Новый русский язык?! Как научить детей грамотной речи
М. Баченина:
- Здравствуйте, друзья. В эфире «Родительский вопрос». У микрофона Александр Милкус и Мария Баченина.
А. Милкус:
- Здравствуйте. И у нас сегодня настоящий «Родительский вопрос», потому что у нас не трое участников, а четверо.
М. Баченина:
- И эта информация подтверждается для избранного количества наших зрителей, я подчеркиваю, потому что видеотрансляцию, видеоподкаст «Родительского вопроса» ищите на сайте радио «КП».ру, а так же на всех подкаст-площадках в Сети.
А. Милкус:
- У нас сегодня в гостях Лариса Арачишвили, знаменитый педагог, словесник, преподаватель русского языка и литературы, победитель конкурса «Учитель года России 2019». Ой, уже шесть лет назад. И сегодня Лариса у нас в эфире вместе со своим сыном девятимесячным…
М. Баченина:
- Ну, ничего, на самом деле это не просто профессиональный вызов, с одной стороны, педагогу, с другой стороны, журналистам в рамках программы для родителей и про детей, и, по-моему, прекрасно все. Детей мы любим и вот мало того, что у нас на днях был День славянской письменности, как говорится, сам календарь велел поговорить о русском языке. Тем не менее, я хотел бы начать с ваших личных впечатлений человека, который относится к языку профессионально, как, на ваш взгляд, изменился и меняется язык в цифровую эпоху? Но, конечно же, с оглядкой на молодых людей. То есть, допустим, не ставить точки в конце предложений, какие-то изменения в чате и т.д…
Л. Арачишвили:
- Ну, главное изменение – это, наверное, то, что язык перестал быть единственным средством общения. Потому что сейчас мы живем в ту эпоху, когда очень часто переписка состоит из смайликов или каких-то эмодзи, стикеров и т.д. То есть, язык как будто бы немножечко потеснили. И это, конечно, как любого филолога, меня это тревожит, поскольку молодое поколение просто разучается на самом деле выражать свои эмоции словами. Они понимают, какой когда надо поставить смайлик или эмодзи, но они не понимают, какую эликсему к этому надо применить. Плюс язык, конечно, очень серьезно упрощается. Все эти спс, пожлста… сейчас любая шутка про то, что « у тебя, что, буквы платные?». Хотя если вспомнить зарю развития вообще мессенджеров, переписки в смс, помните, когда мы писали полными словами, там же платили за каждый символ, да, и все равно писали полные слова, переходя на латиницу. А вот сейчас буквы не платные, но язык превращается просто в такую постоянно аббревиатуру. Вот это, наверное, основные изменения. Что непонятно почему, но мы стали экономить слова, выражая свои мысли несколько иначе. Но это касается, конечно, детей. Ну и заимствования – огромное количество заимствований. Но, мне кажется, это происходило всегда. То есть, говорить о том, что это какой-то уникальный период, однозначно – нет. Мы жили сначала в засилии немецкого языка, потом жили в засилии французского языка, а теперь очередь английского.
А. Милкус:
- А потом будет китайского.
Л. Арачишвили:
- Я думаю, что это следующий этап.
А. Милкус:
- Да, я видел, кстати, очередь школьников и студентов, которые сдавали китайский экзамен языковой в Финансовом университете, и это, конечно, меня поразило – это тысячи человек, тысячи! Ларис, ну, это же постоянный процесс, да? Вот, помните, когда появился интернетовский язык, был такой албанский язык, так называемый, да? Привед. Медвед…
Л. Арачишвили:
- Да, да. Мы с вами помним, а если кто-то помоложе слушает…
М. Баченина:
- Я тоже помню. Ребята, я вместе с вами.
А. Милкус:
- Нет, дело не в этом. Я помню, тогда филологи тоже очень сильно переживали, было большое количество критики и требовали прекратить издеваться над языком… хотя понятно, что это был прикол такой. Но это ведь вычистилось, об этом только ветераны движения вспоминают… может быть, и сейчас…
М. Баченина:
- Да, вопрос действительно – вычистится ли то, что происходит сейчас? Победит ли язык грамотный? Или уже не победит?
А. Милкус:
- Или получается, что у нас теперь язык – это такой симбиоз языковых форм и рисунков, эмодзи и т.д.? И мы перейдем вот на это. Честно говоря, я в ужасе и стараюсь не читать, когда приходят сообщения, наполненные большим количеством всяких картинок.
