Александр Дугин: Запад может проиграть это противостояние - и ничего не потеряет. А нам проигрывать нельзя!
В. Алфимов:
- Давайте подводить итоги 2022 года. Очень непростого года. Мы на сайте составили для вас список самых важных, самых ярких событий и читатели могли проголосовать за то или иное событие по 10-бальной шкале. В итоге у нас получилась кардиограмма года, которая показывает, как билось сердце страны из месяца в месяц, прыгало оно как мячик или наоборот замедлялось, когда были грустные, очень тяжелые события. И вот эту кардиограмму мы обсудим, подведем итоги 2022 года вместе с Александром Дугиным. Беседовать с Александром Гельевичем выпала честь мне, Валентину Алфимову и нашему военкору Дмитрию Стешину.
Д. Стешин:
- Список событий мы подбирали по обложкам «Комсомольской правды», пытаясь найти и хорошие какие-то события, но их было очень мало, к сожалению, за минувший год. Год, можно сказать, начался с попытки переворота в Казахстане, быстрого окончания этого переворота, его моментально свернули с помощью России. Что это было, на ваш взгляд, кто пытался сместить власть в Казахстане по технологиям «цветных революций», чьи уши там торчат?
А. Дугин:
- Мне кажется, это не очень понятно даже до сих пор. Потому что ничего принципиального не произошло. Не произошло смены курса, Казахстан как был многовекторным, два шага назад, один в нашу сторону, так и остался. Да, в ходе этих событий линия сторонников Назарбаева потерпела крах, Токаев укрепил свои позиции, вероятно, с помощью России, которая сыграла ключевую роль в недопущении этих «цветных революций». Но за этим не последовало тех решительных трансформаций казахской политики, которые могли бы последовать. Поэтому, как и всё в этом году, на мой взгляд, все события имели очень темную тень, и эта тень подчас затмевала собой то, что происходит. То есть вроде бы начиналось с того, что прозападные антивластные восстания, «цветная революция» в Казахстане, Россия приходит, помогает ее подавить, выявляются сторонники этой «цветной революции» в самой власти, они удаляются от власти, Токаев укрепляется с помощью русской поддержки во главе государства. И что? И ничего, и все то же самое, если не хуже.
Что-то в таком же духе, начиная с этого первого события, преследует нас до конца этого года. Честно говоря, я считаю, в моей жизни это был самый страшный год, то есть лучше бы его не было. Если бы я был… Как Ницше в свое время говорил: если бы я был Господом Богом, я бы создал Саломе Лу другой (девушка, которая не ответила ему на его ухаживания). Вот если бы можно было себе представить, что я влиял бы, например, на судьбу космоса, я бы 2022 год вообще вычеркнул, чтобы его не было. Потому что ничего страшнее, чудовищнее, подлее, кровавее и бессмысленнее просто не было.
В. Алфимов:
- Александр Гельевич, если возвращаться к попытке переворота в Казахстане, тогда был задействован миротворческий контингент, и мы увидели, что он действительно работает, он действительно помогает, это, наверное, все-таки хорошее событие. Мы понимаем, что вот это объединение работает, и работает хорошо.
А. Дугин:
- Нет, не работает. Работает плохо. То есть технически хорошо, а политически все результаты мы сразу же и потеряли. Не может что-то работать одно. В нашей системе отсутствует модуль общий, то есть общий вектор того, что мы делаем. Потому что мы делаем одной рукой одно, другой рукой то, что сделаем, уничтожаем. То есть мы пришли на помощь Токаеву, чтобы спасти Казахстан от провала. Мы, конечно, должны были получить союзника в нашей специальной военной операции. И вместо этого эта территория становится прибежищем для всякой мрази, которая спрыснула просто из России. И мы видим этот казахский национализм, видим это колебание, мы видим демонстративное выступление Токаева на Санкт-Петербургском экономическом форуме, который не только нас не поддержал, но, в общем, совершенно дистанцировался от этой ситуации. Ну, и где же наша эффективность? Если мы эффективны технически в том, что политически мы проигрываем, это не эффективность. Это моя точка зрения.
Д. Стешин:
- У меня с родным братом летом был разговор. Он у меня достаточно крупный производственник, и ему даже пришлось из центра Питера выводить производство в Великий Новгород, чтобы там достойные площади занять. И он говорит: «Напрасно ты так относишься к Казахстану. Это окно, через которое мы завозим компоненты, которые попали под санкции». И начал перечислять, что для его производства нужно, и что завозится через Казахстан. Он считает, что эта русофобия, которая нет-нет, и вырывается из Казахстана, это всего лишь операция прикрытия - русофобия, многовекторность, демонстративный прозападный курс. Вот такое мнение…
А. Дугин:
- …имеет право на существование.
В. Алфимов:
- Давайте перейдем на февраль. Серьезное событие, которое было в этом году, и многие за ним следили, и многие даже радовались очень сильно, это Олимпиада. Забыли уже сегодня, в декабре, что была Олимпиада, и там выступали наши спортсмены, и выступали с триумфом, и золото Олимпиады привезли, наши фигуристы там разорвали вообще всех, кого только можно. Здесь мы в какую сторону записываем, в положительное событие или отрицательное?
А. Дугин:
- Если бы они выступали под нашим флагом, от имени нашей страны, горделиво неся на себе все инсигнии великой России, то это было бы спортивной победой, не более того. То, как это было, это было компромиссом, это было позором. Да, наши спортсмены прекрасные, замечательные, героические, но на самом деле то, что мы принимаем правила той цивилизации, которая нам не оставляет места в бытии, в том числе и в спортивных мероприятиях, это еще одна пощечина. То есть мы утерлись и удовольствовались просто индивидуальными достижениями прекрасных людей, выступавших под черт знает каким флагом.
Д. Стешин:
- Я смотрел список тем и увидел «золото Олимпиады». Я начал мучительно вспоминать, когда же она была. Мне напомнили. В эти дни я уже был в расположении батальона «Восток». Двухъярусные койки, я купил себе кальсоны, сало, сигареты на каком-то донецком рынке. В общем, я не помню, чтобы кто-то в курилке обсуждал олимпийские события и вообще как-то ими интересовался. Потому что сразу же после Олимпиады началась спецоперация.
В. Алфимов:
- Буквально 23 февраля было закрытие, и 24-го уже началась спецоперация. Но буквально за три дня до этого было еще признание Донецкой и Луганской народных республик.
А. Дугин:
- 22-го было признание. И вот это был праздник. Знаете, мы встретились с моими друзьями, в том числе там был и Пушилин, и много других героев «русской весны», как раз 22 февраля. Помню, я поднял тост (там была и моя дочь Даша, погибшая в этом году за Россию, за русский мир) и сказал: «Это великий праздник – то, что происходит сейчас, признание этих двух республик. Он необратим». И дальше я сказал вещь, которая оказалась пророческой: «Мы умоемся кровавыми слезами за это. Но давайте сейчас праздновать, потому что это радость, которая долго не продлится. Но это праздник, это действительно воля, это решение нашего президента, который показал себя настоящим правителем, исторически ответственным за судьбу мира, за судьбу человечества, не только за судьбу России». И это признание – это было фундаментально, это было великолепно и на мгновение это давало всем нам чувство полной победы, даже, я бы сказал, такого глубинного духовного триумфа.
И вот здесь, если возвращаться по шкале времени в какие-то предшествующие моменты, я бы сохранил это чувство радости, которое длилось, увы, недолго. Но 22 февраля это был героический момент нашей истории, когда Россия вступилась за свой народ, за русский мир, за русскую цивилизацию и продемонстрировала невероятное нравственное, моральное мужество и глубокую геополитическую, историческую ответственность.
В. Алфимов:
- Сразу после признания было и начало спецоперации. Я думаю, что эти события можно объединить, скажем так, поставить на них одну такую большую, жирную точку. Согласитесь, Александр Гельевич?
