Революция мемов. Есть ли у власти шансы повернуть молодежь лицом к себе
В. Алфимов:
- Одна из главных тем этой недели – митинги, которые прошли по всей стране, в поддержку Алексея Навального. Или это не в поддержку Алексея Навального. Может быть, это против чего-то.
В. Федоров:
- Разберемся, в чью поддержку. Я бы немножко с другой карты хотел бы зайти. Сорок лет назад в одном известном фильме было сказано, что скоро во всем мире будет только одно телевидение.
В. Алфимов:
- И театра не будет.
В. Федоров:
- Прошло сорок лет. Последние лет десять мы все больше убеждались, что прогноз неверный. Телевидение сдает позиции, отходит на задний план. Год назад в связи с началом пандемии, когда мы все сели на самоизоляцию, Mediascope – это наша внучка, исследовательская организация, которая делает телерейтинги, она зафиксировала скачок, всплеск медиа-потребления. И одним из главных бенефициаров стало как раз телевидение. Люди искали не просто информацию, но информацию проверенную, условно – официальную. Если до тех пор к ней отношение в основном было скептическое, то здесь потребность в условиях высокой неопределенности, больших страхов резко обострилась. И люди хотели понимать, что происходит. Причем какую-то гарантию надежности и точности иметь.
Увы, это стало эпизодом, а не тредом. Затем рейтинги опять стали снижаться. И вот сегодня уже опять мало кто говорит про телевидение. Зато все мы живем буквально в социальных сетях. Причем даже не в одной, а в нескольких сразу.
В. Алфимов:
- Даже не в нескольких сразу, а по очереди буквально. Полгода в одной сети, через полгода та сеть перестает быть популярной, она уже никому не интересна, теперь уже эта. Что будет дальше – вообще непонятно.
В. Федоров:
- Бывает. Но кто-то и параллельно. Например, одновременно в Telegram и Instagram. Можно и совмещать. Но речь о двух событиях, которые буквально в начале этого года произошли в Америке и в России. В Америке мы увидели вслед за вторжением в Капитолий изгнание буквально, всеобщий бан для Трампа, членов его команды, его сторонников в крупнейших американских соцсетях. А в России мы увидели тотальную информационную кампанию или дезинформационную, уж не знаю, агитационную, в YouTube, связанную с фильмом про дворец в Геленджике, в TikTok, связанную с агитацией на митинги несанкционированные 23 января.
В Штатах уже соцсети, понимая свое могущество, взяли и отрезали значимую часть политического спектра, по крайней мере, его верхушку, от пользования. Лишили их значительной части каналов доступа. Трамп в свое время в 2016 году избрался не благодаря мейнстримовским СМИ, а, скорее, вопреки им. И не случайно его называли Twitter-президент. Вот сейчас любимый Twitter в один момент его аккаунт заблокировал и сказал, что это навсегда. И не только Twitter.
У нас таких жестких мер нет. Хотя уже в Госдуму, я читал, вызвали руководителя российского представительства TikTok с тем, чтобы задать ему вопросы, что такое, почему вы несмышленую нашу молодежь призываете к несанкционированным акциям. То есть какие-то шаги в эту сторону делаются. Но пока еще довольно робкие, осторожные. Но в то же время мы понимаем, что коммуникации правят миром. И они напрямую вовлечены в политику и играют уже откровенно политическую роль.
В. Алфимов:
- Наш гость – Дмитрий Гавра, доктор социологических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета, политолог.
В. Федоров:
- Дмитрий Петрович, вы наш знаменитый социолог, исследователь коммуникации, автор собственных оригинальных теорий, которые уже даже в Википедии прописаны. Скажите, что происходит у нас с коммуникациями?
Д. Гавра:
- Если говорить об актуальных трендах, которые мы увидели, по сути дела, в конце прошлой недели, то мы увидели, как социальные сети показали свою силу инструмента политической мобилизации. И в этом плане вполне очевидно, что на первый план, по сравнению с тем, как это было раньше с сетями ВКонтакте, с Instagram, вышел TikTok, и это понятно. Кстати говоря, обратите внимание на происхождение TikTok. Это вовсе не злодейский продукт Силиконовой долины и супостата, который расположен в Калифорнии. TikTok – китайский продукт. И более того, этот китайский продукт даже в ряде случаев считался опасным в том числе и для политической ситуации в Соединенных Штатах.
В. Федоров:
- Его хотели нам запретить.
Д. Гавра:
- TikTok – это инструмент визуальной коммуникации. Причем короткой визуальной коммуникации, которая замкнута еще не хэштэги. Несколько коротких видео, тэгирование… Аудитория восприимчива к такого рода информации – короткой видеоинформации. Где впереди логики идет эмоция, подсознание. И вполне понятно, что та часть нашего населения, которая пока еще не созрела, не выросла до рационального критического мышления, это молодые люди, они оказываются основными потребителями этого TikTok. И вполне понятно, когда мы видим, как этот инструмент, а это инструмент, используется для их мобилизации, то он попадает в цель. Будем говорить прямо, любой сетевой инструмент может быть использован для политической мобилизации. Мы это видели на кампании Трампа, мы это видели сейчас, во время сбора молодых, и не только молодых, на политические митинги.
