Режиссер «Легенды № 17»: «После выхода фильма мы ушли в тень, чтобы нас не слишком сильно били»
Скачать передачу [mp3, 41.1 МБ]
Мы предлагаем полный текст передачи.
Д. Шнейдеров:
- В студии Мария Баченина.
М. Баченина:
- И Давид Шнейдеров.
Д. Шнейдеров:
- Наш сегодняшний гость – режиссер, сценарист, человек, чей фильм был признан лучшим российским фильмом двадцать первого века. Фильм «Легенда № 17». У нас в гостях Николай Лебедев.
Н. Лебедев:
- Здравствуйте. Как-то я сразу почувствовал себя таким важным. На самом деле век-то только начался – раз.
Д. Шнейдеров:
- Уже почти 2020 год.
Н. Лебедев:
- Значит, пятая часть.
Д. Шнейдеров:
- Что сложилось в «Легенде», что зрители признали его абсолютно лучшим фильмом двадцать первого века?
Н. Лебедев:
- Я был когда-то кинокритиком. Это моя профессия. Одна из. Но я совершенно не собираюсь теоретизировать. Мы просто делали кино.
У нас была замечательная команда. Мой мощнейший движитель этого проекта, коим выступил замечательный продюсер, директор студии «ТРИТЭ» Никиты Михалкова Леонид Верещагин. Он пестовал этот проект на протяжении многих лет. Он собирал людей, он притащил меня на этот проект, хотя это было совершенно неожиданно, ибо я человек, спортом не увлекающийся.
Как я честно рассказал после выхода картины, я не то что не играл в хоккей, я даже не смотрел ни одного хоккейного матча до начала работы над «Легендой». Как бы то ни было, Верещагин почувствовал какой-то потенциал и какие-то возможности в этом смысле. И он, действительно, собирал по крупице съемочную группу. И в итоге собрал людей, которые очень полюбили эту историю.
М. Баченина:
- Это тот случай, когда наутро после такого события для тебя все двери открыты? «И он проснулся знаменитым…» - этого про вас сказать нельзя. Вы уже до этого просыпались знаменитым.
Д. Шнейдеров:
- Напомню основные самые кассовые хиты Николая Лебедева. Это «Волкодав из рода Серых Псов». Это «Экипаж». Я вообще познакомился с Николаем на премьере его первого фильма «Змеиный источник». Для первого фильма Евгений Миронов, Ольга Остроумова, Екатерина Гусева, Дмитрий Марьянов – звездный состав.
Вот оттуда все пошло. Как вы исхитряетесь в эпоху тотальных провалов российского кино снимать кассовые фильмы?
Н. Лебедев:
- Вы говорите об этом так, как будто я способен высчитать что-то. А я ничего не высчитываю и просто снимаю кино. Что я пытаюсь почувствовать – люблю ли я эту историю. Если я понимаю, что она не отражается как-то в глубине души, я за это не берусь.
Когда я взялся за «Легенду № 17», я взялся не за первый сценарий, который мне предложили, а за третий или четвертый. И мне предлагали его, предлагал Леонид Эмильевич Верещагин на протяжении нескольких лет.
А я отказывался упорно.
Потому что я читал историю, она была интересная, но это была не моя история. И когда вдруг я прочитал сценарий, базирующийся на том же материале, но в котором оказались какие-то ноты, которые задели меня лично, я тут же позвонил Верещагину и сказал: да, я хочу это снять! И дальше работа покатилась.
И так происходит на каждом проекте. Но еще, наверное, везение. Потому что, скажем, «Экипаж» - я с детства обожал фильм Александра Наумовича Митты. Для меня это самое яркое впечатление моего отрочества и по-прежнему одна из самых больших, крупных картин в моей жизни.
И я всю жизнь мечтал снять фильм-катастрофу. Но я никогда не думал, что это будет «Экипаж». А Верещагин не знал об этом, но как-то он проинтуичил и стал меня к этому подталкивать. А я сопротивлялся, естественно.
