Сосо Павлиашвили: Здоровья уехавшим из России. Поворота в нашей жизни мы не почувствовали
Ворсобин: У микрофона Владимир Ворсобин и Николай Стариков. Здравствуйте.
Стариков: Здравствуйте, дорогие друзья.
Ворсобин: У нас очень необычная программа, никогда наша программа не подходила так близко к российской культуре. У нас третий соведущий, Сосо Павлиашвили - певец, композитор, раб Божий, так порекомендовал Сосо называть его и в эфире. Сосо, здравствуйте.
Павлиашвили: Раб Божий Иосиф.
Ворсобин: Раб Божий Иосиф Равинович, да. Николай, надо ведь подводить итоги. Во-первых, всех с наступившим новым годом.
Стариков: Да, всех с наступившим новым годом.
Павлиашвили: Дай Бог здоровья, спасибо огромное, спасибо.
Ворсобин: И надо подводить итоги не только политические, чем мы обычно занимаемся, мы занимаемся обычно политикой, но сегодня мы поговорим о культуре. Этот год вышел достаточно тяжелым. Экономически, кстати, он был неплох, а в культурном плане есть о чем поговорить. Это и уехавшие, это и атмосфера в культуре, которая тоже требует обсуждения. Сосо, как Вам этот год? В чем его великолепие и в чем его сложность?
Стариков: Может быть, и особенности.
Павлиашвили: Особенностей особо не было. Потому что, я не знаю, а что там было такое невероятное, с плохой или хорошей стороны?
Ворсобин: Ну, вообще-то половина нашего культурного бомонда уехало из страны.
Павлиашвили: Это их личное дело, дай Бог им здоровья, где бы они ни находились. Они никакой роли в системе или в нашей жизни не играют, их отъезд мы не почувствовали.
Стариков: Я бы не согласился с тем, что это половина. Но определенные деятели, которых раньше, давайте так скажем, относили к деятелям культуры, они почему-то посчитали для себя важным переместиться за пределы страны. Сосо, мир изменился с началом специальной военной операции и наступили последствия в экономике, мировой геополитике, поведении Запада, в реакции на то, что делает Россия, все поменялось. А изменилось ли что-то в культуре? Потому что мне кажется, что это отставание мастеров культуры от жизни, о котором еще когда-то товарищ Сталин говорил…
Ворсобин: С кем вы мастера культуры?
Стариков: Нет, в большом долгу перед народом, в этом смысле. Вот оно как-то стало очень ощущаться в последнее время.
Павлиашвили: Знаете, что я скажу, как старый седой грузин. Мне в этом году 60 лет. Я уже немало повидал и пережил. Я полжизни провёл в Советском Союзе. Потрясающая республика Грузия, с которой я привязан пуповиной, а моё сердце, сердце моих детей бьётся в Россию, полжизни я в России. А что вы хотели? Какой результат вы хотели? Когда в конце 80-х началось конкретно разрушение баланса. Не просто Советского Союза, Советский Союз уже после смерти Сталина пошёл уже в такую сторону, что оно должно было разрушиться. Я не сталинист. Моя вера не позволяет мне иметь кумиров. Но я говорю сейчас факты, которые я испытал на себе. Я эмоциональный на сцене с микрофоном, потому что я служу Богу, служу зрителю. А в жизни я также рационально смотрю, как и каждый из вас. Я читаю ваши книги. Кстати, большое спасибо Николай за подарок. Замечательные книги. Я обязательно их прочту, я просто сейчас не успел.
Стариков: Но сейчас речь не о моих книгах.
Павлиашвили: Да, но я говорю, что вы всё видите рационально, вы всё видите. И это отражается и в книгах, и в ваших интервью. Я такой же человек. А что вы ожидали, мои дорогие? Разрушили Советский Союз. Всё, баланс был разрушен. Первый президент, царство ему небесное, Борис Николаевич Ельцин, вышел и сказал: «Господи, благослови Америку». Америка пошла, всё. Около 800 баз, а сколько биолабораторий, Бог его знает. Что она, Америка несёт миру? Посмотрите, что вы хотите, что вы ожидали другого?
Стариков: То есть в культурном смысле тоже Америка пошла вперёд, да?
Павлиашвили: Америка — это удивительная страна. Фильмы потрясающие, потрясающая музыка. Я сейчас это не беру. От этого можно учиться. Я всю жизнь учился. Даже не хочу об этом говорить. Величайшие мастера культуры. Джаз, эстрада, фильмы, которые могут воспитать тебя. Но есть ещё другое направление. Когда у страны, допустим, 100 с чем-то гендеров, там идёт война с Богом. И сейчас уже так стоит вопрос. Я сейчас никого не хочу осудить. Каждый выбирает сейчас. Настал такой момент, когда после этого баланса, разрушение баланса нужно выбрать тёмная или светлая. Какую сторону выбираешь ты, тебе так же и жить дальше.
