Откуда в русском языке берутся «нехорошие» слова и как убедить ребенка их не употреблять
М. Баченина:
- Это «Родительский вопрос». У микрофона Мария Баченина. Вместе со мной автор и ведущий программы Александр Милкус. У нас в гостях кандидат филологических наук, доцент, директор Департамента научной деятельности Государственного института русского языка им. А. С. Пушкина Андрей Владимирович Щербаков.
А. Щербаков:
- Добрый день.
А. Милкус:
- Как информационный повод мы выбрали недавние слова заместителя министра просвещения Татьяны Васильевой. Она пообещала, что новый словарь русского языка будет содержать перечень иностранных слов, не имеющих общеупотребительных аналогов в русском языке. И добавила, что при описании слов или отдельных значений, употребляемых в качестве специальных терминов, будет указана сфера их использования. Пытаемся вычистить русский язык от иностранных заимствований, говорить на красивом, исторически правильном языке.
Я очень четко слышу, когда искажают то, что не нужно искажать. Давайте начнем с ключевого вопроса: а можно ли избавить русский язык от иностранных слов, от заимствований?
М. Баченина:
- Добавлю: а нужно ли?
А. Щербаков:
- У меня такой же вопрос: а зачем избавляться от заимствований? Сами по себе они – естественный процесс, который имеется в любом языке. И русский язык в данном случае не исключение. Заимствования – это источник обогащения языка. Они привносят в язык что-то новое. И в этом процессе нет ничего плохого и предосудительного.
А. Милкус:
- Я с вами поспорю. Мне режет ухо, когда произносят слово «коллаборация». Есть прекрасное слово «сотрудничество». Где тут обогащение? Здесь ухудшение и фонетического ряда, и вообще.
А. Щербаков:
- Я бы призвал избегать такой пуристской позиции. «Коллаборация» и «сотрудничество» - это синонимы в русском языке. Другое дело, где и как мы их используем. Когда речь идет о повседневном, бытовом общении, сотрудничество – более понятное, привычное для нас слово. Коллаборация – используется в контексте профессионального общения. А это немножко другое, здесь всегда есть своя специфика.
По поводу заимствований и анонсированного словаря. Здесь речь о том, что мы говорим о двух разных русских языках. Первый – общенациональный русский язык, которым мы пользуемся везде. Второй – русский язык как государственный. Вопрос о создании такого словаря возник в связи с принятыми в феврале поправками в Закон о государственном языке Российской Федерации. В этом же законе определены сферы, где русский язык используется как государственный. Русский язык как государственный должен использоваться в четко определенных сферах. Их перечень есть в законе. Это, прежде всего, сфера публичного делового общения, делопроизводства, судопроизводства, официальная документация, переписка и так далее.
Когда речь идет не о том, что я, Андрей Щербаков, пишу на своей стене в соцсети текст, а речь о том, что я, как директор Департамента научной деятельности Государственного института русского языка, отвечаю на запрос, пишу письмо в Министерство образования и науки, выступаю как должностное лицо. Это русский язык как государственный. А там, где я пишу письмо или переписываюсь в мессенджере с кем-то, там русский общенациональный язык. И там этих ограничений не надо устанавливать. Там дело в воспитании вкуса, чувства родного языка. Хочу – использую слово «коллаборация», хочу – использую слово «сотрудничество». Выбираю, исходя из того, с кем я в этот момент общаюсь.
М. Баченина:
- Я часто читаю деловую переписку, пресс-релизы. Недавно меня поразило слово «айдентика». То есть – идентифицировать. Я подумала, что это слишком. Я могу придумать массу слов и стать автором новых слов, запускать их в переписку, давай жизнь новым словам, которые не являются необходимостью. Они являются мусором.
А. Щербаков:
- Здесь речь идет о языковой моде. Языковая мода, как и любая мода, дама капризная. Сегодня так модно, а завтра это слово все забудут, оно не укоренится в языке, если в этом нет необходимости. Язык ведет себя очень прагматично. То, что ему действительно нужно, то, чему нет удобной замены в русском языке, остается в нем. Оборонка, удаленка, молочка и прочее. То, что появляется нового в языке, не обязательно останется в нем навсегда. Выйдет из употребления, и все про это забудут. Так же, как забываются какие-то жаргонизмы, слова из молодежного сленга, который обновляется с каждым новым поколением молодых людей.