М. Баченина:
- А вас не считают капризным? Или это нормально, когда предлагают сценарий, что нужно почувствовать, и это понимают обе стороны?
Н. Лебедев:
- Кто-то считает капризным. Но те люди, которые знают меня хоть сколько-нибудь, они понимают, что это не каприз, а это очень тяжелая работа. Я был бы счастлив взять сценарий, сразу его делать. Допустим, в Голливуде 30-40-х годов режиссеру просто давали сценарий, он выходит на площадку и снимал. Я не понимаю, как это делать. Для меня кино – это как любовь.
Д. Шнейдеров:
- Сейчас так сериалы снимают, сценарий в руки – и вперед снимать!
Н. Лебедев:
- У меня был такой опыт. Я не снимал сериал сам. Это был телевизионный многосерийный фильм «Апостол». И большую часть его, процентов шестьдесят, снял замечательный, к сожалению, ныне покойный режиссер Геннадий Сидоров. Но так получилось, что он ушел с проекта.
Я его пытался уговорить вернуться, но он не возвращался. И Евгений Миронов, который снимался в двух главных ролях в этом проекте, попросил меня помочь. И для меня это был поначалу как бы компромисс.
Я не хотел этого делать. Но я понимал, что я не могу подвести друга. Я вышел на площадку, а дальше я так полюбил эту историю, что я уже не ушел с этой площадки. И мы доснимали картину вместе с режиссером Юрием Морозом в параллель. То он готовил сцены – я снимал. То я готовил – он снимал. Я все равно это полюбил. Вот к чему я. Снимать с холодным носом невозможно.
Д. Шнейдеров:
- Если уж вы упомянули Леонида Верещагина, продюсера, насколько я понимаю, в России существует американская контрактная система. Окончательный монтаж принадлежит не режиссеру, а продюсеру. Расскажите мне полную умиления историю, как вы любите друг друга с Леонидом Верещагиным, как у вас ни разу не было конфликтов по поводу окончательного монтажа.
Н. Лебедев:
- У нас все время конфликты. Но это не ссоры, а это то, что называется попытка найти самое точное решение. Когда-то мне казалось, что режиссер – это человек, который должен настоять на своем. И все об этом говорят. Но сейчас мне кажется, что это самая глупая позиция. Потому что вопрос не в том, чтобы настоять на своем, а в том, чтобы найти самое правильное для картины решение. И Верещагин открыт к тому, чтобы не только слушать, но и слышать режиссера. Это происходит нелегко. И ему со мной тоже не очень легко. Но в результате долгих иногда разбирательств, выяснений, иногда месяцами это происходит, мы все-таки находим формулу, которая не отвечает нашим личным потребностям, а которая объективно работает на картину.
Д. Шнейдеров:
- Как можно определить объективность?
Н. Лебедев:
- Мы это чувствуем. Потому что есть вариант, который нравится ему, есть вариант, который нравится мне. И если я вижу, что его вариант не хуже моего, то я принимаю его без проблем.
Д. Шнейдеров:
- Если он видит, что ваш вариант лучше, он уступает?
Н. Лебедев:
- Если мой вариант лучше?
Д. Шнейдеров:
- Если они одинаковы, чей вариант?
Н. Лебедев:
- Вот мы продолжаем выяснять это дело. Мне кажется, что одно из самых главных качеств и продюсера, и режиссера – это умение услышать оппонента. Потому что именно в этом умении оттачивается картина.
В тот момент, когда у нас рухнула система худсоветов и прочего, она была непростая, но мы сейчас уже понимаем, насколько оттачивались наши картины. Они были профессиональны.
В 90-е годы, к сожалению, пошла волна даже у тех мастеров, которые до этого снимали шедевры.
Н. Лебедев:
- Нужны сейчас худсоветы?
Н. Лебедев:
- Я не думаю так. Но я думаю, что нужно уметь услышать собеседника. Особенно если это профессиональный человек. Я впервые очень остро столкнулся с этой ситуацией на картине «Звезда».
