От кого и как нужно защищать великий и могучий русский язык

Мария Баченина и Александр Милкус вместе с лингвистом и доктором филологических наук Натальей Ахреновой обсуждают, как меняется современный русский язык и какие риски для языка несет цифровизация.

М. Баченина:

- Здравствуйте, друзья! Это «Родительский вопрос», у микрофона Мария Баченина и Александр Милкус. Сегодня у нас в гостях главный специалист по стратегическому развитию Институт иностранных языков РУДН, вице-президент Национального общества прикладной лингвистики, главный редактор научного журнала «Вопросы современной лингвистики», а также основатель и руководитель научной школы «Лингвопрагматические исследования медиатекста» в Государственном университете просвещения и доктор филологических наук Наталья Ахренова.

Давайте начнем с простого вопроса. Как, на ваш взгляд, изменился или меняется русский язык с началом цифровой эпохи?

Н. Ахренова:

- С началом цифровой эпохи, я считаю, не только русский язык меняется, меняются все языки мира. А русский язык, в частности, поменялась норма. До этого норма была, мы знали, как надо, она была прописана в учебниках, и люди старались придерживаться, если честно, ее и в реальной жизни. Сейчас норма стала, как говорят лингвисты, узуальна, как использовал слово, как построил фразу, так и правильно. Сейчас интернет во многом диктует правила употребления, правила формирования текста. Я бы сказала, что высказывание стало таким фреймовым – рамочным. Если мы посмотрим ЕГЭ, ОГЭ, которые сдают наши дети, от них требуется создание высказывания в определенном формате. Высказывание стало форматированным, форматным. Люди стали говорить короче, люди стали использовать меньше сложных слов. Мы стали много сокращать. В общем-то, это основные изменения. Но они, я бы сказала, глобальный характер носят. Это не только то, что относится исключительно к русскому языку, и больше ничего уникального.

М. Баченина:

- А давайте какой-нибудь пример приведем. Допустим, меня немножко испугало, я бы так сказала, что как сказал, так и правильно.

А. Милкус:

- Чем мы тогда занимаемся 11 лет в школе?

М. Баченина:

- Зачем нам словари? Все можно выбросить.

Н. Ахренова:

- Мы видим эту тенденцию на улице. Раньше писали люди, которые были специально этому обучены. Это была элитарная группа, которая могла писать книги, могла писать в открытом пространстве. Журналисты были. Сейчас журналистов тоже много, но у нас очень много блогеров. Даже в переписке с нашими родными и близкими вы же не всегда пишете «спасибо», вы же пишете «спс».

А. Милкус:

- Знаете, сколько я выпускников журфака видел, которые пишут с ошибками, если они не прибегают к помощи словаря, который встроен в текстовый редактор.

Н. Ахренова:

- Спеллчекер много испортил. Кстати, об англицизмах. Сколько их появилось. Я сейчас сидела перед эфиром, читала MASH, и там описывалась игра DOTA. Среди новостей вдруг появляется такой вброс, и начинается, что там скины. и прочее.

М. Баченина:

- Здесь хотя бы какое-то оправдание, что это пришло к нам из-за рубежа. Как радио, например. Музыкальные и коммерческие радиостанции были придуманы за рубежом. Поэтому наш профессиональный язык очень здорово пестрит англицизмами. Здесь хоть какое-то оправдание.

А. Милкус:

- Компьютерный язык тоже, потому что это международные термины.

М. Баченина:

- Я перестала вообще обращать внимание на запятые. Я знаю, я помню, иногда практикую, чтобы не забывать. Но вообще мне лень их ставить.

Н. Ахренова:

- А вы еще обратите внимание, что они стали авторскими, эти знаки, препинания. Где хочу, там и поставлю. Мы не обращаем внимания. Нам хочется паузу. Это, знаете, из-за чего произошло? Потому что в интернет-языке как мы обозначим паузу или как мы обозначим наши какие-то там сомнения и хезитации? Мы ставим многоточие, мы ставим запятую, кто чего поставил, звездочку. От этого у нас появляется авторская постановка запятых. Говорить о том, что существует такой феномен, как врожденная грамотность, она, конечно, существует, но мы ее тоже спокойно убиваем этой вольностью. А потом человек - существо ленивое. Если ему предлагают сократить что-то, - почему нет? Потом мы лучше поругаемся, что это кто-то испортил наш язык. А на самом деле совершенно не оценим своего вклада в это.

