Валерия Касамара: Большая часть вышедших на митинги - сытые образованные люди до 35 лет
В. Алфимов:
- Давайте поговорим про прогулки, про скопление людей на улицах, про митинги, шествия. Или не знаю как это лучше даже назвать. У нас в гостях Валерия Касамара, политолог, проректор Высшей школы экономики.
В. Касамара:
- Здравствуйте.
В. Алфимов:
- Давайте от общего к частному пойдем. Несложно сделать подборку новостей за последний год, два, года три, не больше. И все чаще мы видим, что огромное количество митингов, люди выходят везде. Я сейчас не про Россию. Мы помним, в Соединенных Штатах этот BLM. Как только он закончился, сразу начались эти демонстрации по поводу Трампа. Чуть что – люди бегут на улицы. А про «желтые жилеты» вообще даже вспоминать не будем. Это же целая культура уже. Почему так происходит? Раньше не было такого количества людей на улицах, которые выходят выражать свое мнение.
В. Касамара:
- Раньше, то это, знаете, раньше и небо было голубее, и трава зеленее. А в молодости так вообще все было очень хорошо. Мне кажется, что здесь смотря что с чем сравнивать. И что мы называем «раньше». Потому что, сколько себя помню, все время около Сорбонны стояли студенты и митинговали по любому поводу.
В. Алфимов:
- Напротив Белого дома в Вашингтоне тоже всегда палатка стояла, еще со времен войны во Вьетнаме. Но это же было несерьезно.
В. Касамара:
- Как начали с 1968 года, так, по-моему, оттуда и не уходят.
Есть разные формы политического поведения. И мы понимаем, что есть события, которые провоцируют очень реактивную реакцию горожан по всему миру. И здесь никто не является исключением. Здесь даже тяжело сказать, кто на кого посмотрел и у кого какую методику выступлений перенял. Поэтому реактивная реакция – быстрое негодование, демонстрация себя, выпуск этой энергии, ну да, действительно, по всему миру происходит. Объясняется очень разными причинами.
В. Алфимов:
- Какими?
В. Касамара:
- Это мы сейчас углубимся, смотря что будем рассматривать. Ситуация с Соединенными Штатами Америки и с BLM – она одна. Ситуация с «желтыми жилетами» - другая. Ситуация наша – третья. Давайте решим, про что будет сегодняшняя передача.
В. Алфимов:
- Конечно, будем про нас говорить. Интереснее всего говорить про то, что происходит у нас. У нас вторую неделю подряд в Москве и других городах нашей необъятной родины люди выходят на улицу, требуют, на эти совершенно не согласованные митинги. Хотя люди, которые призывают их выходить на эти митинги, говорят, что это не митинги никакие, это просто прогулки. То ли стесняются так называть, то и боятся. То ли целенаправленно вводят в заблуждение тех, кто выходит за ними на улицы.
В. Касамара:
- Сейчас вспомнила детскую песню, наверное, в эфире ее нельзя произносить. «Долго думала, стояла, как такое может быть…» Когда слово из четырех букв в твоем теле присутствует, а слова нет. Здесь ты как ни назови – митинг, протест, прогулка, - это есть. Соответственно, здесь надо понимать, почему это происходит. И кто готов в свой выходной день, несмотря ни на что или вопреки всему, принимать в этом участие.
И здесь мне интересно было посмотреть, что изменилось за последние почти уже десять лет с протестом, с теми людьми, которые составляют актив и большинство этого протеста. Хочу сказать, что за десять лет ситуация не изменилась. Потому что, если мы посмотрим на результаты исследований «Левада центра», которые проводились на рубеже 2011-2012 годов, и на проспекте Сахарова, и на Болотной площади, и на тех людей, которые составляли костяк, которых тогда назвали «рассерженными горожанами», то понятно, что в основном это были люди среднего возраста, отнюдь не молодежь. Там преобладали люди с высшим образованием. И вот тогда среди митингующих людей с высшим образованием было около 80 процентов, в то время, когда в среднем по стране их менее 30 процентов, там преобладали мужчины, в то время, когда большинство населения – это женщины.
И вот мне интересно было посмотреть, прошло десять лет, за это время уже новая молодежь народилась, что произошло. Ну, примерно то же самое.