М. Баченина:
- Теперь я знаю, как добиться отсутствия вас в чате, Александр Борисович – закидать вас смайлами… хотя, надо говорить «эмодзи»…
Л. Арачишвили:
- Давайте так. Языковые пуристы были, есть и будут всегда. И о том, что язык умирает, кричат… ну, такие документальные подтверждения у нас об этом есть, начиная с 16 века, что язык загрязняют, что язык умирает. Но, как мы видим, язык не умирает, язык все равно обогащается, язык обновляется. То есть, русский язык, как любой язык, это все-таки как саморегулирующаяся система. Мы можем сколько угодно цепляться за то, что кофе он мой, мужского рода, но, если 99,9% населения говорят «кофе – оно мое», получается, что кофе действительно среднего рода. И это ведь не первые изменения, которые произошли с этим словом. До этого был «кофий» и те люди, которые сейчас бьют себя в грудь и говорят, что кофе для меня всегда мужского рода, сейчас мне очень напоминают дядюшку из «Отцов и детей», Кирсанова. Собственно, с языком надо дружить и надо понимать, что язык отражает те процессы, которые происходят вокруг нас. Он не сам по себе, он не отдельный. Конечно, что-то вычистится. Ну, смотрите, если мы говорим о сиюминутных каких-то трендах в языке, они, естественно, меняются. Мы вот с вами сейчас вспоминали «привед», «медвед» и так далее – кто из молодого поколения это помнит? Да никто. То же самое произойдет еще через 10 лет. Все эти «рофлить», «угар» и т.д., все эти слова потихонечку …
А. Милкус:
- Мне сказали по секрету, что «лол» уже тоже нельзя произносить, потому что он устарел.
Л. Арачишвили:
- Лол уже тоже…
М. Баченина:
- В смысле нельзя? А имхэ можно?
А. Милкус:
- Тоже устарело. Все устарело.
Л. Арачишвили:
- Имхо уже давным-давно нельзя…
М. Баченина:
- А я его использую.
А. Милкус:
- Старославянский язык у тебя уже…
Л. Арачишвили:
- …тем самым показывая, к какой возрастной группе вы относитесь. Даже то, какие смайлики мы используем, показывает то, к какой возрастной группе мы относимся. Я, например, тот человек, который еще ставит вот эту круглую скобочку, потому что мне лень искать подходящие эмодзи. При этом мне мои ученики говорят – так делают столько старики. То есть, это тоже показатель моего возраста, да.
М. Баченина:
- Кстати, а вы заметили, что говорить о возрасте с молодежью стало, на мой взгляд, немного болезненно. Потому что я человек, буду говорить за себя, того поколения, когда это было неприлично и неэтично. Нынешняя молодежь об этом спокойно заявляет. То есть, у нас получается – и этика языка канула в Лету?
Л. Арачишвили:
- Я вот сейчас, может быть, немножечко, как вам покажется, отойду от темы, но, когда моя бабушка, а она была тоже учитель русского языка и литературы, завуч, в моем детстве, я дошкольницей еще была, запрещала мне есть на улице мороженое или вообще что-то есть на улице, поскольку некультурно. И я с этим очень долго жила и обращала внимание на тех людей, которые на улице что-то едят, пьют и т.д. Но сейчас вот этот постулат может быть применим в современном обществе? Нет. То есть, мне кажется, что с языком происходят подобные же вещи. То есть, то, что было стигматизировано раньше, сейчас теряет свою важность. То есть, если раньше было очень неловко спросить женщину о том, сколько ей лет или, не дай бог, сколько она весит, то сейчас со всякими вот этими бодипозитивами, историями о том, что в 45 жизнь только начинается и т.д., а почему нет? И многие женщины с гордостью заявляют и свой возраст, и говорят о своем размере одежды. Конечно, язык отражает то, что происходит в обществе. Сдвигаются какие-то нормы общественного поведения не за счет того, что меняется язык, а наоборот – изменились нормы и изменяется язык.