А. Милкус:

- На самом деле мы же и с точками уже расстаемся. Мне студенты бьют по рукам, чтобы я в сообщениях не ставил точку, потому что они это воспринимают как оскорбление. Что, мол, все, разговор закончился, мы больше с вами общаться не будем. Это у молодого, нового поколения такое отношение к знаком препинания. Они несут другой смысл, или иногда несут другой смысл.

М. Баченина:

- Я понимаю, капслоком это воспринимается как...

А. Милкус:

- А почему ты считаешь, что капслоком это громко, а если точку, то это странно? Тоже точка уходит.

Н. Ахренова:

- Для них, да, точка звучит пугающе в конце.

М. Баченина:

- Вы серьезно?

А. Милкус:

- Да.

Н. Ахренова:

- Если это большой текст, вы внутри текста ставите точки, то норм. Разрешается, можно, ставьте. А если вы закончили вообще свое сообщение, там не дай бог стоит точка, дети в панике.

А. Милкус:

- Да, это правда.

Н. Ахренова:

- Лучше поставьте смайлик вместо точки, они хоть расслабятся.

А. Милкус:

- Мы днях в издательстве смотрели комикс для младших школьников, и редактор вычеркивал написанные в конце предложения художником-дизайнером точки, чтобы это было более понятно для молодого поколения, потому что редактор сама недавно закончила институт. Так мы живем.

М. Баченина:

- Ближе к народу становимся через язык.

А. Милкус:

- Меняется язык. А у нас политики, Госдума бьются, чтобы его защитить. А нужно ли защищать в этом смысле? Потому что, в принципе, это язык, который живой, и он меняется. Я помню, когда я работал здесь редактором отдела образования, мы боролись с «олбанским языком». Сколько у нас была публикаций, что дети оскорбляют – медвед, превед.

Н. Ахренова:

- И что вы еще помните из олбанского? «Аффтар жжот».

А. Милкус:

- Хорошо, у нас были темы для публикации, нас все читали. Но он же умер через полтора года, через год, и все, и осталось это как прикол. Когда сейчас нынешним студентам рассказываешь об этом, они говорят: дядь, ты совсем уже? Что это за странные люди были? Говорю: это ваши родители, в большинстве своем. Может, язык сам очистится, сам изменится, как полагается?

Н. Ахренова:

- Если говорить об олбанском, то давайте еще 1920 год и языковой кружок Ушакова, где такие игры типа олбанского языка были, в общем-то, нормальными. Из этого потом выросла вполне себе уважаемая московская лингвистическая школа, из этого кружка, в порядке развлечения, они не писали публикации на эту тему, но как языковые игры у них был такой интеллектуальный способ развлекаться, как у лингвистов, языковая игра. Язык самоочищается. Язык – система умная. И язык либо принимает, либо отторгает. Язык – это система четко структурированная. Если мы с вами возьмем, например, терминологию тех же современных экономистов, банковской сферы особенно, когда выступает любой банковский аналитик, страшно становится, что они говорят на самом деле. Потому что я, как простой смертный, не всегда это понимаю.

М. Баченина:

- Когда мои две подружки говорят про СММ, про таргетирование, косты, воронки, и я понимаю, что ничего не понимаю, тут мне становится на самом деле страшно.

Н. Ахренова:

- Ведь всегда существовал жаргон определенных специальностей. У инженеров был свой жаргон, который не понимали медики, у медиков был свой жаргон, который не понимали педагоги. Это же просто внутри сферы. Когда они выходят, скажем так, в прерии, в свободный полет, к людям, они же используют вполне наш с вами адекватный нормальный язык, понятный большинству. Поэтому так они понимают друг друга в своем социуме, в котором они работают. Потом они выходят. Мы же используем языки в разных сферах. В быту мы общаемся на одном языке, на своей работе мы общаемся совершенно другими словами и про другое. Это как тематическое поле. Лингвисты это называют смена дискурсов. Когда мы переходим из одной области жизни в другую, мы меняем то, как мы общаемся. В интернете мы общаемся по-другому, если мы вообще общаемся и комментируем. Потому что сейчас модно стало выразить себя, очень хочется всем. Но, может, это не всегда правильно - писать.