До этого моим основным продюсером был Валерий Тодоровский. Он невероятно тактичный в работе человек. Он подсказывает, но никогда не давит. На «Змеином источнике» он подсказывал замечательные решения, какие-то я использовал – спасибо ему за это, - а какие-то я так подумал: да нет, я оставлю как у себя. Сейчас жалею.
Так вот, на картине «Звезда» продюсером фильма был Карен Георгиевич Шахназаров – глава «Мосфильма», замечательный режиссер. И художественный руководитель объединения «Арк-фильм», где снималась картина, - Вадим Абдрашитов. И вот с ними у нас были довольно жесткие, как мне казалось, столкновения. Но это вырабатывало в итоге новую формулу качества картины. Это важно.
Д. Шнейдеров:
- Николай, сознательно ли вы обходите острые углы современности?
Н. Лебедев:
- Да, обхожу, серьезно? Мне так не казалось. Я рассказываю о том, что меня волнует. А что касается острых углов, понимаете, какая штука. По первой профессии я журналист. И я достаточно нахлебался в профессии, сталкиваясь с человеческими проблемами, судьбами, нахлебался вот этих сложных ситуаций.
Мне кажется, что я не боюсь этих ситуаций. Я боюсь беспросветности.
М. Баченина:
- А что такое беспросветность?
Н. Лебедев:
- Это когда в финале фильма ты выходишь с ощущением – жизнь закончена. А мне кажется, при том, что все мы взрослые люди и понимаем, что жизнь конечна, мы все понимаем, куда мы идем, но сама природа человека основывается на вере в светлое.
М. Баченина:
- Мне кажется, любой ваш фильм – это сначала противостояние героя внутри себя светлому и темному, либо он склоняется на светлую, либо на темную сторону. Но потом все равно уходит на светлую. И спасает его чаще всего любовь.
Н. Лебедев:
- Это схема нашей жизни. Я думаю, что, когда люди начинают настаивать на пессимистическом восприятии жизни, это, как ни странно, не мудрость, а инфантильность. Потому что, когда я общаюсь с глубокими стариками, я вижу в них невероятное жизнелюбие и понимание того, что жизнь все равно торжествует.
Они понимают, перейдя определенную границу, что знание про то, что, да, жизнь тяжела, что огромное количество проблем, что есть болезни, смерти, - это не полное знание. Полное знание в том, что все равно за зимой следует весна. Не у нас, так у кого-то другого.
Д. Шнейдеров:
- Это классическая американская теория хэппи-энда.
Н. Лебедев:
- Это наша теория.
Д. Шнейдеров:
- Но почему фильм должен заканчиваться хэппи-эндом?
Н. Лебедев:
- Я не сказал про хэппи-энд, я сказал про ощущение. Потому что один из моих самых любимых фильмов – это фильм Спилберга «Список Шиндлера». Пожалуй, самый-самый любимый фильм. Это хэппи-энд? Нет. Это трагическая история. Но в ней есть вера в человека. Шекспир рассказывает драматические, тяжелейшие истории – «Король Лир», «Отелло», «Ромео и Джульетта». Но всегда в финале звучит нота веры в человеческое светлое начало. Мне кажется, это ключ вообще к пониманию искусства. Искусство не может убивать в человеке человеческое, я в этом абсолютно убежден.
М. Баченина:
- Мне кажется, это перекликается с выражением «красота спасет мир». Искусство в основе своей красиво. Патриотический блокбастер.
После «Звезды» прозвучало в отношении вас словосочетание, что вы – режиссер патриотических блокбастеров. Как с этим жить, если вдруг захочется снять фильм ужасов, например?
Д. Шнейдеров:
- А чем «Змеиный источник» не фильм ужасов?
Н. Лебедев:
- Но это было до «Звезды». Дело в том, что «Звезду» я снимал как раз как героический триллер. По поводу патриотизма. На самом деле это очень простой и очень сложный одновременно вопрос. Потому что сейчас это слово стало обретать отрицательный смысл. На мой взгляд, это манипулирование общественным сознанием.