Как это будет дальше? А дальше это будет еще более инструментально и эффективно. С моей точки зрения, вопрос заключается в том, что эта реальность пришла. Разумеется, возникает вопрос: а что с этим делать? Конечно же, наша традиционная политическая культура говорит о том, что нужно блокировать, запрещать, вызывать, штрафовать. И это, конечно же, решение ровно для тех, кто нарушает закон. А вот для тех, кто не нарушает закон, и для политических сил TikTok превращается в площадку, в рамках которой нужно работать. Работать на этом поле. По той причине, что если мы на этом поле не получим активно играющих политических игроков, которым не нравится то, что делает оппозиция, то, что делают Навальный и его сторонники, то вполне очевидно, что нужно приходить и предлагать свою повестку. Только запреты, только баны никогда не помогут.
Более того, для меня вполне очевидно, что в TikTok вполне можно играть на этом поле. С кем? С лидерами, с тиктокерами. Потому что вполне очевидно, что их как покупала та сторона, так может работать и эта сторона. Но дело не только в этом. Дело в том, что молодежная аудитория – это аудитория, которая готова работать на эмоции. И мы вполне способны понимать, что такой же эмоциональный посыл может быть предложен и с другой стороны.
В. Федоров:
- А вот эффективность этой агитации? Все говорят о коэффициенте конверсии. Сколько было просмотров и сколько вышло на улицу. И понятно, что точных данных нет. Полиция одно говорит, понятно, занижает. Оппозиционеры преувеличивают в десятки раз в другую сторону. Но в любом случае очевидно, что той самой школоты, которую все ждали на митингах, ее практически не оказалось. Этих самых тиктокеров. Можем ли мы на основании этого делать вывод, что коэффициент конверсии там просто суперминимальный, те, кто профинансировали эту кампанию, они выкинули деньги на ветер?
Д. Гавра:
- Нет, не можем.
Давайте отдавать себе отчет, что мы с вами имели тестовый вариант, проверку, как работает инструмент. И вполне очевидно, что это была первая попытка. И сказать, что она полностью провалилась, мы не можем. А дальше вступают все инструменты интернет-маркетинга, которые хорошо известны по бизнесу. Наступает время кастомизации, то есть, разделения аудиторий, время поиска целевых каналов, время привлечения не только макроинфлюенсеров, тиктокеров, у которых сотни тысяч или миллион, а таргетированных миди-, макро-, и микроинфлюенсеров, то есть, тех, которые влиятельны в конкретных группах.
Мы с вами прекрасно знаем как социологи, что у нас молодежи не существует, у нас существует молодежь в больших городах и в малых. И в сельских поселениях. У нас существует молодежь из благополучных семей, из неблагополучных, есть субкультуры молодежные. И можно этот список продолжать. И очевидно, что к каждой из этих групп можно подобрать ключик, он существует и, на самом деле, маркетологи из бизнеса эти ключики знают, как им продавать развлечения, товары, продукты и так далее.
Сегодня мы имеем дело с очевидным применением боевых маркетинговых технологий применительно к политической сфере. Я ожидаю того, что сказавши «а», те, кто мобилизует, а это слово сознательно употребляю, они скажут и «б», и «с», и «д». Там работают грамотные люди, которые понимают, что такое инфлюенсеры, что такое маркетинг, что такое мобилизация. Шаг за шагом эти ключики будут подбираться. И говорить о том, что провалились, что деньги потрачены зря, я в данном случае не соглашусь. Я полагаю, что деньги потрачены умно по той причине, что оказалось по просмотрам гигантское количество. По разного рода активностям, по перепостам и так далее. Обратите внимание на то, как тонко работал TikTok. Я говорю по Петербургу, я в этом городе живу и провожу исследования гораздо тоньше. Никто не говорит из молодых: я пойду на митинг. «Пойду-ка я прогуляюсь, как декабристы». Как вам нравится? То есть, на Сенатскую площадь. «Не пойти ли мне в субботу на Невский и рядом погулять?». И это чисто тиктоковская история – иносказательная, которая как бы прячет намерение присоединиться.
Нет, конверсия, на самом деле, низкая в контексте поведенческом. А вот что касается контекста эмоционального, контекста вовлечения, то есть, употребим еще один термин – у TikTok очень короткая и очень интенсивная воронка продаж. Только продаж. Не маркетинговых, а продаж политических ценностей и моделей политического поведения.