А. Милкус:
- Лариса, вот вы упомянули уже про большое количество заимствований иностранных слов, да. И сейчас законодательно пытаются ограничить, запретить вывески уличные с англоязычными словами, даже если они записаны русскими буквами. Насколько вот это объективный процесс? Мы в программе все время боремся…
М. Баченина:
- Смотрите, я прихожу в больнице в буфет – смотрю, что все переделали. Думаю – было нормально, зачем? – ну, я люблю, когда все по-старому. Более того, подхожу и ищу глазами в меню капуччино. А у них там – дробтрип, купроб, мроппуа… Я говорю – а что это у вас такое? Она говорит – дробтрип это половина эспрессо… Я говорю – а нельзя написать – одна вторая чашки эспрессо? Или – очень крепкий кофе? Я говорю – я у вас не буду покупать, вы пишите на китайском! И не надо называть меня душной! А она не поняла моего наезда. Потому что она даже не миллениал, а она вот кто… вот самые последние эти, которые «ой, красный флажок, я умираю»! Да, зуммеры вот эти, на которых дунешь и они все… И я на них смотрю и как удивляюсь… зачем это? Я стала старой, спросила я себя? Меня раздражают вот эти дробтрип и т.д… ну, мы всегда стремились сокращать слова, но так, чтобы их хотя бы было понятно, да.
Л. Арачишвили:
- Слушайте, ну, вообще 30 или 40 лет назад не было даже ни американо, ни капучино, а был просто кофе и кофе с молоком. И все. Мы стали жить лучше, мы стали жить… веселее… ну, то есть, это опять же…
М. Баченина:
- Я ж к капучино претензий не имею, Лариса Гивеевна, мы все уже привыкли к капучино, макачино, флэтуайт, прости меня, господи. Но вот сейчас эти новинки… хочется просто разрушить вашу кофейню – не только за цены, но и за калечение языка.
Л. Арачишвили:
- Понимаете, эта вот хибстерская идеология, вот это ощущение красивой жизни, модной, оно очень связано с таким… знаете, язык и то, как ты им пользуешься, это же показатель принадлежности к той или иной группе.
М. Баченина:
- Я очень хорошо понимаю. Если я использую слишком много неуместно уменьшительно-ласкательных суффиксов, я вряд ли буду принадлежать к интеллигентному слою. Меня сразу заметят и выделят, и выгонят, как говорится… Но мы же говорим о том, как они калечат. Потому что они тогда принадлежат к своей какой-то секте.
Л. Арачишвили:
- Ну, я бы не сказала, что они калечат. На самом деле, все эти названия же существовали, либо они там производные от чего-то. Просто дело в том, что это по факту профессионализмы, в которых должны разбираться именно барристо, да, и, может быть, какой-то очень узкий круг ценителей…
М. Баченина:
- А, это не для всех кофейня, это маркетинговый, может быть, ход, понимаете.
А. Милкус:
- Ну, или это демонстрация, что…
Л. Арачишвили:
- Я говорю, что хибстеры, вот эта вся история – это не для всех. Это для прогрессивных, модных, молодых.
М. Баченина:
- Хорошо. Я поняла. Лариса Гивеевна, как вы планируете, или, может быть, у вас уже такой опыт случился, тогда расскажите о нем, объяснять детям… ну, вы начинаете с ними Пушкина изучать… слова, которые они не знают. Зипун, поземка и т.д. То есть, изучать не значение этого произведения в рамках великой культуры русского языка и великой литературы, которую нам подарил Александр Сергеевич, а начала тратить время, которого у вас нет, на переводы с русского на русский. Вот как вы решили эту проблему?
Л. Арачишвили:
- Да нет другого решения этой проблемы, кроме как проговаривать все это самой языком. Можно сколько угодно задавать им домашнее задание – выпишите слова, найдите к ним определение – с развитием сети интернет это перестало все быть актуальным, поскольку они просто не задумываясь вбивают, переписывают и тут же забывают. То есть, обработки этого лексического материала нет никакой. Поэтому выхода другого тоже нет. И ты с ними все эти слова проговариваешь. Конечно, ты сначала работаешь переводчиком. Потому что они, читая произведение, проскакивают незнакомые слова, у них нет такого вот любопытства – что же это слово значит? Когда ты начинаешь их спрашивать, они выдумывают совершенно какие-то фантастические значения, но что меня поражает – они даже не достраивают значение из контекста. То есть, это просто берется с потолка.
М. Баченина:
- И при этом обижаются. Когда я вчера своему 14-летнему ребенку сказала – ты читаешь плохо, но самое главное – ты не понимаешь того, что прочел, с первого раза. И я сказала – ты понимаешь, что, когда у тебя будет указатель, куда бежать, чтобы спасти жизнь, ты не сможешь ее спасти из-за отсутствия нужного навыка… Они думают, что мы душные и зануды…
Л. Арачишвили:
- Слушайте, с другой стороны, как часто вы в своей речи используете слово «зипун»?
М. Баченина:
- Нечасто. И «поземка» нечасто. Потому что мы городские жители.