В. Алфимов:
- То есть не те же самые, а то же самое?
В. Касамара:
- Не те же самые. А люди, у которых те же самые характеристики. 37 %, по опросу, который проводили волонтеры «Белого счетчика» и группы «Мониторинга актуального фольклора», это люди 25-35 лет. Молодежь совершеннолетняя 18-24 года – 25 %. Чуть больше, чем в 2011-2012 годах. Тогда было порядка 20 %. Те же самые рассерженные горожане.
Здесь мы можем смело сказать, что, судя по всему, люди от 18 до 35 лет, те, которые у нас сейчас по закону о молодежной политике относятся к молодежи, и являются вот этой очень реактивной частью населения, которые активно выражают свою жизненную позицию. Несмотря на любые ограничения, которые они видят на своем пути.
В. Алфимов:
- Почему именно они?
В. Касамара:
- Здесь есть несколько объяснений. Потому что в тот момент, когда ты обзавелся семьей, ипотеками, работой, детьми, уроками и прочим, ты начинаешь жить нормальной жизнью, тебя эта рутина в каком-то смысле засасывает. У тебя не всегда остается сил на дополнительную общественную жизнь, как позитивную, так и негативную повестку. Здесь я вообще не разделяю, то ли это санкционированный митинг, то ли это несанкционированный митинг. Потому что тебя затянули все эти обязательства.
Как правило, сейчас мы видим, что люди позже создают семьи, позже рожают детей. И, соответственно, в эту рутину въезжают позже, чем раньше, то до 35 лет есть у кого-то еще возможность вот так себя активно проявлять.
Следующий момент. До 35 лет, как правило, у тебя есть надежда на то, что ты еще много чего можешь сделать, изменить. Ты видишь перспективу, ты видишь горизонт, который далеко. И поэтому ты эти силы готов таким образом вкладывать. Потом, как правило, ближе к 40, наступает либо смирение, либо определенная социальная апатия. И груз проблем, с которыми тебе надо просто мириться.
Если говорить про протестные мероприятия, то понятно, что в революцию, как правило, идут люди, не сильно обремененные простой человеческой жизнью.
В. Алфимов:
- Почему сытые устраивают революцию?
В. Касамара:
- Потому что у сытого, во-первых, все не так плохо. И у него есть надежда, что может быть еще лучше. Это как раз тот момент, когда у тебя уже не очень плохо. Ты уже не работаешь над выживанием. Ты начинаешь жить. И в этот самый момент у тебя запрос начинает расти быстрее, чем твои возможности, которые у тебя есть на сегодняшний момент. И тебе кажется, что если сейчас быстренько что-то поменять, то именно эти возможности ты сможешь реализовать.
В. Алфимов:
- Это же так не работает.
В. Касамара:
- Не работает, в том-то все и дело.
В. Алфимов:
- А почему сытые, образованные люди не понимают, что так не работает?
В. Касамара:
- Потому что у этих сытых и образованных людей есть определенный идеализм, с одной стороны. А с другой стороны, есть реальные проблемы, которые хочется решать. И еще чувствуются силы внутренние, которые тебе говорят: да, мы сможем, да, получится. Но что десять лет назад, что сейчас мы видим следующее. Что, как правило, если говорить про молодую когорту, особенно если это люди 18-24 года, которых сейчас была примерно четверть протестующих, то они нацелены на быстрый результат. Им кажется, что сейчас они могут выйти на одно несанкционированное мероприятие, на второе. И потом обязательно их увидят и обязательно будет результат. Не важно, по какому поводу.
И они не всегда понимают, что так быстро это не работает. Что на самом деле процесс любых социальных изменений – это длительная кропотливая работа, это участие в этом процессе, не только выйдя на два часа на это мероприятие. И вот дальше они сдаются.
Причем, когда мы проводили исследование десять лет назад, то как раз главная обида – разочарование заключались в том, что люди этого возраста говорили: ну как же, мы вышли один раз на Сахарова, другой раз на Сахарова, потом даже до Болотной дошли. И ничего не поменялось. И отсюда, соответственно, такое разочарование, что это не работает.