А. Дугин:
- Конечно, они связаны между собой непосредственно. Начало СВО – это был еще один аккорд. То есть мы признали, и мы признали все выводы, которые из этого признания следует сделать. Это еще один шаг ответственный. Вообще, когда я со своими друзьями обсуждал, как такое вообще стало возможным, начало СВО, кто принимал решение… Мало того, что это хранилось в тайне, так это в принципе, мне кажется, хранилось в какой-то такой секретной камере даже нашего верховного правителя. Потому что это было настолько жестко и необратимо, что, возможно, он просто убегал сам от этой мысли, он прятал ее от самого себя. Кто принимал решение, как могло быть такое фундаментальное решение – пойти войной на западную цивилизацию, на западный мир, просто сбросив все маски? И то, что у нас нет такой партии, инстанции или правительственной комиссии, это очевидно. Это произошло в сознании одного человека, нашего верховного правителя. Но и в нем это было тайной. Несмотря на то, что американцы были к этому готовы, как оказалось, какие-то утечки были, все были не готовы, кроме американцев, которые получили довольно достоверную информацию о том, что мы готовили. Тем не менее, внутри самого верховного правителя это было то начало, которое уже превышает, на мой взгляд, уровень индивидуума, человеческой личности и где-то резонирует с теми фундаментальными колесами истории, судьбы мира, которые вращаются настолько фундаментально, что личность перед ними, в том числе его соображения, плюсы, минусы, просчет каких-то возможностей, все это уходит на задний план. То есть само решение 24 февраля о начале СВО, в нем было что-то божественное, что-то фатальное, что-то ангелическое, что-то превышающее уровень людей. Как будто копье архангела Михаила просто пронизало реальность в этот момент, и вокруг этой оси, вокруг этого огненного следа кристаллизовалось решение о начале специальной военной операции, которая, весьма вероятно, может стать последней войной человечества.
В. Алфимов:
- С этого момента нашей программы все следующие даты, которые мы будем называть и обсуждать, они непосредственно связаны с началом специальной военной операции, с 24 февраля. Например, следующая дата, которая у нас в списке. С 8 марта иностранные компании начали массово покидать Россию.
А. Дугин:
- Все вытекает из 24 февраля. Мы бросили вызов Западу, Запад не то что ответил, возможно, он даже нас спровоцировал на это, но он был к этому готов. И вот дальше начинается интересно. Когда эти компании начали покидать Россию, когда нас стали отключать от интернета, от газа, нефти, от бирж, от IKEA, от сетей и т.д., дальше начинается самое необычное, на мой взгляд, и самое непредсказуемое. Потому что мы все – патриоты, мы полагали, что у нас есть слабое место… Это экономика, это та сторона, которая вовлечена в мировую систему глобальной торговли, она-то и будет нашим слабым местом, и когда нас отключат, компании начнут уходить, у нас начнется опустение магазинов, инфляция бешеная, исчезновение продуктов, поскольку, мол, наш либерально-экономический сегмент, прозападный и зависящий от этой глобальной системы, он создаст условия для нашей капитуляции. А, мол, военные бодрые будут продолжать наступать, биться, что наш hardware не стоит под вопросом, а вот экономическая сторона состоит из сомнительных либералов.
А вот дальше начинаются чудеса. Когда начали компании уходить из России, начинается все наоборот. То есть то слабое место, которое мы, патриоты, видели, оказывается вполне себе сильным, записные либералы справляются с этими критическими, радикальными условиями. Я не экономист, я не знаю, насколько они долговременно смогут это выдерживать, и насколько правильные меры они принимают, но я вижу на практике, что уже почти 9 месяцев СВО, когда санкции на нас усиливаются и усиливаются, нас отключают от одного, другого, третьего, пятого, десятого, а экономика движется. Вот этот парадокс… Казалось бы, что уж тем более у нас должны быть военные успехи, которые поначалу начались более-менее адекватные, соответствующие ожиданиям, нашим представлениям о том, что в этом секторе происходит. То есть, если уж либералы справились во власти, поддержав Путина, в информационном варианте то же самое, военные-то справятся. И тут – раз – и нет, то есть всё не так.
У нас есть закон о запрете критики наших военных руководителей, поэтому я не хочу его нарушать, я просто констатирую эту асимметрию, казалось бы. С большим удивлением мы обнаружили, что там, где мы считали, что там слабо, там оказалось сильно, там, где мы считали, что должно быть, само собой разумеется, потому что где, как не здесь, нам побеждать и демонстрировать успехи, тут нас ожидал удар.
Д. Стешин:
- Было много выкладок и текстов, размышлений о том, что России необходима частичная автаркия, опоры на собственные силы, у нас позволяет и территория, и технологии, и запасы полезных ископаемых. Ну вот, Россия это получила благодаря СВО. В эти дни попало такое знаковое событие (мы его отметили как знаковое) – отъезд Чубайса из страны. Александр Гельевич, в этом отъезде был какой-то смысл, символ или Чубайс – это демонизированная фигура?
А. Дугин:
- Конечно, он был символ, он и есть символ. Он символ 90-х годов, он символ той либеральной политики, которую наш президент проводил до 22-го года. И то, что он покинул страну в этот момент как раз, выразив тем самым явный разрыв с курсом нашей власти, это очень символично. Потому что это фактически поставило конец фактически 32-летней эпохи либерализма в России. Либерализма идеологического. Все-таки Чубайс к экономике имел малое отношение, он был просто либералом, идеологом либеральных реформ. И он в отличие, например, от своих учеников (Набиуллиной, Силуанова), которые предпочли (или того же ближайшего к нему друга Кириенко) государство, суверенитет, остались верными реализму, путинскому курсу. Вот Чубайс сказал: всё, до свидания, я вас терпел, и вы меня терпели соответственно, но идеологический либерализм закончился в России, остался только прагматизм, который на самом деле может быть либеральным, может быть не либеральным, лишь бы страна родная жила.
И вот этот отъезд Чубайса, на мой взгляд, это очень важное высказывание нашего этого черного года, что либерализм идеологический, символический, когерентный, связанный, такой догматический либерализм фактически сбежал, как убегает утренний кофе. То есть он убежал именно так. Он перекипел, перегрелся, то есть, его просто нет. И вместе с Чубайсом из страны ушел либерализм. Либералы остались, кто-то из них затаился, кто-то перешел на сторону государства и выбрал лояльность президенту и эффективно или менее эффективно участвует в СВО, а вот либерализм как некоторая идеология, он убежал вместе с Чубайсом. У нас больше нет либерализма в стране. То есть либералы есть, а либерализма нет.
Д. Стешин:
- 29 марта. Переговоры России и Украины в Стамбуле. Я расскажу фон, в котором я воспринял эту новость. Это был ближайший к Мариуполю поселок, где была сотовая связь и электричество, где стоял наш батальон. В комнатке, где мы жили, справа от меня лежали знакомые вам люди, справа был Владлен Татарский, слева – Админ. Каждый вечер им и мне звонили с фронта знакомые, с разных уголков фронта, рассказывали какие-то совершенно неприятные вещи, например, рыдающий танкист, потерявший свое танковое соединение. В общем, обстановка была совершенно жуткая. И сразу же начинались между нами диспуты. Я это называл «совещание в бункере под Рейхсканцелярией в апреле 1945 года». И вот на этом фоне (поскольку у нас был интернет, мы следили за тем, что происходит в окружающем мире) – переговоры Россия – Украина в Стамбуле. Что это было? У меня один из аргументов, который я приводил Татарскому с Админом, что все действия, которые Верховный главнокомандующий совершает, укладываются в рамках спортивного состязания дзюдо. То есть каждое следующее предложение хуже, чем предыдущее. И вот переговоры Россия – Украина в Стамбуле – это было, наверное, одно из последних предложений, таких более-менее, когда можно было решить дело миром, о чем-то все-таки сговориться, прекратить эту страшную войну. Вы как оцениваете это?