А. Милкус:
- Может быть, вот эти произведения исключить, которые дети не понимают?
М. Баченина:
- И раздался выстрел. Нет, это не название пушкинской повести, а это я выстрелила в Александра Борисовича – он замахнулся на наше все!
А. Милкус:
- Нет, вот как это адаптировать?
Л. Арачишвили:
- На самом деле такие разговоры вообще велись. Но мне кажется, что это все-таки будет уродовать само произведение. Потому что язык действительно таких великих авторов он уникален и подбор лексических средств он тоже очень важен. Но правильно с ними работать на уроках литературы – это большой труд. С другой стороны, когда дети или даже взрослые пытаются это сами читать, они сталкиваются с большими сложностями. Но так будет всегда, поверьте, когда кто-то из наших современников, литераторов, станет классиком и будут там всякие Вотсап, Телеграмм и иже с ними, то, скорее всего, им тоже понадобятся переводчики.
М. Баченина:
- Скажите, а те современники, которые застали первое издание «Полтавы» Пушкина, что значительно сложнее «Евгения Онегина», там еще и исторические линии смотреть в энциклопедии, они все понимали?
Л. Арачишвили:
- Мне кажется, что нет.
М. Баченина:
- Я устала, читая «Полтаву», потому что я не расставалась с энциклопедией и словарем.
Л. Арачишвили:
- Понимаете, у образованного человека всегда хватает культурного багажа, лексического багажа, исторического – то есть, всего вот этого, чтобы читать и «Полтаву». Либо у него хватает, как у вас, терпения, желания и любопытства искать, то есть, добирать необходимое. И всегда есть те, даже современники, поверьте, многие те, кто живут сейчас, они о каких-то там исторических событиях, произошедших во времена их жизни, они имеют очень приблизительное такое представление. И им тоже нужны будут какие-то справки. Ну, это нормально. Нормально, когда мы чего-то не знаем и мы хотим это узнать и ищем. Ненормально, когда у детей нет любопытства и они отмахиваются… ну, вот сейчас такой, знаете, слом веков происходит, что в очередной раз мы пытаемся отвергнуть все, что было до нас. Сбросить, так сказать, с корабля современности.
М. Баченина:
- Это как-то революция у нас получается, когда мы хотим ??? сбросить.
Л. Арачишвили:
- …ну, у подростков так и происходит на самом деле. Они очень многие вещи хотят забыть, сделать вид, что их не было.
М. Баченина:
- Да, я абсолютно с вами согласна и я регулярно сталкиваюсь с тем, что нет этой любознательности, интереса, но, когда где-то увидел мой сын 14 лет, что он об этом читал – речь про Салтыкова-Щедрина – он пришел в какой-то неимоверный восторг, что он понимает, о чем речь. То есть, это ведь тоже статусность, которая приятна, как говорится, и кошке. То есть, ой, а я-то это знаю, и это не про компьютерные игры, это ж литература! И вот это его, конечно, вау!!
Л. Арачишвили:
- Да. Это один из тех приемов, на которые можно ловить детей. Вы знаете, вот как раз лет 6-7 назад было популярно приложение для редактирования фотографий Б-612. И в какой восторг вообще приходили дети, когда они узнавали, что Б-612 – это название планеты, с которой прилетел Маленький принц. Что это не просто так. Я говорю – друзья мои, не читая литературу, вы очень обедняете мир вокруг вас. Вот те люди, которые создавали это приложение для вас, они это все понимали. И вот они вам дали такую пасхалку. А дети очень любят пасхалки. А ведь люди, создающие обычно какие-то вещи, которые выстреливают, они обладают очень сильным бэкграундом. То есть, у них есть очень много знаний в голове, насмотренности. И они дарят в виде таких вот подсказочек, сигнальчиков.
М. Баченина:
- Да, поэтому, друзья мои, я хочу вам посоветовать несколько произведений… нет, я не советую вам «Смешариков», в которых пасхалок навалом, которые дети считывают… Нет. Но есть один мультсериал, перед создателями которого я преклоняюсь. Я серьезно. Я жду выход каждой новой серии восьмого сезона, как будто это мой любимый сериал. Это называется «Приключения Пети и волка». Во-первых, никто из детей не понимает, откуда вдруг Петя и волк, да… Во-вторых, вот здесь пасхалок миллиард и миллиардом погоняет, если можно так выразиться. И там все переплетено и русским этносом, и норвежским… скандинавским, да. Это восхитительно! Поэтому, пожалуйста, обратите внимание. Это просто и смешно для взрослых. Я смотрю его по многу раз.
