«Цифровые» дети: как развивать современных малышей
М. Баченина:
- Здравствуйте, друзья. В эфире «Родительский вопрос». У микрофона Мария Баченина и Александр Милкус. А в гостях у нас сегодня детский психолог, кандидат наук, преподаватель факультета психологии Московского государственного университета им. Ломоносова Маргарита Гаврилова. Маргарита, здравствуйте.
М. Гаврилова:
- Здравствуйте.
М. Баченина:
- Скажите, пожалуйста, как интереснее всего заниматься психологией детей, подростков или взрослых? Или все это надо смешать, но не взбалтывать?
М. Гаврилова:
- Все студенты, когда поступают, хотят, конечно, стать психологами для взрослых, потому что кажется, что это интересно, но на самом деле с точки зрения возможностей, которые заложены в профессии, работать интереснее и изучать интереснее детство. Потому что это огромное количество перспектив, вариантов развития, и, действительно, можно повлиять на то, какая среда окружает ребенка, дать ему какие-то возможности дополнительные, которых, например, не видят родители, окружающие. И это даст гораздо больше результатов интересных, чем если работать, например, с взрослым, который пришел на психотерапию, и вы с ним пытаетесь разобрать какие-то проблемы, задачи, актуальные в его 20, 40, 50 лет. Для меня это менее интересная задачка.
М. Баченина:
- Всё, Саша, мы с вами отработанный материал.
А. Милкус:
- Я не отработанный материал. Я, как и Маргарита, считаю, что самое интересное – это как раз возиться с детишками и заниматься ими. Маргарита, вы занимаетесь дошколятами в основном. На ваш взгляд, ребята, которые сейчас пришли в детские садики, нынешнее поколение сильно отличается от поколения 5-10-летней давности? Мне кажется, что мы всем уже раздали такие мемы или фразы какие-то…
М. Баченина:
- Прозвища, вы имеете в виду?
А. Милкус:
- Ну да. Что нынешнее поколение, которое пришло в жизнь, это дети, которые родились с гаджетом в руке, они иные и т.д. Они иные?
М. Гаврилова:
- Они иные, но не из-за гаджета. Это мое такое видение. Дети действительно очень сильно отличаются даже от тех, которые были 5, 7, 8, а тем более 10 лет назад. Я в исследованиях принимаю участие уже лет 12-13. То есть 13 лет назад я начала работать с большим количеством детей. Сбор данных в исследованиях подразумевает встречу, например, с несколькими сотнями детей каждую неделю. То есть насмотренность у меня была хорошая. И когда я сейчас попадаю в детские сады, я вижу, что дети сильно поменялись.
А. Милкус:
- Чем?
М. Баченина:
- Да, мы часто это говорим, а вы нам дайте такую разблюдовку – ребенок 5 или 10 лет назад вот в этом случае поступил или был вот таким-то, а стал эдаким.
М. Гаврилова:
- Самое большое различие в том, что дети стали более непосредственно выражать свои эмоции, включая негативные, например, агрессию, неуважение к взрослым, непослушание. Вот такие вещи стали проявляться чаще и более открыто. Если раньше авторитет взрослого (воспитателя, психолога, педагога, родителя) был выше, то сейчас детям транслируются как бы ценности немножко другие, именно в семье: ты должен слушать себя, мы должны делать так, как ты хочешь, скажи, чего ты хочешь, ты не должен сдерживать свои эмоции, - часто говорят взрослые. То есть существенные изменения происходят не из-за гаджетов, а из-за того, что меняется в принципе ценностная ориентация воспитания.
А. Милкус:
- Подождите. Давайте зафиксируем. То есть родители стали другими, а в результате и дети стали другими?
М. Баченина:
- Если родители стали другими, значит, среда стала другой.
