Как глобальное потепление влияет на адаптацию к изменениям климата?
Н. Николаев:
- Доброе утро, друзья. На радио «Комсомольская правда» программа «Общее будущее». И я – Николай Николаев. Мы с вами живем в период глобальных перемен и в технологиях, и в общественных настроениях, где каждое событие, каждое решение, каждый общественный спор или диалог формируют наше общее будущее. Конечно, всем нам интересно, каким же оно будет.
В Москве опять весна, всю последнюю неделю тепло, иногда даже солнышко проглядывает. По прогнозу, в ближайшую неделю тоже тепло. И это, конечно, все очень здорово и приятно. И то, что мы радуемся такой погоде, это неудивительно. Удивительно другое, что это Москва, что это февраль. И пока пальмы у нас, конечно, не растут, но изменения чувствуются и зимой, и летом. И это относится, кстати, не только к Москве, но и многим другим регионам. Изменения происходят везде. И как к ним приспосабливаться поговорим сегодня с Оксаной Николаевной Липка, кандидатом географических наук, заместителем начальника отдела изучения взаимодействия атмосферы и природных систем суши Института глобального климата и экологии имени академика Израэля.
О. Липка:
- Добрый день!
Н. Николаев:
- Стоит ли беспокоиться и ждать дальнейших изменений климата, погоды? Я имею в виду глобальную погоду. Или это все-таки просто небольшие эпизоды? Я на протяжении своей жизни помню и зимы снежные, морозные, слякотные, сухие, какие угодно. То же самое – лето. Стоит ли беспокоиться?
О. Липка:
- Не знаю, у кого что вызывает беспокойство. Это все очень индивидуально. Если говорить об антропогенных изменениях климата, то это тренд, который останавливаться не собирается. По крайней мере, до конца этого века он будет усиливаться. Вопрос в том, насколько он будет усиливаться. Наверное, вы слышали, что есть разные сценарии. До середина века они все более-менее совпадают. После середины века они сильно различаются. И зависит от того, насколько активно страны будут предпринимать усилия по сокращению выбросов парниковых газов.
Н. Николаев:
- Страны, конечно, предпринимают усилия по сокращению парниковых газов. Но ведь есть два направления работы с климатом. Один, действительно, это самый распространенный сегодня путь – снижение антропогенных выбросов парниковых газов, прежде всего СО2. И есть надежда, если мы достигнем той самой углеродной нейтральности к 2050-2060 году, то тогда еще через какое-то время мы остановим изменение климата. Но тогда возникает вопрос: а что делать всем нам, кто живет сегодня?
По идее, тут на помощь должно прийти другое направление. Это адаптация к изменениям. И все бы хорошо, но, по данным ООН, и Генеральный секретарь ООН об этом говорил, что в настоящий момент на цели адаптации и обеспечения жизнестойкости направляется всего лишь 21 %, то есть пятая часть всех средств, которые выделяются для реализации климатической политики – политики, которая связана с изменением климата. То есть наблюдается сейчас явный перекос в сторону усилий по достижению той самой углеродной нейтральности. Почему так происходит?
О. Липка:
- Причин есть несколько. И одна из них – то, что действия по сокращению выбросов начались гораздо раньше, чем меры по адаптации. Причем, если говорить о том, что происходило, причем это состояние науки 15-20 лет назад, казалось, что если удастся быстро сократить выбросы, то мы успеем ввести в более-менее стабильное состояние климатическую систему, которая сейчас вышла из этого равновесного состояния. Но чем дальше развивались события, тем яснее становилось, что этого все-таки недостаточно. Нужно адаптироваться, нужно приспосабливаться к тем изменениям, которые есть, и тем изменениям, которых не избежать в любом случае.
Что касается России, то в государственных документах впервые возникла адаптацию тоже не сейчас, а в 2009 году, когда была принята Климатическая доктрина. Уже она включала и меры адаптации, и меры по сокращению выбросов, одновременно. Другое дело, насколько они активно развивались. С тех пор понадобилось целых десять лет, чтобы в России был разработан национальный план адаптации. Это сейчас только план первого этапа адаптации. И фактически это дорожная карта или план планов. В прошлом году выдали свои планы адаптации, приняли все основные сектора экономики, включая здравоохранение. А в этом году должны подготовить и утвердить планы адаптации все субъекты федерации.