А. Милкус:
- Я с вами согласен. Тогда возникает вопрос: а как быть с постоянной борьбой за чистоту русского языка? Сейчас некоторые депутаты шашкой машут по этому поводу. Мы в свое время делали программу про «олбанский язык». Это была просто трагедия. Учителя русского языка били в набат, потому что дети говорили сокращениями, непонятными словами. И где теперь этот «олбанский язык»? Нет его. Вы считаете, что волноваться не надо, каждый раз новая волна сама очистится?
А. Щербаков:
- Когда в отношении русского языка или вообще языка звучит слово «борьба», я всегда внутренне напрягаюсь. Бороться можно за что-то и бороться можно против чего-то. Я бы не боролся в отношении языка ни за, ни против. Потому что язык – саморазвивающаяся естественная система. А вот бороться за уровень грамотности, воспитанности носителей языка, безусловно, нужно. Вопрос только в инструментах этой борьбы. Наверное, здесь самое эффективное оружие – просветительство, постоянное обращение к теме общения на родном языке, сохранения русского языка, развития языкового чутья, вкуса. Я бы рассуждал в этой плоскости, когда мы используем слово «борьба». Бороться с чем-то, что происходит в языке, практически невозможно.
М. Баченина:
- А вот что с матом делать?
А. Щербаков:
- Это вопрос уместности. Покажите мне взрослого русского человека, который не знает матерных слов. Другое дело, что есть люди, которые не употребляют это, считают для себя, как людей воспитанных и вежливых, неуместным это вообще нигде. Есть люди, которые допускают это в отдельных ситуациях, как правило, в ситуации эмоционального напряжения. Я всегда привожу пример: идете вы зимой по улице, поскользнулись, упали, ударились. Вы скажете «ах, какая досада»? Нет, наверное, более эмоционально отреагируете. Это диктует ситуация. С другой стороны, воспитанный человек никогда не будет пользоваться подобной лексикой в присутствии детей и женщин.
Что касается мата в детской, подростковой среде, здесь история в том, что любого человека, в том числе маленького, формирует среда. А языковую личность формирует языковая среда. Ребенок не будет материться, если он не будет слышать этих слов рядом с собой. А когда он это слышит, он, конечно, начинает это повторять. Уместно, неуместно – он этим начинает пользоваться активно. Потому что он формируется как языковая личность. Он хочет знать, что это за слова, еще не очень хорошо понимая, где это можно сказать, а где этого делать ни в коем случае нельзя.
А. Милкус:
- Вот здесь как раз уместно слово «борьба». Я последнее время стал обращать внимание, что подростки, молодежь, студенты приличных вузов просто разговаривают на русском матерном, девочки с мальчиками легко переходят на него.
А. Щербаков:
- Девочки с девочками даже.
А. Милкус:
- Лет 10-15 назад это было стыдно. Вы говорите, что общество, окружение должно создавать такое отношение. В большинство популярных у молодежи программ их кумиры говорят на обсценной лексике, матерятся.
М. Баченина:
- Даже если бы закрыли, в интернете не закроешь.
А. Милкус:
- Если мы говорим про молодежные программы, у них есть продюсеры, сценаристы, студии. Когда нужно – закрывают. Показать, что нельзя говорить матерным языком, когда вы не можете пошутить, вы используете мать и думаете, что это уже весело. Это тенденция последних лет.
А. Щербаков:
- В данном вопросе я с вами абсолютно согласен. В нашем законодательстве уже есть нормы, которые регламентируют эти процессы. Если в публичной коммуникации, в СМИ, в художественной литературе или где-то еще используется обсценная лексика, то это должно стоять под запретом. На телевидении, если вдруг в прямом эфире что-то такое происходит, обычно запикивают. Хотя по губам мы можем понять, какое слово было произнесено.
А. Милкус:
- Это все равно популяризация мата. Потому что все догадываются, значит, на телевидении можно. Запикали, но человек, который стоит на сцене, это произносит.