А. Милкус:

- Не так давно известная компания «Медиаскоп», которая занимается исследованием медиапотребления, они провели исследование как раз, как общаются дети 14 лет и старше, подростки, студенты. В первый раз они определили такую тенденцию, что ребята общаются не фразами, они общаются мемами, какими-то образами. И я спросил исследователя, Марину Пикулеву: они что, новости сообщают мемами? Они и новости сообщают мемами. Можно ли это отнести вообще к лингвистике и языку? Это понятия, информация передается таким образом.

Н. Ахренова:

- Да, это тоже язык.

А. Милкус:

- Тоже расширяется?

Н. Ахренова:

- Да, тоже язык расширяется. Лингвисты всегда говорят о том, что текста без интертекста, без отсылки, без пародий на другой текст не бывает. Все равно любой текст аллюзивен. А мемы – это и есть те образы, которые мы почерпнули из до этого существующих текстов. Либо это поп-культура, либо это кинематограф, либо это какие-то политические события, яркие фразы. Они общаются не столько мемами, сколько они общаются просто краткими фразами. Их язык стал короче.

А. Милкус:

- И беднее.

Н. Ахренова:

- И беднее, естественно. Мы перестали использовать сложные образные прилагательные в такой речи. И дети даже из семей, которые по своим социально-экономическим, интеллектуальным возможностям могут общаться и получать более сложный язык и более сложную информацию в более сложном виде, стараются все равно, придя в тот же университет, в школу, быть частью этого социума. Мало кто хочет выделяться, в силу своего возраста. Хотя не факт, что выйдя из этого социума, они не будут говорить по-другому. Они в другой части своей жизни будут общаться сложным языком, тем языком, который они услышали от папы с мамой.

А. Милкус:

- Вы сказали, что они возвращаются или приходят в институт, в класс и переходят в большинстве своем на обсценную лексику. Говорят матом. И это мы с вами видим и на улице, когда идут симпатичные молодые девочки, они не просто высказываются, они говорят на этом языке.

Н. Ахренова:

- Да, к сожалению.

А. Милкус:

- Это пройдет, или это уже такая тенденция? Не стыдно им. Я делал замечание несколько раз. Раньше смущался человек, говорил: ой, извините. А сейчас я в ответ получаю еще большую порцию.

Н. Ахренова:

- Либо удивление. Самые культурные реакции - они очень удивлены.

А. Милкус:

- Нет, мне просто объяснили, куда идти и не лезть не в свое дело. Для меня это трагедия, потому что это вообще обедняет человека. Это превращает культуру, по крайней мере, на улице, в некую помойку. Что с этим делать? Как быть? Потому что, на мой взгляд, с одной стороны, это уличная культура, с другой стороны, мы видим даже в СМИ или, по крайней мере, в социальных сетях программы, где совершенно спокойно общаются на этом же языке. Иногда запикивают, но мы можем догадаться, часть программ просто запикана процентов на пятьдесят.

Н. Ахренова:

- Опять же, как раз здесь государственная политика очень важна. Конечно, мы не можем регулировать то, что происходит на улицах. Потому что мы можем быть отправлены в известном направлении, по известному маршруту, как вы сейчас опытом поделились. Естественно, в вузах надо объяснять о том, что нехорошо разговаривать матом даже на перемене. Но государственная политика должна быть сконцентрирована вокруг того, чтобы запрещать и регулировать обсценную лексику в эфире. Потому что, да, все говорят: интернет свободен от модерации. Не должен он быть свободен в этом сегменте от модерации. И блогеры, имеющие какое-то определенное количество подписчиков, они все равно обязаны регистрироваться как СМИ.

А. Милкус:

- 10 тысяч.

Н. Ахренова:

- Не регистрируйте их как СМИ. Потому что, если они используют определенный набор языковых параметров, которые запрещены, которые антикультурны, которые деструктивно влияют и на речи, и на мышление, и на все остальное. Не говоря уже о содержании этого. Потому что, когда мы говорим о СМИ, какой-то там журнал надо зарегистрировать, мы проходим очень четкую проверку и жесткую проверку. А, к сожалению, этот сегмент - не очень. Потом, когда фильмы выпускаются, даже если мы возьмем недавно снятые фильмы, типа «Слово пацана», там же тоже допускается эта лексика. А потом есть альтернативный вариант «Слово пацана», который есть в интернете, и где там это даже и не запикивается. И не только «Слово пацана».