М. Баченина:
- С чьей стороны? Журналистов или вашей?
Н. Лебедев:
- Не с моей уж точно. Мне кажется, что патриотизм, то есть любовь к своему краю, к своей стране, - это очень здоровое, нормальное явление. Ненормальное явление – нелюбовь. Вообще оно в принципе ненормальное.
Другой вопрос, что здоровый патриотизм никогда не предполагает криков «Мы лучшие!». Нет, это предполагает только понимание того, что мы должны быть на высоком уровне, рядом с лучшими стараться быть. Так же как, мне кажется, невозможно не любить своих родителей, даже если ты понимаешь их недостатки, но презирать их – это бесчеловечно. Точно так же и страну.
М. Баченина:
- Режиссер Лебедев может позволить себе снять, если появится такое желание, фильм в любом жанре, независимо от того, что от него ждет общественность?
Н. Лебедев:
- «Волкодав» - совершенно другая история. А после «Волкодава» и «Апостола» я снял «Фонограмму страсти» - это романтический триллер. Это история любви, страсти. И меня совершенно не заботит пафосное звучание. Оно само по себе происходит, скажем, в картине «Звезда». Это просто мое отношение к тем мальчишкам, которые ушли в войну для того, чтобы защитить нас с вами. Это так.
М. Баченина:
- Это не может быть не пафосно. С этим я согласна на сто процентов.
Н. Лебедев:
- Это не вопрос пафоса, это вопрос благодарности тем людям, которые нас с вами закрыли собой. Им было по 20 лет.
Те, кто родился в 1921-1922 годах, вернулись из них только один-два процента домой. Я снимал «Звезду» в память о них и о своих близких, которые точно так же ушли.
Мой дядя погиб в апреле 1945 года. Ему было 19 лет. Для меня это очень конкретно, это не абстрактное звучание.
Когда я снимал «Легенду № 17», я рассказывал вовсе не о том, что мы лучше канадцев. Это то, что приплели те люди, которым захотелось это сделать. Это история совсем про другое. Это история про то, как человек пытается реализовать себя и как это сложно сделать в жизни.
Мне кажется, если эта картина и вызвала отклик, то именно потому, что каждый из нас оказывается в ситуации на каждом шагу, когда так трудно найти себя. А найдя себя, так трудно утвердить себя в этом мире реализовать себя и доказать, что ты способен это сделать.
История про это, история про реализацию личности. Мне именно эта тема была важна. И тема тренера Тарасова.
Потому что в отношения Харламова и Тарасова в том сценарии, который мне понравился и за который я схватился, я увидел модель отношений моего отца и меня, наших взаимоотношений. Я рассказывал про это. Очень личностная история.
Д. Шнейдеров:
- Существует в российском кино госзаказ?
Н. Лебедев:
- Да. А что в этом плохого?
Д. Шнейдеров:
- А сколько стоит заказать картину режиссеру Николаю Лебедеву? Я без шуток. Острополитическая картина во славу известной большой партии, во славу идей этой партии – очень серьезно спрашивали, можно ли заказать картину Николаю Лебедеву. Во что это может обойтись?
Н. Лебедев:
- Как интересно. У меня никто не интересовался, поэтому я даже предположить не могу.
М. Баченина:
- Посредник перед вами!
Н. Лебедев:
- Мне кажется, что это совершенно неправильная формулировка. Дело в том, что Микеланджело все время выполнял заказы. «Давид» - это заказ. Плафон Сикстинской капеллы – это заказ.
Одно дело – если человек берется за какую-то работу, не веря в нее и профанируя тем самым, может быть, даже очень хорошую идею. А другое дело, если он берется за то, что он любит, что ему важно рассказать. Любая картина – это заказ. Тому же Хичкоку приносили книги, он их выбирал и говорил: вот я за это берусь. Это нормально.
М. Баченина:
- Остается ли в этом случае у режиссера самостоятельность?