А. Дугин:
- Может быть, вы правы, может быть, это дзюдо. Обратите внимание, что Мединский после этого лицо свое показать на публике просто не может. Потому что, если найдется какой-то живой человек, в это лицо обязательно что-то отправится. Он здесь ни при чем, его выбрали олицетворять эти переговоры. Но та степень ненависти к нему, которая существует в народе, она уже не обращает внимания, она такие нюансы не рассматривает, кто его туда послал, какой был хитрый план этих переговоров. Конечно, они не дали результатов, но мы знаем только, что благодаря им или по их окончанию мы отступили от Киева, от Гостомеля, бросили Сумы, Чернигов и сосредоточились на Донбассе, где мы за эти месяцы несколько метров отвоевали, утратив все наши позиции на Харьковском направлении, сдав Херсон. То есть это все укладывается в то, что это начал Мединский. Он здесь абсолютно ни при чем. Мне кажется, ему стало небезопасно появляться на русской публике просто, хотя он совершенно не виноват. Вот как, мне кажется, следует это осмыслять. То есть, чем бы это ни было, это было отнюдь не хитрым планом, а просто каким-то очередным этапом такого вектора, который сменил вектор первых радостных сообщений о наших успехах. Многие люди говорят, что им пришел сверху (не от Мединского, естественно) приказ оставить их позиции, кто-то сейчас скажет, что мы наступали малым числом, что мы хотели, мы надеялись на то, что будет сдаваться мирное население или переходить на нашу сторону военные части ВСУ. В любом случае, как бы то ни было… Хорошо, если мы говорим, что их было больше, когда мы наступали, мы этого не знали? Когда они не сдались, в принципе любой знающий украинскую политику после 2014 года понимал, что идеологическая работа, не прекращавшаяся ни на секунду за эти 8 лет, в сторону их мобилизации и ненависти к нам – это огромный пропагандистский ресурс, который совершенно несопоставим с той расслабленной, мирной, изнеженной формой жизни, которую практиковали эти 8 лет мы. Если не считать несколько программ на центральном телевидении, которые поддерживали некоторый уровень алертности. Но на фоне общего состояния нашей страны, нашего народа это было ничто. Кто-то сражался где-то там, Донбасс обстреливали, всем было безразлично.
А за эти 8 лет нацизм входил в поры просто, в геном уже, в ногти украинцев и русских, живущих на территории Украины. И было бы странно ожидать, что они сдадутся без боя. Соответственно, как с малым количеством войск захватить такие большие территории, полные ожесточенного русофобского, неонацистского населения, которому промыли мозги вплоть до корней. Или какие-то договоренности с украинскими олигархами, которые наши олигархи принесли на блюдечке. Все это взорвалось, как пыльный гриб такой, дедушкин табак просто, вся наша подготовка. И с Мединского, с переговоров в Стамбуле это началось, это было начало настоящего кошмара, который страница за страницей открывал все более и более чудовищные аспекты нашей с вами страны, нашего с вами общества, нашего с вами государства. Все мы стремительно оказывались (это не критика, это самокритика) совершенно не на высоте той затеи, в которую мы включились, не на высоте того героического акта, который был объявлен 24 февраля 2022 года.
В. Алфимов:
- Следующая дата в нашем календаре – 6 апреля. 6 апреля ушел из жизни Владимир Жириновский, человек, к которому совершенно разное отношение у нас в стране. Но что касается той же спецоперации, он ее предсказал еще достаточно приличное время назад, вплоть до даты. Правда, он говорил 22 февраля, но, я думаю, это совершенно непринципиально. Кто-то считает его клоуном в российской политике, кто-то, наоборот, пророком. Кого мы потеряли, Александр Гельевич?
А. Дугин:
- Мы потеряли политического триктера. Трикстер – это такая фигура в мифологии, который говорит наполовину разумные вещи, наполовину абсурдные, наполовину он пророк, а наполовину шут гороховый, наполовину он прозорливец, а наполовину такой законченный идиот или ничтожество. И вот трикстер – это и то и то. Трикстер, в котором обе половины не разъединить. Он не имеет однозначной квалификации. Мы потеряли такого трикстера, который подчас, как шут при короле, оказывается гораздо более прозорливым и истинным в своих представлениях, и одновременно он не субъект, в отличие от короля, его функции – у трона сидеть и выкрикивать, как юродивому, некоторые такие глубоко осмысленные, кстати, но как бы повисающие в воздухе пророчества. Причем половина из них настоящие, а половина фиктивные. Это некоторая загадка. Попробуй отдели. Вот Жириновский – такой трикстер, на мой взгляд. И он умер, кстати, когда эпоха полутонов, некоторого юродства закончилась, потому что все стало слишком серьезно. Он ушел вовремя, на мой взгляд. Он ушел тогда, когда политика такого юродства, полумер, трикстерских пересечений «да – нет», когда либерализм означает, как в его партии, скажем, национализм, когда консервативное превращается в демократию. То есть все перемешано, все не на своем месте, и пойди, угадай. У нас вся эта эпоха закончилась как раз приблизительно со смертью Жириновского. И наступила новая эпоха, которую мы понять не можем, мы думаем: где же наш Жириновский? А его нет, потому что нет этой эпохи. Теперь надо говорить более прямо, более последовательно, а к этому мы не готовы.
Мы не готовы к истине. Мы не готовы ни к признанию истины. Потому что истина и хорошая, и плохая, она требует совершенно другого типа отношения к ней. То есть надо отвечать за свои слова, надо говорить то, как есть, и если что-то сказал, так и сделай так, в духе того, что ты сказал. Ну, и, в конечном итоге, умри за свои убеждения. А Жириновский выждал такой момент, чтобы уйти, умереть не за свои убеждения, а просто по старости. Потому что дальше уже такого простого, не гамбургского счета к людям предъявлять не будут, теперь уже что ты сказал, такова твоя судьба. Поэтому он очень символичен и своем политическом бытии, и в своем уходе.
Д. Стешин:
- Александр Гельевич, решение о перезапуске завода «Москвич», выпуске новых машин (это 14 мая). Я помню эти дни. Я смотрю на это через штурм батальоном «Восток» «Азовстали». Мы уже вышли на окраины, заняли первый кузнечный цех, сортировку и т.д. Перезапуск завода «Москвич», выпуск наших новых машин, есть в этом какой-то смысл, важно ли это событие?
А. Дугин:
- Вы даете прекрасный камертон этих событий. Да, мы штурмуем «Азовсталь», мы вступили уже в необратимый, беспощадный конфликт с западной цивилизацией и ее инструментами, таким нацистским инструментарием на Украине. И становится вопрос: а кто мы? Мы что, часть Запада, которая сейчас, как змея, кусающая свой хвост, бросилась на него, или мы сами по себе, или мы – своя цивилизация? А если мы цивилизация, у нас должен быть какой-нибудь «Москвич» или что-то ездящие. И здесь очень серьезный вопрос. Конечно, нам скажут, что это не наше, личный транспорт, что мы лучше автобусы. И у нас автобусы хорошие, и особенно «КамАЗы», грузовики еще лучше. Я согласен, что индивидуальный транспорт – это не бог весть что. Но если мы цивилизация, что-то мы можем создать? Ну, чем мы более убогие, какие-то безрукие, тупые, совершенно невменяемые, слюнотекущие, чем южные корейцы или даже китайцы, которые заполонили наш авторынок? Вот когда мы создадим машину, которая будет ездить и иметь какой-то минимально притягательный вид, вот тогда мы скажем: да, мы – Россия. У нас есть и ракеты, и спутники, но машинку-то, чтобы человек загрузил семью и куда-то поехал за грибами, мы сделать можем? Почему у нас все разваливается, почему у нас все не едет, почему у нас стеклоподъемников своих нет, коробки передач…
Д. Стешин:
- …автоматические не могут сделать.