М. Баченина:

- Скажите, пожалуйста, а что в этом такого ужасного? Что, кто-то умрет от этого? Чтобы мы не выглядели такими чистоплюями. А кто не ругался матом в школе-то?

Н. Ахренова:

- Одно дело - ругаться, а другое дело - разговаривать. В наше время мат был проявлением крайне эмоционального момента, когда уже у меня не хватает слов, что называется. Безусловно, мы все не без греха, мы все знаем русский язык. Но в тот же самый момент сейчас, Александр Борисович правильно сказал, мы разговариваем. Не мы, вернее, а наши дети пытаются разговаривать матом. Они не пытаются, они разговаривают, и делают это очень успешно. Одно дело, когда это эмоции, которые мы не можем контролировать, а если это уже выходит в активную речь, то это уже осмысленное воспроизведение целых отрезков текста не нормальным языком, который существует, который, в общем-то, употребим в обществе, а именно обсценной лексикой. Либо это не знание этого языка, либо это боязнь выделиться из общей массы, что они меня не примут, если я не буду говорить. Это момент показать свою яркость таким образом. Это плохо. Что это не просто «ой, вырвалось». Безальтернативная такая история. Тем более, что мы это слышим постоянно.

А. Милкус:

- Мы мыслим образами, языком, языковыми конструкциями. Одно дело, когда мы можем описать утро, красивый рассвет, туман, листики. А другое дело, когда у них лексика заточена, можно себе представить, как может уличный подросток описать утро, используя мат. Они и мыслят так. Это первое. И второе, я долго думал, мы выпустили сейчас учебник 10-11 «Медиаграмотность», мне очень хотелось там прописать какие-то вещи, может быть, назидательные, но подсказать учителю, как разговаривать с детьми о том, что выражаться нехорошо. Я долго искал форму. Я написал главу о том, что обсценная лексика - это бранная лексика. Это лексика, которая использовалась на поле брани, тогда, когда ты идешь на врага. Кто у тебя враг на соседней парте, в коридоре? Ты используешь очень сильные выражения. Это максимально сильные эмоциональные фразы. И ты их просто в воздух распространяешь. Когда тебе нужно действительно бороться, если ты будешь бороться, у тебя уже не будет этого оружия, ты это оружие растратил. Примерно так я пытался им объяснить, чтобы хоть как-то дошло.

М. Баченина:

- Что нам с этим делать? Воспитывать только? Говорить?

Н. Ахренова:

- Только воспитывать личным примером просто. Воспитание этими назиданиями, особенно современное поколение очень сложно воспитывать, говоря, что так нехорошо, не делай так больше, Федюня. Нужно показывать своим примером, нужно показывать хорошие образцы языка и именно требовать от тех самых инфлюенсеров, которых дети слушают, чтобы они использовали правильный, хороший русский язык. Да, безусловно, там сленг какой-то для обозначения принадлежности к какой-то определенной группе, показать, что ты в теме, и так далее, можно использовать. Но это не должна быть настолько сниженная лексика, например, как мат.

А. Милкус:

- Сейчас я, наверное, присоединюсь к нашим депутатам Госдумы, которые любят за все нехорошее назначать штрафы. Но мне кажется, что штрафы, которые существуют, между прочим, за брань в общественных местах, вряд ли могут существовать. Потому что кто может налагать штраф? Полиция. У полиции и так хлопот достаточно, и сейчас у них достаточно много других забот, чтобы ловить школьников и студентов, документировать, писать протокол, передавать это в суд или там куда-то, чтобы назначили штраф за административное правонарушение и так далее. Мне кажется, не такую большую кучку инфлюенсеров - влиятельных стендаперов и так далее, у которых полно программ с матом, с которых дети и берут пример, - пять-шесть человек, я даже могу подсказать фамилии после эфира, если кто-то из полиции заинтересуется, я думаю, что пять-шесть штрафов серьезных за использование ненормативной лексики в молодежных программах могут изменить обстановку. Может, я ошибаюсь?