М. Гаврилова:
- Наверное, информационное поле родителей. То есть родители стали воспринимать больше какой-то прогрессивной информации, но пока, на мой взгляд, она вносит некоторую смуту. Если некоторым кажется, что, например, нужно полностью ориентироваться на ребенка и создавать какую-то среду, которая будет отвечать всем потребностям и желаниям ребенка, например, не выставлять каких-то строгих правил, сделать дисциплину мягче, эти моменты приводят немного к другим последствиям. Вместо того, чтобы ребенок научился прислушиваться к себе и вести себя так, как взрослый бы вел себя в такой ситуации, у детей появляется расторможенность. Ну, и цифровая среда, и привлекательность гаджетов это только стимулируют. Дети становятся более вспыльчивыми, раздражительными. Появилось понятие - цифровая истерика. Оттого, что дети хотят играть, смотреть мультики на планшете, смартфоне, они могут устраивать такие истерики, что и не снилось. Раньше только полка с Чупа-Чупсами на выходе могла нечто подобное породить, а сейчас в каждом доме, у каждого родителя в кармане есть такое устройство, которое ребенка может дестабилизировать в момент.
А. Милкус:
- Каким чудом дети вычисляют, что им этот гаджет нужен? Я много раз замечал, как 8-10-месячный ребенок, у него есть яркие игрушки, как всегда были такие, а он тянется к смартфону. Что он там видит, что он понимает? А потом отнять невозможно. Я проводил эксперимент с одной знакомой молодой девушкой…
М. Баченина:
- 8-месячной?
А. Милкус:
- Год и 3 месяца. В одной руке у меня лежал смартфон, а в другой игрушка, имитирующая смартфон, то есть тот же самый экран и кнопки – красная, зеленая, розовая.
М. Гаврилова:
- Я так понимаю, провести не удалось?
А. Милкус:
- Нет. Я думал, что она возьмет яркое, интересное, которое разные мелодии играет. Нет, она взяла этот тусклый черный прямоугольник, потому что ей это надо. Зачем, почему? Откуда у них понимание? Потому что родители с ними все время ходят?
М. Баченина:
- Саша хочет сказать, что это меняется уже как-то эволюционно. Правда, приходит на ум, что эволюционно меняется, что они больше готовы, что это как-то закладывается уже в утробе.
М. Гаврилова:
- Ну, внутриутробно вряд ли это может закладываться, и так быстро не произойдут мутации, изменения, трансформации в генах. У меня ребенку 3 месяца сейчас. Первый раз огромная симпатия, интерес к экрану был уже в месяц. То есть когда ребенок еще на самом деле плохо видит, у него своеобразное зрение, уже такое – телевизор включили, и ребенок сразу повернулся, и невозможно было сделать так, чтобы он отвернулся от телевизора.
Не знаю, что именно в этом примере помогло девочке догадаться, что один телефон игрушечный, а другой настоящий. Может быть, у нее был опыт игры в настоящий телефон, и ей хочется увидеть эти яркие образы - он бренчит, мигает, там все интересно. Но на самом деле в таком возрасте они часто удовлетворяются игрушечным смартфоном, если не слишком большое искушение, если они уже не познали это удовольствие с легким эндорфином.
А. Милкус:
- Маргарита, вы сказали, что маленькие дети стали более вспыльчивыми, более откровенными или кажутся более откровенными. А какие еще есть отличия, что вы заметили, на что обратили внимание? На что обратить внимание родителям малышей или будущим родителям малышей?
М. Гаврилова:
- Однозначно дети стали менее вовлечены в образовательный процесс, в познавательную деятельность. Потому что есть альтернатива, которая им известна, легкого получения удовольствия. Если раньше детям было очень интересно лепить пингвинчиков, рисовать, чем-то заниматься под руководством взрослого, участвовать в каких-то продуктивных занятиях, сейчас вовлечь детей сложнее. Они знают очень много образов каких-то ярких, с такими гипертрофированными эмоциями. Например, если дети смотрят мультики, то они не знакомятся с реальным проявлением эмоций, они знакомятся с гипертрофированным. То есть там, если улыбка, то это экзальтация, если страх, то это паника. И они как бы тоже начинают в своем эмоциональном состоянии искать такие… Ну, они начинают вести себя так, как ведут себя герои в мультиках.
А. Милкус:
- У меня детям уже под 30 лет, но я помню ужас 90-х годов, когда у меня старший смотрел мультик, а потом бегал полгода по квартире и цитировал «Тома и Джерри». Это был кошмар.