А. Дугин:
- В этом есть какой-то порок (или порог -???). Если мы цивилизация, то мы можем сделать и это. Это не самое главное, но сделать хоть «Москвич», хоть что-нибудь одно сделайте. Сколько можно воровать, сколько можно бредить, сколько можно импортозамещать, похищать какие-то разработки? Фактически мы должны прийти в себя. Я считаю, что атака «Азовстали» и открытие «Москвича» - это два вызова. То есть мы сказали, что мы – цивилизация, мы сейчас будем воевать за то, чтобы быть таковой. И это два синхронных момента. Единственное, что «Азовсталь» мы взяли благодаря таким героям, которых вы упоминали, с которыми вы на койках были, благодаря таким героям, как вы, как наши военкоры, как наши ополченцы, как наши воины, как наша армия. Да, мы взяли «Азовсталь», и мы взяли много других населенных пунктов с боев и ведем сейчас тяжелые бои. Но такие же тяжелые бои, на мой взгляд, должны быть сейчас в дирекции концерна «Москвич». Если там не так, то мне их жалко, им придется отвечать по всей строгости военного времени. Если они опять создадут что-то не ездящее, разваливающееся на ходу, что-то умственно неполноценное, эстетически отталкивающее, они будут просто выглядеть как предатели нашей национальной войны просто, как военные преступники. Если они всё раскрадут, если они опять заменят все какими-то чужими чертежами, а самое главное, они не будут ездить.
Я считаю, что людям в руководстве концерна «Москвич» надо поставить очень строгую задачу. Либо вы создаете красивую, действующую, эффективную, емкую машину, среднего уровня, но настоящую, либо просто вы пойдете под трибунал по законам военного времени, если она будет такой же, как все, что мы производили на этом заводе раньше.
Д. Стешин:
- К сожалению, нет пока карающей длани, и я не помню… Мы, конечно, не критикуем СВО, но у нас есть такой внутренний вопрос. А почему никого не наказали? Есть только какие-то слухи – кого-то посадили, кто-то под домашним арестом. Но все это опять происходит под пыльным ковром. Я как журналист выражаю мнение своих читателей и немножко мнение общества. Люди спрашивают: где публичные наказания тех, кто публично унизил нашу страну? Мы пока, по-видимому, до этого этапа не дошли. Дойдем ли?
А. Дугин:
- Вы знаете, я тоже читатель, я часть народа, обыватель, поэтому я полностью понимаю тех людей, которые вам пишут. Я тоже пишу то же самое, я так же не понимаю. В данном случае у меня как у философа каких-то специальных знаний, когда начнется то, что должно было бы начаться уже давно, у меня таких сведений нет. Я мог бы долго высказывать свои представления о том, как я вижу психологический портрет нашего верховного правителя, почему он не любит репрессии, он очень мягкий, очень добрый и терпимый человек. Это единственное мое замечание. Но если мы сделаем эту констатацию, отдадим должное его гуманности, его мягкости, все остальное мне абсолютно непонятно, так же как и вашим читателям, и, я думаю, подавляющему большинству общества.
Мы не знаем этого, почему не следует каких-то действий за откровенное предательство наших национальных интересов, за откровенное надругательство над нашим Отечеством, над нашей армией, над жертвами нашего народа, над той кровью, которую мы проливаем. Я этого тоже не понимаю. Наверное, я не дорос еще до этого понимания вместе со своим народом.
Д. Стешин:
- Возможно, то, что мы это сейчас озвучили, подтолкнет еще дальше этот снежный ком вниз по склону.
В. Алфимов:
- Следующая дата. Я просто не имею права о ней хоть слово говорить.
Д. Стешин:
- Да, 20 мая, окончание боев за Мариуполь, взятие в плен батальона «Азов».
В. Алфимов:
- Я напомню, что Дмитрий Стешин был первым человеком, который увидел «азовцев», которые вышли с «Азовстали» с белым флагом.
Д. Стешин:
- Нет, они были не с белым флагом, они еще были не в статусе пленных. Они были с оружием, мы были с оружием (и я в том числе был с оружием, которое мне выдали в батальоне, и я его потом сдал 25 мая). Мы находились в цехах 18-20 на передовой, как раз возле этой дыры под насыпью, откуда вышли «азовцы», саперы, разминировать проход для выхода этой огромной орды, 2500 человек мимо нас проходило. Нас было всего два десятка. Я с ужасом смотрел и думал: что будет, если ситуация выйдет из-под контроля. Меня потом очень сильно обвиняли читатели в том, что я чуть ли не в десна целовался с «азовцами». На самом деле я отследил такой момент. Включилось у нас это русское милосердие. Но меня – ладно, я человек как бы сбоку от войны. А вот рядом со мной стояли мужики, которые воевали с 2014 года, потеряли близких, друзей, дома свои. Никто из них не стал стрелять по ним. Вообще даже грубого слова они не сказали. Ну, один из мужиков сказал: «Чего-то вы какие-то молоденькие».
Ну да, эта сдача, она была, наверное, знаковой. Я посчитал, что это точка в окончании этого этапа войны, и можно вернуться домой. 4 или 5 месяцев тогда была у меня командировка. У меня за несколько дней до начала спецоперации дочка родилась, и я ее не видел. Вы как оцениваете взятие «Азовстали», что это было? Я заметил, что украинская сторона очень не любит вспоминать историю падения Мариуполя и «Азовстали», им это очень больно, но любит вспоминать другие наши провалы.
В. Алфимов:
- Я обязан сказать, что батальон «Азов» - это признанная в России террористическая организация.
А. Дугин:
- Я думаю, что так оно и есть, это был очень большой перелом в этой войне. Мы взяли «Азовсталь», мы взяли Маруполь, взяли крупнейший центр, крупнейший порт, крупнейший город Новороссии. Мы фактически закрепили нашу позицию на Азовском море, мы его выбили. И мы подавили очаг отчаянного сопротивления наших врагов, которые бились впервые именно там, в Мариуполе, они показали, с кем мы имеем дело. Что мы имеем дело с людьми, которые будут сражаться за каждый дом. И в принципе с этого момента, я думаю, многие розовые иллюзии, что мы быстро придем, и все кончится, они исчезли. С этого момента, собственно говоря, и началась настоящая война. То есть люди, которые бились за Мариуполь, они участвовали в настоящей большой, фундаментальной войне с очень жестоким, очень мотивированным, очень идеологически готовым противником.
И вот эта победа была принципиальной, это была победа наших людей, наших героев, наших бойцов. Это не победа была, на мой взгляд, наших стратегов, а именно конкретных воинов, которые своей кровью просто, своими руками вырвали эту победу и подчинили, оказались не только военным образом превосходящими своих врагов, но и морально, и духовно. И вот с этого момента, на мой взгляд, этой победы над «Азовсталью» и сдачи врага, после этого начались снова непредсказуемые вещи. Вот, казалось бы, победили – и дальше, вперед, жестко и с этими, и с другими. И поняли, что они будут закрываться мирными гражданами, и поняли, что уже гражданские люди неизбежно станут в огромном количестве жертвами этой специальной военной операции. Всё уже, все маски сорваны. И вот это тот момент, на мой взгляд (конец мая), когда прозвучал набат переосмысления всего происходящего. Взяли «Азовсталь», прекрасно, а вот теперь мы собираемся и думаем, что происходит, с кем мы связались, кто их поддерживает, что мы обнаружили. Ведь то, что обнаружили в этих подвалах «Азовстали», это не только бедные или умершие люди, которых нацисты взяли в заложники. Там же было значительное количество западных крупных военных деятелей, которых вроде должны были нам показать в какой-то момент, но всякий раз говорили: ну, потом, потом. А теперь их след потерялся. Во всяком случае, была идея, что нам сейчас покажут, с кем мы воюем. После этого нам стали показывать осколки «Хаймерсов» и говорить, что мы воюем с оружием НАТО, точный калибр называть. А там-то были свеженькие в наших руках… Я не знаю, есть ли они сейчас или нет, это военный вопрос, не хочу в это влезать.