Если говорить о наших коллегах за рубежом, то многие уже разработали такие планы лет пятнадцать назад. И они с тех пор их уже реализуют. То есть они уже многое и успели сделать, и накопили опыт. Мы сейчас только начинаем. Хотя нельзя сказать, что мы не делаем ничего. В отдельных секторах у нас достаточно много уже сделано. И мы подготовлены.
Н. Николаев:
- Можете привести пример, что сейчас делается? Понятно, что одними документами и планами особо с климатом не повоюешь.
О. Липка:
- Например, вы замечаете, что в случае неблагоприятных явлений погоды обязательно приходят эсэмэски на телефон.
Н. Николаев:
- Они приходят, но от этого погода не меняется.
О. Липка:
- А вы хотите изменить погоду?
Н. Николаев:
- У нас же есть прекрасный масштабный опыт локальных изменений климата. Возьмем из нашей истории, например, тот же самый сталинский план преобразования природы. Конечно, много было и вреда природе нанесено, это мы тоже помним. Но, например, те же самые защитные лесные полосы, которые были высажены на юге страны, они достаточно быстро превратили суховейные степи, полупустыни в прекрасные поля, пастбища. И надо сказать, что изменения произошли достаточно быстро. Это десять, пятнадцать, двадцать лет.
В наше время тоже, например, на севере, в низовьях Колымы, я сам был в этих местах, работает плейстоценовый парк, где с конца 80-х годов прошлого века ученые демонстрируют уникальные возможности остановки таяния мерзлоты. Почему эти знания сейчас не применяются на практике? Может быть, сразу вы скажете, какие регионы сейчас в наибольшей степени нуждаются в таких локальных изменениях?
О. Липка:
- Давайте немножечко вернемся. Во-первых, что такое адаптацию. Очень многие, так же, как и вы, они адаптацию воспринимают именно как набор мер. На самом деле адаптация начинается с оценки уязвимости. То есть оценивать, что происходит, что может произойти в связи с изменениями климата, что на этой территории находится, что может пострадать, как может пострадать. Тогда разрабатывается план. И только потом действуют.
Поэтому то, что у нас принято, по крайней мере, принимать планы адаптации, это уже меры адаптации, и они необходимы. Потому что, как правило, если адаптироваться стихийно, не принимая во внимание прогноз изменения климата, не принимая во внимание уязвимость, не оценивая объекты, то последствия становятся, как правило, только хуже. Есть для этого специальный термин – неправильная адаптация.
Если говорить о мерах, которые происходят, некоторые примеры вы уже назвали. И сейчас, действительно, актуальной становится задача, в том числе, восстановлениях тех самых лесополос в нашей лесостепной и степной зоне. Они нужны. Тем более, что вы тоже наверняка слышали, одно из проявлений изменения климата у нас на территории России это не только рост температуры, а это нарастание экстремальности климата. В том числе тех же суховеев на юге, вообще засуха. И здесь, конечно же, вот эти системы лесополос нужны.
Есть традиционная, давно применяющаяся в России система защитных лесов. Их роль с точки зрения адаптации огромна. Они защищают и города, и реки, и поля, склоны в горах от селей, от водной эрозии. Масса способов применения защитных лесов, и они все известны. Поэтому это наш огромный ресурс адаптации к изменениям климата, очень хорошо, что он есть. Другое дело, что защитные леса – это тоже живой объект. Его тоже нужно в обязательном порядке поддержке.
Если говорить об уязвимости к изменениям климата, то есть где, в каких районах что происходит, если говорить именно о температуре, то быстрее всего теплеет в Арктике. Наверное, вы слышали, что в России, в целом по стране, теплеет примерно в два раза быстрее, чем повышается среднеглобальная температура. Потому что у нас северная страна, она вытянута вдоль Полярного круга. Это не удивительно. А если говорить об Арктике, то теплеет примерно в два с половиной, даже в три раза быстрее, чем во всем мире.