М. Баченина:
- Сейчас ужас у родителей, которые это услышат (я по себе сужу): господи, да они с гаджетами днюют и ночуют. Да, есть такие святые родители, у которых дети действительно лепят пингвинчиков. У меня не так, к сожалению. Что вырастет из детей, которые продолжают лепить пингвинчиков, и из детей, которые, как мой, после детского сада садятся и смотрят все эти мультики на экране?
М. Гаврилова:
- Обе эти перспективы не самые оптимальные. Самое оптимальное, когда ребенок немного взаимодействует с гаджетами, у него есть четкие правила, например, 20 минут в день. У нас было исследование, где мы показали на большой выборке, что дети, которые совсем не взаимодействуют с гаджетами, они не смотрят мультики, не знают современных персонажей, не знают, как говорить вот так: «Oh my God». И им потом очень сложно выстраивать отношения со сверстниками, они становятся аутсайдерами, они не востребованы в детском коллективе. Они лучше понимают воспитателей, потому что, допустим, похожи на своих родителей, такие строгие, хотят, чтобы дети занимались чем-то продуктивным, смотрели книжки, но что касается игры, отношения со сверстниками, они в этом очень сильно отстают.
М. Баченина:
- Это понятно. А если у них перебор? Потому что 20 минут – это, конечно, аргумент в пользу бедных.
М. Гаврилова:
- 20-40.
М. Баченина:
- И 40 – тоже на смех поднимут.
А. Милкус:
- Давай не будем выступать против норм, установленных Роспотребнадзором, они установлены с научной точки зрения.
М. Баченина:
- Я не выступаю, я реалист. Научная точка зрения, она прекрасна, но вот вам день обычной семьи. Приводим мы сына из сада, восьмой час вечера. И вплоть до сна мы все, взрослые, хотим успеть позаниматься какими-то своими делами, а еще отдохнуть. А если ты не хочешь, чтобы ребенок был занят мультфильмами, то тебе нужно им заниматься. То есть выбирай – либо ты сдохнешь к концу недели, потому что ты устал, и ты тоже человек, либо он будет смотреть мультики не 40 минут, а 2 часа 40. Вот вам правда жизни.
М. Гаврилова:
- Тут еще такой момент, что дети насмотрелись этих примеров гипертрофированного выражения эмоций, им хочется, чтобы вы с ним не просто посидели, пообщались как мама с сыном или с дочкой, им хочется, чтобы вы давали такую же, сопоставимую энергетику.
М. Баченина:
- Как в мультике?
М. Гаврилова:
- Да, чтобы с вами было весело. А стандарты у детей стали повышенные. Так люди себя в реальной жизни не ведут, особенно после работы, когда надо помыть посуду и хочется просто посидеть на диване. Я готова обнять ребенка, немножко потискать, но это все не удовлетворит юного зрителя.
А. Милкус:
- Хорошо, не было гаджетов. А что, такой проблемы не было? Вот приходили уставшие родители с ребенком из детского сада…
М. Баченина:
- Не было такой проблемы.
А. Милкус:
- И чем дети занимались тогда? Не втыкались они в телевизор, не втыкались в гаджеты. Занимались с ними, были бабушки, дедушки.
М. Баченина:
- У меня не было бабушки и дедушки. Мне было все время скучно. Я смотрела книги по искусству, благо, была огромная библиотека, а там яркие картинки на мелованной бумаге. Это единственное, что меня спасало. А так была тоска зеленая. И когда сейчас мой старший сын (ему 14-й год пошел) говорит: «Мне скучно», я говорю: «Тебе не может быть всегда весело». А он этого не понимает. И я понимаю, что он это уже не поймет. Всё, я упустила свой шанс.
А. Милкус:
- Маргарита, есть ли еще какие-то отличия?
М. Гаврилова:
- Что может спасти ребенка от скуки, и что должно спасать от скуки? Недавно мы опубликовали исследование, в котором показали, что цифровые истерики, то есть жажда смартфона, меньше выражена у детей, которые умеют играть. То есть ребенок может взять игрушки и посидеть хотя бы 10-20 минут и что-то с ними поделать – озвучивать их, придумывать какие-то сюжеты. Речь, конечно, про дошкольников. Младшие школьники уже другим чем-то должны заниматься.
А. Милкус:
- Давайте сконцентрируемся на дошколятах.