Сейчас получается, что уже целое поколение сменилось, и даже когда мы говорим про студенческую молодежь, то мы понимаем, что для нее даже целый год, который они прожили без социальной активности, политической активности, для них это очень много. Потому что за этот год пришли новые студенты, и они тоже хотят, чтобы в их жизни был такой жизненный опыт. Поэтому это еще постижение определенного жизненного опыта. И молодежь пробует себя.
В. Алфимов:
- Поговорим о том, почему одни умеют работать с теми людьми, которые выходят на митинге, а другие – нет. Действительно, стоит выпустить четыре ролика не важно где – в Telegram, в TikTok, в Одноклассниках уже не работает, ладно, Facebook, может, еще сработал бы, - и все. Это как фитиль для какой-то бомбы. Все расходится в формате взрыва какого-то. А что бы ни говорила власть, что бы ни делала власть, это смотрится как какое-то неуклюжее заигрывание и уговаривание: ну, ребята, ну не ходите, пожалуйста. Почему так получается? Это политтехнологи здесь хорошие, а там – не очень? Или какое-то свойство характера человеческого?
В. Касамара:
- Давайте не в обиду власти просто скажем, что власть по своей сути более консервативна. И это хорошо. Чем все остальные институты. Я здесь властью называют совокупно государственные институты. Да, они достаточно консервативны. В этом есть безумная проблема.
В. Алфимов:
- С одной стороны, это хорошо. А с другой стороны, это проблема?
В. Касамара:
- У медали две стороны. И вторая сторона как раз заключается в том, что власть только начинает учиться говорить с разными целевыми аудиториями на понятных для них языках, в понятных местах, используя понятные каналы коммуникации так, чтобы получать не обратную реакцию – ах, так? Так мы назло вам пойдем, - а чтобы тебя начинали слышать.
Если говорить про молодежь, то у сегодняшней молодежи, и здесь я говорю уже не только про совершеннолетних, но и про подростков, появляются новые формы политического участия. Сейчас, когда мы видим события на улице, это традиционная форма политического участия. Ты физически пришел и своим присутствием показал, что ты думаешь по тому или иному поводу.
Мы сейчас видим, где у нас сидит молодежь. В интернете, в социальных сетях. Поэтому мы сейчас видели фактически такой бум того, что происходило в TikTok, с миллионными просмотрами и всем остальным. Почему? Потому что туда зашли именно в той подаче, именно в той стилистике, в которой живет эта социальная сеть. Это было очень нативно, это было понятно.
В. Алфимов:
- А почему власть не может так сделать? Если она зайдет туда, все будут просто ржать над этим.
В. Касамара:
- Начнем с того, что сейчас очень многие общественно-политические деятели это тоже делают, и заводят TikTok, и появляется у них там масса подписчиков. Просто не так сразу. И здесь сразу надо сказать, что любая негативная повестка мобилизует намного проще, чем любая позитивная. Поэтому здесь мы это можем видеть, что называется, на какой-то проблемной ситуации в семье, что если что-то плохо, все активизировались. А вот за что-то хорошее всегда тяжелее…
В. Алфимов:
- Когда меня первый раз по телевизору показали, мне сразу родственники начали писать, откуда только можно: а помнишь, мы с тобой общались в детстве? И как-то это много лучше сработало, чем когда что-то плохое происходит.
В. Касамара:
- А это совершенно другая реакция – прикоснуться к великому. Поэтому здесь, что называется, компенсаторная реакция срабатывает, что человек, которого я знаю, у которого я на кухне чай пил, оказывается, теперь не просто так, а человек из телевизора.
Но что мы сейчас прекрасно видим? Что то, что происходит в нашей стране, оно ничем не отличается от того, что происходит во всем мире. Мы не уникальны. Все бастуют – мы бастуем. Везде разные поводы, но это происходит. Но что сейчас мы видим? Мы видим, что сейчас есть общие вызовы, они единые абсолютно для всех европейских стран, для Америки. Мы видим, что, с одной стороны, идет большое усложнение социальной жизни. Вообще молодежи становится жить тяжелее. Потому что появляется гигантское количество вызовов, меняется рынок труда. Им тяжелее найти себя. Увеличивается количество профессий. Этот выбор, который тяжело дается.