Стариков: Слушайте, мне кажется, вы сейчас описали драматургию нашей программы с Владимиром Ворсобиным. Либо на стороне света, либо на стороне Владимира Ворсобина.
Ворсобин: Вы, конечно же, на стороне света. Я сейчас Вас слушаю, вы сказали про Грузию. Это моя любимая страна, в которую меня, к сожалению, не пускают в последнее время. Нынешнее правительство Грузии оказалось достаточно жёстче, чем Саакашвили по отношению к журналистам. Я слушаю вас и вспоминаю, что на самом деле грузины очень богобоязненный народ, авторитет вашего патриарха очень высок. Там у вас и гей-парады тяжело провести, потому что у вас очень большая активность в обществе. То есть у вас внутри маленькой страны уживается христианство, традиции и стремление в Европе. Сейчас все грузины радуются тому, что Грузия стала кандидатом в ЕС. Когда вы говорили о том, что прямо жёстко разделяется мир и надо выбирать сто гендеров или Бога, мне кажется, что будущее за тем, что оно должно уживаться друг с другом. Человечество несмотря на все свое многообразие должно договариваться.
Павлиашвили: Я абсолютно согласен. И люди, допустим, если вы имеете в виду нетрадиционной ориентации, какой мы имеем право решать, как им жить. Люди нетрадиционной ориентации сидят в политике и бизнесе, это не важно, они же не ходят в колготках. Они могу одевать колготки отдельно для себя и не афишировать это. Это их личная жизнь, по-моему, в 80-х годах отменили то, что это болезнь.
Стариков: Раньше уголовная ответственность за это была.
Павлиашвили: Я не гомофоб. Я никогда им не был. Они мне ничего плохого не делали. Мне плохое делали мои братья-мужчины, которые предавали. Но дело сейчас не в этом, всякое бывает в жизни.
Ворсобин: Извините, но не делится ли мир между свободным и не свободным, демократия и власть одного человека?
Павлиашвили: Да, я сейчас скажу. Свобода, то, что она называется свободой во что превратилось? Я сам стоял в 1989 году в Юрмале, Юрмала - самый престижным конкурсе в Советском Союзе, и пел за свободу. Вы не знаете, но я просто свой гран-при первый получил именно за песню о свободе. Но когда эта свобода принесла, знаете, что 90-е годы принесли, понятно, что это надо было пройти и свобода стала свобода от Бога. Потому что люди, которые именно разрушили баланс, они нажали на газ и впереди вышло то, что мы называем 90-е годы.
Ворсобин: А разве свобода не дает выбора? Христианский Бог всегда дает выбор, всегда дает свободу выбора.
Павлиашвили: Верно, ничего плохого в свободе выбора нет. Я сейчас кое-что расскажу, допустим в одной Южной Республики бывшего Советского Союза, сейчас не хочу говорить в какой, один парень, очень хороший парень консерватор был депутатом и либеральное правительство у него отняло здоровье. Именно он хотел свободы, демократии, а у него отняли здоровье. Вот это абсолютно реальные вещи. Он пришёл на какое-то ток-шоу, я это увидел в соцсети. Если бы кто-то рассказал мне, я не поверил бы. Я это увидел сам, человек говорит, были очередные выборы, и он сказал: «голосуй у меня», потому что происходят вокруг нас такие события, которые невозможно игнорировать. Это как бы вообще понять, как это возможно? Он рассказывает, что мой сын четырёхлетний ходит в детский садик. И замечательный детский садик, замечательный воспитатель и воспитательница, но в один прекрасный день в этот детский сад приходит какой-то трансгендер и детям 4-летним учит, извините, перед вами всеми извиняюсь, но это реальный факт, трансгендер говорит детям, что анус нужен не только для того, чтобы сходить на горшок, а и для того, чтобы получить удовольствие. Вам нужна такая свобода? Мне нет.
Ворсобин: Это какая страна? Южная, не Западная?
Павлиашвили: Бывшая республика Советского Союза.
Ворсобин: Вы сейчас на одном примере выдвинете теорию о том, что свобода не нужна.
Павлиашвили: Боже упаси. Я разве это сказал? Я пел за свободу. Вы никогда не пели за свободу, а я пел.
Ворсобин: Я пел за свободу. Я ещё застал перестройку и так далее.
Стариков: Владимир, вы точно не пели вместе с Сосо.
Ворсобин: С хором на митинге пели мы все.
Павлиашвили: Да, я вышел. Я тогда взял на себя эту ответственность и принёс Грузии победу. И я сейчас говорю не только об одном случае, а о тотальном засилии.
Ворсобин: Мы прервёмся на пару минут. С нами раб Божий, певец и композитор Сосо Павлиашвили, Николай Стариков, Владимир Ворсобин, услышимся через пару минут.