М. Гаврилова:
- Дошколята, если они умеют играть, они как бы защищены от этого…
А. Милкус:
- А что значит «умеют играть»? Их надо научить, это какая-то природная способность и т.п.? Моя знакомая девушка, как я уже говорил, 1 год и 3 месяца (сейчас ей уже почти 3 года), она родителей не будит, она просыпается и устраивает себе игры сама. Вы же еще специалист по методикам развития младших детишек. Как они меняются сейчас? Как учить детей играть?
М. Гаврилова:
- Это моя вторая сфера. У меня эмоции, игра и гаджеты.
А. Милкус:
- В принципе то, что вы сказали, это об одном и том же.
М. Гаврилова:
- Ну да, оно всё как бы живет. Ребенок вообще цельное существо, и нет возможности отделить одно от другого как-то очень четко, все взаимосвязано. Игра действительно требует того, чтобы ребенка научили. Нужно ребенку показывать, как можно использовать предметы, как их можно озвучивать, как выстраивать сюжет. И с детьми это очень важно делать. В противном случае ребенок будет воспринимать игрушки как объекты просто, он может их рассмотреть, постучать, побить о пол, поподбрасывать, но если у него не сложится понимание о том, что можно выстраивать прямо миры с этими игрушками, ему потом будет сложно этим себя занять. А вообще игра является источником детского развития. Раньше это было как бы достижением советской науки, где была показана роль игры. Я не знаю, как подобрать слов, чтобы описать, насколько это важно, но сейчас во всем мире признаётся, что игровой подход и игра – это единственное, что эффективно для обучения детей дошкольного возраста, и что имеет действительно большое значение.
А. Милкус:
- Маргарита, есть ли такое понятие, как девальвация игры, девальвация игрушек? Объясню, о чем хочу спросить. У меня есть знакомые, которые каждую неделю, каждый месяц дарят ребенку новые игрушки, и этих игрушек уже скопилось два ящика. Он их не ценит, он ими не играет, он ждет новую игрушку, с которой он будет играть…
М. Баченина:
- Сам процесс интересен – хождение по магазину, момент обладания новой игрушкой, выбор.
А. Милкус:
- Не порождает ли это какое-то такое отношение к вещам, вещизм, как говорили, и маленький человек не ценит ни заботу родителей, ни их финансовые возможности?
М. Гаврилова:
- Ну, он еще не может так уж прямо ценить в силу детского эгоцентризма, а так, конечно, происходит девальвация, обесценивание игры и игрушки. Причина простая. Потому что хочется купить какую-то игрушку, которая впечатлит ребенка, и он уединится, поиграет с ней сам. Но здесь секрет заключается в том, что нужно учить ребенка играть действительно. Это нудный процесс. Я сама, хотя занималась игровой терапией с детьми… Есть такой подход, когда у детей, например, есть какая-то психотравма, ребенок не может об этом рассказать, потому что у него недостаточно развита речь, и игра – это единственный инструмент, который позволяет подобраться к каким-то вещам, о которых сложно говорить и т.д. Когда ты играешь с ребенком, сюжеты повторяются. Например, чаепитие можно отыграть 300 раз, и ребенок на следующий раз проснется и захочет снова. Это немного утомляет взрослых, поэтому играть сложно, игра натурально вызывает зевоту у взрослых – все очень понятно, ну зачем опять? Ребенку это все впервые, в новинку, ему очень интересно, и чем больше ты вовлечен, включен, тем лучше. Но включаться очень сложно.
У меня сейчас как у молодой матери есть очень много знакомых, которые тоже воспитывают своих детишек, и есть дети, которые очень хотят играть. И мне жалуются девочки: я не могу играть, у меня не получается, я зеваю, я засыпаю, я просто ложусь на этот детский коврик и ничего не могу делать. Здесь и зарождается эта будущая проблема того, что ребенок не ценит игрушки и не играет с ними. Он ждет новых объектов, которые его впечатлят, но он не видит в них потенциала игрового, который он мог бы использовать для построения сюжетов, погружения в игровой мир.
М. Баченина:
- Я играть тоже не люблю, я гулять не люблю. Что же мне делать-то? Действительно, я иногда сталкиваюсь с тем, что меня надо учить играть.