В. Федоров:
- Возникает вопрос моды. Мы понимаем, что в соцсетях все очень быстро меняется, в том же TikTok быстро, кстати, TikTok известен тем, что там короткие видео. И там очень много флешмобов, челленджей, вовлечения в активности, поэтому там последнее время аудитория быстро растет. И в Штатах был вопрос о том, что не пора ли его запретить? Может, потребовать от них продаться американским владельцам. Удалось дождаться, когда Трамп ушел в отставку, Байден этот вопрос пока не поднимает.
Может, это мода, как всякая мода приходящая. Сейчас, действительно, рванули, вышли прогуляться к Медному всаднику. Может, как возникла, так и исчезнет? И другие темы будут наших тиктокеров волновать?
Д. Гавра:
- Здесь мы имеем дело, к сожалению, с тем, что называется, а протест – это дело конституционное, законное, а вовлечение в протест несовершеннолетних, для которых это может быть риском, да еще пандемия, это дело, конечно, опасное. И мы имеем тут дело с феноменом резонанса, потому что как психологически вполне очевидна движуха, да еще движуха, связанная с отрицанием старого, привычного. Для молодого гораздо психологически понятнее, когда он говорит «нет». Вы со своим старьем уже отжили! Я хочу проголосовать против вас! Я хочу выйти против вас! И в этом плане внутренний мотив конфликта поколений, который существует всегда, дети всегда отрицают ценности, культуру и нотации отцов. И тут модный TikTok устами модных инфлюенсеров или тиктокеров-стотысячников предлагают движуху, да еще в которой предлагается отрицать ценности отжившего старого поколения. Не только моего, вашего, но, на самом деле, и тех, кому 35, поскольку TikTok в отличие от Facebook – это история про тех, кому от 15 до 25. И поэтому данный резонанс позволяет мне прогнозировать, что это попадание в спрос молодых на отрицание. На негилизм. И в то же время на активность.
В. Алфимов:
- Спасибо, Дмитрий Петрович!
Мы как-то так плавно перешли на поколение, на молодежь, на которых действуют эти социальные сети. Предлагаю эту тему продолжить. У нас в гостях Сергей Белоконев, политолог, научный руководитель факультета социальных наук и массовых коммуникаций Финансового университета при Правительстве.
С. Белоконев:
- Добрый вечер.
В. Федоров:
- Сергей – не просто политолог и мой коллега по Финансовому университету. Сергей в свое время руководил Росмолодежью, то есть Федеральным агентством по делам молодежи.
С. Белоконев:
- Семь лет назад.
В. Федоров:
- А мы с Сергеем познакомились на знаменитом форуме «Селигер».
С. Белоконев:
- Мы его создавали в 2005 году.
В. Федоров:
- Все обсуждения вокруг протестов, митингов, тех, что прошли, и тех, что назначены, будут они или не будут – неизвестно, есть ряд тезисов, месседжей достаточно сильных, и вот один из них звучит так: власть потеряла молодежь, молодежь теперь против, молодежь политизировалась, молодежь за Навального, молодежь теперь у нас уже радикальная. Дмитрий Гавра прямо сказал, что агитация через TikTok – это политическая мобилизация прежде аполитичной молодежи.
Сергей, как вы считаете, молодежь уже потеряна? Или еще нет? Или есть еще за что побороться?
С. Белоконев:
- Я считаю, что этот тезис каждые 10-15 лет становится актуальным, его вбрасывают. Хотел бы обратить внимание, когда, как правило, это происходит. Первое – это когда происходит какая-то технологическая трансформация общества. Когда сотовая связь рождалась, мобилизация, айфонизация проходила, телефонизация. Тогда тоже пошли все эти оранжевые революции. И они активно использовали новые коммуникации. То же самое было, когда телевидение активно распространялось, был расцвет того самого информационного общества, конец 80-х – начало 90-х. И вот сейчас. Сейчас как раз смартфонизация во всей красе, цифровизация становится актуальным.
В. Алфимов:
- Получается, кто быстрее оседлает новые веяния, тот и у руля?
С. Белоконев:
- Безусловно, те, кто хотели бы влиять на мысли и повестку молодежной политики или, условно говоря, молодого поколения, те обязательно должны эту тему или технологический уровень соблюдать. Когда мне доводилось работать во времена Суркова, то этому уделялось серьезное внимание. Сегодня я, честно говоря, не вижу, что государство и власть именно в части… мне кажется, что в какой-то степени власть прозевала цифровую трансформацию молодого поколения, которая произошла раньше, чем все общество в целом.
В. Федоров:
- А как же она прозевала? Мне кажется, еще три года назад Владимир Путин, по выражению Игоря Шувалова, тогда первого вице-премьера правительства, а сейчас он руководитель ВЭБ.РФ, крупнейшей государственной инвестиционной компании, он сказал, что Путин буквально заболел цифровизацией. Еще три года назад это было поставлено во главу угла государственной политики. И это не осталось только словами. Мы знаем про большие программы амбициозные, про большие деньги, которые выделяются. И более того, мы в реальности видим Госуслуги в смартфоне.