Ворсобин: У микрофона Владимир Ворсобин. Очень хорошо сидим и мы обсуждаем культурные события минувшего года. Напоминаю, что у нас студия певец, композитор Сосо Павлиашвили и мы с Николаем Стариковым. Вот сейчас подводим культурные итоги.
Стариков: Мы пригласили Сосо помочь нам.
Ворсобин: Да, конечно. По сути, мы сейчас благодарно слушаем.
Стариков: Я хочу сказать, дорогие друзья, я очень люблю слушать, как Сосо Павлиашвили поет, но не меньше я люблю слушать, как он говорит. Потому что это действительно мудрость и взвешенность, и это очень глубоко.
Ворсобин: Да, заслушались в первой части передачи.
Стариков: Поэтому я бы хотел вернуться, с чего мы начали сегодняшнею нашу новогоднюю беседу. Изменилась ситуация в мире, изменилось положение России, изменились приоритеты у государства. Произошли ли эти изменения в культуре России? Кто-то там уехал, кто-то 2 недели назад в Москве полуголые плясали в одном из клубов. Вот сама ментальная сфера смысла, удалось ли её изменить?
Павлиашвили: Это покажет этот год, этот год покажет. Я абсолютно согласен с Владимиром, что всегда надо договариваться, всегда надо договариваться, но когда идет пропаганда… Я сейчас даже не хочу говорить о том, что там против Бога. Кто хочет верить Бога, пусть верит. Кто не хочет, пусть не верит, никаких проблем. Как я могу к человеку плохо относится, если он атеист? Боже упаси. Я много знаю типа верующих людей, не суди и не судим будешь, но этот атеист, его поступки более правильные, чем у верующих. Я сам грешник. Я сейчас абсолютно поменял свою жизнь, и мне нравится это. Через боль, через болезнь. Мы очень хотим, чтобы люди умели договариваться, я и моя семья, мои родные, мои близкие. Никогда я никого не учил, как надо жить. Я своим примером показываю детям, как надо быть верными друг другу, как надо друг друга любить, уважать, ценить и быть преданными своей семьей. Я показываю это своим детям, и они счастливы. Они счастливы, мы их загоняем спать. Они спать не хотят. Настолько они счастливы.
Ворсобин: Дети все счастливы в таком случае, их трудно уложить спать.
Стариков: Я тоже сейчас вспомнил своих детей.
Павлиашвили: Есть дети, Владимир, которые вообще не общаются с родителями, они закрываются комнате и таких детей огромное количество, я сейчас это имею в виду. Что касается голой вечеринки, таких вечеринок было огромное количество. Во-первых, должны структуры, которые взялись за это, кроме этого парня, который там, я не знаю, что там было, я видел только фото, парень с носком, он вроде уже получил какое-то наказание. Я вспоминаю другое, я хочу у двух мудрых мужиков спросить мнение о том, что я вам сейчас расскажу. Я недавно вспомнил опять ещё одно толк-шоу, где выступал молодой парень, он писатель, в ток-шоу обсуждали его книгу, там было такая боль в конце, что у меня пошли слёзы. Я не мог просто сдержаться. Обсуждали книгу этого парня. Я не знаю, он хороший писатель или нет, но я надеюсь, что он хороший, потому что в Грузии рождаются потрясающе талантливые люди, к сожалению, раньше было возможность по всему Советскому Союзу это показываться. А сейчас, к сожалению, не так много возможностей, чтобы грузинский талант был бы востребован, к сожалению. Я надеюсь, что талант всё равно возьмёт своё, потому что это от Бога. В шоу были маленькие фрагменты, вокруг чего были ожесточённые дебаты, значит, там был какой-то фрагмент, что женщина зашла, извините, заход в туалет и садится на унитаз, потом эта женщина выходит и садится ее сын. И унитаз был тёплый нагретый и сын после матери возбудился.
Ворсобин: Что же у вас за примеры такие.
Павлиашвили: Владимир, это наша жизнь.
Ворсобин: Где вы берете такие примеры?
Павлиашвили: Это на каждом шагу.
Ворсобин: Я этого не вижу.
Стариков: Грузинское шоу.
Павлиашвили: Вы же говорите про вечеринку, про это все. Да, это было и люди это видят, молодёжь это видит. Но самое главное другое. Я сейчас о другом хочу сказать, значит, либеральное крыло, современное искусство, они не читали Макса Фриша.
Ворсобин: Может всё-таки мир в глазах смотрящего. Кто что хочет, тот то и замечает. Собственно говоря, есть такая аналогия: муха всегда чует, где находится навоз, а мёд чувствует пчела. И каждый раз, когда мы будем акцентироваться, что где-то лежит куча, извините, дерьма и будем это показывать.