Л. Арачишвили:
- Да, соглашусь. Я тоже смотрела «Петю и волка», правда, я остановилась на сезоне шестом, по-моему.
М. Баченина:
- Уже восьмой! Рекомендую. Саша, я вам скачаю.
А. Милкус:
- Нет, я просто хотел сделать ремарку, что это не реклама.
М. Баченина:
- Да, я подтверждаю, что подростки действительно кричат – да, да, да, вот это же пасхалка. Я говорю – а ты хоть понимаешь, на что это? Да, пасхалки – это намеки на что-то, что имело место быть в принципе в истории или в предыдущих сериях, или в параллельном мире… в сиквеле, приквеле…
А. Милкус:
- Вот опять, Маша, сколько можно, опять ты все эти иностранные слова…
М. Баченина:
- А скажите мне альтернативу слова «приквел» и «сиквел»…
А. Милкус:
- Продолжение и предыстория.
М. Баченина:
- Спасибо, Александр Борисович. Прикусила язык себе в наказание.
А. Милкус:
- Ларис, действительно, вот что нам делать? Законодательно я не верю, что можно сказать так – мы ограничиваем… даже вот я говорил про эти вывески, которые мы должны все поменять… мы не можем ограничить появление иностранных слов. Вот как с этим быть? Вот мы с Машей часто боремся… я ненавижу слово «коллаборация», мне она прямо вот… Есть красивое, хорошее слово – сотрудничество. Если мы говорим про новое поколение и говорим про их возможности, и то, что они выстраивают собственный мир и собственную лингвистическую систему все-таки, как здесь-то быть, нам, уже людям в возрасте? Бить их по рукам за то, что они английские слова используют, по губам?
Л. Арачишвили:
- Нет. Постольку, поскольку ровно в тот момент, когда родитель начинает в какой-то ультимативной форме что-то запрещать, давайте вспомним, что происходит. Тут же этих слов станет в три раза больше в его лексиконе. Я, например, на своих уроках очень часто просила – а теперь скажи по-русски. То есть, проблема ведь не в том, что они говорят там «рофлить» или «угорать». Проблема в том, что они забывают, как это сказать человеческим русским языком. Они не могут подобрать синоним. Вот в этом основная проблема. То есть, наша цель не запретить и уничтожить, потому что оно само отвалится, а сделать так, чтобы то самое подрастающее поколение было в курсе, как это другими словами, цивилизованными, красивыми русскими словами сказать. Запрещать что? Ну, нет. Хотя вот история с тем, чтобы убрать иностранные вывески, мне кажется, правильная. Почему нет?
М. Баченина:
- Мне тоже так кажется…
А. Милкус:
- Нет, я не говорю о том, что надо оставить. Я говорю про то, что это не поможет сохранить русский язык от заимствований, сберечь. Наверное.
Л. Арачишвили:
- Смотрите, есть язык живой, разговорный, и есть язык нормативный. С разговорным языком ничего никогда сделать нельзя. Понимаете, он потому и называется – живой, разговорный. Мы не можем регламентировать, да. То есть, очень часто есть пометочки – разговорный, разговорный. Разговорный язык позволяет себе очень много вольностей. И да, мы не можем его регламентировать. Но мы можем регламентировать другие моменты. Мы можем регламентировать тот язык, который наши дети видят, слышат со страниц СМИ и т.д. Мы можем регламентировать какой-то язык социальных сетей – то есть, если мы говорим о публичных постах и т.д. То есть, мы многое можем сделать с точки зрения официального, нормативного, письменного языка. С разговорным языком нет. Если только ввести какую-нибудь языковую полицию, знаете, дружинники, которые будут ходить по улицам и вылавливать нерадивых граждан.
А. Милкус:
- Хорошо. Не языковая полиция, а просто полиция сможет выполнять свои функции? Вот если мы говорим про лексику нового поколения, вот у меня полное ощущение, что они еще и матом говорят совершенно спокойно, не очень понимая о том, что это обсценная лексика и просто стыдно так разговаривать. У нас есть нормативные акции, которые запрещают, при которых за использование ненормативной лексики в общественных местах вообще положен штраф, и немаленький. Во времена царя Алексея вообще головы рубили, между прочим, за злостное употребление мата, да. С матом борются у нас с середины веков. А эти вообще, им даже страшно сделать замечание, потому что они не понимают, в чем их вина…
Л. Арачишвили:
- Вы абсолютно правильно сказали, что… мы часто слышим обсценную лексику на улицах, да… Это говорит о том, что никто им не бьет по рукам. То есть, когда за употребление ненормативной лексики на уроке, грубо говоря, я, как учитель, сделать ничего не могу… раньше писали замечание в дневник, сейчас ты пишешь сообщение родителю, родитель пишет – хорошо, спасибо, мы примем меры…
А. Милкус:
- И отвечает на таком же богатом русском языке.