С. Белоконев:
- Это называется цифровизация сверху. А молодые люди на земле. И как бы все это наверняка их не коснулось. Потому что там внизу они со своими Instagram, TikTok и прочим намного вперед ушли. Посмотрите, сегодня революция происходит в музыке, в том числе популярной. Какие-то персонажи типа Моргенштерна и прочих. Раньше они не смогли бы никуда пробиться. Был офлайновый диктат.
В. Федоров:
- Алла Пугачева не пустила бы.
С. Белоконев:
- Вот эта тусовка. Даже не Алла Пугачева, а все эти Игори Крутые, Лепсы и почие. А тут – опа, и они реально теснят, особенно в своей категории возрастной, они полностью все это дело забрали за счет новых различных вещей.
И еще два фактора, которые влияют на это, помимо технологического. Это то, что меняются проблемы молодых людей. Например, после 2014 года, на мой взгляд, произошли изменения в связи с кризисными процессами в экономике. Какие проблемы существуют у современной молодежи? А государство никак не изменилось, не скорректировало работу с молодежью. Как там еще мы чего-то делали 10-15 лет назад, форматы те же, акценты те же. Я не заметил чего-то нового. Это первое – проблематизация. Как она была услышана, как государство ответило на определенные вызовы времени.
А второе – это немаловажная вещь. Почему сейчас поколение активно вот это, именно те, кому 15-18 лет? Потому что это поколение опять становится большим. рождаемость с 2002 по 2014 год значительно выросла в России. И как раз ближайшие еще 5-7 лет поколение тех, кто идет в университет, мы это видим по студенческим скамьям, по потоку абитуриентов, оно растет и будет расти еще пять-шесть лет. А как с этим растущим поколением по-новому работать?
Есть какой-то РДШ. Где оно, что оно делает? У меня трое детей. Один школу закончил, а остальные в старших классах. Они учатся в разных школах.
В. Федоров:
- Юнармия до них не дошла?
С. Белоконев:
- Не дошла, не коснулась. Я специально слежу, интересуюсь. Это идет как-то поверхностно. Работают с какими-то… не знаю, с кем-то работают.
В. Алфимов:
- С кем-то Юнармия и все остальные правительственные организации работают, а с кем – никто не знает.
С. Белоконев:
- Понятно, что они с кем-то работают. Есть различные активы, какая-то часть. Но это точно не всеохватная история, которая должна быть, на мой взгляд. Ведь пионерия охватывала всех школьников. Я был пионером.
В. Федоров:
- Я помню, даже меня охватили. Я был даже очень горд, когда мне вручили первую звездочку октябренка.
С. Белоконев:
- А я был пионером и даже командиром отряда.
В. Федоров:
- Очевидно, на излете советской поры все это превращалось в такую фанаберию густопсовую, что вызывало отторжение. И говорить о том, что сто процентов должно быть охвачено какими-то организациями, наверное, тоже как-то неправильно. И вот здесь мы подходим к главному вопросу. Instagram, Telegram, TikTok и прочие модные мессенджеры, социальные сети. Вы сказали, что там власти нет, там провластной политики нет. А вообще она там должна быть? Может быть, это пространство свободы, может быть, это пространство столкновения мнений, а власти туда не надо идти? Может быть, власть у нас должна двигаться в сторону того, что называется сервисное государство, которое незримо присутствует, обеспечивает нормальную жизнь, но не вмешивается в пространство идей, споров и столкновений?
С. Белоконев:
- Я так не считаю, что это какая-то зона свободы и так далее. Если в этой сфере, в этом цифровом мире могут работать какие-то игроки, акторы, в том числе и внешние, в том числе и оппозиционные, протестные, то государство должно быть в любом случае там. я не думаю, что к какой-то сфере нужно относиться так, что это что-то отдельное, там люди должны быть предоставлены сами себе.
Вопрос другой. Какие форматы там должны быть работы и так далее? Я сегодня не являюсь человеком, который думает над этим. Странно, что нет экспертного сообщества вокруг молодежной политики или еще чего-то. И сегодня нет какой-то внятной политики у существующих людей, которые за эту молодежную политику отвечают.
В. Федоров:
- Мне страшно такое говорить в беседе с бывшим руководителем Росмолодежи, но высказывается точка зрения, что на фига нам вообще молодежная политика? Есть же страны, которые живут без молодежной политики. Может быть, нужна просто обычная нормальная политика. И отсюда делается вывод, что просто нет нормальной политики в стране. И отсюда всяческие изобретения типа государственной молодежной политики, семейной политики, какой-то другой и так далее. Нужна государственная молодежная политика? Или это излишество, симулякр?