Павлиашвили: Давайте таким образом закрывать на это глаза. Я сейчас обсуждаю то, что у меня наболело. Я хочу с вами поделиться, потому что мы на одной волне, мы нашим детям одинаково желаем только хорошего. Я самую боль сейчас хочу сказать, Владимир, дело не в унитазе и не в книге. Я не хочу с вами спорить сегодня, 2-е января в Грузии - день судьбоносный. Как ты встретишь этот день, таким будет и весь год. Я хочу, чтобы в новом году у меня было как можно больше умных людей. Я обожаю мудрых людей, и сейчас я вижу перед собой двух мудрых мужиков. Этот парень, он кривлялся, смеялся, антидепрессанты у него или он что-то покурил. А потом он остановился. Он повернулся к старшему поколению и сказал: «не стыдно ли вам, вашему поколению, говорить о какой-то книги, которую всегда можно закрыть, выкинуть, сжечь, не прочесть. В своё время вы взяли автоматы Калашникова и стреляли в друг друга. Когда была гражданская война, вы в моём городе убивали друг друга. И после этого вы хотите со мной поговорить о книге». И он был на тысячу процентов прав. Вы же вырастили меня таким, ваше отношения к жизни вырастило меня таким. В 2000-м году, я видел это, я счастлив, что вы этого не видели.
Ворсобин: Что вы увидели на этот раз?
Стариков: Владимир видит многое другое.
Павлиашвили: Я сейчас скажу. Выборы в России, в северном городе, сейчас я не хочу называть город, я не хочу называть партию из трёх букв, выступают девочки, я не хочу называть группу. То есть это концерт-поддержка этой политической партии в России. Там выступают девочки, которых в своё время раскрутили, вложили огромные деньги, запустили и по миру, были офигенные аранжировки, была офигенная музыка. Две школьницы-лесбиянки, которые в своих клипах еще мастурбируют. Вот эти две девочки стоят на сцене, а потом зовут молодых ребят на сцену и мальчик с мальчиком, девочка с девочкой целуются. И на это смотрят тысячи людей.
Ворсобин: Если бы вы об этом не рассказали, я бы жил не зная об этом.
Павлиашвили: Вы правда не знали?
Ворсобин: Не знал. Я знаю, что они в итоге вышли замуж обе.
Павлиашвили: Нет, дело не в девочках, Боже упаси.
Ворсобин: Их песни, кстати, до сих пор поют.
Павлиашвили: Дело не в этом, я не хочу, чтобы 2 января повторялись такие вещи.
Стариков: Сосо ответил на вопрос.
Ворсобин: Мы сейчас прервёмся. В следующей части передачи я хочу спросить у Сосо Павлиашвили, каким образом мы не дадим, каким образом мы прекратим? Тем более, что мы все из Советского союза и эти все инструменты мы помним.
Ворсобин: У микрофона Владимир Ворсобин, с нами Николай Стариков, куда без Николая. Еще с нами певец, композитор Сосо Павлиашвили. Мы ведём беседу, которая переходит часто в хороший грузинский тост.
Павлиашвили: Только никто не наливает.
Ворсобин: Очень мудрые речи говорит Сосо Павлиашвили и мы с Николаем затихли.
Стариков: Здесь бы я хотел чуть-чуть тишину с моей стороны нарушить, потому что сейчас в ходе обсуждения и дополнительных вопросов, которые Владимир задавал нашему уважаемому гостю. А мне кажется, вы не заметили, что Сосо ответил на вопрос, который я ему задал. Вот смотрите, изменилась ситуация на очень большой процент. То, что описал Сосо на выборах, это были 2000-е годы. А теперь подобные вещи невозможны уже в силу Уголовного кодекса. Я сейчас еще и говорю о реакции общественности, ведь изменилось отношение к этому. То есть раньше люди сидели в зале и видели это, для них это было ничего страшного, ничего удивительного.
Ворсобин: Смотрите, я хочу вспомнить, что было в 70-80 годы. Запрещались группы, которые, по мнению партийных руководства, были разнузданы, копировали «Битлз», а Хрущёв с бульдозерами расчищал совершенно непотребную, как тогда казалось, выставку. А где вот этот стандарт, который сегодняшние пожилые люди со своим сформировавшимся мировоззрением создали. Как они будут судить молодежь, у которой другие представления. Вы что хотите всю культуру через Уголовный кодекс провести?
Павлиашвили: Нет, Боже упаси. Мы этим не занимаемся. Но сейчас уже так стоит вопрос, что люди, еще раз говорю, не суди и не судим будешь.
Ворсобин: Вы судите.
Павлиашвили: Нет, я всего лишь рассказываю примеры, притчи. Я бы сказал, что я рассказываю примеры, которых я видел. Я разве сказал, что я кого-то осуждаю. Я просто хочу, чтобы мои дети не были такими.
Ворсобин: Хороший грузинский тост.
Павлиашвили: Но я говорю сейчас не тосты. А то, что у меня болит.
