Сокуров: «Не должно быть таких пространств, которые являются запретными для культуры»
Мы предлагаем полный текст радиопередачи.
Ю. Грымов:
- Добрый день. Вы слушаете программу «Культурный код». Мне помогает ее вести, как всегда, Светлана Андреевская.
Сегодня я захотел поговорить о таком понятии, как цензура. Я подумал, что было бы правильно на эту тему поговорить с молодым, успешным режиссером, который знает, что сегодня происходит в таком понятии, как цензура. Я решил, что Александр Константинович Котт – кинорежиссер, актер, сценарист, может с нами на эту тему поговорить.
С чего все началось? Вы знаете, что совсем недавно компания HBO Max убрала из каталога фильм «Унесенные ветром», тот самый фильм, который получил 10 «Оскаров». Они его убрали в связи с событиями, которые случились в США. Сегодня этот фильм нельзя получить по этим каталогам. Что это – цензура, политическая слепота и т.д.? Но хочу напомнить, что Хэтти Макдэниел – это была в свое время первая чернокожая женщина, получившая «Оскар» за роль в картине «Унесенные ветром». Так что ж получается? Это тоже попахивает теперь расизмом. Если этот фильм запретили, а там она была та самая первая женщина, которая получила «Оскар». Значит, можно тоже говорить о расизме, но уже наоборот.
К нам присоединился Александр Константинович Котт. Александр Константинович, как вы относитесь к этому факту?
А. Котт:
- Это безумие, мне кажется. Потому что фильм очень известный, это классика, проверенная временем, как минимум. Как максимум – вы правы, что первая чернокожая женщина получила «Оскар». И сейчас они сами рубят сук, на котором сидят. Это какая-то охота на ведьм. При том, что фильм «Унесенные ветром» принадлежит не только американцам.
Ю. Грымов:
- Скажите, в вашей практике были какие-то стычки с цензурой? Что-то вы на себе испытали за время, когда делали кино?
А. Котт:
- Скажем так, это не цензура. На федеральном канале, когда ты делаешь какой-то сериал, ты сразу понимаешь, что если ты оставляешь некие сцены, жесткий секс или вещи, которые не могут показать в прайм-тайм, то тебе предлагают эфир в 11 часов вечера. И продюсеру это становится неинтересно. То есть это как бы не цензура, это такие правила игры. Если у тебя все хорошо, тебя ставят в 9 часов, после программы «Время» - все замечательно. В этом смысле, я думаю, это все-таки цензура. С другой стороны, и правда, зачем показывать рано фильмы, которые могут посмотреть дети?
Ю. Грымов:
- Но, с другой стороны, получается так, что телевидение не хочет видеть эти сцены, еще телевидение не хочет видеть мат. Но сегодня получается, что всевозможные интернет-платформы доступны детям, и мы понимаем, что интернет сегодня более востребован, чем телевидение, и там - во все тяжкие, там мат, откровенный секс, даже чересчур откровенный секс. И многие зрители сегодня говорят: верните цензуру. Почему там нет цензуры?
А. Котт:
- Потому что, мне кажется, на телике есть целевая аудитория некая, измерители, рейтинги, а здесь нет зрителей, посмотреть может кто угодно. При том, что какой-то сериал шел, и там было: выберите версию – с матом или без мата. Представляете, уже выстроили такую систему у нас. В интернете цензуры нет вообще. Если в нашем Яндексе набрать что-то запрещенное – сразу выскочит.
Ю. Грымов:
- Вы как художник переживаете за это? Или вы считаете, что это и есть свобода?
А. Котт:
- Знаете, у меня есть самоцензура, скажем так. Какие-то вещи я не буду делать, потому что я от этого не получаю удовольствия. Интернет – это свобода, это без вариантов. То есть это джинн, которого мы все выпустили. При этом я не хочу, чтобы у нас было, как в Китае, когда все запрещено. Интернет это абсолютная свобода. Это параллельный мир, в котором можно все, потому что ты не видишь ни собеседника, ни зрителей, и можешь все свои черные мысли, помыслы и замыслы демонстрировать.
Ю. Грымов:
- Это хорошо или плохо? Согласитесь, эти же фильмы видят дети. Они спокойно набирают код и заходят на любую платформу. Тем более это стоит копейки.
А. Котт:
- Это очень сложный вопрос, и он неоднозначный.
Ю. Грымов:
- Вы бы хотели, чтобы ваш ребенок смотрел откровенный, грубый секс?