А. Милкус:
- Подожди. Во-первых, есть детский садик, где воспитатели как раз и занимаются такими игровыми технологиями. Насколько я понимаю, программа в детском саду сейчас очень сильно изменилась по сравнению с 10-20-летней давностью, и прогрессивный воспитатель как раз делает упор на игру и развитие ребенка. Давайте объясним, что за этой игрой идет развитие мозга, развитие когнитивных способностей человека, отрабатывается то, что потом понадобится человеку во взрослой жизни.
М. Баченина:
- Маргарита, как родителю достичь некого компромисса, чтобы хоть что-то делать для ребенка и успевать для себя, и не тонуть в чувстве вины? Вас, наверное, спрашивали ваши близкие подруги, которые ложатся на коврик и ничего не хотят.
М. Гаврилова:
- И засыпают. Тут всегда очень сложно дать какие-то универсальные рекомендации. Мы будем говорить именно про такую ситуацию, которая описана. В этом случае, наверное, не стоит заниматься с ребенком тем, что тебе не нравится. Потому что ребенок это чувствует, и для него это тоже такой малоприятный процесс. Тогда нужно искать какие-то формы взаимодействия, которые приносят удовлетворение и радость обеим сторонам. Может быть, вам захотелось бы собирать лего с ним, играть, биться подушками.
Я сейчас вспомнила такой момент. Ежегодно мне дают прочитать лекцию первокурсникам, потоковая лекция студентам МГУ, там приходит под 200 человек. Я периодически вывожу какой-нибудь QR-код и прошу их всех ответить на самые разные вопросы. Это не научное исследование, а чисто мое любопытство. Они же еще юные, 17-18 лет, и еще помнят живо свое детство и переходный возраст. Я в этом году спросила: что самое позитивное вы запомнили из детства, как вы проводили время с родителями? Ну, что-то из взаимодействия с родителями, что-то самое-самое. Никто там не говорил, что моя мама, приходя с работы, брала волю в кулак, играла со мной или что-то делала. Какие-то мелочи незначительные. То есть когда искренний смех, искренние чувства. Кто-то рассказывает: мы поехали купаться в жаркий день, не собирались, но мама предложила, и мы поехали. То есть дети любят искренность, спонтанность. Я думаю, если вспомнить свое детство, тоже именно такие моменты придут, когда что-то такое, ощущение единения. Его трудно добиться, я согласна, когда ты приходишь с работы – и такой фонтан единения. Что-то такое, что принесло бы радость вам.
М. Баченина:
- Как приятно, что вы понимаете меня.
М. Гаврилова:
- Искренние эмоции. И надо тогда искать тот источник этих эмоций, который вам дорог, доступен, применим. Может быть, это лего, может быть, это пазлы, может быть, это рисование, может быть, разрисовывание гуашью мордочки. Смотря какой возраст у ребенка. Ну, что-то, что даст расслабиться.
М. Баченина:
- Да, мне понятно, нужно быть искренней с собой и найти то, в чем ты ловишь кайф. А если на данный момент все испорчено, как мне кажется, у меня ребенок с утра до ночи играет, я ему даю этот телефон, потому что хочу лежать и смотреть сериалы, можно ли все исправить? Или всё, я уже упустила ребенка?
М. Гаврилова:
- А сколько нашему пациенту?
А. Милкус:
- 3-4 года. Это тогда, когда они уже подсели на гаджет, и когда вырываешь, начинается, как вы сказали, цифровая истерика начинается через 20 секунд.
М. Баченина:
- Причем он знает, что сейчас соседи начнут стучать по трубе.
М. Баченина:
- Ну да, манипуляция профессиональная.
М. Гаврилова:
- Я рассматривала наши данные. Дети очень хитренькие. Современные дети научились истерить еще до того, как вообще шла речь про гаджеты, и гаджеты получают в качестве успокоения. Они начинают истерику, и им дают. Они не просили, но получили. Это такой современный трюк. И в этом плане это один из самых опасных способов, когда ребенок получает цифровое устройство в качестве утешения. Конечно, трудно пока об этом говорить, потому что нет данных, но как психолог я должна сказать, что, скорее всего, это станет чертой личности ребенка, он начнет как бы демонстрировать эти расстройства, истерику, чтобы получить желаемое. И если так можно получить цифровое устройство, значит, так можно получить много в жизни. И вместо того, чтобы продуктивно что-то делать, я буду…
М. Баченина:
- Это мне напоминает расстройство пищевого поведения – когда что-то случается, я заедаю и, таким образом, формирую свое поведение, которое не лечится, к сожалению. А тут расстройство цифрового поведения у нас. Но я не получила ответа. Можно ли что-то исправить, так сказать, повернуть реку вспять?