Поэтому здесь необходимо работать с молодежью с точки зрения помощи ей в ориентации по этой жизни. Или, например, по всему миру нарастает категория людей, которые исключены и из сферы образования - они не учатся, и из сферы занятости – они не работают. Такая вот когорта неуспешных. До них зачастую не дотягиваются.
Следующий момент, от которого страдают и школьники в первую очередь. Это то, что цифровизация, которая сейчас на нас просто девятым валом нашла, она актуализировала вопросы цифровой безопасности, вопросы поддержки ментального здоровья. Плюс еще навалилась пандемия, которая спровоцировала и ухудшение экономической ситуации. Здесь мы видим, что у нас нарастает социальное неравенство, которое очень ощущается в молодежной среде в том числе.
Дальше, есть запрос на развитие молодежной инфраструктуры, чтобы появлялись в регионах и спортивная инфраструктура, и развлекательная, чтобы было куда пойти, где собраться, что-то обсудить. Масса всяких вопросов.
На фоне всего этого надо осознавать, что молодежная политика России сегодня очень многогранная. И предлагать адекватные решения. Но когда мы видим, что молодежь очень возбуждает, особенно вот ту образованную, которая активно реагирует на какие-то социальные проблемы, что обсуждается внесение изменений в закон об образовании, по поводу того, как надо воспитывать, и по поводу того, что давайте мы будем опять фокусироваться на военной составляющей, на военном просвещении, и прочее, у молодежи возникает сразу вопрос: ребята, вы про что? И сразу реакция от противного. Одни приходят в TikTok и говорят то, что ты хочешь услышать. А официальный экран тебе говорит совершенно про другое, не чувствуя твоих проблем.
Здесь, мне кажется, с одной стороны, делается многое, но впереди еще масса всего. Я просто тут прочитала пост Александра Цыпкина, и мне очень понравилось, как он сказал про молодежную политику. Что она не должна быть лубочной и без агрессивного патриотизма. Я просто двумя руками поддерживаю. Потому что молодежная политика должна быть молодежной. Как в фильме «Добро пожаловать…»: «веселы» надо говорить веселее, а «бодры» надо говорить бодрее. Про молодежную политику надо говорить задорно и по-молодому. Тогда тебя услышат.
А сейчас пока есть конфликт двух дискурсов. Властного дискурса, который иногда сбоит, и молодежь говорит: нет, чего-то вы как-то не по-нашему говорите. И, соответственно, оппозиционного дискурса, который использует все законы нынешнего молодежного восприятия, коммуникации. И поэтому попадает в свою целевую аудиторию.
В. Алфимов:
- Что касается господина Цыпкина, он наш коллега, ведущий радио «Комсомольская правда». Вроде как власть должна была бы научиться. Смотрим на Белоруссию, полгода прошло, даже меньше. 9 августа были выборы, после этого там начались митинги. А где вся эта движуха началась? В Telegram. Казалось бы, должны были понять, что здесь уже все через социальные сети идет. Может быть, даже обратили внимание на Telegram. Но тут все прыгнуло в TikTok. Дальше что будет? Во-первых, почему не обратили внимание на тот же самый TikTok? И что будет дальше? Куда дальше все это переместится?
В. Касамара:
- Так легко говорить – почему да почему. Да потому что в данном случае должно быть огромное количество…
В. Алфимов:
- Объясню, почему я задаю вопрос. У меня дочка, ей 11 лет. Она сидит в TikTok и она мне начинает задавать вопрос про Навального, про митинги, а куда пойдут, а чего они хотят. А иногда даже не пытается задавать вопросы, а уже начинает давать мне ответы, которые ничего общего с реальностью не имеют. И я понимаю, что моему ребенку просто запудривают мозги.
В. Касамара:
- Я вас прекрасно понимаю. Потому что моей средней дочке тоже скоро исполнится 11 лет. И мы с ней тоже обсуждали контент, который она увидела в TikTok перед 23 января. Поэтому я здесь с вами как родитель абсолютно солидарна. Но в оправдание хочу сказать: такого количества SMM-специалистов высокопрофессиональных, я сейчас говорю в масштабах страны, потому что мы прекрасно понимаем, что страна больная, и везде срабатывает человеческий фактор. К сожалению, он до сих пор срабатывает следующим образом – запретительным. Давайте напугаем, чтобы они туда не пошли. А они-то как раз начинают действовать от противного.