А. Щербаков:
- Да, в публичной коммуникации, рассчитанной на массовую аудиторию, нужно программы закрывать, наказывать каким-то образом. В первый раз это будет штраф, а дальше – лишение лицензии на право вещания. Эти меры в нашем законодательстве есть. вопрос только, как и кто их должен применять. Роскомнадзор или те, кто осуществляет контрольные функции в этих сферах.
Но есть и другая сторона. Когда мы говорим о бытовом общении на улице, дома, с друзьями, знакомыми, там вы, кроме как через самоконтроль и самовоспитание, ничего не сделаете. Если человек сам себе позволяет и допускает возможным использование такой лексики, то вы его не накажете, не оштрафуете. Он это делает у себя дома, на кухне, общаясь с друзьями. Это вопрос его внутренней культуры и отношения к родному языку. Поскольку обсценная лексика исторически табуированная лексика. Она использовалась только во время языческих обрядов, в определенных ситуациях.
К вопросу о борьбе с русским матом. Это исторические факты. Боролась и православная церковь, и наши цари, начиная от Алексея Михайловича, издавали соответствующие указы, которые бы запрещали использование этой лексики в присутствии других людей.
А. Милкус:
- Несколько дней назад я подошел к девушкам на филологическом отделении, которые в курилке разговаривали, используя нехорошие слова, решил поговорить с ними на понятном языке. Говорю: что же вы обсценной лексикой пользуетесь? Вы такие молодые, красивые. Они спросили: а что это такое? Мы этого не проходили. А это был четвертый курс.
М. Баченина:
- Тюфяк, поземка – с этим что делать? Эта часть языка отмирает. И утягивает за собой того же Александра Сергеевича Пушкина. «Летит кибитка удалая…».
А. Щербаков:
- «Везет лошадка дровеньки, на дровнях мужичок». Это тоже естественный процесс. Когда выходит из нашей жизни какая-то реалия, например, предмет быта, утвари, погодное явление, следом за ней меньше употребляется и слово, которое обозначает эту реалию. Это естественный процесс. На смену устаревающим словам приходят новые слова. Поскольку появляются новые предметы, явления, изобретения. Для их обозначения в языке возникают или заимствуются из других языков новые слова. Это естественное развитие языка.
Другое дело, что для чтения нашей классической художественной литературы даже начала ХХ века мы не можем обойтись без устаревшей лексики. Чтобы понимать, о чем идет речь в произведении, особенно в стихотворных произведениях, где таких слов встречается больше. Я уж не говорю о произведениях времен Ломоносова, Тредиаковского, Сумарокова. Там даже не пушкинский язык. И нужно думать, как такую литературу изучать, стоит ли ее преподавать в таком виде в школе. Может быть, какие-то адаптированные варианты, составлять короткие словарики устаревшей лексики, которая встречается в классических художественных текстах.
Уже лет 15 назад мне на глаза попалось исследование, которое свидетельствовало о том, что школьники того времени до 40 % лексики из произведений Пушкина не понимают, не знают значения. С этим ничего не поделаешь, это так.
М. Баченина:
- Когда мой ребенок знакомится с произведением, я всегда стараюсь добиться погружения, чтобы его фантазия начала рисовать то, о чем говорится. Но если он не знает какого-то слова, фантазия здесь делает ему черный квадрат вместо сценки. И я стала просто показывать картинками. Евгений Онегин, а от него отходят стрелочки, что есть что. Где жабо, где боливар. Это работает. Это спелось и с клиповостью, и с игровым моментом. Такие словарики должны быть, с рисуночками.
А. Щербаков:
- Раньше у нас было целое направление учебной лексикографии. Не просто толковый словарь, словарь новых слов или синонимов, где есть слова и тексты, это для школьника младших классов скукотища. Он никогда это не будет смотреть, ему это неинтересно. А вот школьные словари в свое время были и иллюстрированные. Это уже другое. И для современных школьников можно вполне создавать такие школьные электронные словари, иллюстрированные, со ссылками на видео или музыкальные фрагменты. Но этим тоже должен кто-то заниматься.
