Опубликованы новые видео пыток в ярославской колонии № 1. Когда начнется реформа ФСИН?
М. Баронова:
- Вы прислали комментарии. И это ужасно, то, что вы пишете.
С. Мардан:
- Чего пишут?
М. Баронова:
- «Убили гнусного бандита, и это хорошо». Вот речь про того человека, грузина, которого избили и в итоге убили. «Вот такая агрессия и порождает ответную. Таким образом мы губим детей, растим в них агрессию». «Все госслужащие за нарушение закона должны получать вдвойне. Вирус надо корчевать по жести». Призывают побольше пыток в ответ на пытки.
С. Мардан:
- «Ни в каких обстоятельствах недопустимо пытать людей. Зверские методы ничем не оправданы». Это другой комментарий.
«Новая газета» опубликовала новое видео из знаменитой Ярославской колонии № 1. Записи 2016 и 2017 года, где совершенно лютым образом избивают заключенных. Причем про одного известно, что он спустя месяц после записанных на видео событий умер. Заключения медицинского нет. Это было прямым следствием этого избиения либо там что-то было еще, но факт остается фактом. Человека пытали, человека били, человек умер.
С нами на связи Дмитрий Демушкин, общественный деятель. Дмитрий, вы видели русскую тюрьму изнутри. Извините, что я сразу некоторое ограничение вашего жизненного опыта задаю. Тем не менее, тема крайне болезненная, крайне эмоциональная и пугающая. Для тех, кто там не был, она просто пугающая. То, что происходило в Ярославле, это что-то из ряда вон выходящее? Или это вполне себе примета российской фсиновской системы?
Д. Демушкин:
- Я могу с высоты опыта судить только по Владимирской управе. Первые видео когда появились с Ярославля, мы как раз их увидели во Владимире. Честно говоря, у нас все улыбнулись и сказали: всего-навсего? Нам показалось, что ничего особенного там нет. Поверьте, то, что происходит во Владимире, вы даже никогда не увидите это на видео. Когда руководство колонии, под регистраторы снимая, кого-то избивает? Да бросьте. У нас все делали активисты. Делали лучше, больше и гораздо эффективнее. Никакое руководство колонии там и близко не подходило к этому. Там все было налажено и поставлено.
Опять же, зоны есть разные. Есть зоны, где эти так называемые режимные, где осуществляются ломки. Это Владимир, это Карелия или Красноярск.
С. Мардан:
- Что это такое?
Д. Демушкин:
- Режимными зонами называются красные зоны, которые отданы полностью на откуп активистам, где нет положения, нет никакой уголовной жизни. Где есть активисты на окладах, которые в повязках либо без повязок, это не важно, осуществляют фактически дисциплинарные методы воздействия. И с этими осужденными вы ничего сделать не сможете, в отличие от сотрудников. Есть зоны, куда, заезжая, вы сотрудников можете неделями не увидеть. Даже ключи от локалок отдаются другим осужденным, которые с вами делают все, что угодно. И они набираются, как правило, из определенного контингента. Есть такие бараки без будущего, когда люди, например, имеют турбоВИЧ и срок очень длинный. Понятно, что проживет он полгода-год, а работает он сейчас. И вы ему ничего не можете сказать. Он с вами может сделать что угодно. Как правило, это спортсмены либо какие-то такие больные люди. Их набирают очень много. Думаю, что и Алексей с этим столкнется, что его, действительно, повезут во Владимир. А сейчас ходят такие слухи.
С. Мардан:
- Вы про Навального сейчас говорите?
Д. Демушкин:
- Да, что его в Покровскую зону как раз повезут. Потому что в мою зону потом и Костю Котова привозили, он в моем же даже сидел бараке. Туда как бы политических они любят свозить. Она недалеко и полностью подконтрольная. Вся жизнь в ней происходит под диктовку администрации.
Есть зоны, соответственно, такие, где сидел Цеповяз и прочие. Где есть положуха, где можно что-то за деньги получить, - телефоны, интернет, зачастую проституток и много еще чего. Конечно же, туда Навального не повезут. Туда не могли повезти меня или каких-то политических. Понятно, что повезут на полную изоляцию, вот в такие зоны.
Поэтому Ярославль мы видели во Владимире, как раз сидели в городе Покрове, глядели эти видео. И нам это даже странным показалось, что все руководство колонии воспитывает одного какого-то заключенного, отбивая ему пятки. У нас это была ежедневная обыденность. И руководство колонии, конечно, этим не занималось. Что у них там, не хватает, что ли, людей для этого? Тем более еще и снимая это. Нам показалось это очень странным.
С. Мардан:
- А зачем они снимали? Я тоже не понял этой истории.
Д. Демушкин:
- У сотрудников колонии сейчас по закону всегда должны быть включенные регистраторы, когда они находятся на смене. Поэтому нас и удивляло, что у них там, не хватало людей? С целью чего они там все собрались, все руководство, и что-то делали? Понимая, что это видео фиксируется. Потому что это все на управу должно идти. Все, что там снимается. И у нас, например, сотрудники не занимались этим. Им абсолютно не было дела. Они давали команду, пометку, и все спецмероприятия проводились в ежедневном режиме. И они были настолько обыденными, что никто даже не оглядывался на них.
