Охлобыстин: 90-е напрасно демонизируют, это был ренессанс российского кино

Скачать передачу [mp3, 42.8 МБ]

- Вашу книгу легко с первого взгляда принять за автобиографию, хотя на самом деле это скорее сборник эссе…

- По сути, да. Мой редактор Игорь собрал мои публикации за разные годы, которые, как ему кажется, лучше всего говорят обо мне как о человеке и литераторе. Я испытал некие сентиментальные чувства, когда первый раз эту книгу увидел и перелистывал… Получился такой, знаете, «маршрутный» сборник: за одну поездку в маршрутном такси до работы можно прочитать один рассказ. Они разные, все очень эклектично и по жанру, и по фактуре.

- И в одном рассказе вы описываете, как в армии голодали, ловили и ели собак. А потом вашему товарищу в результате несчастного случая оторвало руку. Его увезли в больницу, а его руку вы с еще одним товарищем съели, такой вот был голод. «Я понял: теперь я всегда буду рассматривать людей еще и с гастрономической точки зрения…»

- Но рассказ даже называется «Откровенная брехня»! Это было написано в конце 90-х, когда я работал в журнале «Столица». А может, в не менее хулиганском «Снобе», когда он еще не стал «снобом» в самом худшем понимании этого слова. Мы много экспериментировали, и жалко, что много материалов из журнала «Столица» куда-то кануло - я считаю, шедевральное было издание…

- Другой же текст начинается словами «Как-то я выиграл в «дурака» у арабского шейха Самира Ашрафа Абдель-Баки атомную подводную лодку».

- Ну брехня все это, конечно, побойтесь Бога! (Хохочет.) Но у меня на самом деле есть такой друг, араб из древней прекрасной семьи, которого засосала Россия, хотя он периодически пытается жить в Арабии своей, в Египте. Когда мы с ним познакомились на первом курсе, сразу подружились. И сразу обменялись самыми главными знаниями об арабах и о русских. Он сказал: «Никогда с арабом не вступай в деловую связь! Как бы это ни казалось для тебя выгодно, он тебя все равно обманет. Мы не плохие - просто это заложено в нашей культуре: если ты не победил, ты проиграл. А победить в деловой игре можно, только выиграв по деньгам».

- Ну и еще - история про Югославию, где вы в 1999 году снимали празднование Пасхи. Сначала здание, из которого вы должны были перегонять в Москву видео, разбомбили в тот момент, когда вы отлучились выпить ракии. Потом вы отправились куда-то вглубь страны, ночью наткнулись на дом, полный албанских насильников и убийц в форме НАТО, и начали их ликвидировать с помощью вил…

- …а одного разрезали косой. Ну, чтобы не повторять слово «брехня», назовем это художественным преувеличением. А написано это было в тот же период, в конце 90-х - я поехал в Сербию от еще не распавшегося канала ТВ-6. Действительно снимать Пасху Христову. И со мной там случился набор всяких мистических происшествий. Я тогда был светский человек - меня рукоположили в священники позже, - но тогда на меня впервые надели священнические одежды, причем сделал это сербский патриарх Павел. Ни с чего, безо всяких причин. Там все время полыхало, шли бомбежки, все журналисты спрятались, потому что могло бахнуть - остались только мы и немцы. Небольшая красивая площадь, древний храм, все сказочно. И вдруг приходит отец Евгений, дьякон, говорящий по-русски. Говорит: «Патриарх зовет тебя в алтарь». Я уже до этого получил у него благословление, подстерег его где-то, но это все мельком и за секунду… От него что-то исходило, как рентгеновское излучение, этого объяснить нельзя. Я прибегаю в алтарь, и патриарх говорит: «Одевайте его!» - «Да я же не священник, не дьякон, не рукоположен!» И на это мне говорит патриарх Павел: «Я лучше тебя знаю, кто священник и кто не священник. Одевай, не дури!»

Меня облачили, только на грудь не повесили наперсный крест. Но Павел приказал, чтобы я нес за ним запрестольный крест. Обычно его дают молодым священникам, монахам, как правило, которые, как считается, могут стать преемниками патриарха… И вот выходит сначала мальчик с колокольцами, за ним красавцы сербы с крестами, потом патриарх, человек святой жизни абсолютно. И за ним иду я с крестом.