Ворсобин: Для меня тост – философская притча с бокалом.
Павлиашвили: Тост и есть тост, а то, что я говорю, я говорю, как отец.
Ворсобин: Да.
Павлиашвили: Я говорю, как будущий дедушка, дай Бог. Я говорю, как верующий человек, я не люблю об этом говорить, но я построил церковь, восстановил несколько старых церквей, и я буду это дальше делать не в упрек кому то, а потому что я без этого не могу.
Ворсобин: Как регулировать?
Павлиашвили: Вот такие жесткие методы сделают их мучениками. Это нельзя допустить. Репрессивное воздействие на культуру недопустимо. Сами начали, Господи, благослови Америку, и сейчас какой-то там с мечом, нельзя это делать. Но когда ты видишь, что люди делают немножко не то, что надо, один раз простили…
Ворсобин: Кто понимает, надо или не надо? Где эта градация, где вот этот стандарт золотой? Кто это будет решать?
Павлиашвили: Я после передачи, если хотите, я позвоню своим детям, и они мне вышлют кое-что. Я вам дам послушать, что заложено в тех песнях, которые слушают, поют наши дети. Вы не можете представить, что они поют. Это же не просто песня. Детей сводят с ума, понимаете, сводят с ума. Потом последствия получаются, но здесь уже нет грани какой-то дозволенности. Когда человек себе позволяет такое, я вам могу показать, я, допустим, не хочу, чтобы это слушали дети.
Ворсобин: Сформулируйте, что нельзя, а что можно. Rolling Stones для 70-х, для людей 70-х годов писали непотребные вещи.
Павлиашвили: Нет, мой дорогой, это нельзя сравнить, это нельзя сравнить. Я в 17 лет, мы играли в подвале, у нас была рок-группа, альбом «Жизнь — это рок-н-ролл», я записал несколько песен из того времени. Я ещё больше скажу, мы всеми способами доставали какую-то аппаратуру, чтобы играться. Я был скрипачом, ещё меня подготавливали к конкурсу Чайковского. Но мы играли ещё жёсткий хард-рок. Сейчас я говорю о другом, сейчас всё можно, но есть вещи, допустим, пропагандировать наркотики среди детей, я считаю, что это недопустимо.
Стариков: Нет, это уголовное уже.
Павлиашвили: Нет, если даже оставить в стороне, сейчас просто я говорю, как отец. Ну, недопустимо. Да, а они это делают.
Ворсобин: Кто они?
Стариков: Определённые музыкальные коллективы.
Павлиашвили: Я же сейчас не против ребят, я не против их продюсеров, я против этого продукта или проекта, который льётся на детей.
Ворсобин: То есть это примерно так: давайте не давить культуру, если деятели культуры не едят людей. Они не едят людей, это же запрещено уголовным кодексом, значит, отдать полную свободу остальным.
Павлиашвили: Если вы хотите меня услышать, как отца, услышьте. Если мы хотим просто хайпа для Комсомольской правды, давайте я вам буду анекдоты рассказывать. Вы услышите меня, как отца. Я могу многое чего вам подсказать. Я на 10 лет почти старше. Я 10 лет прошёл, я такое прошёл, вам не снилось.
Ворсобин: Я просто пытаюсь найти эту грань между свободой и не свободой.
Павлиашвили: Это не свобода, это мракобесие.
Стариков: Есть слово хорошее – вседозволенность.
Ворсобин: Вы же занимались хард-роком.
Павлиашвили: Мы не пропагандировали наркоту. У вас есть дети?
Ворсобин: Трое детей, мальчики, девочки.
Павлиашвили: Дай Бог им счастья и здоровья.
Ворсобин: Спасибо.
Павлиашвили: Я надеюсь, они вырастут невероятными людьми. Я даже не сомневаюсь. Я этого как к своим детям от всей души желаю. Вы видите это, что я не вру. Там идут такие позывы: наших девочек называют сучками, называют тёлками. Мне даже сейчас это неприятно. Так даже думать, не то, чтобы говорить неприятно. И это дети собираются и все вместе, а потом идут с концерта и начинают так с друг другом общаться.
Ворсобин: Что делать?
Павлиашвили: Просто их позвать. Среди них много талантливых ребят. Нельзя резать им головы нельзя. Это мы создали их такими, нельзя с них ничего требовать. Это грешно. Мы виноваты. В этом мы вложили деньги. У нас нет оправдания. Вот я к чему говорю, почему я тогда вспомнил этого парня, который с болью сказал, как вы можете меня осуждать за книгу, если вы друг друга убивали. Как мы можем осуждать детей, когда в девяностые годы мы друг друга убивали? Их нужно позвать и сказать, ты талантливый парень, выкинь эти слова, ты и без них будешь популярен, потому что ты талантливый. Если ты не талантливый, отойди и дай дорогу талантливому.