А как сделать так, чтобы у тебя был адекватный ответ? Очень просто. Необходима подготовка гигантского количества SMM-менеджеров, которые могли бы работать и на государство в том числе. Потому что мы сейчас видим, как SMM развивается в частном секторе, в бизнесе, в медиа. Но мы понимаем, что это просто неотъемлемый гигиенический минимум для любой организации, которая работает с молодежью, начиная с образовательной организации и заканчивая региональными министерствами по делам молодежи. Чтобы их слышали, а они говорили так, чтобы это воспринималось. На понятном языке, предлагая понятную повестку.
В. Алфимов:
- В компанию себе трудно найти хорошего SMM-менеджера.
В. Касамара:
- Вы сами ответили на вопрос. И мы сразу все вспомнили, как мы искали хороших специалистов. Потому что, действительно, есть кризис, связанный с профессионалами. Причем в любых отраслях.
В. Алфимов:
- Валерия Александровна, читаю ваш материал про социальную активность в 2020 году, что пандемия очень серьезно повлияла на социальную активность россиян. Все дома, надо чем-то заняться, и все начали обращать внимание на тех, кто рядом. С протестами можно такую же параллель провести?
В. Касамара:
- Безусловно, можно. Потому что мы видим, что у каждого протеста есть доля людей, у которых это было в первый раз. Тут вопрос в том, человек пришел, получил этот социальный опыт и ушел, или он пришел, его затянуло, и он начал в этом искать себя. Для него это стало такой часть реализации себя
31-го числа, по результатам опроса, который проводили волонтера «Белого счетчика» и группы «Мониторинга актуального фольклора», в первый раз пришли 15%. Для них это первый раз. В 2021 году это сделали первый раз еще 24%. Мы понимаем, что у нас почти 40% пришли первый раз. Это был такой социальный опыт.
Когда мы смотрели 10 лет назад, мы понимали, что ситуация была еще круче, поскольку та молодежь, которая выходила на проспект Сахарова и на Болотную площадь, вся их жизнь проходила в спокойные времена, когда никто никуда протестовать не ходил. И они честно говорили, что вот мы выросли, вот нам уже 18 лет исполнилось, мы про то, что так можно, слышали только от своих родителей, которые рассказывали нам, как в 90-е все бурлило. И поэтому всем очень хотелось пойти и посмотреть.
Сейчас понимаю, что каждый протест, если мы берем 2020-й, 2019 год, сейчас берем 2021-й год, – для людей это проба себя в социуме. И это новая форма политического поведения, ее освоение в таком вот виде. И я вот говорила, что для подростков более характерно проявлять свои политические пристрастия в онлайне, в интернете, это могут быть петиции, видеоролики, тот же TikTok и прочее. Но для кого-то это просто диковинка – проявить свою социально-политическую активность вживую. И поскольку онлайн сильно на всех отразился, то теперь многое, что можно сделать в офлайне, пользуется повышенным спросом. И повышенной популярностью.
В. Алфимов:
- Приняли у нас закон о молодежной политике. Теперь я, 35-летний мужик, стал вдруг резко молодежью.
В. Касамара:
- Очень хорошо, что вы про это сказали, потому что приняли закон. И сейчас, действительно, молодежь сильно приросла вот такими вот взрослыми мужиками, как вы сказали. И главная проблема с этими взрослыми мужиками заключается в следующем. Пока у нас молодой человек учится в вузе, в сузе, он находится в определенном информационном потоке, в коммуникации со своими сверстниками, под крышей своего учебного заведения, условно говоря. Потом траектории у всех складываются по-разному. Но если вы пришли в крупную компанию, в которой на рельсы хорошо поставлена молодежная политика, то вы понимаете, что не остались в стороне, вы вписаны в жизнь большого коллектива. И примеры таких компаний есть, которые очень хорошо работают с молодежью.