Н. Ахренова:

-Конечно. То, что они говорят на таком языке, это же не значит, что в университете на занятиях преподаватель с ними так общается. Преподаватели как раз стараются выровнять то, что они видят. Все всё видят, все всё понимают. Своими средствами пытаются бороться. И в школе тоже, уверена, учителя пытаются бороться. А потом они опять попадают в свободный интернет и считают, что те анахронизмы, которые ходят в университете, в школе, они отстали просто от жизни, поэтому не умеют пользоваться нормальным языком. Я согласна совершенно с этим мнением.

М. Баченина:

- Был принят закон о защите русского языка, от чрезмерного использования заимствований в публичном пространстве. Согласно закону, вывески, указатели, информационные таблички в магазинах и общественных местах должны быть на русском языке. И в названии жилых комплексов, объектов строительства застройщики обязаны использовать только кириллицу при создании коммерческих названий. Все это должно заработать с 1 марта 2026 года. Но вызывает большие сомнения, что разнообразные Dream Towers, Ultima City, Москва-Сити будут переименовываться. Как вы считаете, здесь нужно как-то построже краны закрутить?

Н. Ахренова:

- Вообще, конечно, «Башня мечты» звучит гораздо хуже, чем DreamTowers, на мой взгляд.

М. Баченина:

- А почему?

Н. Ахренова:

- Потому что Tower связан именно с концептом американской мечты, Trump Tower, Empire State Building. Москва-Сити - это же отсылка не к тому, что это город Москва, а к тому, что это деловой район. По аналогии с Сити в Лондоне, мне кажется. Поэтому здесь это вариант глобализации, который мы видим в названиях. И тут вопрос, конечно, другой. Переименование необходимо по этому законодательству или нет? Потому что закон же действует с 1 марта 2026 года. Со 2 марта 2026 года, может быть, районы будут называться исключительно, какая-нибудь локальная деревня, Москва-Нью-Васюки. А то, что было до 1 марта 2026 года, наверное, таким и останется. Когда традиционные иностранные названия переписываются на русский язык, это странно выглядит.

А. Милкус:

- Я подумал, что есть Irish pub. А если его написать русскими буквами, суть-то не изменится, он будет писаться просто «Айриш» - кириллицей.

М. Баченина:

- Я согласна с тем, что «распродажа» длиннее, чем «сейл». С одной стороны, я не вижу смысла, а с другой стороны, я вижу еще какой смысл, потому что слишком много этого все становится. Недавно я столкнулась с тем, что увидела новый дом, он называется «Сидней Сити». Я не поняла юмора, а что это Сидней у меня посреди Москвы? Это вообще что значит-то? Идите отсюда в свой Сидней. Выражаясь. Мне обидно. Это нормально?

Н. Ахренова:

- «Сидней Сити» в центре Москвы, конечно, это ненормально. Но это, опять же, нормально в условиях того, мы, хоть мы сейчас и начали говорить, что после 2022 года у нас началась регионализация, но все равно глобализация-то идет. Наше желание заглянуть за пределы своего и отойти от своего, все равно очень сильно. И потом, вспоминается это советское поклонничество перед Западом.

А. Милкус:

- Низкопоклонничество перед Западом.

Н. Ахренова:

- Наверное, это отголоски еще того времени, когда все, что заграничное, считалось хорошим.

А. Милкус:

- У меня просто, знаете, представление, какой-то жилой комплекс «Венеция» в 10 километрах от Московской кольцевой автодороги.

М. Баченина:

- Там было оправдано тем, что формация – это много каналов, рек, ручейков с мостиками, это жилое пространство обрамлялось водой, и были ассоциации.

А. Милкус:

- Нет, я о другом, о том, что это, как правило, закрытая территория с высоким забором, с охраной. И ты живешь в России, но ты живешь в Италии, в резервации. А потом ты раз, переехала, у тебя слева деревня Коровино, а справа деревня Жаворонки.

М. Баченина:

- Но, с другой стороны, тоже ведь обидно жить в Коровино или в каком-нибудь Дурново.

А. Милкус:

- Это же вопрос бренда, репутации. Понятно, что назвать красиво на русском языке, это сложнее, это надо включить голову. А так ты говоришь какие-то там «Сады Семирамиды», и вперед, давай, живи там.

Н. Ахренова:

- Хотя все равно ничем это не отличается от «Садов Придонья» или там чего-то еще.