А. Котт:
- Да нет, конечно. И никто не ответит, что хотел бы, чтобы его ребенок смотрел.
Ю. Грымов:
- Но при этом режиссеры и продюсеры запускают в основном такие картины в интернет. Разве не так?
А. Котт:
- Слушайте, это 18+. И родители это контролируют. Есть родительский контроль, есть много способов оградить детей от всего этого. Я немного по-другому смотрю. Если это существует, значит, это востребовано. Проблема в нас, а не в тех, кто это делает.
Ю. Грымов:
- В человеке эта проблема существовала изначально, это искушение, которое дьявол на ухо вам надиктовывает. Вы сказали, что есть родительский контроль. Я поинтересуюсь в интернете, что это такое – родительский контроль. Когда родителей нет дома, ребенок может спокойно зайти в Сеть.
А. Котт:
- Он не может зайти в Сеть, если вы поставили…
Ю. Грымов:
- Все правильно. Но не все это делают. Значит, все-таки вы оправдываете, что в Сети сегодня идет гигантское количество тех самых фильмов известных режиссеров, которые довольно жесткие с точки зрения мата. Они просто на этом языке разговаривают.
А. Котт:
- Юрий, я к этому отношусь как к данности. Не оправдываю, а принимаю. Потому что вариантов не существует. Интернет это зло в принципе.
Ю. Грымов:
- Интернет – разве зло?
А. Котт:
- Конечно.
Ю. Грымов:
- Но мы сейчас общаемся через интернет.
А. Котт:
- Сейчас, понятно, это спасение, но в принципе это… Вы же сами понимаете, можно сделать любой запрос – и тебе вылезет все самое черное, что можно, от «Синих китов» до всех этих…
Ю. Грымов:
- Получается, если раньше и художники, и редактор, и тот же цензор беспокоились об этом, то теперь – всё, свобода.
А. Котт:
- Это не можно. Это мы имеем.
Ю. Грымов:
- Значит, можно?
А. Котт:
- Значит, это возможно сделать. Но это факт. Нельзя закрыть… Мы уже живем в этом пространстве, окутанном ложью, насилием и т.д. Очень часто только в интернете возможна правда, как ни странно.
Ю. Грымов:
- Получается, то, что показывают мат и откровенные сексуальные сцены - это и есть правда?
А. Котт:
- В жизни очень многие ругаются матом. Ясно, мы все не хотим, чтобы наши дети ругались, но все наши дети приносят с 1 класса мат и т.д. Что, никто не занимается сексом? Дело не в этом. Доступность – это плохо, я согласен. Но существование этого невозможно отрицать.
Ю. Грымов:
- Знаете, я с вами хочу поспорить. Есть прекрасная фраза, что у каждой задницы есть дырка, но это не значит, что ее надо всем показывать.
А. Котт:
- Согласен.
Ю. Грымов:
- Мне кажется, что как раз категоричное суждение в подобной теме всех нас уберегло бы, а сегодня оно нас не оберегает.
К нам присоединился Александр Николаевич Сокуров – режиссер, сценарист, народный артист России. Для меня это человек, на котором я учусь, я слышу его мнение, я люблю его картины. Я очень счастлив, что о цензуре мы можем поговорить сегодня с ним. Мне кажется, что для любого режиссера самое важное – позиция. Мне кажется, что позиция у господина Сокурова есть.
А. Сокуров:
- Добрый день. Я рад слышать вас.
Ю. Грымов:
- Пользуясь случаем, хочу поблагодарить вас за фильм «Телец». Фильм замечательный. Там играла Кузнецова. После этого фильма, когда я увидел, как она сыграла Крупскую, я пригласил ее в свой фильм «Казус Кукоцкого». Получил огромное удовольствие, когда увидел, как она прекрасно исполняла эту роль.
Мы сегодня говорим о цензуре. Вы слышали, конечно, про этот кошмар, что «Унесенные ветром» убрали и запретили. Александр Николаевич, вы лично сталкивались с цензурой в своей деятельности?
А. Сокуров:
- Конечно, это проблемы с фильмами, которые я делал еще в далекие теперь уже времена, которые называются советской властью, когда все игровые и документальные фильмы, которые я делал, было запрещено показывать. И это было тяжелое время, тяжелое испытание. Правда, это было время куда более ясное, чем сегодня. Потому что там были четко определенные какие-то принципы, границы у тех, кто закрывал и запрещал. Такой подковерной борьбы практически не было. В общем, все было ясно, хотя и жестко. Сейчас, конечно, все гораздо сложнее.