Н. Лебедев:
- Да, конечно. Если я берусь за историю – заказать во славу, я бы захлопал глазами и сказал: чего-чего? Но если появляется сценарий, как это было в истории с Харламовым, подчеркиваю, не первый, не второй, даже не третий сценарий, но который полностью тебя забирает.
Когда я читал этот сценарий, я помню, как у меня стискивало горло, как я смеялся, как у меня на глазах появлялись слезы. Я никогда так не реагировал.
Да как же я могу не взяться за такую работу? Конечно, если меня это так волнует, я возьмусь. И считайте, что это плохо, а я не считаю, я делаю то, во что я верю и что я люблю.
М. Баченина:
- Зрители выбрали «Легенду № 17». Мы знаем еще одну спортивную драму «Движение вверх». Есть ли такие российские фильмы двадцать первого века, которые вы смотрели и думали: почему это не я снял?
Н. Лебедев:
- Нет. Я смотрю картины как зритель.
М. Баченина:
- У вас получается?
Н. Лебедев:
- У меня получается это в том смысле, что я радуюсь за авторов, если мне нравятся эти картины, огорчаюсь, если они мне не нравятся. Конечно же, я их исследую внутри, даже против своего желания. Я вижу, как они сделаны, как они смонтированы, как работают артисты, как движется камера, я вижу режиссуру.
И в этом смысле для меня любой просмотр фильма – это работа и новый опыт. Но вот так, чтобы я позавидовал кому-то – нет, никогда.
М. Баченина:
- Прям даже белой завистью?
Н. Лебедев:
- Даже белой завистью. Я бы сказал, а чего мне стесняться? Я радуюсь за людей, я восхищаюсь.
М. Баченина:
- Последнее ваше восхищение было чем, кем?
Н. Лебедев:
- Я не хочу сейчас выставлять оценки. Я очень люблю классическое кино, потому что оно структурно очень выверено. И потом, отсев уже произошел.
Д. Шнейдеров:
- Тарантино – «Однажды в Голливуде»?
Н. Лебедев:
- Я посмотрел картину. Там есть вещи, которые мне очень понравились, есть вещи, которые меня оставили спокойным. Нет вещей, которые бы мне не понравились.
Может быть, с точки зрения драматургии не всегда мне было понятно, почему он это сделал. Но я был очень благодарен Тарантино, что я два с половиной часа сидел в кинозале, мне не было скучно.
А иногда становится, к сожалению, на каких-то картинах.
По поводу того, на чем я учусь, это, скорее, все-таки классические картины Хичкока, Спилберга, Феллини, Эйзенштейна, наши картины. Я очень люблю «Летят журавли» или «Броненосец «Потемкин».
Д. Шнейдеров:
- После столь оглушительного успеха «Легенды № 17»…
Н. Лебедев:
- Насчет оглушительного успеха. Как-то мы с Данилой Козловским говорили. Я говорю: Дань, ты почувствовал? Он говорит: нет. А ты почувствовал? Я говорю: нет. Это никак не изменило наши жизни.
Потом мы стали понимать, что изменило. Но в момент, когда вышла картина, обрушилась критика. Она слышнее, чем добрые слова.
И мы так как-то ушли в тень, чтобы нас не слишком сильно били. По крайней мере, я это сделал. По-моему, у Дани было то же состояние.
Д. Шнейдеров:
- Не возникло ли желание попробовать себя в Голливуде?
Н. Лебедев:
- Я работал в Америке немного в свое время. И я восхищен тем профессиональным отношением, какое они проявляют в работе. И тогда, когда я работал, это было начало 2000-х, для нас это была редкость. Сейчас у нас очень повысился уровень профессионализма. И я сейчас, действительно, абсолютно понимаю Хичкока, который говорил: угольная шахта везде угольная шахта. Имея в виду, что снимать кино все равно где, важно, чтобы ты делал то, что ты хочешь делать, и чтобы профессиональная структура была правильно выстроена. Я работаю уже много лет с одним и тем же оператором. Он из Голливуда – Ирек Хартович.