Может, конечно, патриарх надеялся на то, что я или мой репортаж как-то повлияют на поставки ракетных комплексов С-400 - мы тогда их обещали Сербии, и, по-моему, недопоставили. Это не отрицает его святости, а, наоборот, придает человеческое лицо… Но если бы я рассказал обо всем этом в книжке, это бы звучало не меньшей брехней.

- В книге вы вспоминаете, как стали по-настоящему знаменитым: после выхода «Интернов», когда ваши портреты появились и на троллейбусных остановках, и на самих автобусах, вас стали повсюду узнавать…

- Ой, это смешно тоже. Телевидение – это же как гвоздь в голову. Три раза в день в зрителя забивают сериал - две новые серии и одну старую. И тут уж хочешь не хочешь - актера узнают на улицах. Честно говоря, для меня это стало большим беспокойством. Мне не свойственна актерская гордыня в привычном понимании. Я учился на режиссерском, а у режиссеров и сценаристов гордыня своя - синдром бога. Сядешь в зале, смотришь, как на экране люди разговаривают, влюбляются, страдают, расходятся. А все это придумал ты два года назад, сидя на кухне и попивая мате…

- То есть вы звездной болезнью не захворали.

- Вообще нет. Но на меня дети ругаются. Вот мы в Белоруссии сейчас снимаемся, а там есть улица типа нашего Арбата. Мне в художественную лавку надо, я собираю картины. Простенькие пейзажики современных художников, зимние, я люблю оттепель, такие вещи… А туда не зайти - людей очень много, будут узнавать. Жена и дети уж придумывали на меня медицинскую маску надеть - якобы я сопливый. Но потом Оксана сказала: «Нет, если он рот откроет, сразу пол-улицы сбежится с ним фотографироваться. И мы никуда больше не пойдем, ничего не съедим, ничего не посмотрим». Так что или мне нужно ходить в мотоциклетном шлеме, или вообще не посещать людные места.

- Давайте поговорим о ваших детях, в которых человек со стороны может запутаться. Сколько им сейчас лет?

- Я в них разобрался, в конце концов… Анфисе 22, Евдокии 21, Варе 20, Васе 18, Нюше 17, Савве исполняется 14. Жене, Оксане Владимировне, не скажу, сколько. Не помню.

- Как они относятся к папиной славе?

- С обидным равнодушием. Фамилию мою они носят, но выгод никаких от нее не получают, не используют мажорский фактор - считают, что это западло.

Варвара на третий курс в Сеченовке перешла, она отличница. Все три года где-то в больницах работает, практику проходит. Дуся сейчас администратор в «Главкино», она очень хороший организатор. Анфиса - креатив. Она внешне может показаться взбалмошной девчонкой, какие-то ее придумки сначала кажутся глупостью, а потом понимаешь, что они очень органичны. И она очень светлый человек, рядом с ней находиться - как рядом с лампочкой.

Иоанна, она же Нюша, проходит ядовитый подростковый возраст, который, слава богу, приближается к финалу. Она хочет переводами заниматься. Она очень волевая. Ну а как иначе: девочка росла среди девочек, своих сестер, как в женском монастыре, представляете, какая конкуренция, сколько нужно сил для выживания?..

Вася поступил во ВГИК, и я в его поступлении никак не участвовал - стесняюсь этого. Просто он принес с собой во ВГИК толстую папку написанного им самим. Перед этим он нам с мамой что-то время от времени почитывал, хотя вообще он человек такой, вещь в себе… Так хорошо пишет! Много слушает аудиокниг, читает.

А Савва? Я даже и не знаю, что о нем сказать. Видимо, инженером будет. Он все, что мог в доме сломать, сломал, а потом пытался с помощью скотча назад скрутить.