С. Белоконев:
- Государственная политика в отношении молодежи, как стратегичеки важной части общества, она нужна. И если эту политику не будет проводить наше государство, то мы получим активное действие других стран извне. И это ничем хорошим не закончится. Что касается того, как это должно выглядеть, конечно, не обязательно создавать какие-то органы, усиливать… Сейчас какие-то странные люди предложат создать министерство. Ничего это не даст, на мой взгляд. Прозвучало, а я с этим не согласен, что есть страны, где молодежной политики нет, а там все нормально. Я не соглашусь. Мы в свое время изучили опыт США, Германии, Франции. Она везде есть и помощнее. То, что мы в свое время привнесли в нашу систему – поддержку различных инициатив молодежных, грантовый конкурс, молодежные проекты и так далее, это французский опыт, который мы эффективно использовали здесь.
Другое дело, что нового последние пять-шесть лет, новых форматов я не вижу. И это проблема. Мало того, что молодежная политика быть должна, она должна идти в ногу со временем, соответствовать тем вызовам, которые существуют и решению тех проблем, которые актуальны для молодежи. И нужно всегда думать о том, а что является идеологической повесткой для молодого поколения?
В. Федоров:
- А что является идеологической повесткой для молодого поколения? Вы с этим племенем общаетесь каждый день, как преподаватель со студентами.
С. Белоконев:
- Начну с форму этой работы. Их две: европейская форма говорит о том, что борьбу с политической точки зрения за умы молодежи надо отдать партиям. Не случайно в Германии очень сильные молодежные крылья партий. И они, в отличие от наших, кстати, и одна из причин, на мой взгляд, что сегодня то поколение 15 – 20 лет, оно брошено. Там работает Навальный через свои сети, а политические партии сегодня… Кто-то знает о «Молодой гвардии», а я давно ее не вижу, как она была 10-15 лет назад.
В. Федоров:
- Я регулярно бываю на Трехгорной мануфактуре, вижу их там штаб.
С. Белоконев:
- Вот штаб есть, а реальной работы с поколением не вижу я. У нас на факультете полторы тысячи студентов. Хотя бы один кто-то, кого я знал, являлся бы активистом «Молодой гвардии»? Ни одного. На политологическом факультете, социальных наук и так далее. Их нет. Однако что является повесткой? А повестка сегодня с учетом тех технологий и той коммуникации, которая доминирует, она во многом оппозиционна. И приходится довольно много с ними работать. А почему она оппозиционна? Потому что оппозиция предлагает простые решения: виноват кто? Путин, не знаю, чиновник, коррупционер и так далее. И что делать? Значит, идти на митинг. Простые решения. Почему это происходит? Потому что все сейчас через цифровизацию становится клиповым, простым, коротким. А когда с ними начинаешь долго говорить, текстами, рассуждениями, аргументами, они почитают что-то, понимают, что мир сложнее, он не черно-белый. Он пестрый! И тогда они видят, что не все так, как им вбрасывают через мессенджеры.
В. Федоров:
- Правильно я понял, что у нас с молодежью от власти практически никто не разговаривает, а разговаривает с ней только несистемная оппозиция – равно Навальный.
С. Белоконев:
- На мой взгляд, нет одного решения, но точно не хватает чего? Чтобы политические партии эффективно работали с этим поколением. И «Единая Россия», и оппозиционные партии в Госдуме. А кто там что делает?
В. Федоров:
- То есть, функции не Росмолодежи, комитетов, агентств по субъектам, а это функция политической системы?
С. Белоконев:
- Они не дорабатывают точно. Это один подход. Но есть другой подход – он советский и администрация президента в свое время, скажем так, тоже понимала важность этого подхода. И государство что-то предлагало. Это упомянутый форум «Селигер», движение «Наши» или какие-то другие проекты. И этого тоже нет.
Ни того, ни другого.
В. Федоров:
- «Селигера», действительно, нет. Но в Сенеже прекрасное место, сто километров от Москвы в районе Солнечногорска каждое лето проходит форум, который является прямым наследником – это «Территория смыслов».
С. Белоконев:
- Сколько человек проходит через «Территории смыслов»? Прошло в прошлом году?
В. Федоров:
- Понятно, в прошлом…
С. Белоконев:
- Хорошо, в позапрошлом?
В. Федоров:
- Ну…
С. Белоконев:
- Пять тысяч максимум. Пять. Да. Через «Селигер» проходило 22 тысячи. И то мало, считаю. Аудитория в стране молодежная под 30 миллионов, ну, что это такое? 5 тысяч и 30 миллионов! Ничего!
В. Федоров:
- А вы не думаете, что если сейчас размахнуться широким гребнем, с 5 до 50 тысяч, то качество резко упадет?
С. Белоконев:
- Я думаю, что сегодня точно уже нет смысла плодить форумы офлайновые, сегодня нужно предлагать какие-то технологии, форматы, которые задействуют активно цифровые коммуникации. Ведь все эти молодежные форумы, форум «Селигер» нами были придуманы для того, чтобы увидеть актив, пообщаться с ним. И обменяться, зажечь, передоговориться, запланировать. Много из этого можно делать сегодня в интернете, чего нельзя было делать в 2005 году.