А. Милкус:

- Да, абсолютно точно. Мне кажется, что вопрос в том, что эти все законы должны были бы конце концов подвигать всех этих специалистов по брендированию, по продвижению, по коммуникациям, сейчас же у нас куча направлений таких, думать на русском, искать образы на русском, поддерживать образы на русском. Даже, может быть, если в основе их какие-нибудь англицизмы или заимствованные слова из какого-нибудь фарси, но уже которые нам писали привычными. Мне кажется, такая история. А указами и хлопаньем по столу руками...

Н. Ахренова:

- И пока кто-то не пожалуется, что «Сады Семирамиды» ему понравились меньше других «Садов», это, конечно. Потому что у нас все, к сожалению, не выходит в прагматику жизни. Закон издается, а санкции не применяются. Применили бы один, два, три, десять раз санкции, и тогда бы сразу народ задумался, а как это по-русски.

М. Баченина:

- Хочу спуститься до малышни. Я замечаю, что мультфильмы не в фаворе, в которых есть содержательная часть, история, герои, развитие сюжета, характер этих героев. И чаще всего дети соскакивают, раньше это был YouTube, теперь на Рутуб, где одна и же строчка повторяется сотни раз подряд, где имитация некой примитивной компьютерной игры. Это такой примитив, от которого взрослый человек сходит с ума. Он действует на нервы. А ребенок сидит и смотрит, еще потом повторяет. Как это аукнется нам в будущем в контексте языка и мышления поколения, которое говорит на этом языке?

Н. Ахренова:

- Вот пожалуйста, это то, о чем мы до этого говорили. Мемы. Когда мы будем слышать в коридоре, когда мы будем слышать на своих занятиях то, что они лучше принимают всякие слоганы, мемы, повторяющиеся фразы, которые им в голову забились в момент, когда они тысячу раз посмотрели какой-нибудь популярный сегодня в Рутубе мультфильм, где будет петься навязчивая песенка. Вы начали сейчас говорить, а у меня музыка из известного мультфильма про транспортные средства в виде трактора сразу заиграла.

А. Милкус:

- Ой, у меня «Синий трактор».

М. Баченина:

- Послушайте, товарищи взрослые, вы какие-то наивные здесь сейчас со мной. Потому что у меня-то дома есть пятилетка, который смотрит, пока я не зайду в комнату, и он в страхе не переключает, про «унитазные истории» - Skibidi Toilet. Трактор - это добро, это прекрасно. Они не разговаривают друг с другом, они не играют, у них нет приключений. Модные нынче герои, которые даже не знакомы воспитателям. Это искусственный интеллект создал коллаборацию слона и кактуса, гориллы и клубники. А еще есть унитазная история, когда унитаз с головой. Сначала тебе неловко, потому что это на грани фола. Сортирное нечто, что-то грязное, тупое. А когда ты понимаешь, что ты родил то, что любит это, ты думаешь: надо поменять отношенияе потому что совсем как-то унизительно. Я не знаю, что с этим делать. Этот тренд пройдет, как вы думаете?

Н. Ахренова:

- Конечно.

М. Баченина:

- Потому что старший ходит и смотрит и говорит: да, я такие тупые мультфильмы не смотрел. А вдруг не пройдет?

Н. Ахренова:

- Нет, я думаю, что пройдет, и эта история будет замещена другими какими-то историями, которые пойдут на его возраст. У меня уже есть выращенные дети, которые прошли эту историю. Я бы сказала, этот Skibidi Toilet был у моей дочери, ей 15 лет, это было пять лет назад. Он увековечен. Но теперь про него никто уже не вспоминает.

М. Баченина:

- Да, кроме моего младшего ребенка.

Н. Ахренова:

- Подождите год-полтора, и он вас будет думать о чем-то еще.

А. Милкус:

- Мне кажется, что эти вещи не проходят для развития человека, потому что как раз с первого года жизни до трех-четырех лет формируется основной культурный код. Некоторые специалисты говорят, 70% того, что мы потом используем в жизни, как культурный код, заложенный в нас, узнавая друг друга по фразе из мультика, из кинотеатра, из кинофильма, где-нибудь в самолете или на какой-то другой земле, оно оттуда, там же и живет. Мне кажется, что эти образы, мелькающие время от времени, они почему выбирают? Потому что они яркие, потому что они эмоциональные. Они все равно внутри сознания закладываются. У меня есть знакомый, который вытеснял все истории сказкой «Гуси-лебеди». У него девочки тяготели, как любой маленький ребенок, к ярким образам. А он между ними вставлял «Гуси-лебеди». А там как раз история, как раз сопереживание. И в результате они пошли по отечественным мультфильмам, по советским мультфильмам, которые, на мой взгляд, просто содержательны эмоционально, они добрые, они сеют то самое разумное, доброе, вечное. Я уверен, что рано или поздно это скажется на характере человека, на взаимоотношениях. Так не бывает, что та программа, которая закладывается в самом раннем возрасте, потом куда-то делась, она все равно сработает.