Д. Шнейдеров:
- Как Спилберг с Юнушем Камински.
Н. Лебедев:
- Ирек дружит с Янушем Камински и работал у Спилберга на нескольких картинах во вторых группах. Он невероятной степени профессионализма человек. Он помогает мне организовывать работу. Он занимается не только своей работой. Он входит во все аспекты производства картины. Он очень талантливый человек. И мне с ним очень хорошо работать. У меня потрясающий второй режиссер – Пепе Мечков, он болгарин, который много работал с американскими группами, с известными режиссерами. Он замечательно организовывает группу. У нас прекрасные специалисты – Жанна Полякова, которая выросла, она была на «Апостоле» помрежем, а сейчас она ведущий второй режиссер. Мы с ней вместе работаем. Студия «ТРИТЭ» Никиты Михалкова фантастически организовывает процесс рабочий. Я работаю с теми людьми, с которыми мне очень хорошо работать. И, что очень важно, я работаю на своем языке и в своей ментальности. Я могу работать на английском языке, я это делал. И с Иреком мы общаемся только на английском. кино – это энергетика. И все-таки при том, что, скажем, с Энн Арчер, потрясающей актрисой, с которой я работал на американской картине, она голливудская звезда, мы находили общий язык великолепно, и мы продолжаем с ней дружить, общаться, переписываться, - но все равно я понимаю, какой кайф, когда ты говоришь на одном профессиональном языке с людьми и на одном ментальном языке.
Д. Шнейдеров:
- Неужели не хотелось ведущих голливудских артистов пригласить?
Н. Лебедев:
- У нас очень хорошие артисты. Мне кажется, что мы их недооцениваем.
М. Баченина:
- По поводу последней работы Брэда Питта говорят: фильм вторичный, но Брэда все равно смотреть хочется.
Д. Шнейдеров:
- Просто участие больших голливудских актеров подразумевает международный успех картины.
Н. Лебедев:
- Это прекрасно, с этим я не могу не согласиться. Мне очень жаль, что у нас разрушена система международного проката. Но она разрушена на самом деле во всем мире. Я только что вернулся из французского города Канны – столицы французского кино и мирового. Но и там в кинотеатре идут американские картины, а не французские. И это очень жаль. Мне неинтересно просто лишь бы с кем-то поработать. Говорю абсолютно искренне. Мне интересно поработать с тем человеком, с которым мы найдем общий язык по-настоящему и будем делать одно дело и получать от этого удовольствия оба.
М. Баченина:
- С Козловским так и было? Он перешел из ««Легенды» в «Экипаж».
Н. Лебедев:
- На «Легенде» - смешная история, потому что я не хотел с ним встречаться. Мне казалось, казалось, что Данила совершенно никакого…
Д. Шнейдеров:
- Неужели «Гарпастум» не понравился?
Н. Лебедев:
- Дело не в э том. Дело в том, что я видел, что это такой высокий, модельного вида красавец. И на роль Харламова он совершенно не подходит. Это абсолютно глупая режиссерская ошибка, когда ты судишь об актере по тем работам, которые ты видел. Как только мы с ним встретились и начали репетировать, а мы начали репетировать тут же, как только он вошел ко мне в кабинет, я ему сразу дал сценарий, - я почувствовал интерес. И дальше у нас завязалось очень интересное личностное сотрудничество. И мы здорово работали на «Легенде». Но это вовсе не значит, что мы без проблем перешли в «Экипаж». Данила не хотел сниматься, потому что он боялся, что не случится той потрясающей атмосферы, которая была на «Легенде». А я боялся, что мы будем пытаться восстановить атмосферу, вместо того чтобы делать новое. По счастью, мы вдвоем перешли этот рубеж и стали работать на «Экипаже» совершенно по-новому. И после фильма Даня ко мне подошел и сказал: знаешь, я так боялся, что не случится «Легенды», и сейчас я понимаю, что ее не случилось, и это замечательно, потому что случилось совершенно другое, новое и не менее интересное. Он говорил про работу, а не про результат. И для меня это очень дорого. Мне кажется опасностью, когда люди начинают работать, используя прежние штампы. Но мне также кажется опасностью, когда люди не хотят работать просто потому, что они боятся повторить прежнее. Не надо повторять, надо делать новое.