То есть это была огромная победа – взятие «Азовстали». Победа, из которой, на мой взгляд, мы не сделали должных выводов. Ведь победы, как и поражения, необходимо осмыслять, они для этого нам и даны. И если мы не будем осмыслять победы или поражения, то следующая будет просто более жесткая ситуация, нам история, логика, судьба, геополитика, политическая философия, в конце концов, Господь Бог обязательно повторят этот урок, если мы его не поняли, с гораздо более худшими обстоятельствами.
В. Алфимов:
- Вы абсолютно правы, Александр Гельевич, по поводу того, что это наши воины. Я себе, честно говоря, представляю, что наши воины буквально ногтями вырывали эту победу. Почему-то у меня в голове именно такая аналогия. Параллельно с фронтом велась борьба и на экономическом нашем рынке. Мы уже говорили про завод «Москвич». 12 июня на смену ушедшим компаниям приходят наши, начинают приходить наши, открывается «Вкусно – и точка». Многие, конечно, критично к этому относятся. Я смотрю несколько с другой стороны. Все-таки это огромная империя экономическая, и люди могли просто потерять работу, рынки сбыта, а здесь вроде как сохранили.
Мы в очередной раз, уже окончательно увидели, кто с другой стороны стоит, скажем так, против нас. 18 июня Литва официально заявляет о том, что ограничивает транзит в Калининград, отрывая буквально наш эксклав от России, бросая людей, которые там есть, на погибель, наверное. По крайней мере, они, наверное, так себе это представляли.
А. Дугин:
- Ну да. Мы начали войну с Западом. Было бы странно, если бы мы надеялись, что страны НАТО будут вести себя с нами по-джентльменски. Война есть война, наш эксклав – это наш эксклав, это наша база. А что мы хотим еще? Вопрос такой. Мы в своем уме вообще, когда мы ожидали чего-то иного (или ожидаем чего-то иного), кроме как то, о чем вы говорите, и последующей цепочки событий? Нам предлагалось сдаться. После 1991 года, как говорили американские ястребы: мы выигрываем,вы проигрываете, пожалуйста, подпишитесь. Вот что такое 91-й год для нас.
И вот мы спустя 31 год говорим: нет, не проиграли. Как не проиграли, нам говорят, мы сейчас вас в порошок сотрем. Нет, не сотрете, говорим мы, и скромно начинаем признавать республики Новороссии, и начинаем специальную военную операцию. Ну, тогда держитесь, - нам отвечают на том конце провода. Какая Литва, какая Латвия, какая Польша, какая Румыния? Никто. Мы вступили в борьбу с мировым правительством, с глобальным, как сегодня говорят, коллективным Западом, который обладает полнотой власти в планетарном масштабе (он так считает) либо за счет технологий, либо экономических моделей, либо демократии, либо ценностной системы, либо информационной системы, либо технологий, либо военного, либо дипломатического, либо экономического могущества, либо образовательных парадигм. То есть Запад после нашего конца в 91-м году захватил всю планету. И вдруг мы восстали. Ну, вот вам Калининград. То есть везде, где у нас слабо (а у нас может быть слабо, как мы сейчас выяснили, в самых неожиданных местах), по нам будет нанесен удар. Может быть нанесен и будет нанесен. Когда им заблагорассудится. Обратите внимание, мы – лишь восставшая колония, если угодно. Мы – колония Запада. Мы колония идеологическая, мы колония технологическая, мы колония геополитическая, и вдруг мы восстали. Ну, тогда пеняйте на себя, - сказала нам митрополия. Да что в вашей колонии там за эксклавы? Так, сюда, удушить, задавить, оторвать. Мы говорим, чтобы коридор сделали. Попробуйте. Ну, и дальше уже всё по последующим событиям, которые наверняка вы упомянете.
Д. Стешин:
- Ну да, я помню, спорил с одним товарищем, что мы колония, и я поддерживаю эту мысль, мы колония, которая пытается освободиться, а этот человек мне рассказывал – сейчас Трамп придет к власти и вот у нас сразу жизнь наладится, отношения с Соединенными Штатами… Я говорю – ну, это же чистой воды колониальное мышление. Мы считаем, что наша жизнь зависит от каких-то событий там на внешнем контуре, а не то, как мы ее построим и наладим. Ну что, мы к внешнему контуру, да? Вот 7 июля Борис Джонсон заявил, что уходит с поста премьер-министра Великобритании…
В. Алфимов:
- Вот как раз только что Александр Гельевич говорил о том, что, собственно, мы воюем с таким глобальным правительством, мы поднимаем против них голову, но в этом глобальном правительстве произошла перестановки, ушел Борис Джонсон, как нам говорили, один из идеологов этого противостояния против России. Но ничего не поменялось, Александр Гельевич.
А. Дугин:
- Дело в том, что на западе личность давно уже не имеет никакого значения. Кроме таких личностей, кстати, как Трамп. Трамп – это была серьезная попытка взломать это мировое правительство изнутри, с позиции американского народа. Попытка очень интересная, смелая, неожиданная, свидетельствующая о том, что на западе еще не все потеряно. И я большой энтузиаст Трампа. Другое дело, что я согласен с Дмитрием Стешиным, что нельзя зависеть от внешнего фактора вообще, но с Трампом, может быть, мы могли бы говорить, договориться о некоторых условиях сецессии нашей колонии, что мы выходим вот из имперского господства, там на таких-то условиях – с ним можно было договориться. С Байденом – нет. Это уже жесткие колониальные гегемонистские силы, которые нам не дают такого шанса и они будут воевать с нами до конца. Либо своего, либо нашего. А что касается Бориса Джонсона – на самом деле нельзя переоценивать Англию. В Америке еще от Трампа что-то может зависеть, то есть, пришедший во главе главного могущества глобалистской гегемонии президент не глобалист и критично относящийся к глобализму, он что-то поменять может. Все остальное в этих отдельных филиалах этой глобальной империи перестановки кадров – Борис Джонсон, Лиз Трасс или Сунак – это ни на что не влияет вообще, это совсем гастарбайтеры такие. То есть, они, может, и мнят себя какими-то субъектами, но Британская империя за первую половину ХХ века полностью сдала все свои полномочия США и сегодня это просто пансионар для таких вот пенсионеров, которые грезят о каком-то могуществе. Да, у них очень хорошие остались навыки спецслужб, они очень радикальные с точки зрения осуществления терактов и очень многие теракты, которые украинская сторона осуществляла в последние месяцы, ну, вот время СВО, конечно, проходили под кураторством британцев, но это вообще не зависит ни от Джонсона, ни от Лиз Трасс, ни от Сунака. Это все такой глобальный запад и его отдельные филиалы. На мой взгляд, там-то никакой свободы нет. Макрон не Макрон, даже вот нынешняя Мелони, нынешний премьер Италии, которая консервативная, антиглобалистская и т.д., Джорджа Мелони, и она, вот пришедшая с этой совершенно антиглобалистской повесткой, вообще ничего не может сделать, она делает то же самое, что делали все предшествующие. То есть, фактически запад – это действительно абсолютно тоталитарное олигархическое общество, во главе которой стоит глобалистская элита транснациональная и тут никакая страна и никакие официальные правители ни на что не влияют в принципиальных вопросах. Так, детали.
В. Алфимов:
- Даже британская королева, которая умерла 8 сентября?
А. Дугин:
- Конечно. Это миф – о том, что британская королева… это просто некоторый рудимент совершенно других эпох.
Д. Стешин:
- Наверное, сразу мы к мобилизации переходим… Мои соболезнования, Александр Гельевич. Я возвращался в последних числах августа с Донбасса, вместе с потоком людей, которые ехали с юга, у меня вышел пост в Телеграме, который там чуть ли не миллионным тиражом просмотров разошелся, с таким хэштегом «жрать хотдоги на заправке». А я грязный был уже, наверное, месяц воды не было в Донецке, ну, всем было понятно, откуда я еду, и я прекрасно знал, откуда едут эти люди, с водными велосипедами чуть ли не на багажниках машин, с собачками, в майках таких… и я написал в этом посте, что, наверное, это последние предвоенное лето мирное, и меня обвинили в каких-то синдромах, в ремарковщине, в отсутствии нервов, такого, значит, матерого военкора. А буквально через пару недель случилось наше отступление с Харьковской области и, как, наверное, его следствие, одно с другим, я считаю, что было связано, мобилизация. И пост в некотором роде про «жрать хотдоги на заправках», когда где-то рядом совсем идет война, оказался пророческим. Мобилизация – это какой-то новый качественный этап для СВО, как вы считаете?