В. Федоров:
- Вы хотите сказать, что в ваши годы это было просто местом встречи – «Селигер»?
С. Белоконев:
- Коммуникации.
В. Федоров:
- А нужна работа в интернете.
С. Белоконев:
- Да.
В. Федоров:
- Как вы считаете, все уже потеряно или нет? У нас в сентябре выборы в Госдуму, осталось десять месяцев. Как молодежь на этом фоне выглядит?
С. Белоконев:
- В части выборов потеряна или в целом?
В. Федоров:
- В части выборов для начала.
С. Белоконев:
- Пойду от общей рамки. Я считаю, что ничего не потеряно, но, конечно, быстрого решения нет. Какие-то там провести собрания, объявить о создании какой-то организации, вот в прошлом году приняли закон, никто не говорит об этом! Где эффекты? Я всегда был скептиком этих всех подходов – принять закон. Отчиталась Госдума, что она что-то сделала. Ерунда какая-то!
В. Федоров:
- Там есть один маленький результат долгоиграющий, что планку подняли по молодежи верхнюю до 35 лет.
С. Белоконев:
- Осталось померить эффективность этого решения.
Дальше идем, сужаем рамку. Выборы в Госдуму. Я считаю, что, к сожалению, избирателей сегодня пока немного. Если мы посмотрим на цифры, большое поколение молодежи – оно в возрасте 10-18 лет, они еще не избиратели. И активно поучаствовать в качестве избирателей, повлиять на выборы эта отчасти протестная молодежь не сможет. Но мне кажется, что такой оппозиционный настрой в целом молодежи должен вылиться в то, что поддержку получат какие-то другие новые партии. Говорят о «Новых людях». И мы видим сегодня, как работает эта партия. Она акцент делает на молодое поколение, средний возраст активистов этой партии – 20-25 лет.
В. Федоров:
- Наверное, это совсем неплохо.
С. Белоконев:
- Отлично!
В. Федоров:
- Молодежь получит какое-то политическое представительство. И вместо того, чтобы ходить на несанкционированные митинги, пойдет на выборы, проголосует за тех, кто им нравится.
С. Белоконев:
- Я предсказываю, что эта партия точно преодолеет 3% и получит госфинансирование, путевку в жизнь на пять лет, а если они будут эффективно работать, региональные элиты увидят в них перспективы, они могут преодолеть пятипроцентный барьер.
В. Алфимов:
- И через пять лет к ним подтянутся те, кто сейчас от 13 до 18 лет.
С. Белоконев:
- Да.
В. Федоров:
- Тиктокеры.
В. Алфимов:
- Я слабо представляю себе молодежь, которая сейчас в TikTok выкладывает видосики, что они пойдут голосовать за какую-то партию.
В. Федоров:
- Они повзрослеют.
В. Алфимов:
- Новости нас все подталкивают к тому, чтобы обсудить ваш замечательный опрос, даже два опроса по образованию.
Я бы хотел зачитать достаточно интересное сообщение от Венеры из Республики Татарстан. «Привет!». Привет, Венера!
В. Федоров:
- Оценка системы образования. Мы задавали вопрос в этом году и пять лет назад. Не сказать, чтобы сильно что-то изменилось. Подвижки есть, но в пределах 2-3%. Порядка 22-23 % опрошенных отрицательную оценку дают нынешнему качеству систему образования. Тех, кто дает положительную оценку, побольше – порядка 31-33 %. И большинство дает оценку «посредственное» - 41-42%. Это о текущей системе образования. Но понятно, что сюда входит и дошкольное, и школьное, и среднеспециальное, и высшее образование. Довольно размытый ответ. Видимо, три с плюсом, что-то в этом роде.
Теперь про хотелки. Какое бы образование хотели наши соотечественники, чтобы их дети и внуки получили. Вот тут за пять лет вообще никаких изменений нет. Все по-прежнему хотят университет, институт, академию – высшее образование, 81 %. Немножко подросла популярность среднего специального образования – техникум, колледж. 4 % хотели для детей и внуков такого среднего специального образования пять лет назад, сейчас 7 %.
В. Алфимов:
- Почему это происходит? Я обратил внимание, что то ли пропаганда как-то сменилась, но все больше идут разговоры о том, что специалисты со средним специальным образованием хорошо зарабатывают, могут очень неплохо устроиться в этой жизни. Каждый раз в связи с этим приводится пример сварщиков, которые чуть ли не на начальном этапе зарабатывают по 120 тысяч рублей в месяц, все у них хорошо.
В. Федоров:
- Речь, наверное, не о пропаганде. А о реальных изменениях, которые люди видят. С одной стороны, престиж высшего образования не упал. И он на таком высоком уровне – 4/5 полагают, что высшее образование нужно. Видимо, это уже некая новая норма. По сравнению с советскими временами, дай бог если 20 % у нас имели высшее образование. И скачок произошел именно в постсоветское время – в 90-е годы. Можно говорить о качестве этого образования. Но вряд ли оно могло стать лучше, если так скачкообразно расширилось число или сеть вузов. Понятно, что преподавателей взять было неоткуда, а потребности резко увеличились.