А. Милкус:
- Может быть, нужно как-то поправить школьную программу по литературе? Большинство детей, сталкиваясь с незнакомыми словами у того же Пушкина, комментарии к «Евгению Онегину» занимают столько же, сколько и сам роман.
А. Щербаков:
- Даже больше.
А. Милкус:
- Может быть, есть смысл как-то адаптировать для современной молодежи, чтобы не было отвращения от языка, а было понимание, погружение? Наша программа по литературе наследует работы академиков-лингвистов 30-х годов прошлого века. Детей можно погрузить в красивую современную языковую среду. У нас произведения XVII, XVIII, XIX веков приходятся на тот период, когда ребята воспринимают совсем другое.
А. Щербаков:
- Седьмой-восьмой класс.
А. Милкус:
- Им бы книжки по строению человека на биологии почитать. Я думаю, что использование упрощенных форм общения, того же мата, это еще и ответ на то, что у них словарик бедный.
М. Баченина:
-Это ведь сказывается не только на оценках по литературе и по русскому, но это сказывается и на изучении иностранного языка, на пересказах точных наук.
А. Щербаков:
- Я бы вопрос Александра разделил на две части. Что касается пересмотра программы школьной по литературе. Мой подростковый школьный возраст пришелся на 80-е годы. И все это время обсуждается вопрос программы по литературе. Эта тема обсуждается, потому что это важно. В профессиональном сообществе все понимают, что это серьезные вопросы. Школьная программа по литературе меняется часто. Последние изменения были чуть больше года назад. Здесь требуется серьезный подход, отбор произведений для изучения. Нужно вносить в школьную программу по литературе и произведения современных писателей. Есть очень достойные произведения, может быть, написанные более понятным современным школьникам языком.
И второй вопрос – вопрос методики преподавания литературы. И здесь важен не только отбор текстов для изучения, но и то, в какой форме они преподносятся школьникам. Может быть, нет смысла читать какие-то произведения целиком. Чтобы сформировать общее представление о литературном процессе и о творчестве отдельных авторов, достаточно какие-то фрагменты подобрать, которые более понятны, где нет такой сложной лексики или тяжеловесного стиля.
Один из вариантов – адаптация текстов. Когда мы работаем в нашем институте с иностранцами, мы им часто на начальных этапах не даем тексты в том виде, в котором мы их сами изучаем. Мы их даем в адаптированном виде. Когда человек начинает изучать русский язык как иностранный, ему сложно понимать, о чем идет речь, особенно если он встречает ту самую устаревшую лексику. Он ее больше нигде не слышит. Так уже никто не говорит по-русски. Этот прием можно использовать и при изучении классической русской литературы в современной школе.
Есть и другие методики – игровые. Здесь вопрос выбора методики и соответствующей подготовки учителей литературы, которых у нас очень много хороших, которые умеют привить любовь к классической, к современной русской литературе. На уроках литературы нужно просто читать и докапываться до смысла произведения.
А. Милкус:
- Неделю назад в программе с учителем словесности Максимом Самородовым мы говорим о списке литературы на лето, который здорово поможет на каникулах погрузиться в хороший, увлекательный, понятный современный русский язык.
Я бы хотел уйти в оптимистичную сторону. На этой неделе я был в комиссии по защите выпускных квалификационных работ у бакалавров на направлении «Медиакоммуникации». Одна из работ была посвящена языку новой чувствительности. Я попросил девочку, которая защищала работу, сказать что-то на этом новом языке. Она мне сказала: вы меня газлайтите.
М. Баченина:
- Новая чувствительность – это что-то более тонкое?
А. Милкус:
- Современные ребята очень тонко чувствуют отношения, взаимоотношения. Они используют этот язык для того, чтобы большая палитра была для описания того состояния, в котором они могут находиться. Это старший пубертатный возраст, их газлайтят, принижают, абьюзят. И мы возвращаемся к началу нашей программы, когда мы говорили, что лучше этих слов не произносить. Но у них есть свой словарик, пишут работы по этому поводу. Я им хотел сказать, что эта работа выглядит кринжово.