М. Гаврилова:
- Вообще в этом возрасте обязательно надо стараться исправить. Даже если хочешь уснуть на коврике, это тот возраст, когда еще действительно можно что-то сделать. И что можно сделать для детей этого возраста, это игра и творчество. На самом деле есть утешающие результаты недавнего нашего исследования. Мы ведем Telegram-канал «Растем вместе», там это опубликовано. В недавнем исследовании мы опросили 400 детей, и это была долгая беседа, интервью про использование цифровых устройств (дошкольники, 6 лет). И еще до того, как дети узнали, о чем именно мы будем говорить, мы их спросили: расскажи, какое твое самое любимое занятие, чем ты любишь заниматься больше всего. И только 20% детей сказали, что любят играть в смартфон или смотреть мультики. Остальные 80% отвечали: я люблю бегать в догонялки, играть в прятки, люблю лепить, люблю рисовать, люблю петь. То есть у детей это все еще живо, им это все еще нужно. И этот момент нельзя терять. То есть жизнь ребенка нужно насыщать максимально какими-то такими альтернативными способами получения наслаждения, которые чуть более сложные и с точки зрения организации, например, найти ребенку партнеров по игре. Это сложно в современном мире.
М. Баченина:
- Ну да, все в няню упираются. Знаете, я нашла для себя такой момент, когда сын говорит: «Мультики, мультики», а ты ему говоришь: «Нет, давай поиграем». – «Нет, мультики». В этот момент отвлекитесь и начните играть сами, собирать лего. И он подтянется. Кубики, машинки, неважно, он будет видеть, что вы играете, и сам подтянется. Проорется и подтянется.
М. Гаврилова:
- Да. Потому что для ребенка то, что он видит, это жизнь, а то, что он слышит (речь), это часто фон. Потому что у ребенка еще такое мышление и сознание так работает…
А. Милкус:
- Маргарита, а я играю роль другого родителя сейчас. Если я даю гаджет, там не мультики, там развивающие игры, придуманы сценарии с помощью детских психологов, физиологов и т.д. Я же себя оправдываю, что даю ребенку не просто гаджет, чтобы он сидел там, а я его развиваю таким образом, вот он сидит у меня и развивается. Насколько это работает?
М. Гаврилова:
- Мы на этот счет проводили эксперимент, где развивали у детей память. Одни дети проходили у нас занятия в рамках настоящей игры, где взрослый организовывал взаимодействие детей, там были роли, сюжеты и т.д., то есть настоящая игра. А другая группа детей, они занимались с тренажерами цифровыми. Был смартфон и в нем тренажер, который направлен на тренировку памяти. Через короткое время (10 занятий, например, два раза в неделю) у детей, которые на цифровом устройстве занимались, как будто бы выросла рабочая память, они стали удерживать в памяти действительно больше каких-то визуальных элементов. Но посттест (психологи так называют встречу с ребенком через месяц) показал, что все эти приобретения утеряны. Те дети, которые занимались настоящей игрой и учились запоминать информацию в игре, приобрели не так много сразу, но это устойчивый результат, они смогли это использовать потом. А те дети, которые занимались на цифровом тренажере, они показали мгновенный эффект, который полностью потом растворился.
А. Милкус:
- То есть это то, что мы говорим и про школьников. Есть оперативная память, загружается что-то для выполнения определенных действий ненадолго и выветривается из головы.
М. Баченина:
- Знать рецепт – не то же самое, что приготовить. А когда ты приготовил, ты все вспомнишь. Один раз пройдешь путь, ты его запомнишь.
А. Милкус:
- То есть все эти цифровые развивашки, они ничего на самом деле не развивают?