Мы вновь заплатили за повышение среднего уровня образования снижением его качества. Что-то подобное было в 20-х годах прошлого века, когда элитарное российское имперское образование сменилось более широким, более всеохватным, но при этом более низким по качеству советским образованием. Его Александр Солженицын называл «образованщиной». И понятно, почему. Вот этот эффект повторился. И тем не менее, разочарование даже в качестве этого высшего образования пока не привело, по крайней мере, на уровне деклараций, проверить сложно, что люди реально делают, можно только их спрашивать и доверять им, - так вот, на уровне деклараций, конечно, высшее образование – это норма.
Небольшая подвижка по среднеспециальному образованию, на мой взгляд, это не следствие пропаганды, а это следствие такого здравомыслия. Заводы открываются. Кроме заводов, нужно много мест, где люди должны быть рукастые. Чтобы не только забить гвоздь, но и мотор отремонтировать, и стиральную машинку, посудомойку, газонокосилку. Везде есть востребованность ребят рукастых, которые не кичатся дипломами о высшем образовании, но умеют что-то делать. И эти люди неплохо зарабатывают. Я полагаю, что это главная причина, а не какая-то пропаганда.
Григорий из Красноярска:
- Любое образование зачастую начинается с кружка. А вот в Красноярске сделали так, что кружки невозможно без высшего образования вести в школах или еще где-то. Когда ребята приходят на завод или в какую-то организацию, они попадают к бригадиру Васе, который не имеет высшего образования. Так почему нельзя заранее в школе этому бригадиру Васе вести какой-то кружок по своей специальности?
В. Алфимов:
- Мастер со средним специальным приходил в школу и курировал там несколько человек.
В. Федоров: - Спасибо за вопрос. Мы его постараемся задать нашим бонзам в системе образования. На них сейчас идет большой накат. Недавно министр просвещения Сергей Кравцов выступал в Совете Федерации, подвергся довольно жесткой критике, в том числе со стороны Валентины Матвиенко. Справедливости ради надо сказать, что критика высшего и не только высшего образования у нас идет последние тридцать лет. Я это знаю хорошо как сын учительницы. Я еще «Учительскую газету» в 80-х годах читал. Этот крик: с одной стороны – надо все менять, а с другой стороны – хватит все менять, потому что чем больше меняете, тем хуже все становится, - этот крик идет постоянно. Конечно, вопросов много.
Приведу небольшую личную зарисовку. Когда я последний раз в Красноярске был летом 2019 года, я там был на молодежном лагере «Бирюса». Общался со студентами, с выпускниками, аспирантами по поводу ценности высшего образования. Встает девушка красивая и говорит: а мне кажется, что не нужно никакое высшее образование. Я могу найти пусть в жизни и без него. Причем работаю не продавцом, работаю телеоператором в хорошей телекомпании, никто у меня не спрашивает никакую корочку, платят мне достойные деньги, и я прекрасно понимаю, что у меня впереди большая профессиональная карьера. Я удивился.
Сейчас хочу озвучит цифры из нашего опроса. Мы спросили, зависит ли материальное благополучие человека от уровня его образования? 62 % полагают, что прямой зависимости не существует. 2 % полагают, что чем выше уровень образования, тем хуже материальное благополучие. И 32 % полагают, что все-таки это работает в связке. Прямая связь положительная, чем выше уровень образования, тем лучше его материальное благополучие.
В. Алфимов:
- Если в 2016 году такого мнения придерживались 40 % опрошенных, то сейчас – 32 %.
В. Федоров:
- Эта связь ослабляется. Растет доля тех, кто считает, что прямой зависимости нет. Было 53 %, а сейчас уже 62 %.
В. Алфимов:
- Не означает ли это как раз то самое разочарование в высшем образовании?
В. Федоров:
- Думаю, да. Но прямой связи нет, высшее образование по-прежнему нужно. То есть социальная установка уже сформировалась. И поколебать ее ничего пока не может. Что наши дети и внуки должны получать высшее образование, это база, это норма, без нее вообще претендовать ни на что невозможно. Правда, само по себе оно тоже еще далеко не всегда или уже далеко не всегда не обещает материального благополучия. Нужно что-то еще, кроме высшего образования.
В. Алфимов:
- Итак, давайте коротенечко зацепим образование. Это та тема, на которую можно говорить долго. «Высшее образование превратили по уровню в СССР во всеобщее среднее». Это нам пишет Сергей из Пермского края.
В. Федоров:
- Кстати, я соглашусь. Дело в том, что у нас когда-то всеобщего образования не было никакого. Потом всеобщее стало начальное, потом среднее и сейчас высшее стало всеобщим.