А. Дугин:
- Я читал этот пост, я был абсолютно с ним солидарен, это очень глубокое описание того раскола, который произошел в нашем обществе, потому что одна половина уже мобилизованы и на войне, а другая вообще живет вне событий, начавшихся в нашей стране 24 февраля. Это некоторая форма психического расстройства, на мой взгляд. Причем, психического расстройства не только тех людей, которые не замечают войну, но и есть что-то более глубокое в этом. Я вот подумал, что то, что вы описали в этом посте – возвращение домой человека из зоны военных действий со всеми жестокостями, кровью, смертями, насилием, пытками, невинными жертвами, вот этими убитыми, разлагающимися трупами, которые повсюду валяются в Мариуполе, этот запах – у меня дочь когда была в Мариуполе, она говорит: там запах такой вот особой, запах трупов… Вот возвращаясь из Мариуполя и одновременно видя, как люди возвращаются с отпусков, совершенно из других средств, из другого контекста, это два народа, два общества, две страны, два государства. У меня такое впечатление, что у нашего руководства тоже есть эти две половины мозга. То есть, одна мобилизует, воюет, одна понимает, что она делает. А другая продолжает где-то прохлаждаться, продолжает возвращаться с отпуска. И вопрос о мобилизации, он, на мой взгляд, был актуален с самого начала. То есть, опять же, мы возвращаемся к этой очень странной теме, что, когда нам военные, выкатив глаза, начинают говорить, что обычно наступают в два-три раза превышающими силами, а мы наступали меньшими силами, возникает только один вопрос – а как так произошло? Вы что, этого раньше не знали, что наступают превышающими силами? И где тогда эти силы? И почему вы проводите мобилизацию не тогда, когда вы начинаете ваше наступление на Чернигов, Сумы, Киев и берете Гастомель, а через полгода, когда уже совсем ситуация дошла до ручки, когда мы потеряли Харьков и фактически враг наступал не на три метра, как мы за это время, не по метрам, а по сотням километров, выбив нас из Харькова, нашего русского Харькова, это наша территория, наш народ, мы все обещали – и что? Что произошло? И тут мы объявляем мобилизацию. То есть, с одной стороны, это очень правильное решение. Это решение принято в тот момент, когда уже, если бы оно не было принято, я уже не знаю, что и было бы с нами сейчас, вот в какой бы стране мы сейчас жили и жили бы мы вообще? Потому что это было необходимо. Это необходимо было сделать давно, заранее. Но это почему-то не делалось, исходя из того, что это могло повредить психологическому состоянию дачников или курортников, отпускников. И поэтому возложили вот это – жить среди разлагающихся трупов – возложили на какую-то часть нашего народа, который, может быть, оказался менее ценным или более с крепкими нервами, такие, как вы, кстати, вот туда попали. Вот вам одно, а вот всем остальным – другое. И вот когда мобилизация была объявлена, то практически как бы вот эта картина мира стала входить в фокус, из расфокуса в фокус. То есть, вы вернулись, хорошо отдохнули? Хорошо. Ага, ну, если у вас есть военная профессия, то она нам сейчас очень будет нужна, для спасения страны. И, кстати, многие вот дачники, многие отдыхающие – вот это парадокс, вот тут я думаю, что вы, может быть, немножко ошиблись – что вот эти расслабленные «хотдогнастоянке» граждане России, вот многие из них, не скажу, что все – кто-то ринулся на Верхний Ларс – а кто-то спокойно взял автомат, надел бронежилет и присоединился к нам. Присоединился к тем, кто воюет уже не то что там с 24 февраля, и не только даже с 2014 года, а которые понимают, что нас в покое никто не оставит. Если мы не победим метрополию глобального мира, то нам жизни не будет. Мы призваны и мобилизованы давно. И вот по частям, по частям другие сегменты общества мобилизуются. Сейчас, во время частичной мобилизации, был очень большой круг нашего населения затронут и в принципе, вот это тоже секрет наших людей, - вот гамбургер поел, заправился и на фронт, и не по принуждению. Не только по принуждению. Вот смотрите, вот русский человек. Отдохнул, собачку покормил, с женой где-то пофотографировался, селфи сделал на фоне Лазурного моря – и на войну. И это естественный переход. Вот и тут страна выбрасывает из себя, как некий вирус, некую отраву – людей Верхнего Ларса, людей Казахстана – вот это на самом деле те люди, которые предали страну тогда, на самом деле, это уже не просто заправочные, это не просто отдыхающие. Вот это настоящие такие, некроз нашего общества. Побежала по-настоящему темная часть. И вот поэтому наша мобилизация, частичная мобилизация – это колоссальное оздоровление нашего народного организма. То есть, мы отбросили больную часть и фактически на самом деле сейчас можем повторять, продолжать, и нужно будет обязательно продолжать мобилизацию, потому что мы вступили в войну, которой конца и края нет. Войну не с Украиной, а войну с западом. Войну за наше бытие. Сколько нам придется за это еще заплатить, сказать совершенно невозможно. Но мы все на войне. И вот то, что вы переживали тогда, Дмитрий, и то, что наши друзья и все мы все эти годы переживаем и воспринимаем через себя – вот это же предстоит понять и пережить всем. Вот хотите верьте, хотите нет, вот именно всем. Каждому. Каждой семье. Каждому человеку. И нет тех, кто заведомо проклят, как какой-то мусор, который брошен туда, на запад воевать в окопах. Нет, это затронет всех. Абсолютно всех. Поэтому мобилизация только началась. Слава богу, что она началась. Еще бы подольше она ни начиналась, и, я думаю, ситуация была бы просто необратимая. Она началась в последний момент и критический момент, или даже после того, как уже прозвонил последний звонок. То есть, кто-то ворвался на сеанс уже расталкивая других, запыхаясь, когда фильм уже начался.
В. Алфимов:
- Сразу за объявлением частичной мобилизации прошли референдумы в Донецкой, Луганской народных республиках, в Запорожской области, в Херсонской области, с последующим присоединением этих территорий к России. Россия приросла, приросла людьми, в первую очередь, это большое счастье для нас. Где-то больше проголосовали за, как в Донецке и Луганске – там по 80-90%. В Херсоне поменьше – 65 или 70% было за. Но однозначно люди согласились войти в состав Российской Федерации. Наверное, Александр Гельевич, это эпохальное событие можно занести туда же, в тот же самый список из признания, а потом и начала спецоперации, да?