М. Гаврилова:
- Да, первый момент, что утрачиваются после того, как ты закончил использовать какую-то развивашку. Второй момент, что они дают эффект только строго в том же виде, в каком это представлено в приложении. Никакого переноса в реальную жизнь нет. Например, можно научить ребенка сдерживать реакцию. Ну, есть такие игры, что ты должен выжидать до определенного момента и нажимать. И тогда якобы формируется сдерживающий контроль, преодоление импульсивности. Но как только ребенок откладывает планшет, эффект в реальной жизни нулевой.
М. Баченина:
- Сейчас я приведу эффект, который не нулевой. Мой ребенок выучил два алфавита благодаря смартфону, компьютеру – сначала английский, потом русский. Правда, стал путать, говоря, что русский – это цифры. Мы долго капали ему на мозг, что это русские буквы. Таким образом, мы вроде добились того, что он теперь понимает, что мы говорим на русском, а на английском – это другой язык. Правда, я еще не понимаю, понимает ли он. Он говорит: «Поставь мне песенку». Я говорю: «Тебе abc или абв?» И он выбирает. И когда он, например, говорит абв, а я ставлю abc, он говорит: «Нет, абв и «и краткая». Как мне к этому относиться? Это успех или я витаю в облаках и наивно полагаю, что этот навык он приобрел благодаря цифре?
М. Гаврилова:
- По-человечески не хочется вас расстраивать, но это как бы ряды определенной информации, которую ребенок очень хорошо усваивает. У маленьких детей очень хорошая память. Он в любом виде мог бы выучить это абв и «и краткое» и abc. Если бы вместо гаджета это пели, у него точно так же хорошо это усвоилось бы, просто в силу того, что память детская так устроена. Ну, и эти ряды, когда информация, он же не обдумывает это, он повторяет, как попугай.
М. Баченина:
- Да, мелодию и звук. Вы меня не расстроили.
А. Милкус:
- Тут еще надо сказать, что после того, как он это все посмотрел на гаджете, вы же с ним разговаривали, вы это закрепляли.
М. Баченина:
- Да. Мы идем по улице, он видит надпись «Ателье» и говорит: «Ат». Я говорю: «А что дальше?» Он выучил звуки, а это неправильно…
А. Милкус:
- То есть толчок дали гаджеты, а дальше вы стали закреплять.
М. Баченина:
- Сейчас мы их соединять пытаемся. И я пытаюсь сейчас ему понимание различия звуков и букв дать.
А. Милкус:
- Маргарита, а такая технология, когда какие-то начальные знания даются через гаджет, а потом уже родители это развивают, закрепляют и т.д., она работает?
М. Гаврилова:
- Она работает. Я вспомнила европейское исследование, ему лет 5, наверное, где было показано, что у детей растет познавательная мотивация при использовании гаджетов. И вообще, есть отдельная большая область, где изучается освоение информации, какого-то образовательного материала с помощью гаджета или с помощью аналоговых средств. И проведено огромное обобщение всех этих исследований, которое показало, что в принципе дети лучше учатся с использованием гаджетов, если там они как-то фигурируют. Почему это происходит? Потому что гаджеты вызывают у детей большой интерес, им хочется с ними поделать что-то, особенно если это не стало для ребенка такой обыденностью. То есть использование гаджета в образовательных целях как помощника: а давай поищем картинку, иллюстрацию к этому произведению…
М. Баченина:
- Да, разговор. «Покажи мне ската». И я показываю видосик ската. Потому что нарисованный скат и скат в видео… Я считаю, что все равно этого не избежать.
А. Милкус:
- Это очень важно, что мы сейчас проговорили, что если ты дал ребенку гаджет, сказал «делай с ним, что хочешь», или даже включив развивалку, это одно. А когда гаджет является приложением к занятиям родителей, понимающих, что нужно делать в определенном возрасте…
М. Гаврилова:
- Как средство.
А. Милкус:
- Да. А как можно родителю сообразить, какими занятиями занять ребенка в 2 года, в 3 года? Это же разные люди. Даже 2-2,5, 3 года и 4 – это абсолютно разная психология, поведение и т.д. Раньше была книжка, которую все родители читали, «Психология ранней юности» (но это больше про подростков) Игоря Кона. Я помню, я там много себе чего вычитал. А сейчас кого, Гиппенрейтер почитать?