М. Баченина:
- Актер на площадке. Вы говорили уже о противостоянии продюсера и режиссера. А актер может быть оппонентом режиссера на площадке?
Н. Лебедев:
- Хороший актер – нет. Когда мы встречаемся до начала съемок, мы договариваемся.
М. Баченина:
- Вы уже услышали за кадром друг друга.
Н. Лебедев:
- Конечно. Мы услышали и почувствовали друг друга. Если вдруг режиссер меняет концепцию, он обязан сообщить об этом актеру заранее. Если актер решил поменять концепцию, это шаг непорядочный. Потому что мы уже договорились. Когда мы выходили на площадку с Олегом Меньшиковым, мы практически не говорили о роли. И практически не репетировали. Потому что мы договорились обо всем заранее. Зачем мне вмешиваться в работу такого мощного выдающегося артиста? Я только могу сказать: слушай, а вот если здесь сделать так? Если ему это нравится, он обязательно сделает. И сделает лучше, чем я предлагаю. И то же самое, скажем, Машков. Актеры высшего класса, в противовес существующему мнению, что они приносят груду своих идей, они практически не приносят идей. Они приносят одну или две идеи, но это не просто в десятку – это абсолютный бриллиант.
Д. Шнейдеров:
- В последнее время иногда обидно становится. Про Чернобыль первыми сняли американцы. Про «Курск» первыми сняли французы. Почему мы не снимаем? Мы боимся? Никогда у Николая Лебедева не было желания снять про 1985-й, как пришел к власти Горбачев?
Н. Лебедев:
- Нет.
Д. Шнейдеров:
- Про 1991-й, про путч?
Н. Лебедев:
- Нет.
Д. Шнейдеров:
- Про 1993-й? Почему?
Н. Лебедев:
- Потому что это не те темы, которые меня волнуют как режиссера. Как человека они меня волнуют. Но мне кажется, что мы излишне политизируем наше кино. Я столкнулся с таким термином – «кино социального беспокойства». Да, может быть и такое кино.
Д. Шнейдеров:
- Хлебников, Звягинцев?
Н. Лебедев:
- Вы можете представить «живопись социального беспокойства» или «скульптура социального беспокойства»? Мне кажется, есть либо хорошее кино, либо плохое. И определять качество кино по степени социального беспокойства довольно нелепо. В фильме Хичкока «Головокружение» нет никакого социального беспокойства. Там есть человеческое, личностное беспокойство. И это сделало картину лучшим фильмов всех времен и народов.
Д. Шнейдеров:
- Однако литература социального беспокойства есть. Тот же Достоевский, тот же Чехов, тот же Салтыков-Щедрин.
М. Баченина:
- Она уже так не воспринимается практически.
Н. Лебедев:
- Ограничиваться этим, мне кажется, опасно. Потому что искусство имеет в основе своей другие цели. Какое социальное беспокойство есть у того же Микеланджело в «Давиде»?
Д. Шнейдеров:
- Но почему тогда это социальное беспокойство проявляется в поступках некоторых людей искусства, на которое люди очень живо, остро реагируют. Например, выступление Алексея Серебрякова? Должен ли человек искусства иметь и выражать жесткую политическую позицию?
Н. Лебедев:
- Я думаю, что человек должен иметь позицию. И он имеет право ее выражать. Это не вопрос человека искусства. Это может быть человек искусства, это может быть человек политики, это может быть человек техники, бизнеса. Не надо вычленять нас в отдельную касту. Мы имеем право высказываться на те темы, которые нас волнуют. И если, скажем, мне захочется сделать картину о 1993 годе, я почувствую эту необходимость, личностную, я, конечно, этим займусь. Но мне кажется, что те темы, которые меня занимают сейчас, пока никак не пересекаются с такими политическими высказываниями.