А. Дугин:
- Да, совершенно верно. И это великий поворот. Это великий поворот, потому что вот в тот момент, когда мы, видимо, осознали, дошло до самых таких глубин власти, до тех частей или структур власти, где по-настоящему есть живое начало, русское начало, дошел шок от наших харьковских потерь, мы поняли, что дальше уже невозможно просто все это терпеть, и был сделан совершенно резкий, очень, на мой взгляд, авангардный, очень смелый ход с признанием этих четырех субъектов. Мы получили кровавую рану, мы включили в себя войну. Война стала просто уже, ну, помимо обстрелов Белгорода регулярных и других наших областей, мы взяли в себя войну. Мы включили в себя не просто народы или территории, мы включили в себя войну. И то, что Верховный Главнокомандующий отважился на этот радикальный шаг, необратимый, он сделал всю ситуацию необратимой, теперь как бы мы ни торговались, как бы мы ни договаривались, мы вынуждены либо отдавать нашу землю, русскую землю, часть нашей Российской Федерации, что просто невозможно, невозможно ни для одного правителя России, потому что если он только просто заикнется об этом, он перестанет быть правителем России. И на этом все закончится. И Путин, признав эти четыре субъекта новых, он поставил себя и любого будущего правителя России в ту ситуацию, когда уже обратного пути нет. То есть, война до последнего вздоха – вот что это означает. То есть, мы взяли войну в себя, мы включили в себя эту кровавую рану и, конечно, освобождением этих четырех субъектов от натовской оккупации дело не закончится. Ну, мы видим, как ведет себя враг, обстреливая Белгород и почему бы ему не продолжить? То есть, это все продлится и это просто первые четыре субъекта освобожденные нами у Украины, которые стали частью России. Но абсолютно не последние. Они не могут быть последними. Мы не можем их ни вернуть назад, ни остановиться на них. Вот что произошло. И, конечно, речь президента 30 сентября была потрясающей. Это была идеологическая речь, которая бросала вызов западу, которая ставила точки над и, мол, все, мы вас принимаем. И не просто вас принимаем… кстати, об этих четырех субъектах, если вы вспомните эту речь, говорилось мало. Там вообще совсем немножко – да, мы молодцы, хорошо, прекрасно… А дальше все про запад. Про цивилизацию. Про сатанинскую культуру. Про Достоевского. Про глобальную гегемонию. Про подлость однополярного мироуклада. Все про другое. То есть, и все про самое главное. Не про Херсон, не про Запорожье, не про Донецк и не про Луганск, а именно про запад, которому мы и бросили вызов. Это как раз было событие, вы правильно говорите, это было судьбоносное событие, которое входит в череду тех необратимых, даже в каком-то смысле непредставимых событий 2022 года, которые имеют, наверное, могут быть корректно интерпретировано и расшифровано разве только с точки зрения богословия или учения о последних временах… Это по-настоящему судьбоносные процессы и решения. Вот в частности эти четыре субъекты и решение их принятия в Россию настолько превосходит все, что они в принципе находятся в одной весовой категории с ядерным апокалипсисом, с судьбой человечества, с «быть или не быть». Это только Гамлет решал этот вопрос для себя? А вот принятие четырех республик в состав России – это быть или не быть человечеству. Быть или не быть миру. Быть или не быть жизни на Земле. Вот о чем шла речь 30 сентября. Ну, многие подумали, что все гораздо более прозаично, но дальше ситуация стала накаляться, как мы помним, и все к этому идет.
Д. Стешин:
- Октябрь – взрыв на Крымском мосту – я в этот момент был в Новой Каховке, в городе, который до 100 «хаймерсов» и «ольх» принимал, где рынок городской работал в совершенно чудовищном расписании – то есть, с семи до десяти утра, потому что знали, что с 12 там начинали появляться военные и вообще много местных накапливалось, били «хаймерсами», а «ольха» - это примерно украинский аналог такой же РСЗО, с управлением там бьет на 100-120 километров. В общем, безрадостная там была обстановка в этой Новой Каховке, и тут суббота, приходит первое сообщение о подрыве Крымского моста, я вижу, какой праздник в Киеве и иллюминация! Какая перемога там случилась! И я меняю резко план командировки, начальник мне подсказал – а у нас же есть сухопутный коридор-то из Крыма вдоль Азовского моря. И действительно, там всего лишь 80 километров в Херсонской области в плохом состоянии был асфальт, а дальше шла идеальнейшая дорога. Прямо до погранперехода Новоазовска, до границы с Ростовской областью. Все мосты восстановлены. То есть, наши понимали, что, возможно, кто-то понимал, что, возможно, будет атака на Крымский мост, движение заблокируется и нужно иметь запасной сухопутный коридор и не жалея себя вот эти все летние месяцы там делали дорожное полотно, причем, там приходилось его местами снимать аж на два метра. Потому что при Украине там не занимались особо дорогами. И мне кажется, согласитесь ли вы со мной, Александр Гельевич, после взрыва Крымского моста ставки еще больше возросли? Хотя, казалось бы, их некуда поднимать после речи Путина, после вхождения республик, и вот подняли еще.
А. Дугин:
- Да, вы знаете, это действительно процесс стал гиперболический, то есть, он пошел по такой уже геометрической прогрессии, то есть, казалось бы, да, куда дальше? Эскалация она предельная, а, оказывается, нет. Оказывается, просто вертикаль, это практически эскалация не вдоль некоей горизонтали, а просто по вертикали, перпендикулярно, началась стремительная прогрессия, стремительный взлет напряжения. Да, удар по Крымскому мосту. А взрыв вот по поводу газопроводов? Шаг за шагом. Газопроводы, Крымский мост, ставки на повышение. И всякий раз мы движемся стремительно, и продолжаем двигаться стремительно к ядерному столкновению двух цивилизаций. То есть, западной цивилизации, полностью состоявшейся, и представляющей из себя во всей своей полноте и широте, и вот нашей цивилизацией, такой почти брезжущей сквозь вот эти колониальные десятилетия, неуверенной в себе, только делающей в каком-то смысле первые шаги к настоящему суверенитету, и нам не дают возможности прийти в себя. То есть, мы только пытаемся отойти от одного удара, нам раз – другой. Только мы с этим справимся – нам, раз, третий. И так и будет. То есть, вот мы начинаем уже понимать постепенно объем того, с чем мы столкнулись. Это, конечно, не конец. То есть, если мы считаем, что мы говорим сейчас о прошлом, о том, какие были опасные моменты в прошлом заканчивающемся году, в прошлом году, которые вот мы все-таки пережили или там восстановили полотно или как-то справились с новыми заказчиками и потребителями нашего газа и нефти после взрывов газопроводов, как-то, мол, отошли, похоронили близких и отдали им почести, то мы ошибаемся. Мы находимся на том же самом витке, все продолжается, эскалация только нарастает, и она вообще не имеет никакого позитивного исхода. То есть, мы либо выиграем, либо все заканчивается. Вот в чем дело. То есть, вот мы находимся в такой ситуации, с каждым шагом, с каждым новым шагом мы оказываемся все более и более в ситуации, когда у нас нет никакого другого выбора. Либо мы выигрываем, либо больше ничего не будет, либо все заканчивается. У нас нету шанса проиграть, условно говоря, в каком-то смысле по стратегии сунцзы, у нас нет шанса достойно проиграть. То есть, так, чтобы мы проиграли и это можно было как-то в общем принять. То есть, такого шанса у нас нет. У нас есть шанс либо биться до последнего, до самого последнего, вообще до самого-самого последнего. И другого шанса у нас нет. У запада есть возможность достойно проиграть. Отдать нам Украину и демонизировать нас сколь угодно долго, описывать, какие злые русские, продолжать нас исключать и стирать из всех своих систем, пытаться нас отменить… то есть, наносить нам удары. Полно возможностей у запада. То есть, для запада все-таки это не «быть или не быть». Это просто такой вопрос очень относительный. То есть, вопрос о том, контролируют ли они все или почти все, за исключением России, да наверняка они все равно смогут частично нас контролировать даже с Украиной, как они считают. А для нас это совсем жестко. То есть, и Крымский мост, и все остальное, и дальше все – вплоть до ударов по Москве, вплоть до ядерного апокалипсиса. Вот в какой тенденции мы находимся. И только каждый акт, каждое событие этого уходящего года показывает некоторые точки на этой параболе, на этом таком фактически вертикальном движении эскалации, которая нагнетается и нарастает с каждым моментом. Качественно. Не просто количественно, а качественно.
В. Алфимов:
- Еще одно событие, которое тоже нельзя не отметить, это в том же октябре, уже после того, как произошел взрыв на Крымском мосту, уже после того, как были взорваны северные потоки, о которых мы с вами говорили, в западной прессе, причем, совершенно в разной – и прозападной, и оппозиционной – все больше и больше появляется сообщений, аналитических статей о том, что санкции против России не сработали. О том, что было введено уже семь, восемь этих пакетов санкций, они по России бьют, конечно, но как-то Россия справляется с ними. А вот западу от них становится точно никак не лучше. И начинают они задавать вопросы. Это можно назвать переломом? Я хотел сказать – победой России, ну, вот в конкретном эпизоде, так скорее… понятно, что это не глобально.