Ворсобин: Это называется худсовет.
Павлиашвили: А мне наплевать, как это вы назовёт, Владимир, если они мою дочку приучают к тому, что она может быть сучкой или она может нюхать какой-то мефедрон, мне наплевать, как это будет называться?
Ворсобин: Мефедрон – это уголовный кодекс. Вы за цензуру? Вы за худсоветы?
Павлиашвили: Не за худсоветы. А за то, чтобы они не травили наших детей.
Стариков: Владимир, я за цензуру.
Ворсобин: Мы прервемся. Николай любит цензуру, он ее будет рекламировать через несколько минут, оставайтесь с нами.
Ворсобин: Напоминаю, что кроме Николая Старикова, который сейчас возьмёт слово, у нас в студии Сосо Павлиашвили – певец, композитор.
Павлиашвили: Гражданин и отец. Я сюда пришел как раб Божий, гражданин и отец.
Стариков: У нас с вами сегодня новогоднее собрание граждан и отцов. Все трое, присутствующих в студии – отцы, граждане, творческие люди, любят свою родину, но присутствует определённая разница взглядов, и, собственно говоря, я хотел бы свою точку зрения высказать. Я считаю, что сегодняшнее российское законодательство немножечко отстало от быстро меняющейся жизни. Так часто бывает, когда жизнь меняется за ночь, а законы за ночь не поменяются. И поскольку мы хотим жить в правовом государстве, то необходимо изменять немножечко нашу законодательную базу. Это с одной стороны, а с другой стороны - резко поменялось, на мой взгляд, в лучшую сторону общественная мораль и нравственность. Общественная мораль, нравственность всегда существует в ипостаси того, что опирается на уголовное наказание, а с другой стороны, на то, что считается нормой. И вот сегодня, из-за изменяющейся мировой обстановки у нас поменялось отношение к тому, что есть норма. То есть раньше часть людей считала что-то нормой, часть вообще воздерживалась от обсуждения, часть считала, что это невозможно и недопустимо. И вот тех, кто теперь категорически не согласен с определёнными вещами, их стало значительно больше. Ну, это социум. Вы правильно сказали, что эти вечеринки, где полуголые люди что-то там изображали, действовали за рамками общественной морали. Причём среди них были очень известные деятели шоу-бизнеса. Это было всегда, в этом нет никакой новизны.
Павлиашвили: Я ничего такого не видел.
Стариков: Чего раньше не было.
Павлиашвили: Того, чего раньше не было. Я просто одного парня увидел там с носком, его наказали.
Стариков: Изменилось отношение большинства людей. Раньше это возмущало, условно говоря, пять человек из ста. А теперь это возмутило девяносто человек из ста. Изменились обстоятельства, а значительная часть пласта то, что у нас называется культурой, музыкой или шоу-бизнесом, оно осталось таким, как было раньше.
Павлиашвили: Есть такое слово «народ». Почему мы этот народ всегда недооцениваем? Почему Советский Союз развалился? На мнение 75% населения наплевали. Было такое. Где свобода? Это Свобода? Это не свобода, народ так решил. А я не хочу сейчас, чтобы наши дети решили жить так. Так нельзя.
Ворсобин: Грузия проголосовала, был референдум в Грузии о самостоятельности. И большинство грузин хотел свободы.
Павлиашвили: Абсолютно верно, грузины да, а 75% не захотели. В каждой республике были референдумы.
Стариков: Не в каждой. Референдум Советского Союза не был проведён на некоторых бывших советских территориях.
Павлиашвили: Я сейчас не за сохранение Советского Союза. Я сейчас за справедливость, за истину. Я стоял, еще раз говорю, в Юрмале и пел за свободу Грузии. Это получается развал Советского Союза. Этим меня никто не удивит. До сих пор про меня говорят, что я неформат. Меня не крутят никакие радио, слава Богу, есть федеральные каналы, где меня снимают. Дай Бог им здоровья. На радио меня не было никогда. Вот последние годы перед пандемией радио Шансон, Восток ФМ, ребята поддержали меня. Я не жалуюсь сейчас, неформат. У меня по 30-40 самолётов было и людям это надо, а они решают, что это нельзя. Это что свобода?
Ворсобин: Сосо, а вам не кажется, что под сладкие речи о борьбе за культуру, нравственность и так далее можно удушить все свободы, и, по большому счёту, наш с вами эфир представить себе через пять лет уже будет невозможно. Цензура достигнет таких высот, всё начинается с благих намерений. Как говорится, благими намерениями вымещена дорога в ад. И когда начинаем здесь цензурировать, тут подкрутим, здесь подкрутим. Остановиться в России тяжело, то есть никогда не останавливаются. Обычно доходят до самой крайней точки и все. И снова мы превратимся, если не в Северную Корею…
Стариков: Я хочу просто возразить Владимиру. Владимир, вы справедливо привели старую поговорку, что благими намерениями устлана дорога в ад. Но у вас почему-то эта дорога односторонняя. Вы почему-то считаете, что в ад ведёт дорога - введение каких-то ограничений и правил. А мы видим в жизни, что в ад привела дорога, на которой сказали, а давайте отменим все дорожные знаки.