Л. Арачишвили:
- Да… Ребенок будет видеть, что вот шел дяденька по улице, сказал нехорошее слово – ему тут же раз, и штраф, наругали, или еще что-нибудь. Вот так они будут научаться. Они видят взрослых людей, которые говорят матом. Это не бывает так, чтобы эти дети вдруг родились, выросли и заговорили матом. Они у кого-то научились. Они увидели, что по улице идут взрослые люди, ругаются, или те же самые подростки, да… То есть, мы допустили, что в нашем обществе за употребление ненормативной лексики тебе ничего не будет.
А. Милкус:
- Ну, хорошо, но вот по моим наблюдениям, матом говорят девочки.
М. Баченина:
- Да хватит вам, да прекратите… не знаю, как вы, но в мое время просто это надо было пройти. Я помню, даже размышляла – может ли пионер ругаться матом? Ну, потому что все на улице ругались, а я была какой-то идейной и прочее… у меня анализ возникал на этот счет. Я могла сочинение тогда написать. Я через это прошла и сделала какие-то свои личные выводы и выбор. Но я всегда понимала, что ругаться матом при родителях, при взрослых, при учителях, громко на остановке, чтобы меня услышали окружающие, это заслуживает не просто порицания, но я бы и физическое какое-то наказание снесла за это. А сейчас нет стыда. И совести нет, соответственно. Вот в этом проблема, а не в мате…
Л. Арачишвили:
- Ну, подождите. Вы говорите – женщины стали ругаться матом. Я вот еще будучи ребенком застала тот момент, когда при женщинах мужчины не позволяли себе ругаться. То есть, это вот история про то, как раньше относились к женщине, да, действительно, там ставили ее на пьедестал и предполагали, что она вся из себя такая нежная, воздушная и т.д. Это ведь все было стерто в 90-е. И так вышло – мы получили поколение женщин, которые стали матом разговаривать, поскольку надо было выживать. А то поколение воспитало, собственно, другое поколение. И мы получили то, что получили. И сейчас изменить эту ситуацию возможно действительно только с привлечением каких-то очень серьезных таких государственных мер. По-другому не получится.
А. Милкус:
- А я бы еще предложил неким представителям юмористического сообщества… шутникам… я много видел программ с популярными артистами, которые говорят матом. И эти программы продюсируют крупные телеканалы. Вот в чем все дело.
М. Баченина:
- А скажите, вот это возвратная история? Допустим, это успех, это смешно, мат используется в юморе, вот во всех этих постановках… а обратно-то мы сможем вернуть? Без мата, мол, скучно – вот какой аргумент – чем вам мат мешает, мы его запикиваем. Вообще обратно-то возможно вернуть этику общения, уважение к старшему поколению, к слабому полу?
Л. Арачишвили:
- Ой, я, честно, не представляю, что должно произойти, чтобы… ну, по щелчку пальцев точно нет. Это процесс, который может, наверное… ну, наверное, можно понимать, что это займет десятилетия, чтобы выросло новое поколение с новой парадигмой поведения публичного. Вот сейчас у нас растет новое поколение, которое знает гимн наизусть и может его легко воспроизвести. Потому что мое поколение, например, этого всего не умело.
М. Баченина:
- А я старый только знаю…
Л. Арачишвили:
- Это все делается сообща… вот когда подключается государство, школа, родители и т.д.
М. Баченина:
- Вот! Вот вы копнули там, где клад лежит. Серьезно.
Сейчас абсолютно естественно вырастает поколение патриотов, которые знают и лучше понимают государственные символы, чем того же Пушкина. В мое время такого не было, потому что был либеральный уклон, было совершенно иное… Соответственно, такими же инструментами, то есть, естественными, можно как-то возродить то, о чем мы говорим. Наверное, так. То есть, заставлять нельзя никого.
Давайте вернемся к детям. Как вы считаете, в семье, где ругаются матом, возможен ребенок, не ругающийся матом?
Л. Арачишвили:
- Нет, конечно.
А. Милкус:
- А я считаю, что, если он хорошо воспитан в школе, ему объяснили, что это хорошо, можешь сделать замечание и родителям…
Л. Арачишвили:
- Тогда получается, что для него родители будут не авторитет.