М. Баченина:
- Как это происходит, что вы начинаете чувствовать эту личностную необходимость?
Н. Лебедев:
- Вы говорите о политических вещах. И как журналист я об этом писал и этим занимался. А как режиссер я занимаюсь другим. Я занимаюсь человеческой душой. Аристотель пытался вычленить, чем же отличается человек от других живых организмов. Он растет, как растение. Он чувствует, как животные. Но вот отдельно он выделил то, что не подходит никаким другим организмам – деятельность души. Мне кажется, что искусство как раз и занимается деятельностью души. Я уже сказал о том, что я не выбираю рассудочно проекты. Довольно странное сравнение, но думаю, что каждый из вас меня поймет. Это как любовь. Более того, это действительно любовь. Поэтому так трудно найти новый проект. Это как встретить девушку… Как ты можешь понять: я высчитаю, я ее полюблю.
Д. Шнейдеров:
- Кстати, о девушках. Сейчас весь мир кинематографа заваливает волна так называемого харассмента. Скандал с Аленом Делоном. Скандал в Венеции вокруг Романа Полански. И вдруг наши старые советские актрисы начинают обвинять классика советского кино в том, что он их пытался поцеловать, обнять. Что вы думаете о волне этого харассмента?
Д. Шнейдеров:
- Когда ты приглашаешь актрису, конечно же, ты влюбляешься в нее, и никуда от этого не денешься. Как-то была программа, на которую позвали актрис, снимавшихся у меня в фильмах. И они пришли все. Когда я зашел в павильон, я увидел Александру Яковлеву, Елену Яковлеву, Светлану Тома, Ксению Георгиади, Света Иванову, Катю Шпица, Иру Лачину, Катю Вуличенко. Мне стало физически плохо, у меня голова закружилась. Я подумал: боже, я со всеми с ними работал. И я всех их целовал. А думайте дальше что хотите. Конечно, я в них всех влюблен. Конечно, они меня восхищают. Я наслаждаюсь, когда я вижу их на экране, я наслаждаюсь, когда я с ними общаюсь, когда я их вижу в жизни. И другой вопрос, что, конечно же, я не собираюсь нажимать на них, насиловать их или ломать их. Мне кажется, что здесь нужно тоже соблюдать хоть какой-то баланс. Это нормально, что ты работаешь с человеком, который тебе нравится и интересен. Ненормально, если ты его пытаешься поломать.
М. Баченина:
- Как вас на всех хватает?
Н. Лебедев:
- С трудом.
М. Баченина:
- Изучаю вашу ленту Фейсбука. Вы обо всех напишете хорошо, всем уделите внимание. Даете интервью, комментарии. Люди могут сказать: это самопиар. Он с какой-то целью. Как в случае с Яковлевой, когда она хочет помочь таким же людям, как она, и тут ее обвиняют в самопиаре.
Н. Лебедев:
- Я очень люблю Сашу. Мне больно, что она так страдает и воспринимает это так эмоционально. И я пытаюсь ее успокоить. Она чудесный человек и очень дорогой для меня человек. Я искренне могу признаться в любви к ней. И в давней любви. Я ее полюбил с картины «Экипаж» Александра Наумовича Митты. Я счастлив, что мы общаемся. Я очень ценю, когда люди способны поддержать друг друга. Тот же Миронов постоянно откликается, это правда. А я считаю со своей стороны, что в мире так много боли и хамства, что надо быть добрее и нельзя позволять себе умножать это.
Д. Шнейдеров:
- Что в вас плохого?
Н. Лебедев:
- Во мне много плохого. Но я с этим стараюсь сражаться. А иногда пытаюсь пустить это плохое на пользу делу. Во всяком случае, в режиссерской профессии.
Д. Шнейдеров:
- Всем хороших выходных.