- Несколько месяцев назад вы говорили в интервью журналисту «КП» Дмитрию Стешину, что у вас сын хочет в десант…

- Если бы Вася не поступил сейчас во ВГИК, пошел бы в армию, долг Отчизне отдавать. У него это как-то в голове заложено. Я вот тоже считал, что мне надо идти в армию перед тем, как посвятить себя сфере изящного - у меня и папа военный хирург, и дедушка был военный.

- Кстати, кем для вас был папа? В книге ему уделено много места.

- Он для меня, конечно, в большей степени был как магистр Йода. Открывал для меня разные важные вещи. Но толком в моей жизни не участвовал, потому что они с мамой разошлись, когда мне было пять лет. Изначально у них была гигантская разница в возрасте: мама, 19-летняя девочка, вышла замуж за 62-летнего дядьку. Мне вот сейчас 53, и меня жениться не заставишь. Это катастрофа, опять привыкать к человеку, нет, ни за что! Лучше совершить восхождение на гору-убийцу К-2 и умереть там, примерзнуть к пику.

А отец… Он 1905 года рождения, и в силу этого участвовал во всех войнах. Воевал рядом с Тухачевским, с Блюхером, потом гражданская война в Испании, потом - Халхин-Гол, финская, Вторая мировая. И еще в корейской войне в 50-е поучаствовал, наверное, наш военный госпиталь там был. Только потом вышел в отставку.

Он всегда был пижон, всегда прекрасно выглядел, в 70 с чем-то лет, когда я его знал, легко 19 раз подтягивался. А потом он состарился буквально года за три. И из блестящего офицера-красавца, бабника, реального героя войны, превратился в дервиша. Какая-то вязаная шапочка, подранный молью лапсердак с меховым воротником… Он сам понимал, что изменился, и испытывал, как ни странно, от этого большое удовольствие.

Любил рассказывать, как с палочкой вышел из подъезда - хотел купить котлетки, которыми торговала милая женщина. А она подумала, что он нищий, дала ему котлетку и монетку - и он вернулся домой абсолютно счастливый. Вообще не понятно - как может человек так кардинально поменяться и чувствовать себя при этом столь комфортно?..

Он был человек со своеобразным чувством юмора. Сидим с ним за столом. Он говорит: «Иван, сынок, ты любишь золото?» Я: «Очень, папа!» Он залезает рукой себе в рот, выламывает золотые коронки и мне, ошалевшему, в руку вкладывает. Это очень рассмешило его. А где-то дня через три я его провожал в госпиталь Бурденко. Там, пока готовили генеральскую палату, он кокетничал на ресепшн с медсестрой. Она куда-то отошла, за чаем, что ли - а он словно уснул, очень тихо ушел…

Мы на глубоком уровне люди, видимо, не сентиментальные, если речь не идет о женщинах и детях. Он совершенно явно шел в больницу умирать, сам это понимал, и я понимал, но относился к этому с цинизмом четырнадцатилетнего мальчика. Последний разговор наш был примерно таким: «Ну, что еще-то?» Я подумал - ну, что еще? А у меня перед этим бабушка умерла. «Бабушке привет передавай!» Он кивнул и пошел к лифту.

- Почему книга называется «Записки упрямого человека»?

- Если семантикой заняться, слово «упрямый» связано со словом «прямой»… Мне редакция предложила так книгу назвать - видимо, увидели меня упрямым, исходя из этих текстов. Я консерватор, хотя и с элементом готики, скажем так. Из военной семьи, из деревни, многодетный отец. У меня масса обязательств перед пространством. И я должен быть консерватором. Тем более, возраст… Кто-то из великих сказал: плох тот, кто в юности не был либералом, а еще хуже тот, кто в старости не стал консерватором.

В юности я вел себя иначе, да и странно было бы, если бы не вел. Вы вспомните 90-е годы: титанический излом в политике, в мировоззрении, во всем, к чему можно добавить приставки гео- и био-, словом, во всех делах. И напрасно демонизируют те времена. Это был ренессанс: тогда появились Алексей Балабанов, Гриша Константинопольский, пышным цветом цвела литература - появились Владимир Шаров, Вячеслав Иванов, Евгений Водолазкин…

- В этом году десять лет, как вы попросили Патриарха Кирилла освободить вас от священнического сана. И тогда же вы говорили, что в течение двух лет вернетесь к служению.