А. Милкус:
- Ну, если родители говорят матом, это логично, чтобы они не были авторитетом для ребенка.
Л. Арачишвили:
- Давайте честно. Ругаются матом дома не только маргинальные родители. А даже вполне себе очень образованные люди с высшим образованием и вполне себе успешные. Потому что я вижу и слышу, как родители там забирают детей из школы, на дорогих машинах, с дорогими телефонами, и в эти самые телефоны кому-то по поводу работы говорят не самые цензурные вещи. Да, они говорят это не своему ребенку, но ребенок при этом присутствует.
М. Баченина:
- И в офисах ругаются матом.
Л. Арачишвили:
- Поэтому говорить, что там школа… Знаете, обратная ситуация происходит. Когда ты говоришь ребенку, что так разговаривать нельзя, а он тебе говорит – а у меня мама так говорит, или папа так говорит… Ребенок учится тому, что видит он в своем дому.
М. Баченина:
- Да он манипулирует… вот насаждают ему СМИ, что родители только подают пример… а он это слышит и давай манипулировать. Что, у него воли нет в почти совершеннолетнем возрасте сделать не так, как делает уставший родитель? Ишь ты какой! Мозг свой включи!
А. Милкус:
- Я хочу отступить немножко. Буквально недавно я сдавал учебник по медиаграмотности для старшей школы и решил туда поставить небольшую главу про мат как раз. Потмоу что я считаю, что это все-таки медиаграмотность, да. И я вот думал – как объяснить десятиклассникам, как им сказать, донести. И я нашел такой ход. Я не стал говорить, что это стыдно. Я стал говорить о том, что все-таки бранная лексика – это наиболее мощное, сильное оружие, которое может и убить. Если вы его используете, ну, мощный какой-нибудь меч или автомат, используете в обычной жизни, то что вы будете делать, когда припрет? Когда вам действительно нужно будет выразить эмоции таким образом, чтобы люди поняли и сам ты понял, что ты находишься на пике?
М. Баченина:
- У вас не останется возможностей и инструментов, да, я поняла.
А. Милкус:
- Да. В принципе, ведь не случайно синоним – бранная речь. Это речь, которая используется в сражении, в брани.
М. Баченина:
- Да, я понимаю. Идея ваша ясна и логична, на мой взгляд, абсолютно.
Л. Арачишвили:
- Это красивая мысль, соглашусь, да. Но не знаю, насколько сработает на детях, но попробовать надо.
А. Милкус:
- Вот я попробовал.
М. Баченина:
- Но они вам могут сказать, что а дальше мы переходим на физические действия. Ну а что остается людям? Лариса Гивеевна, а на уроках не ругаются матом? Знаете, про себя, в себя, но когда вы четко понимаете, что это было оно самое?
Л. Арачишвили:
- Конечно.
М. Баченина:
- А что вы за это делаете?
Л. Арачишвили:
- Ну, на самом деле у меня, как у учителя, очень мало способов воздействия. Давайте я вам расскажу реальную историю, которая произошла со мной. Я в 11-м классе тоже сказала вот то самое нехорошее слово, да сказала на уроке литературы. Сейчас я, правда, не могу вспомнить, в каком контексте, кому, почему…
М. Баченина:
- Громко сказали?
Л. Арачишвили:
- Что сделала моя учительница? Она заставила меня это слово писать на доске сто раз.
М. Баченина:
- Это Гарри Поттер. А у вас из рук кровь шла?
Л. Арачишвили:
- Никогда бОльшего стыда и позора я, вся из себя отличница, правда, не испытывала.
М. Баченина:
- Ну, сейчас детей же не заставишь так это делать.
Л. Арачишвили:
- Дело не в этом. Дело в том, что вот для меня это, например, стало такой прививкой, что я могу что-то сказать такое, но заставить меня написать – невозможно. Вот абсолютно невозможно. А когда у меня на уроках у детей что-то проскакивает, а я понимаю, что чаще всего это именно проскакивает, то есть, это не манифестация в большинстве случаев. Во-первых, я прошу подобрать 20 синонимов к этому слову. Вот какое сказал – вот 20 синонимов, будь добр, и тоже записать на доске. Иногда ребенок стоит у доски весь урок и придумывает эти проклятые синонимы. Понятное дело, что я сообщаю классному руководителю, а если это мой класс, я пишу родителям и прошу как-то поговорить с ребенком и объяснить ему, что школьный класс не место для подобной лексики. Но ничего не меняется, я вам честно скажу. Потому что когда я только пришла в школу и периодически я слышала в школьных коридорах такую лексику, прошло 11 лет и я по-прежнему ее слышу. То есть, насколько эффективны эти методы?