Н. Ахренова:

- Конечно. Я согласна с вами. Но на то и родители. Он же выключает эту «туалетную историю», когда появляетесь вы. И у вас с ним есть другая история, правильно?

М. Баченина:

- Да.

Н. Ахренова:

- Вы читаете книжки, вы водите ребенка на правильные спектакли. Мы же не только заключены в интернете, к счастью, у нас есть и реальный мир, который, в общем-то, это и замещает.

М. Баченина:

- Я влияние имею, когда говорю «нет»?

Н. Ахренова:

- Абсолютно. Вы и ваше окружение, старший брат, сестра.

А. Милкус:

- Если он выключает, когда ты подходишь, значит, он понимает, что это неправильно. И это уже хорошо.

М. Баченина:

- Да, Саша, только до конца этого счастья осталось недолго. Я имею в виду, что страх - это очень здоровский мотиватор. Я это вижу на примере того, как старший боится какого-то учителя, на что у меня рот открывается, как у взрослого человека, потому что ни повода бояться нет, ничего ты противозаконного не совершаешь. «Я боюсь задать ей этот вопрос, закричит».

Н. Ахренова:

- Это же он боится реакции учителя.

М. Баченина:

- Но старший-то уже меня не боятся.

Н. Ахренова:

- У них будет заложенное вами, то, что вы дали до этого, и то, что заложено окружением. Правильное переключение на «Гуси-лебеди» или на «Бременские музыканты». Наш кинематограф, к счастью, создает правильные мультфильмы, хорошие мультфильмы. Они выходят в прокат. Даже несмотря на то, что многие взрослые выходят оттуда, ахают, ах, там такое смешение нормированного языка и не совсем нормированного, попадает сленг, какие-то современные словечки, но если вы эти словечки уберете, это будет неинтересно детям. И тогда это не будет иметь того воспитательного момента. Потому что они должны понимать, что разрыв между нами, естественно, generation gap, возрастной разрыв между нами существует, но он не такой большой, чтобы потерять взаимопонимание. Показать, что ты тоже знаешь эту культуру, для родителей это тоже важно. Потому что, если родитель будет показывать, что я не понимаю твоего влечения к этим коротким мультфильмам, но это часть его жизни. Потому что, если он выйдет в свой класс, где большинство знают это, он будет белой вороной, он будет страдать от другого. И у него будут совершенно другие комплексы появляться, которые вы уже без помощи медиков не откорректируете, по большому счету. Потому что быть понятым в семье – это очень важно, а быть понятым в социуме, куда ты выходишь, это не менее важно для их взросления. Поэтому, как и взрослый человек должен знать разные сферы жизни и когда какой язык использовать, так и ребенок должен этому учиться и понимать, что здесь хорошо говорить про «Бременских музыкантов» и «Гуси-лебеди», а с этими я могу расслабиться, мы можем там своим кружком обсудить эту животрепещущую историю, которую он смотрел втайне от мамы. Вы же все равно не можете это искоренить и запретить ему это сделать, тем более с современными средствами связи, со смартфонами и так далее. Выход у них в интернет все равно свободный, как бы вы его ни контролировали.

М. Баченина:

- Наталья Александровна, огромное вам спасибо, что пришли и даже местами успокоили. Я не шучу.

Н. Ахренова:

- Спасибо большое за приглашение, интересный опыт.

Подписывайтесь, чтобы не пропустить новые выпуски нашего подкаста для родителей и слушайте, когда удобно.

➤ Слушать прямой эфир: https://radiokp.ru

➤ Читать эксклюзивные новости: https://www.kp.ru

➤ Подписаться на наш телеграм: https://t.me/truekpru

➤ Самое интересное из эфира: https://t.me/radiokp