Ярославль нам показался в этом плане, если все руководство колонии одного заключенного так воспитывает, наверное, там не все так «плохо». Относительно. У нас точно бы никто из руководства колонии не ходил бы никого бить.
С. Мардан:
- Вы хотите сказать, что на самом деле в колонии, скорее всего. Порядок? Как это понимать?
Д. Демушкин:
- На красных зонах всегда идеальный порядок. Вы подъезжаете, и всем правозащитникам очень нравится, все ходят строем, отвечают хором.
С. Мардан:
- И говорят, что нет никаких жалоб.
Д. Демушкин:
- Во Владимир к нам приезжало бесконечное количество правозащитников, выстраивали все бараки, которые уже с утра четыре часа стояли на линейке, чтобы дождаться этих «правозащитников». Они заходили и спрашивали: вопросы есть? И все им хором отвечали, 120 человек: нет! Кто-то на личный прием хочет? Нет! Ну, молодцы. И уходили. У меня возникает вопрос, мне бы хором 120 человек ответило, что у них нет никаких вопросов, я бы задумался, уже бы задал вопросы. А здесь как бы это считалось нормальным. За два года, что я там был, сколько их приезжало, два года им хором отвечали «Нет!», и они уезжали. Зачем приехали – непонятно.
С. Мардан:
- Этой традиции много десятилетий. Помните, как Алексей Максимович Горький ездил на Соловки. И тоже говорил о том, что вот где перековывается человек. И здесь то же самое.
Д. Демушкин:
- Я тоже, стоя там, как раз это и вспоминал. Как он описывал ГУЛАГ, как там все замечательно, воспитываются новые советские граждане.
М. Баронова:
- А почему вы, например, не говорили, что вопросы есть?
Д. Демушкин:
- Потому что внутри зоны я понимал, что моей поддержки будет недостаточно, чтобы высказаться об этом и остаться если не живым, то со здоровьем.
М. Баронова:
- Даже для публичного человека, про которого точно напишут журналисты, есть прямая опасность для жизни?
Д. Демушкин:
- Я вам могу несколько вещей рассказать, которые происходили на моих глазах. Я понимаю, чтобы это вести, это нужно в ту войну вступать, которая, скорее всего, для вас закончится печально. Выйдя, я рассказал многое. Я дал сотни интервью про это. Но в колонии первым делом, когда я приехал, мне показали, что делают с людьми. А после этого мне сказали: слушай, давай мы тебе создадим, конечно, жесткие условия, ты будешь сидеть в изоляции на БУРах, я не попадал ни в какие там… меня на лагерь подняли через восемь месяцев, я сначала сидел в карцере, потом сидел восемь месяцев в БУРе, где мне восемь месяцев разговаривать запрещали. И мне сказали: ты сидишь – и сиди. Мы тебя, по крайней мере, не будем здесь ломать. Что значит ломать – тоже понятие спорное. Восемь месяцев когда вам запрещают разговаривать, вы тоже можете в животное превратиться вполне.
Я понимал, что там воевать с системой Владимирского ФСИН бесполезно. Он создан и уже десятилетиями привык перемалывать любых людей – сильных, известных, неизвестных, борзых, с поддержкой, без поддержки. Там это все отлажено и руками заключенных все это будет сделано. Вы можете, конечно, написать жалобу потому, что вот сотрудник недоглядел. Я вам скажу, что, когда я сидел, не было ни одного свидания в зоне. Даже у завхозов, активистов полтора года не было ни одного длительного свидания. Во всей зоне. И ни один правозащитник не задал ни одного вопроса, ни один человек не встретился с адвокатом наедине. Только через стекло, при оперативном сотруднике. Приезжала мать к людям из Грозного, к чеченцу. И его выводили на свидание, которое у него короткое должно быть четыре часа через стекло, а ему говорили: у тебя две минуты, ты можешь сказать, что у тебя все хорошо, и ты спешишь на отряд. И не дай бог хоть одно слово будет по-чеченски. Он выходил, у него мать из Грозного – в Москву, из Москвы – во Владимир. Приезжает, а он выходит и говорит: мама, у меня все хорошо, но я не могу с тобой разговаривать, у меня на отряде дела, я ухожу. У нее там слезы текли, и он уходит. И его мать не понимает, как так, ему некогда разговаривать. И все думают: там все нормально. Ни одного свидания! Ни одной встречи с адвокатом. И ни у одного правозащитника не было ни одного вопроса: а что это такое? Если по закону четыре свидания по трое суток в год на особом режиме людям положено, а нет ни одного свидания на всю зону.
С. Мардан:
- Дмитрий, а система ФСИН российская вообще реформируема?
Д. Демушкин:
- Я думаю, нет.
С. Мардан:
- А что с ней сделать надо в итоге?
Д. Демушкин:
- Ее уже пробовали реформировать. И переименовывать. И что только с ней не делали. Конечно, она сделана в лучших сталинских традициях сегодня. Зачастую даже переплевывает кое-где сталинские традиции, где людей хоть на работы отправляли. Но они хоть как-то были представлены своей жизни.
Понравилась программа? Подписывайтесь на новые выпуски в Яндекс.Музыке, Google Podcasts или Apple Podcasts, ставьте оценки и пишите отклики!