Общественное мнение разные феномены воспринимает иногда с точностью наоборот. Сейчас высшее образование более доступно или менее доступно для россиян, чем в советское годы? Тогда в наши вузы поступало кратно меньше людей, чем сейчас. Сейчас более доступно – считает только 32%, 59% полагает, что оно менее доступно. Так что давайте не считать общественное мнение истиной в последней инстанции, это именно мнение. Оно может быть информированным, обоснованным, хорошо продуманным, а может быть стереотипным и не имеющим отношения к социальной реальности.
В. Алфимов:
- Андрей из Казахстана к нам дозвонился.
Андрей:
- Здравствуйте! На мой взгляд, основная беда нашего образования – это нет уважения к преподавателю. Это идет со школы. А от советского, сейчас много дисциплин, информации не так тщательно изучается. Потом кому надо, тот углубленно идет. Вот мое мнение.
В. Алфимов:
- Спасибо.
В. Федоров:
- Про уважение соглашусь, правда, не уверен, что это главная проблема. Была поговорка в советское время: ума нет – иди в пед. Увы, в 90-е годы ситуация сильно ухудшилась, зарплата низкая, престиж профессии не высокий. Самая активная часть ушла кто в «челноки», кто куда еще. И в каком-то смысле стало больше социального балласта, увы. Вот кому мы доверили обучение наших детей.
Сейчас ситуация меняется. Улучшается материальное положение учителей. И много государство здесь для этого делает, есть мотивирующие факторы нематериального характера. Конкурс «Учитель года» всегда на очень высоком уровне, с большой помпой проходит. Мы видим лучших учителей, их поддерживают, снова стали учить, заработали курсы повышения квалификации, которые в формальность превратились в 90-е годы. Многое меняется, но, соглашусь, статус учителя нуждается в дальнейшем укреплении.
Напомню фразу, которую приписывают Бисмарку, он говорил, что сражение при Садове было выиграно прусским учителем». Это война 1866 года, после которой Пруссия стала гегемоном Германии, что позволило ей через пять лет основать Германскую империю и превратиться в одну из великих держав.
В. Алфимов:
- Хотелось бы, чтобы у нас было так же.
В. Федоров:
- Главное, чтобы не на словах только.
В. Алфимов:
- Еще один важный опрос о том, как россияне относятся к объединению партий «Справедливой России», «За правда» и «Патриоты России».
В. Федоров:
- Левый центр – есть такое место на политическом спектре. Главный игрок там – «Справедливая Россия». И она сообщила, что объединяется с двумя партиями, не такими большими и известными – «За правду» Захара Прилепина и «Патриоты России». Пока россияне об этом знают не очень хорошо – только 7% сказали, что знают, 21% - без подробностей, что-то слышали. 72% впервые от наших интервьюеров об этом узнали. И к чему это привело? 46% сказали, что, в принципе, допускают для себя возможность проголосовать за эту партию. Обещать – не значит жениться. Не значит, что каждый второй придет и проголосует за эту триаду, пока не известно, как она будет называться. Возможно, «Справедливая Россия за правду». Но электоральный потолок приподнялся у них.
Сейчас 10% опрошенных сказали нам, что если бы выборы состоялись в ближайшее воскресенье, то проголосовали они, наверное, за эту объединенную партию. Для сравнения: до объединения всего неделю назад вдвое меньше было тех, кто обещал голосовать за партию Сергея Миронова. Кратковременный информационный эффект это объединение дало, но до выборов еще 10 месяцев, в политике, как говорят американцы, даже один день – это большой промежуток времени. Будем посмотреть. Удастся ли им этот успех развить или все это развалится и не доживет до дня голосования.
В. Алфимов:
- До дня голосования осталось совсем немного. Вот вы говорили, что 10 месяцев, да какие десять? Январь прошел! Выборы в середине сентября! Может, это грамотный политический ход? Чтобы не прошел тот самый эффект, про который вы сейчас говорили, краткосрочный.
В. Федоров:
- Я думаю, что ход обусловлен, прежде всего, тем, что дорогое это удовольствие – избирательная кампания. И чем раньше определишься со стратегией, чем раньше поймешь, кто у тебя кандидаты, где они идут, кто по списку, кто в каком округе, тем больше сэкономишь денег и усилий, энергии, а они в дефиците. Кризис в стране, денег не так много, на политику тоже. Поэтому это рациональный ход – заранее договориться обо всем, не палить деньги, не пересматривать потом в спешной порядке избирательную стратегию, а уже сейчас выстроиться одной колонной и идти.
Посмотрим.
В. Алфимов:
- Спасибо! Через неделю здесь же встречаемся. И подводим итоги дня, недели и опросы, которые делает ВЦИОМ.
В. Федоров:
- В «Войне и мире»!
В. Алфимов:
- Да!
Понравилась программа? Подписывайтесь на новые выпуски в Яндекс.Музыке, Apple Podcasts, CastBox и Google Podcasts, ставьте оценки и пишите комментарии!