Сюжетов 115 миллионов. И, как правило, мы видим, что период, когда человек закончил вуз, еще не сильно обременен всем, о чем я говорила касательно семьи и детей, ипотек и прочее, когда выдохнуть некогда, у него бывает достаточно много свободного времени. Он это время тратит, как его угодно. Но ему никак не помогают сориентироваться в плане того, что можно было бы делать. А можно делать очень многое. Рынок труда преподносит нам массу сюрпризов. И в этом возрасте, закончив вуз, столкнувшись с требованиями рынка труда, перед многими встает вопрос, что я учился не на ту специальность, неплохо было бы ее поменять. И здесь было бы хорошо, чтобы те же вузы предлагали меню для людей 25-35 лет, которые продолжают себя искать, чтобы они понимали, что у них есть возможность продолжить работать над собой, переучиться, найти профессию, которая будет тебя удовлетворять, потому что неудовлетворенность накапливается плюс еще с тем социальным неравенством, которое мы видим, с социальными проблемами, которые есть.
Молодежной политике здесь есть, чем заниматься, предлагая возможности для этой возрастной когорты.
В. Алфимов:
- Тут Владимир Вольфович Жириновский у нас в эфире предложил открыть в крупных городах публичные дома. И тогда будет меньше народу на улицу выходить, потому что будут выплескивать свою энергию в них.
В. Касамара:
- Слушайте, Владимир Вольфович – самый оригинальный политик современности, поэтому без комментариев.
В. Алфимов:
- Жаль.
Хорошо, попробуем смоделировать, что будет дальше. У нас непростой год, выборный. Политическая игра уже началась, появились новые партии, объединяются, другие сделают упор на новую политику. Оппозиция системная и не системная.
Что будет дальше? Будут ли еще выходить те самые сытые молодые люди в поддержку того же Навального? Или все спадет в ближайшее время?
В. Касамара:
- Я бы беспокоилась не о том, что молодежь выйдет на улицу благодаря призывам Навального или других оппозиционных сил, а беспокоилась бы о том, когда в этом году начинается большой выборный цикл, мы должны подумать о правильной коммуникации с молодежью.
Вы сами сказали про политические партии, которые не популярны у молодежи, пользуются их низким доверием.
В. Алфимов:
- По-моему, системная политика вообще не популярна у молодежи.
В. Касамара:
- Я пытаюсь корректно про это сказать, но не возбуждают. И проводя исследования я вижу, у молодежи нет кумиров. Даже с точки зрения предпочтений, когда мы говорим про блогеров, которых вы смотрите, даже с точки зрения развлекательного контента, предпочтения молодежи настолько диффузны, они растворены, что ты даже не можешь сказать, что вот сейчас кумиром этого поколения является кто? Это поколение без кумиров. Поэтому единственное, каким образом можно вовлекать молодежь в позитивную деятельность, это вешать на ее плечи принятие определенных решений, вовлекать в обсуждения, чтобы она не пользовалась чем-то готовым, а понимала, что она вложила свое время, думала об этом. Всегда тяжелее ломать то, что сам построил.
Сейчас они хотят разломать тот мир, который строили не они, строили какие-то люди, которые для них нудные старперы, которые не смотрят то, что смотрят они, не потребляют тот контент. И поговорить с ними не о чем.
Самая главная задача – построение диалога. И чтобы можно было друг друга услышать. Но это не назидательная тональность, не запугивание. Выросла молодежь, которая пацифисты, у них нет кумиров, и они не боятся.
В. Алфимов:
- Я так решил, потому что я так решил, думает молодежь. Буду следовать за тем, у кого схожие взгляды. Может, нарушена причинно-следственная связь? А не пройдена ли точка невозврата? Молодежь не слушает старшее поколение, власть. Может, не верит?
В. Касамара:
- У молодых есть проблема – это большая эмоциональная тонкость, чем у поколения родителей. И этого нельзя сбрасывать со счетов, потому что поколение родителей – это прошедшие 90-е, сильные социальные турбулентности. Кто не смог, тот не выжил. Кто выжил, тот кем-то стал. И пройдя все вот это, сделал много, чтобы детям жилось лучше. И сейчас мы видим, что есть гигантское количество молодых людей, которых родители очень сильно оберегали, отодвигали их встречу с реальной жизнью, пытались взять все турбулентности и буферить любые проблемы. И вот в такой хорошей жизни много молодых сейчас взросло. Для многих сейчас встреча с реальной жизнью бывает просто травмоопасна. И мы понимаем, ранимость, которую они испытывают, она намного выше, чем у старшего поколения.