А. Милкус:
- Лариса, вот сейчас вводят оценки за поведение. Может быть, это инструмент, который может сработать?
Л. Арачишвили:
- У меня вопрос. Эта оценка за поведение каким образом повлияет на поведение? Есть чудесный разряд учеников, которые получают радостно за все двойки и они их не стимулируют учиться лучше. Так почему вдруг двойка за поведение простимулирует этого ребенка, у которого в табели одни двойки, вдруг вести себя лучше?
М. Баченина:
- Мы об этом слое не говорим, всегда были двоечники безнадежные, которым уже становилось все равно. А мы говорим о тех, кто на грани, балансирует. И если оценка за поведение будет учитываться в среднем балле, конечно, это подействует. Страх – это великий инструмент, великий рычаг.
Л. Арачишвили:
- Я не очень верю в то, что страх может быть адекватным воспитательным методом, уж простите.
М. Баченина:
- Вы, видимо, представитель того поколения, когда…
А. Милкус:
- Очень добрый человек.
М. Баченина:
- Я верю в это.
Л. Арачишвили:
- Я не верю в то, что страх воспитывает.
М. Баченина:
- Один раз помыть рот с мылом, вот так по-честному, хорошо – лет на пять хватит, чтобы человек не матюкался. Проверено.
Л. Арачишвили:
- Мне кажется, что это унижение чести и достоинства человека. Тем более, маленького человека.
М. Баченина:
- Мать унизить ребенка не может. Тем более, если за дело. Если она действительно садистка все время – это другой разговор. А если мы говорим о том, что дите матюкнулось – раз, два…
Л. Арачишвили:
- А она ему помыла рот с мылом…
А. Милкус:
- А она ему ответила с еще бОльшей фразой…
Л. Арачишвили:
- А какую психологическую травму подарила тебе твоя мама?
М. Баченина:
- О, знаете, мне кажется, у всех свои травмы и избегать их или избежать их в принципе возможно, но тогда мы вырастим некое инфантильное существо с розовыми слюнями.
Л. Арачишвили:
- Ну, инфантильное поколение действительно оно вот сейчас инфантильное. Это действительно видно, что они намного слабее, чем наше поколение миллениалов, а мы там слабее, чем предыдущее. Но это же все идет в соответствии с поговоркой, что плохие времена рождают сильных людей, а хорошие времена рождают слабых людей. То есть, вполне логично, что, когда надо было преодолевать какие-то сложности, народ был крепче. Достаточно вспомнить тех людей, которые были во времена Великой Отечественной войны. Я когда читаю, я не представляю себя, чтобы я могла через все это пройти, не сойти с ума и все это …
М. Баченина:
- Вы говорите просто мои мысли. Но мне на них однажды дал ответ экскурсовод в музее военной формы, на выставке, посвященной 80-летию Победы, о том, как наши музейные работники вывозили все это… она сказала – аккумулировались бы, аккумулировались бы, не сошли бы.
Друзья мои, мне кажется, вот эта нота, которая дает некий просвет, и вообще разговор о важном сейчас совершенно не в размытой форме, а о том, что мы действительно, когда об этом разговариваем, мы начинаем об этом думать, и вот сегодня случилось не зря. Лариса Гивиевна, огромное вам спасибо, что вы, как мадонна с младенцем на руках, аккумулировались, собрались, и младенец уже успокоился, перестал капризничать, что мать не сто процентов внимания дарит ему…
А. Милкус:
- Да, я очень благодарен Ларисе Гивеевне Арачишвили за участие в нашей программе. Мне кажется, это очень важно, тем более, программа выходит на следующий день после Дня славянской письменности. Лариса Арачишвили, литератор, победитель конкурса «Учитель года России 2019» была у нас в эфире. И была не одна, а со своим 9-месячным сыном. Привет ему большой!
Л. Арачишвили:
- Я передам.
Подписывайтесь, чтобы не пропустить новые выпуски нашего подкаста для родителей и слушайте, когда удобно.
➤ Слушать прямой эфир: https://radiokp.ru
➤ Читать эксклюзивные новости: https://www.kp.ru
➤ Подписаться на наш телеграм: https://t.me/truekpru
➤ Самое интересное из эфира: https://t.me/radiokp