М. Гаврилова:
- Гиппенрейтер именно про то, что поделать, не особо рассказывает, она скорее про выстраивание отношений. Хороший вопрос. Я знаю, Ольга Михайловна Дьяченко, советский психолог, делала подборки, чем позаниматься с ребенком каждый день, и были книги такие, но их трудно, наверное, сегодня достать. На самом деле такой проверенной информации, чтобы она по возрастам была распределена, печатной продукции я сейчас такой не знаю.
М. Баченина:
- А зачем, коллеги? Если мне не нравится этот драмкружок, кружок по фото… Я сейчас думаю, а что мне нравится? Мне нравится сесть за руль и поехать гулять в какой-нибудь парк, а не по двору, на площадке. Вот моя цель – он не будет с гаджетом, увезти его куда-нибудь в парк.
А. Милкус:
- Маша, я о другом говорю. Ребенок очень быстро развивается. Родители только привыкли к такому поведению… Проблема в 2,5-3 года, когда он начинает осознавать и пытается свои границы просчитать и т.п. И вот родителю хорошо бы такой дневничок иметь – обратите внимание, есть кризис первый, кризис второй. Это не значит, что ребенок испортился, просто у него такая программа включилась, ведите себя в соответствии с этим. Я знаю родителей, которые бесятся прямо…
М. Баченина:
- В 3 года, когда он становится плохим мальчиком.
А. Милкус:
- Да, в 3 года. Истерики устраивает и посматривает на родителей, как они отреагировали. Это длится обычно 3-4 месяца, до полугода.
М. Гаврилова:
- Зависит от поведения родителей. Они могут усугубить и продлить.
А. Милкус:
- Я про это и говорю, хорошо бы, чтобы родители понимали: вот здесь сейчас будет минное поле, держись.
М. Баченина:
- Вот именно, держись. Мы должны постоянно поддерживать родителя.
А. Милкус:
- Я и говорю, что нужна какая-то дорожная карта для родителей, а Маргарита говорит, что такой нет.
М. Баченина:
- Очень часто говорят: вы должны это, то, пятое, десятое. Ребята, у меня тоже жизнь есть, и она не закончилась на том, когда у меня появились дети.
М. Гаврилова:
- Есть отдельные какие-то публикации, где говорится про это всё, но так, чтобы прямо дорожная карта была… Это очень интересная штука. Я сейчас думаю, что нам имело бы смысл подготовить такой материал, такой постер и показать, где и что ждет юных родителей.
А. Милкус:
- Это важная история.
М. Баченина:
- И они повесят это на стенку, как, знаете, продаются всякие подсказочные плакаты для школьников. А это для родителей, чтобы все время было перед глазами. Потому что это всегда бьет под дых даже тех, кто подготовлен.
М. Гаврилова:
- И очень грустно, когда ты уже в чем-то навострился, умеешь обращаться с ребенком, а потом – хоп – превращение в дьяволенка.
М. Баченина:
- А когда она закончится, эта дьявольщина, когда мы изгоним бесов?
А. Милкус:
- Когда замуж выйдет или женится. Ты передашь просто другому человеку, чтобы помучился.
М. Гаврилова:
- Вообще нервная система и саморегуляция, такая, чтобы человек сам уже анализировал информацию, руководил своим поведением сознательно, именно с точки зрения развития мозга, это начинается с 24 лет.
М. Баченина:
- Маргарита, мне кажется, эта инфографика, в каком бы это ни было виде, это ваша миссия – доносить.
М. Гаврилова:
- Интересно. Нужно будет этим заняться. Мы сейчас делаем плакаты для детских садов, где рассказываем, например, что такое эмоциональное развитие и как способствовать ему в таком возрасте, в таком, в таком. И надо будет отдельно сделать…
М. Баченина:
- …для родителей.
М. Гаврилова:
- Да, дорожная карта.
А. Милкус:
- Мы дали задание Маргарите, и, я думаю, родители будут ей благодарны.
М. Баченина:
- Коллеги, к сожалению, время нашей программы закончилось. Маргарита, огромное вам спасибо.
Подписывайтесь на новые выпуски и слушайте, когда удобно.