Когда старшее поколение начинает разговаривать, пытаться понять, помочь, то, мне кажется, это абсолютно нормальный процесс, но без навязывания. Разговор, что я лучше знаю, что твоя проблема – не проблема, когда идет обесценивание переживания, оно не годится. Но разговаривать надо в любом случае, мы от этого никуда не уйдем.
В. Алфимов:
- Не могу не обсудить с вами, как с проректором ВШЭ – образование. Через неделю вузы возвращаются к очному образованию. Студенты пойдут в вузы, может, отвлекутся от протестов немного.
Вот вернутся они. И дальше что? Мы откатимся в благополучное начало 2020 года? Год удаленки вы вычеркнем?
В. Касамара:
- Так не бывает, что можно что-то вычеркнуть, оно не вычеркивается, потому что оставляет глубокий след. И вот не случайно заговорила про психологическую хрупкость молодежи, потому что понимаю, что пандемия по ним ударила очень сильно. Я бы с удовольствием провела развернутое исследование, чтобы посмотреть, как этот период отразился на психике людей. В регионах, может, было попроще, а что касается мегаполисов, где первая волна прошла, самоизоляция проходила жестко, то я хочу сказать, что травмированных людей достаточно много.
Поэтому не вычеркивается.
А что касается процесса обучения, то, конечно, все не будет по-старому. Мы понимаем, зачем бросать то хорошее, что мы наработали за период онлайн-образования.
В. Алфимов:
- Сейчас горячий головы вас услышат: вот Касамара сказала, что удаленка будет в Вышке!
В. Касамара:
- Нет, будет удаленка до 29 марта, потому что в Вышке не семестры, а модули, у нас четыре сессии в году. И если все студенты 8 февраля выходят на второй модуль, то для нас это середина модуля. И поскольку многие студенты уехали в свои родные города, то им надо элементарно время собраться и вернуться.
Мы этот модуль продолжаем онлайн, потом студенты приезжают. Более того, мы провели голосование. У нас 30% хотели выйти побыстрее из онлайна, а 30% сказали, давайте доучимся таким образом, кто-то не определился.
Мы прекрасно понимаем, что с 8 февраля или позже мы все равно не сможем вернуться к той жизни, которая была в домасочном режиме. Остается ряд ограничений. Поэтому часть онлайн-форматов остается с нами. Их надо использовать только в плюс, понимая, что высвобождается гигантское время от того, что мы можем вот так вот связаться и разговаривать. И спасти меня от логистических проблем, чтобы в пробочное время ехать до вашей студии. То же самое происходит со студентами. У меня, например, контакт со студентами стал только чаще, потому что независимо от города проживания моего студента мы за три секунды связываемся и обсуждаем насущные вопросы.
Надо просто правильно использовать то, что мы научились делать за это время.
В. Алфимов:
- А как же качество образования?
В. Касамара:
- Я никоим образом не говорю, что мы должны переходить целиком на онлайн-форматы, потому что для меня университет – это, прежде всего, живой организм, в котором ходят живые люди, видят друг друга, общаются и у которых есть возможность перекрестного опыления, рассказать, что произошло в жизни, что они прочитали, какой проект придумали. И вот эта коммуникация не по расписанию, а простая человеческая, когда я вижу, как студенты радуются друг другу, вот мне кажется, это самое ценное. И что делает нас людьми.
Мы заметили, это подтверждено результатами исследования, что если у преподавателя состоялся контакт со студентом вживую, они познакомились, пообщались, потом перешли в онлайн, они без проблем общаются онлайн. Но если вы не установили первый контакт вживую, ушли в онлайн, он остается холодным. Ничего не поделаешь. Мы – люди. И я очень жду живого и человеческого общения!
В. Алфимов:
- Всем живого человеческого общения. Вас мы рады видеть у нас в студии с логистическими проблемами и без них!
Понравилась программа? Подписывайтесь на новые выпуски в Яндекс.Музыке, Apple Podcasts, CastBox и Google Podcasts, ставьте оценки и пишите комментарии!