- И до сих пор не вернулся… Мне служилось комфортно, я восхищался людьми в церкви. По уровню открытости, контроля над жизнью, целеустремленности это восхитительные люди. Но я наносил церкви явственный имиджевый урон. Развились социальные сети и было много очень критики. Хороших отзывов обо мне было много, но и плохих тоже.

Десять лет назад я надеялся, что вот сейчас доснимусь во всех фильмах, где обязался сняться, и вернусь. Но… Большую часть жизни мы прожили на площади 48 квадратных метров, такие тушинские панки, способные выжить после атомного взрыва вместе с тараканами. И вдруг появилась возможность выкупить дом в деревне, в Троице-Лыково. Когда я в этом доме просыпался, перед окном стоял конь Петя, вдали выл хаски, пели петухи. И внезапно пришло письмо, где предложили этот дом по цене гораздо меньше, чем рыночная.

Все равно цена была для меня неподъемной. Если бы я знал, что это предложение поступит, заранее копил бы деньги - не гулял бы по миру, не переделывал дачу, не обновлял автопарк… Меня выручили: у меня очень хороший круг друзей и знакомых, три человека дали мне в долг по очень крупной сумме. А потом, чтобы эти долги отдать, надо было работать. А самое денежное, ребята, это кино.

- Где вы прямо сейчас снимаетесь?

- Вот есть, например, сериал «Полярный, 17», снимается уже три года, дважды за это время мы успели съездить на Кольский полуостров. Очень подружились с Мишей Пореченковым, с которым много раз пересекались, но так плотно вместе еще не работали. Я его раскрыл для себя как великолепного актера, милейшего человека, прямо такого канонического отца, мужа и гражданина. У нас были общие мнения по Донбассу, но не всегда же люди, которые имеют одну и ту же общественную позицию, друг другу симпатичны. А тут между нами такая симфония возникла!

Еще есть фильм «Вспышка», комедийный детектив. Как всегда, я в нем очень чудной. Не дождаться мне, видимо, роли принца в «Золушке» - всегда взбалмошные какие-то персонажи, люди из хаоса, крики, беготня…

- Священнослужители иногда становятся причиной скандалов. Дмитрий Смирнов недавно сказал, что женщины «слабее умом», чем мужчины. Как вы к этому относитесь? Одобряете коллег по церковному цеху?

- Конечно. Во-первых, у меня корпоративная этика. Я рожден киношным миром. Он к этой этике приучает: человека, не соблюдающего определенные законы, кино из себя выдавливает. Потом, я играл в регби, а это деликатная игра, при всей своей брутальности: там нельзя позволять себе всяких шалостей, как в футболе. Если ты на поле начнешь баловаться, в следующий момент тебе самому могут сломать позвоночник. И во всех остальных вопросах я такой же. Поэтому подпишусь под каждым словом Дмитрия Смирнова.

Надо рассказать о них Оксане. Жалко, что мне сейчас не удастся полностью воссоздать в словах ее образ, но ближе всего к ней Йорд, скандинавская богиня невспаханной земли, жена Одина и мать Тора, крайне своевольная - о ней говорили, что ее можно только славить… Оксана очень любит Димитрия Смирнова и абсолютно с ним соглашается. При этом она - самая непокорная баба, с которой я сталкивался. Ее мнение надо перебороть только хитростью, силой ее победить нельзя.

- Слушайте, но у вас же куча умниц-дочерей. Вы же сами прекрасно знаете, что женщина не может по определению быть глупее мужчины.

- Но Нобелевских лауреатов-женщин ведь меньше?.. Я сейчас пытаюсь оправдать Димитрия Смирнова, потому что я его люблю. Я его буду оправдывать, даже если это неправильно, понимаете?

- Вы вспоминали, что еще третьеклассником, были уверены, что будете жить не в СССР, а в другой стране. Представляли себе направление изменений?

- Все случилось по-моему! Ну, по большому счету, по-моему. Счастливы только благодарные. Да и о чем мне сожалеть? Я не многострадальный Иов, у меня прекрасная семья, работа. Я реализую себя во всех областях, в которых мне интересно.