Ю. Грымов:
- А в чем яркое отличие того времени и сегодняшнего?
А. Сокуров:
- У меня два фильма сегодня запрещены к показу – «Русский ковчег» и «Робер. Счастливая жизнь». Это запрещение поддержано Министерством культуры. Там идет что-то от странного человека, который является продюсером с русской стороны, который сам не вложил ни копейки личных денег, это всё государственные деньги. Тем не менее, я сталкиваюсь с тем, что фильм об Эрмитаже, первый и второй фильм о французском художнике, бывшем директоре Лувра когда-то, они запрещены к показу на территории Российской Федерации. В некоторых регионах России запрещены показы моих фильмов, и по телевидению также сегодня вы не увидите то, что я делаю. На Первом канале, на Втором, на НТВ упоминание обо мне и показ фильмов, которые делаю я, тоже не разрешено. Это, видимо, распоряжение какое-то.
Ю. Грымов:
- «Русский ковчег» - я видел этот фильм, он был.
А. Сокуров:
- Это вы давно видели. Теперь вы его не увидите. Может быть, он гуляет по интернету, но чтобы показать его по телевидению и в кинотеатрах, это невозможно.
Ю. Грымов:
- Может быть, это какой-то хозяйственный спор, связанный с деньгами, с правами, но не цензура все-таки?
А. Сокуров:
- Я считаю, что здесь есть еще и политический аспект. Я слишком неинтересно высказываюсь, слишком я свободный, не ограничивающий себя человек, поэтому Министерство культуры, тем более при нынешнем министре, который ненавидит меня, что называется, всей своей сущностью, без нецензурных слов вообще не может обо мне говорить… Это наказание за то, что ты вот такой, тебе не нравится, как работает Министерство культуры, тебе не нравится, что в стране нет четкого, определенного поведения по развитию национального кино, сиди и молчи, мы не поможем тебе и т.д. Для меня это факт абсолютно цензурный и политический, я бы даже так сказал.
Ю. Грымов:
- Слушая вас, то, что вы высказывались на всевозможных совещаниях, получается, что у художника всегда есть некий торг. Условно говоря, я молчу – меня финансируют, я говорю свое мнение – у меня возникают проблемы. Это так?
А. Сокуров:
- К сожалению, да. Это очень странно, тем более и с точки зрения конституционных норм, и с точки зрения закона это совершенно не имеет под собой никаких оснований. Какие бы ни были хозяйственные вопросы… На основании какого хозяйственного спора или права какого-то там владения можно запрещать фильм, где главным героем является Эрмитаж? Фильм, идущий по всему миру, запрещается к показу в России. Я мог найти какие-то концы и понять, почему это делалось при советской власти, фильмы, которые делал я, не показывались. Но попробовать сейчас найти концы этой истории просто невозможно.
Ю. Грымов:
- После ваших высказываний, когда вы общались с президентом и на коллегии Госкино, когда-то потом, уже уйдя оттуда, получив эту необоснованную критику и то, что мы называем цензурой, что вас не показывают и т.д., вы жалели об этих словах, которые сказали?
А. Сокуров:
- Никогда. Потому что для меня мое гражданское самочувствие как русского человека, как гражданина России гораздо более ценно, чем все последствия, которые я за это имею. Я никогда не имею каких-то указаний со стороны президента или премьер-министра, что бы я ни говорил, как бы я ни выражался, никогда мне никто не ставит на вид и т.д. Но при этом вот такое тихое какое-то распоряжение существует. Последний раз, когда я получал Государственную премию (у меня их три), я шел и думал. Вот я сейчас скажу: «Вы мне даете Государственную премию за кинематограф, но при этом я режиссер фильма, который не показывается ну меня на родине». Как это? Я не стал это говорить, были гораздо более важные проблемы, о которых я говорил. Я никогда свои личные проблемы не обсуждал публично, не выставлял их на такое публичное обозрение. Но раз вы меня спросили, то я это и говорю. К сожалению, это такая российская реальность, она политическая или не знаю как. Мы же знаем, что есть, например, Манский, который проводит очень интересный кинофестиваль, который вынужден перемещаться в Прибалтику. Проводится в Прибалтике и самым небольшим числом экранов проводится в России. Это произошло оттого, что были расхождения в позиции Манского и господина Мединского, бывшего министра культуры.