М. Баченина:
- Я благодарна времени за то, что есть слово «токсичный человек». У меня не было этого инструмента.
А. Милкус:
- Мне хотелось бы поговорить об оптимистичным. Ребята сейчас более тонко чувствуют. Есть много людей в сообществах, которые используют нецензурную лексику, но есть ребята, которые пытаются использовать больше слов, расширить свой чувственный, эмоциональный словарик. И это тоже хорошо. Я употребил слово «кринжово», а мне десятиклассники сказал: вы человек устаревший. Мы уже этих слов не говорим и не используем. Не надо с нами так разговаривать.
М. Баченина:
- Как вы к этому относитесь?
А. Щербаков:
- Спокойно. Поскольку понимаю, что это неизбежные процессы, которые происходят постоянно в языке. По поводу слов типа «абьюзер», их довольно много, хотя их количество и вполне исчислимое. Я думаю, что таких слов в современном русском языке, которые использует преимущественно молодежная аудитория, общаясь между собой или в социальных сетях, их в пределах всего одной тысячи. Может, и меньше. И слова эти либо приживутся, либо нет. Исчезнет необходимость так самовыражаться, повзрослеют люди и перейдут к использованию других лексических пластов русского языка.
Приведу пример. В русском языке есть слово «идол». Изначально как часть чего-то языческого, потом религиозного. И это слово заимствовано из английского языка довольно давно. А в современном русском языке произошло заимствование еще раз этого слова, но с другим произношением «айдол». Это обозначение человека, принадлежащего определенной субкультуре, когда подростки делают пластическую операцию, чтобы выглядеть красивее, симпатичнее, миловидно. Эта субкультура зародилась в Юго-Восточной Азии, преимущественно в Южной Корее, потом распространилась. И в России тоже есть такие айдолы. Вот пример, когда одно и то же слово заимствуется повторно, но с совершенно другим значением. Возможно, что слово «идол» прижилось в русском языке и в нем останется, а слово «айдол» исчезнет, выйдет из употребления, когда данная субкультура прекратит свое существование. Когда делать пластику в подростковом возрасте будет немодно.
М. Баченина:
- А почему слово «идол» останется?
А. Щербаков:
- Потому что изначально это была такая реалия, которая в нашей жизни продолжает существовать. Мы идолом называем то, чему мы поклоняемся.
А. Милкус:
- Лет 10-12 назад мы делали программу с Институтом русского языка им. Пушкина, когда вышли словари с новыми нормами языка. Время прошло, скажите, прижились эти нормы?
А. Щербаков:
- Понятие нормы тоже очень интересное. Оно тоже меняется со временем. Меняется наша жизнь, меняется общественно-речевая практика. Рано или поздно меняются нормы. Так вот, со словом «кофе», действительно, словари с 2005 году фиксируют и дают как допустимый вариант слово «кофе» как слово среднего рода. Но среди моих знакомых я не знаю людей, которые будут произносить «горячее кофе», к примеру. Но мое окружение - специфическая публика, в основном филологическая, близкая к литературе, к культуре. Но кто-то использует слово «кофе» как слово среднего рода. Вопрос – останется ли этот вариант как нормативный? Скорее всего, в ближайшей перспективе он так и будет дополнительным допустимым.
Но в других случаях у нас норма ведет себя по-разному. Склонение имен собственных, оканчивающихся на «о». По правилам русского языка, по существующей норме мы должны эти названия склонять. «Я улетаю из Шереметьева», «я живу в Беляеве». Но покажите мне людей, которые всегда подобные слова склоняют.
М. Баченина:
- Нужно быть более снисходительными к этой части. Но на другой части весов «эспрессо» или «экспрессо», если уж говорить про кофе. Экспресс – поезд быстрый, и кофе быстро делается. Вот логика.
А. Щербаков:
- Поэтому важно просветительство. Нужно объяснять, что это слова совершенно разных корней, разного происхождения.
М. Баченина:
- Я получила настоящее удовольствие от программы. Почувствовала, как мой мозг заработал, как у меня появилось желание еще раз прийти домой просвещать. Спасибо!
Подписывайтесь на новые выпуски и слушайте, когда удобно.