Н. Николаев:
-Оксана Николаевна, вы сказали о том, что одни из таких серьезнейших изменений происходят в районе вечной мерзлоты (это порядка 60% площади нашей страны). Насколько это вообще страшно, и что с этим делать-то?
О. Липка:
- Я сказала, в Арктике. Потому что зона распространения вечной мерзлоты, многолетнемерзлых пород, она на самом деле гораздо шире, и она неравномерно очень распространена. Если говорить о европейской территории страны, то ее почти нет, зато она охватывает огромную часть азиатской территории страны и довольно далеко продвигается на юг, есть даже в районе Хабаровского края, Приморья. И сейчас, конечно же, многие опасаются того, что мерзлота будет деградировать. Подтверждения этому, конечно, есть. Если говорить о самом повышении температуры в Арктике, то это уменьшение суровости климата. Это можно считать благоприятным явлением на самом деле, а вот деградация мерзлоты относится к негативным. Вы помните, не так давно случилась достаточно большая утечка нефтепродуктов на Таймыре в результате разгерметизации цистерны. Как всегда в таких случаях, причин бывает очень много, но одна из причин, которая указывалась, это то, что ослабли многолетние мерзлые породы, а этот объект явно был на это не рассчитан. То есть не велась проверка и не готовились, не приспосабливались к тому, что происходит.
Н. Николаев:
- А что делать дальше?
О. Липка:
- Во-первых, изучать, что у нас есть в зоне поражения. То, что климат меняется, это известно. Есть прогнозы, и очень качественные прогнозы, для нашей страны. Вот сейчас готовится и в конце года выйдет третий оценочный доклад Росгидромета об изменениях климата на территории Российской Федерации. Ежегодно выпускаются доклады об изменениях климата. Что происходит, это известно. К этому нужно готовиться, и в первую очередь нужно оценивать вот те объекты. Если у нас на мерзлоте стоят здания, если у нас там проложены дороги, трубопроводы, это значит, их нужно регулярно обследовать и предпринимать меры, если они подвергаются риску. Инженерные решения для этого тоже есть, хотя они не всегда дешевы. Но тут стоит выбор, что нам делать в конкретном случае - стоит производить капитальный ремонт этого здания, укреплять фундамент, промораживать под ним грунт или оно в таком состоянии, что выгоднее его просто снести и поставить новое, по новым технологиям, которое не будет так быстро страдать от того, что слабеют грунты. Потому что, допустим, будет на более длинных сваях построено или применены какие-то другие технологии. Это каждый раз вопрос выбора, но для этого нужно знать, изучать, что происходит и как это влияет.
Н. Николаев:
- Такая работа, работа и с рисками, и разработка необходимых изменений, конечно, это колоссальная научная работа. Абсолютно очевидно, без науки здесь никак не обойтись. Но даже то, о чем вы сказали, задача слишком масштабная. У нас есть необходимое количество таких специалистов, ученых, хватает ли возможностей для проведения соответствующих исследований? У нас готовят вообще сейчас таких специалистов, которые необходимы? Ведь на самом деле эта история, судя по всему, не закончится через пару-тройку лет.
О. Липка:
- Дефицит хороших научных кадров, он был всегда, он есть сейчас и он очень ощущается. Конечно, нужны специалисты, конечно, нужно их готовить. Конечно, нужно усиливать потенциал научных организаций, нужно усиливать потенциал и сети наблюдения, нужно развивать и повышать качество прогноза (над этим тоже работают). Но когда мы говорим об адаптации к изменениям климата, здесь же нужны не только климатологи. Здесь нужно соединение специалистов, которые занимаются изменениями климата, которые говорят, что происходит и что может произойти, с теми, кто занимается уже напрямую объектами. Например, есть такая наука – строительная климатология, и она занимается в том числе строительными нормативами в связи с разными климатическими явлениями. То есть какую ветровую нагрузку, какую жару, какой холод должно выдержать здание, допустим, в Вологодской, Московской области, в Мурманске или в Иркутске. Это совершенно разные ситуации. И когда климат меняется, это значит, что нужно пересматривать, в том числе вот эти нормативы, нужно здания строить уже по новым нормативам. Это могут пересчитать именно строители, если им дать нужные вводные.