Ворсобин: Подождите, мы говорим о тенденциях. Сейчас мы идём по дороге, которая идёт в ад в сторону консерватизма, мы сейчас не идем в сторону свободы.
Стариков: Мы остановились на дороге, которая вела в ад, остановились и развернулись. И начали потихонечку возвращаться.
Павлиашвили: Владимир, мой дорогой. Я дам послушать эти, я сейчас не о песнях и исполнителях, а о той тенденции, которая идёт в сторону наших детей. Я сейчас не могу это сделать. Мне просто перед зрителями не удобно. Вот после программы я дам послушать, и вы поймёте.
Ворсобин: Хорошо, я вас понимаю.
Павлиашвили: Я свободный человек, я хочу быть свободным человеком.
Ворсобин: Если мы не хотим, чтобы молодёжь слушала вот эту гадость.
Павлиашвили: Продюсеры не должны зарабатывать на этом.
Ворсобин: Что мы можем, и что вы можете, деятели культуры предложить молодёжи такое, чтобы она увлеклась вами? Ведь на самом деле с помощью уголовного кодекса запретов и так далее. То есть мы ничего не можем такого вкусного интересного предложить. Мы только запрещаем. Давайте вы, певцы, дайте субкультуру, которая понравится.
Стариков: Кого запретили?
Ворсобин: Подождите. У меня просто дети 17-20 лет. Вот у меня дочь. Представить себе, что они слушают российскую эстраду и русских исполнителей мне тяжело. Всё, конечно, у нас молодёжь направлена куда, вся культура на Запад.
Стариков: Нет, у меня дочке 22 года, она слушает русскоязычную музыку.
Ворсобин: Николай, вам большой салют и привет. Я вам говорю, что есть общая тенденция. Сосо, я совершенно с вами согласен. Но это происходит не только от того, что им предлагают какую-то гадость и молодёжь к этой гадости тянется. А то, что нет других предложений, там всё вкусно, интересно, там весь мир, по большому счёту, к чему тянется молодежь.
Павлиашвили: Там тоже деградировано. Там тоже всё идёт к деградации.
Ворсобин: Предложите.
Павлиашвили: Вот я сейчас скажу, я на своём таком ничтожном уровне, у меня никогда не было хит-парадов с тремя Гран-при. Никогда не было продюсеров, ни званий, ни спонсоров. У меня были там друзья. За 35 лет, в этом году 35 лет сольных выступлений. Было всего 5 концертов в Москве, сольных больших концертов. И то мои друзья собирались, сбрасывались, всё мы делали. У меня был 30-40 самолётов в месяц. Вы думаете, я просто летаю, мне делать нечего, люди хотят это слушать. У меня была ситуация, когда я попал в аварию, у меня 7 лет была эпилепсия посттравматическая. И после этого, я это всё прошёл, жуткие были боли, я не хочу сейчас вспоминать, всё происходило во сне. Я знаю, это Бог мне дал этот шанс все исправить. После этого моя Ирочка рожает нашу Елизавету 13 декабря 2004 года. У меня всё прошло. Врачи не знали, как меня спасти. Через 2-3 месяца мне Бог в шестом часу даёт песню «Помолимся за родителей». Эта песня, которую сейчас поют в церквях, в электричках, в караоке. Бухие, трезвые не имеет значения, верующие или неверующие. Это Бог нам дал. Через меня пропустил. Гораздо круче меня, может быть, там люди. Ну, именно, Бог через меня пропустил. И на моих концертах от маленьких детей до пожилых людей ее поют. Я ещё раз подчеркиваю, приходят на мои концерты, они все вместе поют эту песню. Эта песня лежала 10 лет, её нигде не брали. Через 10 лет, Слава Богу, дай Бог здоровья Диме Билану, он сидел в жюри, и там был Влад, из Израиля парень. Вот они спели эту песню. 20 минут они не могли продолжить, все плакали. После этого, через 10 лет уже пошла эта песня, и во все караоке её поют. Про эту песню в своё время мне сказали, что это неформат. Мне говорили, что неформат в свободном обществе. Эта песня начала бы уже свое приносить 10 лет назад. Но дай Бог, что это случилось.
Стариков: Сосо, я хотел дополнить. Владимир, он иногда, кажется, хоть у нас и праздничный эфир, но передергивает.
Ворсобин: Не передергивает. Я не хочу никаких худсоветов, потому что кто там будет сидеть, этого никто не знает.