Ю. Грымов:
- Скажите, а киносообщество, коллеги, Союз кинематографистов Петербурга, Москвы, как-то вас защищали? Не просто отдельные режиссеры и актеры, а сообщество?
А. Сокуров:
- Нет, такого никогда не было.
Ю. Грымов:
- Вам было обидно?
А. Сокуров:
- Я не вхожу в число режиссеров, которых профессиональное сообщество будет отстаивать, защищать и т.д. У меня очень серьезные претензии к Министерству культуры, к тому, как оно осуществляет свою профессиональную (или непрофессиональную) деятельность в области кинематографа. Поэтому все боятся даже как-то возникать на этом горизонте. У нас сегодня на кону вообще выживание или невыживание «Ленфильма». Старейшая студия страны, и она может просто прекратить свое существование в считанные месяцы буквально. До такой степени доведено все у нас вокруг студии, до такой степени все скверно. И даже на этом фоне никто не собирается студию спасать, выручать и пр. А вы говорите, что будут меня защищать. Это невозможно.
Ю. Грымов:
- Александр Николаевич, как вы считаете, какой идеологии сегодня не хватает современному российскому кино?
А. Сокуров:
- Знаете, мне кажется, что идеологии не должно быть. Было время, когда идеологическая крыша над культурой существовала, и она нам никак особенно не помогла. Мы цивилизованное государство, у нас есть свод законов. И в соответствии с законами четко указано, что является вредным для публичного общественного пространства, для развития народа, для развития культуры и т.д. Все остальное, на мой взгляд, не просто не должно быть запрещено, а должно быть. Не должно быть таких пространств, которые являются запретными для культуры – ни национальный вопрос, ни история развития, скажем, каких-то военных ситуаций, ни история развития культуры, ни межличностные отношения, ни вопросы полов, ни вопросы меньшинств. Ничто не должно быть запрещено к обсуждению и художественной реализации. Закон нам четко говорит, что нежелательно, что является преступлением при публичном использовании, мне так кажется.
Ю. Грымов:
- Александр Николаевич, сейчас стриминговые компании, интернет-платформы, где показывают картины, там чувствуется запрос продюсеров на фильмы, где много мата, где показывают не то что эротику, а там откровенный, жесткий секс. Вы как к этому относитесь – что это появилось в свободном доступе в интернете?
А. Сокуров:
- Вопрос нецензурной лексики несколько лет назад уже возник и в театральном пространстве, и в кино. Я всегда к этому относился отрицательно. Я считаю, что это не для публичного использования, не для культуры, по крайней мере, на нынешнем уровне развития общественного. Что касается вопросов сексуальной темы, то это вопросы, которые нельзя ставить под запрет, это вопрос культуры самого автора. Ну а что там платформы требуют… Одни платформы требуют этого, другие платформы запрещают прекрасные классические фильмы. На всю дурь зонтиков не найдешь. Просто разумность должна быть, на мой взгляд.
Ю. Грымов:
- Мы говорили про ваши картины, про ваш опыт. Я хотел услышать какую-то реальную жесткую историю. Я знаю, какие у вас были отношения к Тарковским. Я начинал свою кинодеятельность с Гошей Рербергом. Мы много на кухне обсуждали, он рассказывал про Тарковского. Я большой поклонник его картин. Помню ужасающий факт, когда вышел такой милый, трогательный детский фильм «Внимание, черепаха». Два парня кладут под танк черепаху, чтобы понять, проедет этот танк через черепаху или не проедет. Этот фильм запретили. Почему? Потому что какой-то чиновник углядел в этом, что большой танк наезжает на маленькую черепаху. А в то время в Чехословакию вошли русские танки. Понимаете, какой извращенный ум?
А. Сокуров:
- Ну, фантазии чиновника не только в советский, но и в наш период, и во всем мире уникальны и удивительны совершенно. Фантазии чиновного человека это особая категория, особая тема для разговора. Конечно, глупость такая. Глупость обсуждать этот случай, понятно все.
Ю. Грымов:
- Когда вы общались с Тарковским, я знаю, что он тоже переживал и редколлегии, и переделки. Вы что-то знаете относительно цензуры, как сильно било Тарковского это, как он это переживал?