А дальше вопрос переходит на уровень муниципалитетов – оценить, в каком состоянии здания. Допустим, эти здания хорошо выдерживают холод, но они не рассчитаны совершенно на волны жары, и здесь нужно вводить систему кондиционирования. Видите, все спускается от климатологов, через отраслевых специалистов и дальше уже на места.
Н. Николаев:
- По идее, это такая огромная мобилизационная работа в масштабах всей страны. Хоть какие-то движения в эту сторону происходят сейчас или пока мы немножко отстаем?
О. Липка:
- На самом деле отстает вся планета. Дефицит адаптации отмечается во всех странах, даже в тех, которые начали готовиться и приспосабливаться достаточно давно. И объясняется это, во-первых, нарастающей экстремальностью климата. Где-то просто люди оказываются не готовыми к тому, что негативные явления могут быть такой силы. Вы помните страшный 2019 год, когда огромные, масштабные пожары были на всех пяти континентах, когда горела у нас Сибирь, горела Австралия, Африка, Южная Америка, Северная Америка. То есть, кроме Антарктиды, пожары были везде, и в Европе в том числе. И на всех континентах не хватало сил, не хватало ресурсов, для того чтобы с этими пожарами справиться. То есть эта беда не только у нас в России, эта беда на самом деле везде.
Да, делается. Делается везде, в том числе и у нас. И вы правы абсолютно, что задача эта гигантская, и если на нее смотреть, она кажется неподъемной. Но на самом деле, когда ее начинают дробить на сектора, на сегменты, распределять по регионам, смотреть, что нужно в каждом конкретном, допустим, субъекте Федерации, в каждом конкретном городе, что нужно, допустим, для авиации или что нужно для железнодорожного транспорта, тогда появляются конкретные задачи, и становится понятно, как каждую из них решать.
Н. Николаев:
- Обычно ущерб от изменений климата, судя по сообщениям, отчетам, в том числе и о то, о чем вы сегодня сказали, этот ущерб определяется какими-то экономическими показателями, например, для экономики какие убытки и т.д. А есть ли расчеты в отношении людей, их здоровья? Ведь, например, такие факторы, как пожар (прежде всего, дым от пожаров), температура – это прежде всего бьет по здоровью людей.
О. Липка:
- Здесь тоже все не так однозначно. Потому что, для того чтобы некоторые показатели получить, просто может не быть системы статистики. Если вспомнить волну жары 2010 года, тогда специально проводились после этого научные исследования очень серьезным, большим коллективом и климатологов, и медиков. И они смогли доказать (статистика была взята из больниц, из вызовов скорых и т.д.), что европейская часть России потеряла более 50 тысяч человек именно во время этой волны жары. И как раз самое страшное было то, что она еще наложилась на пожары (точнее, пожары наложились на нее), и вот это сочетание очень высоких температур и задымления. Тогда это было доказано. И сейчас эта волна жары в России 2010 года входит в двадцатку самых смертоносных климатообусловленных стихийных бедствий на всей планете. Хотя даже не просто климатообусловленных, а вообще всех стихийных бедствий. Несколько раньше, в 2003 году, была похожая волна жары в Западной Европе. Но очень часто такая статистика не ведется специально, а тогда конкретно собирались данные. У нас, например, отслеживается, сколько человек, допустим, погибает в результате наводнений или сколько человек могут потерять имущество в результате наводнений или в ходе пожаров. А, допустим, сколько человек заболело, это уже нет.
Н. Николаев:
- Очень жалко. Потому что климат меняется, это факт, нравится нам это или нет. И, конечно, нам нельзя придерживаться такой страусиной политики, делая вид, что ничего не происходит, что все спокойно. Нам нужна и статистика, и предложения, и технологии. Будем вовремя меняться, адаптироваться к изменениям, тем меньше потерь и неприятных сюрпризов нас ждет.