Стариков: Я сейчас не об этом, смотрите, Владимир, в качестве примера привёл свою дочь. Говорит, она слушает англоязычную музыку. А мы говорим, и вы говорили, вообще не про англоязычную музыку. Мы говорили о том, что, если есть российские исполнители, которые в силу понимания своего какого-то ещё молодого или желания на чём-то получить популярность, поют вещи не приемлемые.
Ворсобин: Николай, я сейчас посмотрел итоги года в одном из очень популярных музыкальных приложений. Самые популярные исполнители и песни: Инстасамка, Баста. Я не знаю, он сейчас признан иноагентом или нет?
Павлиашвили: Нет.
Ворсобин: Значит, он хороший человек.
Стариков: Так это все на русском языке.
Ворсобин: Это пока на русском. Это я еще не говорю, что там на иностранном языке. Николай, скажите мне, к вам вопрос, что вы хотите увидеть в этом списке? Здесь нет даже Шамана.
Стариков: Подождите. Я сейчас свои вкусы, хотя хочу сказать, что Шаман мне очень нравится. И когда я слышу песню «Я русский», у меня просто мурашки по коже пробегают. Это действительно одна из тех песен, которые меня впечатлили и вдохновили за последнее время. Но мой вкус сейчас не важен. Я хочу сказать, что работать это должно гораздо более тонко. О чем опять мудрый Сосо нам и говорит. Есть 10-15 исполнителей, есть там 10 радиостанций. Их не миллионы. Нужно просто компетентным людям, умным, вежливым приходить и говорят, вы талантливы, мы видим. Но мы видим, что вот эта часть вашего творчества никак не может быть в государственную политику вставлена.
Ворсобин: Кто будет решать? Вот эти компетентные люди? Это следующий вопрос.
Стариков: Поэтому мы вас очень просим, вот это, пожалуйста, из вашего творчества уберите, а мы вам поможем. Потому что вы будете нести людям хорошее.
Ворсобин: У нас заканчивается передача, мне очень интересно, что Сосо на это ответит. Вам хотелось бы, чтобы приходили компетентные люди и разбирали бы ваше творчество на тему того, что хорошо, а что плохо?
Павлиашвили: Я хочу, чтобы были разговоры не с исполнителями, а с теми людьми, которые их создают. И на те сатанинские, я по-другому не могу сказать, развращении, пропаганды наркоты, чудовищного отношения между мальчиком и девочкой, это чудовищное.
Ворсобин: Уголовный кодекс вас не удовлетворяет, он не регулирует это по-вашему?
Павлиашвили: Подождите, слава Богу, ваши дети этого не слушают. Они пришли за вашими внуками, Владимир. Мы опять к этому приходим. За вашими внуками. Слава Богу, Владимир, слава Богу, дорогой, вы молодец, что они этого даже не знают. Но миллионы детей, они вместе с ними орут, кричат и смотрят сумасшедшими глазами. Они приходят домой и на три буквы посылают родителей.
Ворсобин: У нас новогодний эфир. И в конце даже после такого жесткого и яркого разговора…
Павлиашвили: Я хочу, что вы со мной согласились, что вы не хотите, чтобы ваши дети такое слушали. Я хочу, чтобы вы согласились, как отец.
Ворсобин: Я хочу, чтобы мои дети, которые хорошо воспитаны, слушали то, что хотят.
Павлиашвили: Но не это.
Ворсобин: Они сами все решают. Я в них верю.
Павлиашвили: Нет, нет.
Ворсобин: Они сами должны отказаться.
Павлиашвили: Они приходят, им учителя говорят в кое-каких странах, что ты не мальчик, а ты девочка. И они идут, и это самое себе…
Ворсобин: Господи. Что пожелаете нашим слушателям? Я хочу пожелать, чтобы в этом году в каждом доме был детский смех, что мудрость и молитвы стариков в каждом доме, в каждой семье. И женщины плакали от любви, от счастья. Вот это я хочу пожелать. Я хочу, чтобы как можно больше в этом году я встречался с такими мудрыми людьми, как сегодня. Я говорю это от души, от сердца. Если мне что-то не понравилось бы, я это сказал бы и ушел.
Стариков: Но остается только поздравить с наступающим Рождеством наших уважаемых слушателей.
Павлиашвили: Аминь, аминь.
Ворсобин: И поднимем новогодние бокалы лимонада. Да, лимонада, с Новым Годом.
Павлиашвили: Кстати, на Рождество я хочу порадовать вас. Будет замечательный концерт, рождественский концерт, который устраивает мой друг Григорий Лепс. Там будет ваш покорный слуга петь настоящий блюз-рок. Счастья вам. Аминь.
Подписывайтесь на новые выпуски с Николаем Стариковым и слушайте, когда удобно.
Проект реализуется при поддержке Президентского Фонда культурных инициатив.
#Фондкультурныхинициатив #Грантдляреактивныхкоманд