Я имею возможность отказаться от того, что мне непосильно, но при этом не выглядеть слабым, потому что реализован в других областях. Я жив, что немаловажно - половина моих сверстников по тем или иным причинам уже не с нами. Я видел мир, представленный в интересных людях. В общем, я пожил! (Смеется).

- Целая глава в книге посвящена отношениям с алкоголем. Как они у вас сейчас складываются?

- Борюсь как могу. Я начал выпивать лет в 25. Раньше мне не нравилось состояние опьянения, оно отвлекало от писанины и беготни с камерой. Я был работоспособный отрок, деревенский. Ну, раза два за все время, что учился в институте, выпивал - впрочем, у нас все студенты такие были. На все общежитие только пара алкоголиков, о которых все знали - это было чудно, как в деревне.

Но лет в 25 я понял, что у меня не подписывается ни одно соглашение, потому что все вокруг пьют виски. И если ты не пьешь - можешь забыть о карьерном росте и новых знакомствах. Это пришлось на звонкие девяностые, тогда же, когда все начали увлекаться сырой рыбой, суши, мерзостями этими восточными…

Помню даже, как я начал выпивать. У меня была красивая бутылка абсента и набор из семи венских рюмочек. Я был неопытен, все семь наполнил и все семь выпил. Так я узнал, что французы называют словом rien - «отсутствие»… И так открыл всю эту алкоголическую тематику, а потом года четыре жег.

Работа у меня, кстати, пошла, как ни удивительно, и даже к некоторым суши я привык. Как-то все шло нормально, пока в какой-то момент я не осознал, что еду в машине, а в подстаканнике у меня бутылка водки «Абсолют-смородина», и пью я ее как сок - не чтобы напиться, а просто чтобы за бутылку подержаться. Меня это очень встревожило, и пить я перестал - как минимум, помногу и каждый день…

Я вообще не люблю всякие мероприятия с красными дорожками, на которые ходят себя показать. С людьми там нормально не поговоришь, две минуты на общение. И выпить нельзя толком - опозоришься сто процентов. А если пить иначе - зачем пить вообще?

Сейчас у нас с супругой пиратская сделка. В душе мы алкоголики, совершенно точно, без вариантов. Нас обоих смешат рассказы сомелье: почувствуйте тонкую нотку граната в терпком букете плодов долины Дору. Нам-то важен первый атом спиртного! Он открывает дверь в Вальхаллу, а дальше начинается хаос!

И зимой мы иногда уезжаем на дачу, выходим на балкончик, смотрим на сто домов без света вдали, и я накидываю на Оксану доху из чернобурки - она как вампирский плащ, только из легкого черного меха с серебристыми прожилками. Мы достаем тюльпановидные серебряные кубки и пьем. Ей нравится виски «Маккалан», а я пью порто. Нотки не улавливаются, главное – сама субстанция. Хотя все-таки смешно - самый первый алкоголь, который я пил в жизни, был портвейн «Кавказ», и вот портвейном же заканчиваю…

И на мне в этот момент тоже шуба. Я их всегда любил, из командировок, из Сибири, из Томска навез - надарили, накупил. Что-то шаляпинское во мне, видимо, погибло. А вот Оксанка очень сдержанно к ним относится - ее не заставишь их надеть. Только одна скромная у нее есть, еле уговорил, сраму нахватался, мерить не хотела и целая история.

Единственный для меня вариант проникнуть в рай – это следом за Оксаной. Мы же по факту церковного венчания суть одно. Мистический смысл венчания - в готовности к слиянию душ за внешними пределами бытия. Вот я и верю, что она меня в рай паровозом возьмет.

Сейчас мы с ней еще думаем подняться на гору Чагори, она же К-2. Вторая по высоте после Эвереста, ее «горой-убийцей» называют, там погибло очень много альпинистов. Поднимемся - будет фантастическое воспоминание. А не получится - ну что же, детей наших будут спрашивать: «А где ваши родители?» А они будут отвечать (поднимает руку в небо): «А они во-он там!..».