А. Сокуров:
- Мы с ним до его отъезда и когда он уже оказался за пределами страны, были на связи постоянно, говорили много об этом. Его гораздо больше, просто сердечно ранило предательство коллег, своих ровесников. Эта атмосфера, которая была вокруг него в Москве, на «Мосфильме». Он это очень тяжело переживал. А что касается всех этих процедур. Я по его настоятельной рекомендации на «Ленфильм» попал в эту редакторскую среду. Студия была разделена на несколько творческих объединений, и были жесткие, серьезные художественные советы. Могу сказать, что наряду с тем, что и меня касалась эта жесткость, и многие сценарии, которые с Юрием Николаевичем Арабовым мы тогда предлагали студии для постановки, не проходили, были уничтожены просто именно художественными советами. Но при этом могу сказать, что Первое, Второе, Четвертое объединение «Ленфильма» состояло из таких опытных, блестящих редакторов, которые помогали режиссерам и в выборе актеров, и в работе с литературным материалом, драматургией. Это были люди, от них очень сильно, по-настоящему зависела внутренняя культура советского кинематографа. На некоторых мощных таких редакторских коллективах возросли режиссерские поколения. Потому что там были диалоги, там были какие-то и противоречия, споры, но редакторы «Ленфильма», например (на «Мосфильме» тоже, наверное) - это были многоопытные люди, которые и в издательствах работали, и сами писали.
Это было профессиональное ядро, которого сейчас не хватает в нашем кино. У нас продюсеры всех заменили – редакторов, монтажеров, бог знает кого еще. А между тем, это совершенно разные профессии. И это говорит о внутренней культуре кинематографа. Была политическая борьба, она и сейчас почему-то возвращается в кинематографе, но при этом была и вот эта профессиональная косточка в кино – большие киностудии, серьезные коллективы, творческие объединения. Я пришел молодым режиссером на большую фабрику кино, где было чему поучиться.
Ю. Грымов:
- Тарковский же столкнулся с другой проблемой уже в Италии, когда он говорил и писал, что там другая цензура – финансовая.
А. Сокуров:
- У меня тоже все фильмы были закрыты. У меня было закрыто даже больше фильмов, чем у него. У меня было закрыто, наверное, фильмов 10-12 при советской власти. Но при этом, когда мы говорим об Андрее Арсеньевиче, не надо забывать, что если бы он с этими заявками выходил в пространство продюсерской системы Западной Европы, я не уверен, что большая часть фильмов, которые он снял в Советском Союзе, вообще запустились бы в западной продюсерской системе.
Ю. Грымов:
- Правда ли, что Тарковскому на «Мосфильме» предложили снимать фильм о Ленине, и он согласился?
А. Сокуров:
- Этого я не знаю, мы никогда с ним на эту тему не говорили. Мы больше говорили об эстетике кино, о монтаже, драматургии. Я никогда не спрашивал его о каких-то его профессиональных этапах. Если бы он снял этот фильм, это, наверное, был бы фильм о величайшей трагедии какой-то. Я так это себе представляю. Но мне трудно представить это.
Ю. Грымов:
- Поэтому я и спросил. Но это было бы интересно, даже если бы он пошел на сговор с властью. Как вы думаете, откуда растут ноги у такого явления? Меня оскорбляет, что сегодня на телеканалах стали проматывать титры. Вы видели, что их делают очень маленькими и очень быстро мотают, чтобы люди не успевали прочитать, кто снимал. А вы прекрасно знаете, что для людей кино, когда кино является искусством, это же очень важно – быть в команде и увидеть свою фамилию в конце фильма. Откуда появилась эта дрянь?
А. Сокуров:
- Это фамильярность по отношению к художественным коллективам, к коллективам как таковым. Это сговор продюсеров и руководителей каналов. Продюсеры, которые продают каналам свои фильмы, они соглашаются на любые условия. Даже если бы титры совсем убрали, они бы на это все равно согласились. Это фамильярность и хамство по отношению к художественным коллективам. Мы в кино всё создаем вместе, один режиссер ничего не сможет в кино сделать. Может быть, один архитектор может сделать или один живописец может сделать все, что он хочет. Я как режиссер без моих друзей, без близких и любимых мною людей ничего не могу сделать. Поэтому мы боремся за эти титры всегда, за каждую фамилию боремся. Это неприлично, это хамство. Нас некому защитить.
Ю. Грымов:
- Александр Николаевич, а сейчас такой блиц-опрос. Ккто самый страшный критик для вас?