А. Дугин:
- Я думаю, что это очень хорошо, во-первых, что мы справляемся и выстаиваем перед лицом санкций. Что мы учимся очень быстро, кстати, учимся импортозамещать многие важные вещи. Вскрывается при этом бездна предательства на самых высших эшелонах нашей власти, которые поставили Россию в полную зависимость от запада, в том числе, и военной техники – и вот это самое страшное. Вскрывается просто бездна нашего падения, но мы справляемся. И то, что мы выстаиваем санкции, это действительно очень хорошо, это настоящая победа. А то, что запад страдает от этих санкций, это тоже хорошо. Но здесь вот я бы хотел сказать, что есть, наверное, обоснованное пропагандистское преувеличение, насколько будет плохо западу. То есть, вот мы справляемся с санкциями запада против нас, а вот теперь я, может быть, скажу такую вещь мало популярную, но запад справится с санкциями, которые обернутся против него, то есть, с собственными санкциями. Он справится. Мы имеем дело с очень серьезным противником. Считать, что мы как-то так вот на него Генерала Зиму натравим и он сам на коленках к нам приползет, мы газ не будем поставлять и все, удобрения заскладируем и западу конец – вот это, мне кажется, неверно. То есть, мы справились с санкциями – мы молодцы. Запад справится с нашими санкциями. Запад справится с этой холодной зимой, он не встанет на колени. Запад – это настолько тоталитарная, настолько маниакальная система, настолько жестоко ориентированная на сохранение глобальной доминации, что он истерически будет исходить выход из сложившейся ситуации и весьма вероятно найдет. То есть, вот что я хочу сказать, что давайте будем готовиться к действительности. Запад переживет эту зиму, может, и другую зиму переживет. Если мы надеемся, что он как-то сам по себе из-за глупых санкций против нас рухнет, вот это, мне кажется, безответственно. Санкции не глупые, мы просто очень хорошо с ними справились, они были разумные, и они били в больное, они били как раз в зависимость нас от западных технологий, поставок, а то, что мы как-то быстро очень справились, как Левша Лесковский с этой ситуацией – блоху подковали, в Турции что-то подкупили, что-то в Казахстане или там в Китае, недостающие детали или процессоры прихватили – это делает нам честь. Мы молодцы, но это не значит, что запад идиот. Запад – это чудовище, это маньяк, жестокий, совершенно аморально, безгранично рациональный, холодный убийца, который принял решение нас убить просто. Это настоящий киллер. Киллер России. И от каких-то там экономических проблем он так просто никуда не денется. То есть, мы имеем дело с совершенно фундаментальным противником. И надо лучше это признать заранее, чем удивляться потом, откуда все вот эти украинские нацисты и новые, новые, новые сотни, тысячи и десятки тысяч бойцов ВСУ, которых мы успешно, судя по сводкам, перемалываем, и откуда они берутся? Вот так же и на западе. У запада есть ресурс и на войну с нами его точно хватит. И в этом отношении лучше готовиться к очень серьезному столкновению и долгосрочному, долгоиграющей, фундаментальной войне цивилизаций с западом, которая уже идет по сути дела.
В. Алфимов:
- Идет, в том числе, с вот этими западными, ну, не нововведениями, а веяниями у нас здесь, в России, да?
Д. Стешин:
- Да, они это подают как ценность. Но две новости у нас. Одна из середины ноября, вторая – 5 декабря. Но вот эти два события показывают, что у нас выбранный вектор стабилен. Вот 16 ноября объявлено о введении нового пособия для семей с детьми, 5 декабря в России приняли закон о запрете ЛГБТ-пропаганды.
А. Дугин:
- Да, и вслед за этим принимается указ о традиционных ценностях. Президентский указ о государственной политике в защиту традиционных ценностей – вот это фундаментальная цивилизационная точка. Вот это значит, что мы начинаем осознавать серьезность ситуации, в которой мы оказались. Если мы защищаем семью, если мы выступаем против ЛГБТ, если мы признаем именно традиционные ценности, а они перечислены, они фундаментальные, там есть и приоритет духа над материей, и патриотизм, и историческая память, преемственность, и крепкая семья, и справедливость, и честный труд – то есть, все основные ценности нашего народа, нашей русской цивилизации, жестко противостоящей западной цивилизации, все это есть в этом указе и это фактически заявка на совершенно самостоятельную идеологию. Поэтому вот здесь как раз в этом указе 809, на мой взгляд, находит свое выражение яркое проявление смысл СВО. То есть, в СВО были геополитические аспекты, военные, технологические, политические, дипломатические, о которых мы с вами поговорили, экономические, то указ 809 суммирует в себе духовное или идеологическое содержание СВО. Просто Россия этим указом провозглашает себя самобытной, независимой от запада и во многом противостоящей западной цивилизации, с совершенно другим набором, с культурным кодом, со своими ценностями, со своими установками, со своими ориентирами, со своей истиной, со своей целью исторической, со своим представлением о человеке. Это совершенно другой мир, который отбрасывает не только какие-то, может быть, извращенные результаты западной цивилизации, а который отбрасывает западный модерн вообще Западноевропейская современность она этим указом отсылается за наши границы. Мы еще совершенно не осознали ни этот указ, ни другие конституционные изменения и законы, которые принимает Госдума, но мы другое общество сейчас. Просто после этого указа мы активное, сознательное, осознанное, воинствующее традиционное общество. То есть, мы в войне отстаиваем право нашей цивилизации иметь свои собственные ориентиры, свои собственные установки и свои собственные истины. Это фундаментальные вещи. Мы дали событию обрести свое интеллектуальное измерение в этом указе и сопутствующих шагах. Вот этим кончается год по-настоящему. В принципе, много было сказано и в речи президента 30 сентября, и в речи президента на Валдайском форуме. Очень многие глубокие, принципиально идеологические истины были озвучены. А в указе они тоже приобретают характер государственного документа, который теперь становится просто уже такой правовой практикой, если угодно. И в нашем обществе сейчас, если кто-то поставит материю выше духа, он оказывается по сути дела в категорию людей, нарушивших не закон, но указ. То есть, уже к такому материалисту убежденному – вот это о вашем посте, Дмитрий, то есть, вот люди, которые преданы своим бургерам на заправках, вот они поставлены вне указа по сути дела после того, как этот указ 809 принят, потому что надо быть на стороне духа, а не на стороне материи.
В. Алфимов:
- Один вопрос, который не могу обойти. Когда мы с вами говорили об отъезде Анатолия Чубайса из страны, вы сказали, что это заканчивается эпоха либерализма в России. А что произошло со смертью Михаила Горбачева 30 августа? Для страны?
А. Дугин:
- Мне кажется, страна это особо не заметила. То есть, Горбачев и поздний советский строй, его слабоумие, его предательство, его неадекватность – они умерли уже давно. То есть, собственно говоря, на останках Горбачева и построил Чубайс, Гайдар, Кудрин и там Союз правых сил построили свое бандитское царство 90-х, поэтому Горбачева давно забыли. И, конечно, многие жалели, что его не судили, что он ушел сам, но, я думаю, что наш народ кровожадностью не отличается, то есть, просто это как такая вонючая сдохшая муха, которую уже никто не помнит, в чем ее суть-то была, да, то есть, очень неприятное явление, но какое-то оно… только пожилые люди помнят, насколько страшным был этот человек, а новые поколения уже имели дело с совершенно другими вызовами. В отличие от Жириновского, который протянул 30 лет бодро, в статусе такого патриотического трикстера и его как раз уход – это был символ конца эпохи. А с Горбачевым умерло то, что никогда и не жило.
В. Алфимов:
- Большое спасибо.
Д. Стешин:
- Спасибо, Александр Гельевич, что нашли для нас время. Понравился подкаст? Подписывайтесь на новые выпуски и слушайте, когда удобно!
