с чем связано ваше такое эмоциональное заявление!
В. Жириновский:
- Да. И под влиянием того, что скоро покончат с Ираком, как с Афганистаном, это осень 2002 года, вот я, так сказать, начал обращаться к Бушу, что твой доллар – грязная зеленая бумажка, чего-то там… Навязываешь человеку, всему человечеству этот доллар. И кончай угрожать, не бомби Ирак. Тогда уже шумела Грузия. И через шесть лет там начнется война. И я предложил, используя русское хорошее слово, что давай лучше вместе долбанем по Тбилиси, только там не долбанем, а другое слово. Как бы в форме такого обращения полулирического, полуличного, как-то сказать ему, что, Джордж, ну, зачем снова война? И Афганистан, и Ирак.
В. Алфимов:
- К сожалению, не сработало.
В. Жириновский:
- Не сработало, да. Ведь НТВ показало, видимо, тогда интернет не очень был развит. Но все равно НТВ можно было и в Америке… В любом случае, в американском посольстве в Москве смотрели. Видели. Но я не уверен, что до Буша дошло.
В. Алфимов:
- Вы вице-спикеру Госдумы Игорю Лебедеву указываете, как жить? Какую политику вести?
В. Жириновский:
- Почти нет. У нас все депутаты практически самостоятельные. У нас коллективное руководство.
В. Алфимов:
- Хорошо, это про политику. А в личном?
В. Жириновский:
- В личном плане тоже. Ему уже скоро пятьдесят. Вот как бы не хотят взрослые дети, чтобы их отцы как бы обращались с ними, как с малолетними. Здесь иногда мы забывает границу. Когда школьник, что-то можно говорить, ну, когда студент. А когда 35? 45? И уже скоро пятьдесят, здесь надо на равных быть, видимо. Или лучше какие-то темы не трогать. Видимо, тяжело уже взрослым людям воспринимать замечания какие-то и соглашаться с ними. Каждому человеку хочется самому принять решение, чтобы его за это хвалили.
У меня единственный недостаток – я редко хвалю. Я забываю, что люди требуют, чтобы я дал положительную оценку, а я как встал в оппозиции вот уже 75 лет, так не могу выйти из этого состояния. Потому что вся работа оппозиционная. Как хирург. Он каждый день ведро гноя выдавливает из больных, десятки литров крови. Так и у меня. Я забываю, что рядом с тобой сын. Ты ему скажи какие-то добрые слова! А у меня все это такое состояние как на митинге, скорее, что-то ближе к отрицательному формату. Это вот такой недостаток. Надо перестраиваться. И к своим близким относиться более в теплом формате. Идти навстречу и хвалить.
В. Алфимов:
- А кто собирается… Мы понимаем, у вас будет большой стол, будет много гостей. А вот за новогодним столом вашим кто собирается? Новый год – это праздник для самых близких.
В. Жириновский:
- Ну, мне понравилось в этом году - впервые сделали опрос общественного мнения. Спросили, с кем бы вы хотели бы оказаться за новогодним столом? Победил, конечно, Путин, но на втором месте я! Для меня это был самый лучший подарок! В стране я на втором месте из тех, с кем бы наши граждане хотели встретить Новый год.
В. Алфимов:
- А вы с кем…
В. Жириновский:
- Я в основном пошел с коллективом. Вот «Метрополь», небольшое кафе - человек двадцать. Мы сняли его, посидели там до полпервого. Потом тут кругом артисты были. У Большого театра, здесь Охотный ряд. И в час я уехал домой.
Иногда в семейном варианте, когда близкие, кто-то там, внуки, правнуки, дети, взрослые. Но где-то за границей оказывался. Там обычно в ресторанах накрывали столы. И для нас какой-то стол.
Конечно, с большим коллективом приятнее, что с кем ты работаешь. Или с родственниками. Бывает, и совмещал. И жена, и внуки, и коллектив. Человек двадцать нас. И родственники, и коллектив. Как получится. Такого нет, чтобы стабильно в этот день, как «Ирония судьбы» куда-то мы идем, что-то мы делаем.
А когда пандемия, вообще, тут режим самоизоляции. И уже не до этого. Конечно, приятно в хорошей компании, такой самой… теплый праздник, что просто утром, вернее, в полночь наступает новый год. Это всем нам приятно, мы сидим за столом.
В. Алфимов:
- И ваша любимая песня, Владимир Вольфович?
В. Жириновский:
- Песня? Вот в детстве мне вбилась песня. Ее пел Ермек Серкебаев. Мне было 16, 17, 18 лет. Каждый день по радио гоняли его песню. Это был 1963-1964-й. А потом в 1970-м появился Валерий Ободзинский с его «Восточной песней» - великолепный такой успех. Вот песня, которая в детстве запомнилась, там такие слова:
Воды арыка бегут, как живые
Переливаясь, журча и звеня.
Возле арыка, я помню, впервые
Глянули эти глаза на меня.
В небе блещут звезды золотые
Ярче звезд очей твоих краса.
Только у любимой могут быть такие
Необыкновенные глаза.
Вот она въелась, я до сих пор ее помню! Хотя никто не поет ее по радио. Она вот песня детства. Про любовь, какая-то девушка, какой-то арык, журчат… А потом Ободзинский «Восточная песня»:
Льет ли теплый дождь, падает ли снег
Я в подъезде против дома твоего стою.
Знаю, что пройдешь, а, быть может, нет?
Если я тебя увижу, о, и это…
Это мне тоже запало. Вот уже тридцать лет этой песне! Какой - тридцать? Пятьдесят! 51 год! И вот она больше всего у меня в душе.
В. Алфимов:
- Значит, ее мы и поставим в финал нашей программы. Специально для вас!