А. Сокуров:
- Самый страшный критик – время. Потому что кино это то явление культуры, где чаще всего еще автор жив, а его творение уже постарело и никому не нужно. Нигде, ни в каком виде культуры или искусства такого нет, а в кино есть. Очень многие наши фильмы, которые мы, режиссеры, создаем, они стареют раньше нас и уже никому не нужны. И это самое страшное испытание для фильма.
Ю. Грымов:
- Полностью с вами согласен. Я отчасти поэтому теперь занимаюсь театров. Там почему-то все по-другому.
А. Сокуров:
- Да, я согласен с вами. А я театра боюсь. Очень сложная профессия – театральный режиссер. Она сложнее, чем кинематографическая профессия. Театр намного сложнее, чем кино.
Ю. Грымов:
- Быть режиссером – значит…
А. Сокуров:
- Это значит прожить целую жизнь в этом пространстве, сесть на корабль, и неизвестно, куда ты приплывешь в конце концов. Никогда не знаешь, где эта пристань, к которой, в конце концов, течением прибьет твой корабль. Никогда не знаешь, что тебя ожидает.
Ю. Грымов:
- Следующий вопрос. Всегда верю в…
А. Сокуров:
- В порядочность человека. Надеюсь на порядочность человека. Потому что в той области, в которой я (имею в виду кинематограф), бессовестных, безнравственных людей, мерзавцев становится так много, что надеюсь только на то, что людей совестливых и чистых, пусть даже и не очень талантливых, будет больше в кино, чем мерзавцев всяких.
Ю. Грымов:
- Самое главное в любви?
А. Сокуров:
- Терпение.
Ю. Грымов:
- Чем вы себя успокаиваете?
А. Сокуров:
- Тем, что жизнь коротка, что это бесконечно продолжаться не может.
Ю. Грымов:
- Если была бы волшебная палочка, и ваш новый фильм сегодня появился бы, какую тему вы бы выбрали для этого фильма сегодня?
А. Сокуров:
- Тему любви отца к сыну, матери к дочери, отца к дочери и т.д. Тему бесконечной, огромной, всепоглощающей любви этих людей друг к другу. Я бы не стал рассказывать о том, как они ссорятся, поедают друг друга, предают и т.д. Я бы рассказывал о том, как бесконечно люди умеют любить и любят любить.
Ю. Грымов:
- Чего, по вашему мнению, не хватает русскому человеку?
А. Сокуров:
- Ох, какой сложный вопрос. Я сам русский, поэтому…
Ю. Грымов:
- Вот чего вам не хватает?
А. Сокуров:
- Мне ярости не хватает. Потому что так горько, так обидно за то, что происходит на родине, так отчаянно больно за то, как много политики сейчас в жизни в моем Отечестве, как снедает политика все – культуру, социальный мир, какую-то идею, как мало созидания на моей родине, как много борьбы. 1 сентября будет 40 лет, как я нахожусь на студии «Ленфильм». И я не помню ни одного года, чтобы эта жизнь, прожитая на студии, была бы без состояния борьбы и какого-то сопротивления или преодоления. Я просто устал от этого всего. И устал бояться за Отечество свое, за то, что будет у меня на родине. Я просто в отчаянии от той усталости, которая на меня наваливается, тревоги, которая на меня наваливается, за то, что на моей родине происходит. Просто крайней тревоги.
Ю. Грымов:
- Вы пойдете голосовать за Конституцию?
А. Сокуров:
- Да, конечно, пойду. Если физически я в состоянии буду это сделать (я сейчас не очень здоров), то обязательно пойду. У меня паспорт гражданина России, я пойду. Мне не все равно, что у меня на родине происходит. И никогда не было все равно.
Ю. Грымов:
- За что нельзя осуждать человека?
А. Сокуров:
- За судьбу. За то, что судьба как-то с ним куролесит. Жалеть… Я всегда жалею, мне всегда жалко больного человека…
Ю. Грымов:
- Мне бы хотелось услышать…
А. Сокуров:
- Я лучше знаете, что скажу? Хочу высказать вам благодарность за то, что несколько лет назад вы помогли несколько фильмов моих показать по каналу «Дождь». Я очень ценю, когда мой соотечественник, коллега помогал мне, пусть в таком небольшом масштабе, но показать фильмы, которые мои коллективы делали. Я вас обнимаю и сердечно благодарю.
Ю. Грымов:
- Спасибо. Выздоравливайте. Вы нам нужны. Все будет хорошо.
